Читать книгу: «Облачный сон девяти», страница 3

Сом Воль рекомендует Ян Со Ю красавиц

Ян Со Ю вышел из беседки и едва успел сесть на ослика и выехать на дорогу, как его догнала Ке Сом Воль.

– Поедете этой дорогой, – сказала она, – и вашему взору предстанет цветущая вишня за оградой – там мой дом. Прошу вас, поезжайте раньше и подождите меня. Я приду вслед за вами.

Ян Со Ю согласился и поехал.

– Вы сами, господа, из уважения ко мне определили, что свидания со мной удостоится тот, чью песню я спою. Что ж прикажете делать теперь? – возвратясь, обратилась Сом Воль к компании.

– Господин Ян – гость, – отвечали они, – и для него наше условие необязательно. Как же мы могли задерживать его?

Молодые люди посовещались, но так ничего и не решили. Тогда Сом Воль заговорила снова:

– Если человеку не доверяют, что тут можно сказать? К тому же мне что-то нездоровится – пойду-ка я пораньше домой. Прошу вас, господа, проявите уж до конца ваше великодушие, которого вы не исчерпали за целый день.

Сказала и ушла. Господа были раздосадованы, они догадались, что их провели, и поняли ее насмешку, но не посмели и слова сказать.

Ян Со Ю меж тем, возвратясь на постоялый двор, подождал, пока стемнеет, и отправился разыскивать дом Ке Сом Воль.

Уже подметали центральную площадь, зажигали фонари. Выждав немного, Ян Со Ю привязал ослика к вишневому дереву и постучал в ворота. Сом Воль босиком выбежала его встречать.

– Вы же выехали раньше меня, почему же вы только сейчас прибыли? – спросила она.

– Не потому, – отвечал Со Ю, – что посмел пожелать явиться позже, а потому, как говаривали в старину, чтобы худая молва не пошла.

Обнялись они и пошли в дом, не отрывая друг от друга влюбленных глаз и не в силах сдержать охватившую их радость.

Наполнив до краев нефритовую чашу, Сом Воль предложила вниманию гостя «Песню о золотом замке».

Лицо как цветок, луноподобная красота да дивный голос кому бы не вскружили голову?

В постели Сом Воль сказала Со Ю:

– Поскольку в вас, мой господин, сыскала я того, кому хотела бы вверить свою жизнь, позвольте мне немного рассказать вам о себе. Выслушайте благосклонно и посочувствуйте.

Родом я из Сучжоу. Отец мой был мелким провинциальным чиновником. К несчастью, он умер на чужбине, и положение семьи пошатнулось. Не хватало средств переправить тело на далекую родину, но и не похоронить было нельзя. Тогда мачеха продала меня в кисэн и на вырученные деньги смогла увезти его. Я же стала, снося оскорбления и затаив тоску, унижаться и ублажать мужчин. За это Небо сжалилось надо мной: мне посчастливилось встретить совершенство, и я надеюсь вновь увидеть ясный свет солнца и луны. Мой терем стоит у дороги, что ведет в Чанъань²⁴, и ни один прохожий не преминет остановиться отдохнуть неподалеку. Но подобного вам я не видала ни разу за все пять лет. Сегодняшней ночью осуществилась мечта всей моей жизни. Если вы, мой господин, не брезгуете мной, я хотела бы стать рабой, готовящей вам обед. Что вы ответите мне на это?

Тронутый до глубины души, Ян Со Ю утешил ее добрым словом:

– Мои заветные мечты немного иные, чем у вас. Я еще беден и безвестен, и дома у меня престарелая мать. Не знаю, как посмотрела бы она на мое намерение соединить свою жизнь с кисэн. А положение наложницы, боюсь, не удовлетворит вас. Возможно, вы, Сом Воль, и не подозреваете, но в целом свете не встретишь женщины, подобной вам, и с этим нельзя не считаться.

