Читать книгу: «Бумеры, или Мы и девяностые», страница 2

Замужество – не проблема

Брат постучал в дверь. Он всегда стучал, прежде чем войти.

– Заходи, Саш, – отозвалась Зина.

Саша вошёл, высокий и взъерошенный. На его лице выделялись брови и нос. Брови он брил на переносице – чтобы не быть похожим на моджахеда, как он говорил. А носа стеснялся. Зину удивляло, как брат сам не замечает, что у него красивые зелёные глаза, длинные ресницы и ладная фигура. Но Сашка упорно считал себя уродцем, потому что какая-то сволочь в школе наградила его кличкой Хемуль.

Черты лица у Зины мельче, нос короткий и прямой, линия бровей еле намечена. Греческую кровь отца в ней поборола славянская порода матери. Тем не менее непостижимым образом брат и сестра были фамильно схожи.

Брат сел в кресло напротив неё. Чувствовалось: ему есть чем поделиться.

– Попьём кофейку? – предложила Зина.

– Давай, – согласился Сашка.

Зина сходила на кухню, сварила кофе и разлила по чашкам. Саша пил исключительно чёрный заварной кофе без сахара. Она же, подобно тарантиновскому герою, любила, чтоб было «много сахара, много сливок». У них во всём были разные вкусы. Однако брат и сестра дружили, невзирая на разницу в двенадцать лет.

– Что с твоим фильмом? – спросила Зина.

Похоже, брата распирают новости. А с чем ещё это может быть связано, как не с его проектом? Девушки в жизни Саши играли незначительную роль.

Саша отхлебнул кофе, кашлянул и произнёс будничным тоном:

– Наша короткометражка едет на Каннский фестиваль.

– Значит, ты победил? – обрадовалась Зина. – Поздравляю!

– Спасибо. А ты сомневалась?

– Конечно, нет. Я была уверена, что мой брат окажется лучшим.

«Интересно, рассказал ли он папе», – подумала она. Но промолчала.

– А что у тебя на личном фронте? – спросил брат.

Знал: о работе Зину лучше не спрашивать.

– Вроде наметились подвижки, – улыбнулась она. – Включая скорое замужество.

– Да ладно! Неужели Валера согласился уйти от жены? – поразился Сашка.

– Уже не Валера. С Валерой мы расстались, – вздохнув, произнесла Зина.

И только сейчас почувствовала необратимость случившегося. Расстались. Только бы не расклеиться в присутствии младшего брата…

– Ну, что тут скажешь, – пожал плечами брат. – Наверное, это к лучшему. Меня всегда смущал твой бойфренд, годящийся мне в дедушки.

– Хорошо, что Миша тебя не смущает, – заметила она.

– Значит, Миша? Да, он меня не смущает. Нормальный парень. Я за вас рад.

Кофе был допит, и брат встал со словами:

– Вымою чашки и побегу в студию.

– Иди, я сама уберу.

Саша наклонился, обнял Зину и поцеловал в щёку.

– Со мной всё в порядке, иди уже, – отмахнулась Зина, борясь со слезами.

Брат деликатно сделал вид, что ничего не замечает.

– Тебе действительно замуж пора, – сказал он. – Ну, пока.

– Счастливо, Саш…

Хорошо, когда можно провести вечер одной и пореветь в своё удовольствие. Когда некого стыдиться.

Брат был прав: пора. Хотя вообще-то побывать замужем она успела.

Трижды.

Первый муж Зины, Игорь, был старше её на два года. Он бросил институт имени П. Ф. Лесгафта, чтобы, по его словам, «строить бизнес». Зине Игорь нравился, потому что он мог постоять за неё, набить кому надо морду (так они и познакомились: будущий муж защитил барышню от уличных хулиганов). И потому, что, в отличие от Валеры, Игорь хотел жениться.

Родители Зины были не в восторге от будущего зятя, но Зина проявила твёрдость, и они смирились. Даже папа.

Бизнес Игоря оправдывал себя – молодые не бедствовали. И сама свадьба, и свадебное путешествие вызвали зависть подружек. А уж машина Игоря…

Впрочем, сказка оказалась без хеппи-энда. Через полгода после свадьбы Игоря посадили за нанесение тяжких телесных. Найденный в бардачке машины «ствол» позволил судье повесить на парня статью «бандитизм», намотав от души – семёрку. Это было уже на излёте девяностых, когда рэкет перестал быть модным мужским промыслом.

Зина недолго горевала. У неё появился утешитель в виде бывшего одноклассника Кости, который после института пошёл служить в милицию психологом. Костя когда-то давно, в школе, за ней увивался. Но тогда он был неинтересен; сейчас же просто появился в нужное время в нужном месте.