– Ныне на всей земле нет того, – отвечала ему Сом Воль, – кто мог бы талантливостью сравниться с вами, мой господин. Поэтому быть вам на предстоящих экзаменах первым, а в недалеком будущем вас ждут шнурок печати первого министра и маршальский меч. И все красавицы страны воспылают желанием следовать за вами. А кто такая Сом Воль? Найдется ли тогда в душе моего господина хоть капля сочувствия к ней? Прошу вас, женитесь на знатной девушке, выполните сыновний долг, но не забудьте и меня, недостойную. Отныне, соблюдая себя, я буду ждать своей участи.

– Минувшей весной, – отвечал ей Со Ю, – я остановился проездом в Хуаине и случайно увидел девушку по фамилии Чин. Красотой и одаренностью она вполне могла бы сравниться с вами. К несчастью, ее больше нет. Не подскажете ли мне, Сом Воль, где следует искать добропорядочную жену?

– Та, кого вы назвали, не кто иная, как Чхэ Бон, дочь тайного ревизора. Когда-то мы питали друг к другу сердечную привязанность. Это было в те времена, когда отец госпожи Чин служил в нашей провинции. Значит, с Чхэ Бон случилось то же, что с Чжао Вэнь-цзюнь, могли ли вы не воспылать чувством Сыма Сянчжу? Впрочем, сейчас об этом думать бесполезно, лучше вам снова сделать предложение в другом доме, – посоветовала Сом Воль.

– Никогда еще, – отвечал юноша, – красавицы не рождались одновременно, а тут сразу и вы, и госпожа Чин, и я очень боюсь, вдруг природа уже растратила все свои светлые и чистые силы?

– Мой господин рассуждает, как лягушка на дне колодца, – громко рассмеялась Сом Воль, – и мне трудно удержаться от осуждения. Сейчас я поведаю вам лишь о том, каково мнение по этому поводу в мире кисэн. Говорят, что в Зеленых теремах страны – три королевы красоты: в Цзяннани – Ман Ок Ён, в Хэбэе – Чок Кён Хон и в Лояне – Ке Сом Воль, то есть я. Обо мне, конечно, зря болтают, а что до Ок Ён и Кён Хон, то они истинные королевы красоты нашего века. Как же можно думать, что в стране нет больше красавиц? Хотя с Ок Ён мы ни разу не виделись, так как она живет далеко, но не случалось еще, чтобы человек, побывавший на юге, не восторгался ею; можно думать, что это не ложная слава. С Кён Хон же мы были дружны, как сестры. Ее историю я вам также поведаю.

Родом она из Бачжоу, рано потеряла родителей и воспитывалась у тетки. Когда ей исполнилось лет десять, слух о ее изумительной красоте стал проникать за пределы Хэбэя, и не стало отбою от желающих взять ее себе в наложницы. При этом предлагались громадные деньги. Сваты роем лезли в ворота. Но Кён Хон велела тетке всем отказывать. Раз сваты полюбопытствовали:

– Вы всех отвергаете, не соглашаетесь. Какой же человек подошел бы вам? Уж не прочите ли вы ее в наложницы первому министру, не второй ли женой губернатора надеетесь сделать? Должно быть, вы хотите дать согласие только важному человеку, отдать ее только гению?

А Кён Хон отвечала на это:

– Я стала бы наложницей первого министра, отыщись подобный цзиньскому Се Ань-ши²⁵, что взял в жены певицу; я могла бы стать второй женой губернатора, если бы нашелся сейчас Чжоу Юй²⁶, что жил в период Троецарствия и научил людей ценить музыку; я, пожалуй, могла бы стать подругой великого человека, если бы встретила похожего на Ли Тай-бо, который во времена танского Сюань-цзуна сложил «Оду миру и спокойствию», и, наконец, охотно стану спутницей гения, который может сравниться с Сыма Сянжу, во времена ханьского У-ди подарившим миру песню о фениксе. За таких людей я отдам всю свою душу. Теперь, надеюсь, вы все поняли?