Они довольно скоро стали жить с Костиными родителями. Костя настаивал, чтобы она оформила развод с Игорем. Однако Зина тянула: то ли из страха озлобить сидельца, то ли по какой-то другой причине.

Единственное впечатление от этого периода – отсутствие денег. Со страховым бизнесом Зина рассталась, порвав с Валерой, а работа преподавателя мировой художественной культуры в гимназии оказалась неприбыльной. Костин оклад вообще был, что называется, курам на смех. Когда начался кризис девяносто восьмого года, зарплаты стали переводить на депонент, и молодую семью всерьёз заштормило. Дефолт сожрал бизнес Зининого отца, поэтому на помощь родителей рассчитывать не приходилось.

Зина упрекала Костю в том, что он «не мужик». То есть не способен зарабатывать и содержать семью. Костя обвинял её в корысти и отсутствии поддержки, нёс жуткую ахинею, совершенно серьёзно приводя в пример жён декабристов.

Зина уныло думала о том, что, пожалуй, Игорь был ещё не худшим представителем поколения-загадки, тогда как Костя являлся классическим экземпляром, полностью укладывавшимся в Валерину теорию.

Существовало и кое-что ещё, огорчавшее Зину больше безденежья. Если Игорь был, как юный пионер, «всегда готов» (причём степень готовности возлюбленной к исполнению супружеского долга его не особенно волновала), то у Кости с «этим» обнаружились проблемы. Воспитанная авторитарным отцом и сдержанной матерью, свои потребности Зина не высказывала, но периодически взрывалась по незначительным поводам. Костя, будучи каким-никаким психологом, всё понимал прекрасно, и чувство вечной униженности гримасой застыло на его лице.

Поздно вечером, когда Костя и свёкор со свекровью засыпали и она становилась полноправной хозяйкой дома, Зина с книгой устраивалась на диванчике в проходной комнате. Квартира у Костиных родителей была большая. Зина читала, или смотрела телевизор, или просто валялась в полудрёме, и тогда приходили грёзы, мучительные и сладкие.

И всё чаще она возвращалась в прошлое, к событиям трёхлетней давности, которые уже, как Зина надеялась, были изгнаны из памяти. Или похоронены там навсегда.

…Впоследствии казалось, что первые несколько месяцев они с Валерой только и делали, что занимались любовью. Зина пренебрежительно подшучивала над страданиями отвергнутого Эдика, завалящего представителя поколения-загадки, торговавшего кроссовками Reebok и преподносившего это занятие как доблестное, сродни полевой хирургии дело, отнимавшее почти все его мужские силы.

Страсть Валеры и Зины напоминала болезнь. Вскоре оба выдохлись.

– Я так больше не могу, – пожаловался Валера. – Ты, семья и работа – три силы, которые растаскивают меня на части. Мне не хватает одиночества. Я выгорел.

– Я тоже так не могу, – сказала Зина, сбрасывая его руку со своей груди. – Ты меня раздавишь.

– Ты уже меня раздавила.

Они встретились после недельного перерыва. Валера женил старшего сына и несколько дней занимался свадебными хлопотами. Зину бесила мысль о том, что всю неделю любимый был отдан семье и, возможно, о ней ни разу не вспомнил.

– Расскажи, как прошла свадьба, – попросила она.

– Ужасно. – Валеру передёрнуло. – Куча гостей, пошляк-тамада, мишура на потолке и стенах моего загородного дома. Невестка – жеманная дура. Представь, у девушки кудрявые волосы, а в волосах – птичьи гнёзда и искусственные птицы! У неё и свадебная шляпка была в виде птичьего гнезда.

– А в гнезде – золотое яйцо? – Зина не удержалась и фыркнула, почувствовав сострадание к возлюбленному, который, хоть и изменял ей с семьёй, но не по своей воле. – Господи, и зачем твой сын на такой женился? Ты не мог его отговорить?

– Не мог. Дело как раз в золотом яйце. – Валера вздохнул, но тут же его глаза заблестели. – Платье на неё уже не налезало, пришлось расшивать корсет. Да, – он рассмеялся, перехватив удивлённый взгляд Зины, – я почти дедушка, моя дорогая.

Зина забеспокоилась. Она не могла представить себе, насколько изменится их тайная жизнь, когда он станет дедушкой.

– Ты ещё слишком молод для такого ужасного конца, – хмуро сказала она и начала одеваться.

Он сгрёб её и повалил на спину со словами:

– Эта эгоистичная злючка не понимает, как она красива, когда сердится!

Зина насупленно молчала, переживая непоправимость его нового статуса и ненавидя его жизнь, в которой для неё нет места. Это был чужой мужчина, в отличие от незатейливого, но родного, её собственного Эдика.

Ей снова захотелось стать маленькой. И чтобы папа нёс её на плечах в толпе оживлённых демонстрантов с красными флагами и воздушными шарами…

Валера интуитивно почувствовал её отчуждение и поспешил принять меры. Заставил её оформить загранпаспорт, выкроил несколько дней из своего графика, и они уехали в Северную Норвегию. Никто из Зининых подруг на тот момент не успел побывать за границей, так что она отправилась в своё первое путешествие пусть не на океаническом лайнере, но наслаждаясь всеобщей завистью.

Неделю разъезжали на автомобиле по гористой местности, ночевали в палаточном городке, любовались с отвесного берега фьордами, окружёнными скалами. Зина впервые в жизни увидела северное сияние, смотрела на переливающийся поток огня и льда, поражаясь величию и разнообразию природы.

И всё-таки ей не хватало нормального гостиничного номера без комаров и сквозняков. И с ванной.

– Я не лучший путешественник, – призналась Зина. – И вообще, кажется, простыла.

– Ты ничего не понимаешь в настоящем отдыхе, – заявил Валера. – Нытик отравит любой поход. И войну проиграет. А ведь, заметь, мы не автостопом путешествуем.

– Милый, я – искусствовед, – оправдывалась Зина. – Не люблю походы, сырость и отсутствие удобств. Я люблю иконы, фрески, мозаику. Моя мечта – увидеть Рим.

Зина тут же пожалела, что проговорилась о сокровенном, и прикусила язык. Но Валера отнёсся с пониманием и пообещал:

– Я когда-нибудь обязательно свожу тебя в Рим.

Однако их поездка в Северную Норвегию так и осталась единственной.

Зина с Ирой получили корочки страховых агентов и должности в фирме. Эдик же, напротив, из фирмы ушёл и с тех пор ни дня в своей жизни не работал по трудовой книжке. Последняя информация, услышанная Зиной о бывшем парне, – что он скупает в секонд-хендах джинсы и кроссовки, а потом перепродаёт их в арендованной секции Ладожского рынка.

Подруги крутились электровениками, зарабатывая копейки. Валера не способствовал Зининому продвижению, объясняя это тем, что «незачем поддерживать чужую инфантильность». Переводилось это так: подарки подарками, но в целом ей нужно пробиваться самой, на него не надеясь.

Зина и не надеялась.

Свою работу она ненавидела. Её тошнило от собственных попыток что-то кому-то втюхать, расхвалить и навязать страховку. Вместо этого Зине хотелось посещать выставки, покупать книги по искусствоведению, на которые вечно не было денег. А ещё – завести дорогущие кисти, краски, холсты. Брать с собой складной стульчик, мольберт, чемодан красок, ездить на этюды в рассветной электричке. Писать картины самой.

Да, была тайная честолюбивая мыслишка – когда-нибудь она станет Настоящим Художником. Мама бережно хранила Зинины рисунки, а учителя в художественной школе считали Зину одарённой девочкой. И даже Валера иногда хвалил её работы! В такие моменты Зина словно становилась больше и значительнее, её глаза светились талантом и зрелостью. И она нравилась себе такой.

Впрочем, Зинины «припадки величия», как их называл Валера, проходили быстро. Следует отметить, что он сам этому способствовал.

Творческому человеку необходим особый воздух. Им можно надышаться только в среде себе подобных. Иногда Зина выбиралась на выставки, и там находила родственные души: художников, скульпторов. Но все эти люди были нищими, к тому же постоянно пили. Зине быстро становилось с ними скучно. Её опять тянуло к Валере.

Выпускной курс потребовал серьёзной работы над дипломом, и Зина с чистой совестью бросила работу в фирме. Родители, в ту пору не бедствовавшие, её поддержали.

– Я же говорил, что тебе нечего делать в страховом бизнесе, – прокомментировал Валера её увольнение.

– Правильно. Моё призвание – искусство, – огрызнулась Зина.

– Ого! Призвание? – Он поднял левую бровь.

В тот день они поссорились. Потом, как всегда, помирились. Валера знал толк и в ссорах, и в примирениях.

Путь любых отношений, как и путь отдельной жизни, есть цепочка кризисов. Через несколько дней Зина вдруг спросила ни с того ни с сего:

– А что дальше?

Её время заканчивалось. Двадцать один год – почти старуха. В двадцать пять она будет вообще никому не нужна. В голове тикали биологические часы.