Сваты посмеялись и разошлись, а Кён Хон сказала себе: «Много ли видит, много ли слышит женщина захолустной провинции? И как сможет она, сидя в женских покоях, подыскать себе доброго супруга по сердцу, избрав самого достойного из всех? Только кисэн, разделяя с героем ложе, говорит с ним или, открывая ворота, принимает юношу из благородного семейства, а то и императорского внука. Ей нетрудно отличить ум от тупости, она способна прекрасно разбираться в людях. Иначе говоря, она „ищет бамбук в горах Чжушань, а яшму – в Ланьтяньских горах“. Только кисэн дано отыскать талант и утонченность».

Вскоре она стала кисэн, надеясь таким образом встретить своего суженого. Не прошло и нескольких лет, как имя ее прогремело. Минувшей осенью в уездном центре собрались литературные таланты двадцати уездов Шаньдуна и Хэбэя. Они устроили пиршество, веселились и пели, а Кён Хон со своего места пела «Радужное оперение»²⁷ и танцевала. Плавно скользя, словно испуганная лебедь, ослепляя красотой, подобно порхающему фениксу, она затмила красавиц всех предыдущих поколений. Все воочию смогли убедиться в ее талантливости и красоте. А когда вечер кончился, одиноко поднялась она на башню Бронзового Воробья, печально бродила в лунном свете, вспоминая и декламируя старинные стихи, оплакивала остатки былых курильниц, посмеялась над Цао Цао, который не смог удержать двух Цяо²⁸. И все, кто видел ее, не могли не оценить ее способностей, не признать оригинальными ее мысли.

И неужели вы думаете, что ныне в женских покоях нет больше подобных девушек? Как-то мы с Кён Хон, гуляя по монастырю Саньгосы, обсуждали свои сердечные дела, и она сказала мне: «Если бы одна из нас, встретив совершенного человека, порекомендовала бы ему и вторую и мы обе стали бы служить одному пришедшемуся по душе человеку, я считаю, мы не зря прожили бы свой век». И я согласилась с ней. Теперь, встретив моего господина, я сразу же вспомнила о Кён Хон, но она уже перешла во дворец удельных князей Шаньдуна, можно сказать – сама себе ножку подставила. Наложница удельного князя чрезвычайно богата и окружена почетом, и все же это не то, чего хочет Кён Хон, все ей постыло. Ума не приложу, как же свидеться с Кён Хон, как известить ее о нашей встрече с вами.

– Вы говорите, что много талантливых женщин в Зеленых теремах, но неужели же нет ни одной девушки из знатной семьи, которая не уступала бы кисэн? – спросил Ян Со Ю.

– Насколько я могу судить, – отвечала Сом Воль, – не сыскать равной госпоже Чин, и, если не ее, кого же могу порекомендовать я моему господину? Впрочем, я довольно наслышалась, как чанъанцы нахваливали друг другу дочь наместника Чона. Будто бы по неземной красоте и благонравию она первейшая среди женщин нашего времени. Сама я, правда, не удостоилась лицезреть ее, но ведь, говорят, громкое имя создается не ложной похвалой. Думаю, когда вы попадете в столицу, вы сами постараетесь отыскать и увидеть ее.

За разговором не заметили, как забрезжил рассвет. Оба встали, умылись и причесались.

– Вам не следует здесь дольше задерживаться, – сказала Сом Воль, – тем более что вчера все гости затаили невеселые мысли. Отправляйтесь пораньше в путь. После у нас будет много встреч. Ах, разве можно выразить словами всю безутешную мою печаль!

– Слова ваши – металл и камень, они запали мне в самую душу, – поблагодарил Ян Со Ю и со слезами на глазах распрощался с Сом Воль.

«Монахиня» играет на комунго

Из Лояна Со Ю прибыл в Чанъань, устроился на постоялом дворе и стал ждать дня экзаменов, а день этот был еще далек. Расспросив у хозяина двора, где находится храм Цычуань, и прихватив с собой кусок шелка в подарок, он отправился за ворота Чуньминмэнь разыскивать тетушку Ту Ён Са.

Прекрасно сохранившись в свои без малого шестьдесят лет, Ту Ён Са стала к этому времени наставницей послушниц храма Цычуань.