Свои часы (не только биологические, но и коммерческие) были и у Валеры. Его глаза стали холодными и тёмными, как асфальт.

– В смысле – дальше? – переспросил он. – Я же говорил тебе, что люди успешные и сильные живут настоящим.

– Я имела в виду: как мы будем дальше?

Возникла пауза. Зина почувствовала себя маленькой и беспомощной. Она уменьшалась и уменьшалась, как Алиса в стране чудес. Вот-вот её вовсе не станет…

– Может быть, ты хочешь, чтобы ради тебя я бросил Инну Васильевну, бабушку моего будущего внука? – Валера, прищурившись, смотрел на неё.

Зина впервые отметила, что у него глаза хищного кота. Не льва, не тигра, а какого-нибудь гепарда.

– Я ничего не хочу. А что бы ты хотел сделать ради меня?

Он рассмеялся, зло и холодно. Достал сигарету и закурил, глядя в окно кабинета на серый пасмурный день.

– А я-то надеялся, что ты – умная, понимающая девочка. А ты… не умеешь ценить жизнь такой, какая она есть. Тебе нужно больше, чем ты в состоянии унести. Сама – никто и звать никак, а уже предъявляешь претензии. И кому – мне!

– Может, мне вообще уйти? – прошептала Зина.

Её губы дрожали.

– Да катись куда хочешь, кто тебя держит, – с досадой отозвался Валера.

И вдруг схватил стул и злобно шваркнул им об стену, оставив тёмную полосу на безупречных обоях.

Зина встала и вышла.

Скрутило её на улице. «Вот и всё», – прозвучал в голове скрипучий голос.

Она оказалась в чужом дворе. Села на холодные покосившиеся качели, вцепилась руками в железную опору и взвыла. Было физически больно; ныло в районе сердца или желудка. Хотелось броситься с отвесной скалы и разбиться о камни норвежского фьорда. Хотелось найти Эдика и поплакаться ему в жилетку. Хотелось бежать к Валере и просить прощения за то, в чём не виновата…

Зина посидела ещё минут двадцать. Слёзы кончились, вернулась способность мыслить. Продлевать этот кошмар не следовало. Она расставалась с Валерой, чтобы начать нормальную жизнь. Она справится. Пусть не сразу, а когда боль поутихнет. Она ведь помнит, что когда-то жаль было расставаться и с Эдиком…

«Я никому больше не позволю себя унижать», – подумала Зина. Или произнесла вслух? Рядом находилось богемное кафе. Она отправилась туда и, конечно, встретила знакомых художников…

Проснулась, слава Богу, у себя дома. Солнце пробивалось в щель между занавесками. Родители были на работе, братик – в школе. Зина встала, мрачно усмехнулась безрадостной физиономии в зеркале с чёрными кругами вокруг глаз. Отправила себя в душ. Зачем-то накрасилась, надела новые брюки стрейч и свою любимую блузку, хотя в университет не собиралась. Как чувствовала…

Не успела Зина допить чашку кофе, как в дверь позвонили. Подошла к глазку, вытирая мокрые волосы. Взглянула – и остолбенела.

Она долго не могла справиться с замком.

Валера стоял у порога на коленях. В руках у него был букет – перевитые золотой лентой чёрные розы. Зина никогда раньше таких не видела.

– Прости, – проговорил он, вползая в прихожую, отбрасывая букет и обнимая её ноги, – умоляю, прости меня. Я не могу без тебя. Ты – единственное, что мне дорого в мире, где все продают друг друга, где ничего не стоит человеческая жизнь. Ты – чистая, открытая, талантливая девушка. Почему я не встретил тебя десять лет назад? Тогда ещё можно было остановиться, можно было всё переиграть. Тогда у меня был бы шанс…

– Десять лет назад мне было одиннадцать, – машинально отозвалась она, чувствуя, что сейчас разревётся.

К чему этот спектакль? Неужели ему самому не смешно?

Валера поднял на неё тёмные от боли глаза. По его небритым щекам текли взаправдашние слёзы…

Разумеется, тогда она не ушла. Карусель продолжала вертеться.

Воспоминания приходили нелинейно. Она вновь перескочила в тот период, когда жила – вернее, доживала – с Костей.

В конце 1999-го у двенадцатилетнего брата Саши обнаружили мозговую опухоль. Состояние мальчика быстро ухудшалось, требовалась дорогая операция. Мама поседела буквально за ночь.

Несчастье послужило для Зины формальным поводом порвать с незадачливым психологом и вернуться в родительский дом. Процедуру развода облегчило отсутствие штампа в паспорте. То есть штамп имелся, но в качестве мужа там был вписан сиделец Игорь. При чём тут какой-то Костя?