Представ так неожиданно перед тетушкой, Со Ю передал ей письмо матери. Ён Са расспросила о ее здоровье и, проливая слезы, сказала:

– Более двадцати лет мы не виделись с твоей матушкой. Вон у нее какой герой вырос! Бежит время. А я уже стара. Мне надоели шум и суета столицы. Я собираюсь в самое ближайшее время уйти далеко в горы Кундуншань – хочу отыскать путь к бессмертию и удалиться от мира. Но в письме сестрицы такая просьба, что мне придется задержаться здесь ради тебя. Ты, мой племянник, прекрасен, как небожитель. Думаю, нелегко будет подобрать тебе подходящую пару из нынешних девушек. Однако это надо обдумать не спеша. Будет время – заходи еще.

– Дом наш беден, – отвечал ей Со Ю, – и матушка стара. Мои же годы приближаются к двум десяткам, но я, оставаясь до сей поры в глухой провинции, не мог, конечно, выбрать там себе жену. А пора уже как следует побеспокоиться об этом. К тому же нужно позаботиться и о средствах к существованию. Мне совестно, что я еще не смог исполнить сыновний долг. Вот сейчас повидался с вами, тетушка, и снова всплыли все треволнения, которым конца не видно.

Не задерживаясь долее, он раскланялся и ушел.

Приближался день экзаменов, но мысль о возможном сватовстве отодвинула на задний план честолюбивые мечты Ян Со Ю, и несколько дней спустя он снова заглянул в храм. Ён Са усмехнулась и сказала:

– Есть девушка в одном месте. Ее таланты и красота достойны супруги господина Яна, да только ее семья слишком родовита: шесть поколений носили титулы гун и хоу, и три поколения – первые советники трона. Если ты на экзаменах станешь чанвоном, тогда еще можно надеяться, а иначе и заикаться нечего. Так что не трать попусту время на визиты ко мне, а лучше приложи все силы для достижения цели и уповай на степень чанвона.

– А чей, любопытно, это дом? – спросил Со Ю.

– Дом наместника Чона. Красные ворота выходят на дорогу, а над воротами – копье. Это и есть их усадьба. Дочь Чона – чистая фея, она пришла будто из другого мира.

Ян сразу же вспомнил слова Сом Воль: «Слышала я, хвалят дочь наместника Чона…» – и спросил у Ён Са:

– А сами вы, тетушка, видели девицу Чон?

– Как не видать? Видела. Неземной красоты девушка. Невозможно выразить словами, как она прекрасна.

– Не сочтите это бахвальством, – сказал Со Ю, – но стать чанвоном на этих экзаменах для меня не составит никакого труда, об этом нечего беспокоиться. А есть у меня одно заветное желание: не делать предложения, пока не увижу девушку. Уж вы, тетушка, проявите великодушие, устройте так, чтобы я хоть одним глазком мог взглянуть на нее, – попросил он.

– Ты думаешь, так просто увидеть женщину из семьи важного сановника? – возразила Ён Са. – Неужели ты не доверяешь моему вкусу?

– Как могу я подвергать сомнению ваши слова, тетушка? – отвечал он. – Но ведь вкусы бывают разные, мои глаза и ваши глаза не одно и то же.

– Феникс и цилинь даже для младенца добрый знак, – не уступала Ён Са. – Голубое небо и яркое солнце одинаково радуют и глупца и мудреца; и если только у человека есть глаза, как может не распознать он, хороша или нет девушка, добра или зла?

Так на этот раз ни с чем возвратился Ян Со Ю на постоялый двор; но, решив во что бы то ни стало добиться от Ён Са согласия, на рассвете следующего дня снова был у даосского храма.

Ён Са заметила, смеясь:

– Тебе, видно, не терпится.

Ян тоже рассмеялся и ответил:

– Я не успокоюсь, пока не увижу барышню Чон. Умоляю, вспомните о желании моей матушки и внемлите моей убедительной просьбе! Придумайте какую-нибудь хитрую уловку и дайте мне возможность разок взглянуть на нее.