Саша лежал в онкологической больнице. Мама находилась там же. Ночевала в коридоре. Сначала маму выпроваживали, потом оставили в покое, даже позволили поставить раскладушку в палате сына.

Средства, собранные на лечение, заканчивались. На операцию же и вовсе не было денег. Отец, ещё более немногословный, чем обычно, занимался продажей загородного дома и машины. Возможно, вырученной суммы хватило бы, но покупатели не бежали сломя голову, а деньги нужны были срочно. По словам докторов, счёт шёл на дни.

Зина провела ночь в раздумьях, а наутро надела единственные целые колготки и красное платье, уложила волосы и отправилась к Валере.

Она знала, где находится его новый офис, поскольку недавно видела Валеру по телевизору. Он открыл собственную фирму, специализировавшуюся на организации деловых переговоров. Немыслимое, казалось, занятие в период кризиса. Однако Валерин бизнес, как ни странно, удержался на плаву.

В кабинет бывшего любовника Зина вломилась без приглашения и записи. При виде Зины Валера поднялся из-за своего рабочего стола, ошеломлённо глядя на неё.

– Оставьте нас на десять минут, – велел он, как только к нему вернулся дар речи.

Присутствовавшие в кабинете мужчина и две женщины поспешно вышли.

Зина моментально забыла, как обдумывала план охмурения и какие слова подбирала, чтобы попросить денег.

– Мне нужна помощь, – отрывисто произнесла она. – У меня умирает брат.

Она хотела рассказать о том, какое несчастье постигло её семью, но не смогла больше говорить.

Валера захлопотал вокруг девушки: усадил в кресло, позвонил секретарше, и на столике тут же появился дымящийся кофе.

– Тебе нужны деньги? – спросил он, когда Зина пришла в себя. – Сколько надо?

Зина назвала сумму. Обычно это число заставляло бледнеть сочувствующих.

Валера нахмурился. Ровно пять секунд он смотрел в пол – и ровно пять секунд Зина отчаянно желала оказаться где-нибудь подальше.

Наконец Валера встал, подошёл к сейфу, открыл его и вытащил пачку денег. Пересчитав их, он выложил на стол ровно столько, сколько ей требовалось. Деньги были в долларах. Зина дрожала, как будто в кабинете воцарилась температура холодильной камеры. Валера достал из ящика стола полиэтиленовый пакет и сунул в него «зелень», а пакет положил в кейс.

Зина стояла и смотрела молча. На неё произвело впечатление то, что он хранил в сейфе такую крупную сумму денег. Валера, перехватив взгляд и, усмехнувшись, объяснил:

– Снял со счёта на подарок любимой женщине. Ну, ничего, банк ещё открыт.

Зине показалось, что ей плеснули в лицо холодной водой. Захотелось швырнуть в него кейсом с деньгами. Повернуться и выбежать из кабинета. Разреветься в лифте…

Но у неё умирал брат.

Валера вызвал водителя и ещё какого-то мужчину с непроницаемым лицом и в кожаной куртке:

– Куда нужно доставить деньги? С такой суммой ездить небезопасно. Они проводят.

Зина искала слова и не находила. Хотя достаточно было одного короткого слова.

– Не забудь позвонить, когда прооперируют брата, – добавил он. – Поняла? Буду ждать.

– Я всё верну, – пролепетала она наконец, – я заработаю…

– Пошла бы ты… – с чувством произнёс Валера.

Она не стала звонить ему после операции. Зине хватило и тех минут унижения, зачем их множить. Всё равно сейчас денег нет.

Опухоль была успешно удалена. «Большая, локальная, круглая, как апельсин!» – похвастался хирург, вызвав обморок у мамы и устрашающий нервный тик у отца.

Брат пошёл на поправку, и его выписали. Тяжёлый период стал забываться. Однажды, почти год спустя, отец вручил Зине деньги:

– Возьми, дочь Зевса, верни тому, у кого занимала.

Только тогда Зина позвонила Валере. Его телефонный номер оказался заблокирован. Дальнейшие поиски показали: фирма ликвидирована, а хозяин исчез. Предположительно – уехал за границу. Связь была прервана.

Поскольку вернуть долг не удалось, отец вложил деньги в строящийся дом, чтобы у дочки была отдельная квартира.

Впоследствии в эту квартиру переедет мама, а брат с сестрой останутся в родительском доме, почти не стесняя друг друга. Отца к тому времени с ними не будет.

В те же годы родительская семья представлялась чем-то незыблемым. Как и молодость.

И замужество не казалось серьёзной проблемой.