Ён Са покачала головой:

– Это чрезвычайно трудно. Как я вижу, – продолжала она после краткого раздумья, – ты умен и проницателен и, наверно, в свободное время увлекаешься музыкой?

– Недавно я встретил даоса, – отвечал Со Ю, – и научился от него чудесным мелодиям. Теперь я знаю все пять тонов и шесть ладов.

– Дом наместника, – продолжала Ён Са, – за высокой стеной, средние ворота в пять рядов, за ними – обширный цветник, и, если не вырастут у тебя крылья, не проникнуть тебе туда. К тому же барышня Чон начитанна, знает и строго соблюдает этикет. Согласно правилам, она не приходит рано в даосский храм воскуривать благовония, не совершает жертвоприношений в буддийском храме, не любуется фонарями в пятнадцатый день первой луны, не гуляет по берегу реки в третий день третьей луны – где ж постороннему увидать ее? Есть у меня надежда на успех в одном деле, да думаю, не пойдешь ты на это.

– Как могу я отвергать что-либо, когда речь идет о том, чтобы увидеть барышню Чон? Прикажите подняться в небо или опуститься в преисподнюю, броситься в огонь или в воду – я готов! – горячо возразил Ян Со Ю, и Ён Са поведала ему о своем плане:

– Наместник Чон теперь стар и болен, и высокий пост не тешит его. Только к природе и музыке сохранил он интерес; его супруга, госпожа Цой, тоже увлекается музыкой. Барышня же со своим умом и утонченностью знает все на свете, а что касается музыки, то стоит ей хоть раз услышать любую старинную мелодию, как она уже может ее воспроизвести, не уступая по виртуозности ни Историографу Ши²⁹, ни Чжун Цзы-ци. Госпожа Цой обычно, едва прослышит о новой песне, тотчас же призывает к себе музыканта, а барышне велит судить о достоинствах и недостатках произведения. Сама же обопрется о письменный столик, сидит, слушает и наслаждается.

Так вот мой план: если ты действительно хорошо владеешь комунго, подготовь заранее одну мелодию и жди последнего дня третьего месяца – дня рождения Достигшего истины. Из года в год наместник посылает в этот день в храм служанку с благовониями. Ты переоденешься в женскую одежду и будешь играть на комунго. Служанка услышит и обязательно по возвращении доложит госпоже, а та непременно возымеет желание пригласить тебя к себе. Ну а когда ты войдешь в дом, увидишь или не увидишь барышню – это уж как тебе повезет. От меня тут ничего не зависит. А другого пути нет. К тому же ты обликом словно красная девица, бороды еще нет, а переодеться нетрудно.

Ян Со Ю ушел, полный радостного ожидания, и, загибая пальцы, стал отсчитывать дни.

* * *

У наместника Чона никогда не было других детей, кроме одной-единственной дочери. Говорят, что, когда его супруга уже обессилела от родовых мук, с неба вдруг спустилась фея и оставила в комнате жемчужину, и вскоре родилась девочка. Ее назвали Гён Пхэ³⁰.

Барышня подрастала и становилась красавицей и умницей, каких еще не рождала земля. Наместник души не чаял в дочери и мечтал отыскать ей достойного жениха, но пока не находил подходящего. К шестнадцати годам она все еще не была помолвлена.

Однажды госпожа Цой позвала барышнину кормилицу Чон Гу и сказала:

– Сегодня день рождения Достигшего истины. Возьми благовония, ступай в храм Цычуань и передай их Ту Ён Са. Заодно отнеси ей шелку на платье, чаю и сладостей. Пусть она знает, что я горячо люблю ее и не забываю.

Чон Гу села в маленький паланкин и скоро уже была в даосском храме.

Приняв благовония, Ён Са возложила их на треножник, потом с многократными поклонами и словами благодарности приняла шелк, чай и сладости. Угостив Чон Гу, она вышла проводить ее. В это время Ян под навесом заиграл на комунго. Кормилица уже села в паланкин и вдруг прислушалась: из-под навеса с западной стороны лились звуки комунго, такие нежные, будто они доносились из-за облаков. Она велела остановить паланкин и вся обратилась в слух. Потом повернулась к Ён Са:

– Постоянно находясь при госпоже, много слышала я знаменитых комунго, но такую музыку слышу впервые. Не знаете ли вы, чья это игра?

– Монахиня одна на днях приехала сюда из княжества Чу, – отвечала наставница, – захотела посмотреть столицу, а пока что остановилась здесь и вот время от времени развлекается игрой на комунго. Я не разбираюсь в музыке и не могу судить, хорошо ли, дурно ли она играет. А вы вон с какой похвалой отзываетесь, – что значит знаток!

– Если наша госпожа узнает, – сказала Чон Гу, – непременно позовет ее к себе. Вы пока что подержите ее здесь, никуда не отпускайте.

Ён Са пообещала и, после того как Чон Гу отбыла, возвратилась и передала ее слова племяннику. Со Ю очень обрадовался и стал ожидать приглашения госпожи.

В доме наместника Чона Ян Со Ю встречает «Постигшую звук»

Сразу же по возвращении Чон Гу сообщила госпоже:

– В храме Цычуань какая-то девушка играет на комунго. Я слышала ее игру: это что-то необыкновенное, поистине удивительное.

– Я хочу ее услышать, – оживилась госпожа и на другой же день послала к Ён Са паланкин и служанку.

– Мне хотелось бы разок послушать, как играет на комунго молодая монахиня, – передала служанка слова госпожи. – Если даже она заупрямится, постарайтесь убедить ее приехать к нам.

Оставив служанку, Ён Са пошла к Яну.

– Тебя зовут в благородный дом, не смущайся и ступай.

– Хоть и очень неловко презренной монашке из далекого захолустья предстать пред очи высокой госпожи, – отозвался Со Ю, – но смею ли я ослушаться слов наставницы? – И, надев на себя головной убор и облачение даосской монахини, он взял комунго и вышел. Служанка из дома Чон так и ахнула от восхищения: «монахиня» была стройна, как Вэй Сянь-гун, прекрасна, как Ши Цзы-янь³¹.

Когда они прибыли в усадьбу наместника, служанка провела «монахиню» в дом. Госпожа Цой восседала на террасе в величественной позе. Ян, как положено, приветствовал ее двукратным поклоном.

– Служанка рассказала мне о твоей игре, – обратилась к «монахине» госпожа Цой, – и я пожелала послушать комунго, а ты очень любезно пошла навстречу моему желанию. Хочется немного отвлечься от мирских забот.

Она предложила сесть, Ян почтительно поблагодарил.

– Я бедная монашка из княжества Чу, мой след – что плывущее облако. Благодаря своему маленькому таланту удостоилась я чести предстать перед госпожой, отчего чувствую себя крайне неловко, – сказал он.

Госпожа велела служанке поднести ей комунго «монахини», потрогала его и похвалила:

– Твой инструмент сделан из чудесного материала.

– Это дерево, – отвечал Ян, – столетний высохший платан с горы Лунмэнь, твердое как металл. Его не купишь ни за какие деньги.

Пока они разговаривали, на каменные ступеньки набежала тень, обрисовался расплывчатый силуэт и послышался тихий голос барышни. У Ян Со Ю заколотилось сердце, и он, робея и смущаясь, обратился к госпоже:

– Я знаю много старинных мелодий, но их теперь не играют, а если даже кто и может сыграть, так названий не знают. Но, как я слышала от служительниц храма Цычуань, барышня очень хорошо разбирается в музыке; говорят, что она возродила ныне талант Чжун Цзы-ци. Поэтому мне бы хотелось услышать замечания барышни по поводу моей неумелой игры.

Госпожа Цой отнеслась к этой просьбе благосклонно и послала служанку за барышней. Спустя некоторое время открылась вышитая штора, повеяло удивительным ароматом и вошла барышня. Она села неподалеку от матери. Ян встал, поклонился и на мгновение задержал на ней взгляд. Ему почудилось, будто занялась алая зорька рассвета, будто лотос распустился в голубой воде. Кровь прилила к сердцу, взор был ослеплен, не было сил смотреть дольше. Но она сидела далеко от него, и, боясь, не обманывают ли его глаза, Ян снова обратился к госпоже:

– Бедной монашке не хотелось бы пропустить ни одного замечания барышни, а здесь терраса, и к тому же широкая. Звук рассеивается, и я боюсь, будет плохо слышно.

Госпожа Цой предложила «монахине» сесть поближе. Теперь Ян оказался в непосредственной близости от госпожи, а барышня все равно оставалась справа, и они не могли видеть друг друга. Но просить второй раз он уже не осмелился. Служанка зажгла в курильнице благовония, Ян пересел и настроил комунго.

– А нет ли сейчас шести опасений? – спросил он, и барышня отвечала:

– Следует опасаться жестокого мороза и большой жары, сильного ветра и проливного дождя, грозы и бурана. Сейчас ничего этого нет.

– А нет ли семи запретов играть? – снова спросил он.

– Не должен играть тот, – отвечала барышня, – кто носит траур, тот, кого в чем-либо подозревают, у кого в душе смятение, кто не содержит в чистоте тела, кто не следит за одеждой и головным убором, кто не воскуривает благовоний и кто не встречает постигающих звук. Мне кажется, этими недостатками здесь среди нас никто не страдает.

Ян про себя похвалил ее ответы и для начала сыграл «Радужное оперение».

– Прекрасно, – заметила барышня. – Прямо в духе годов Тянь-бао³². Я думаю, это понятно каждому. Ну не волшебница ли эта удивительная монахиня? Ведь именно от этой наводящей страх музыки содрогнулась земля под ногами мятежников под Юйяном. Ужасная мелодия, ее невозможно долго слушать. Нельзя ли сыграть что-нибудь другое?

Ян Со Ю сыграл еще.

– Здесь и буйное веселье, и гнетущая печаль, – поясняет барышня. – Это «Цветы на яшмовом дереве» Чэнь Хоу-чжу³³, то есть та самая песня, о которой, как говорится, надо его самого расспросить, коль доведется встретиться на том свете. Право же, тут нечем особенно восхищаться. Давайте другую!

И он заиграл снова.

– А в этой мелодии, – продолжала Гён Пхэ, – и грусть, и радость, и глубокое потрясение, и тихая задумчивость. В старину, во время войны, варвары захватили в плен Цай Вэнь-цзи³⁴, и она на чужбине, в заточении, родила двух сыновей. А когда в конце концов Цао Цао выкупил ее и она возвратилась на родину, то разлучилась со своими детьми. Тогда она сочинила песню и вложила в нее всю свою печаль. В этой мелодии – радость и тоска Вэнь-цзи, которая вновь обрела родину, но потеряла сыновей. Думая о них, она льет слезы в густой траве, тоскует и любуется их портретами. Эту музыку можно слушать, но стоит ли задерживать внимание на переживаниях той, что нарушила верность? Пожалуйста, новую мелодию.

И Ян играет новую мелодию.

– А это «Тоска по родине» Ван Чжао-цзюнь³⁵. Она вспоминает прежнего мудрого государя, устремляет взгляд в сторону родины и поет. В свою песню она вкладывает и тоску на чужой стороне, и досаду, и ропот на пристрастие художника. Как говорится, тот талант, который переложил на ноты эту печальную мелодию, еще долго-долго будет заставлять увлажнять слезами красивый воротник. Но ведь это мелодия жен кочевников, песня окраины. Не стоит задерживаться на второстепенных вещах. Возможно, найдется что-нибудь еще?

Ян играет следующую мелодию. Барышня даже в лице изменилась.

– Давно не слышала я этой песни, – молвила она. – Ты, даоска, поистине необыкновенный человек. Это же «Поражение под Гуанлином» – предсмертная песня Цзи Шу-е³⁶. Рожденный для подвига, не нашел в ту пору он себе применения и растратил свои силы по мелочам, с пчелиным усердием погрузился в политические дрязги, и, когда в конце концов был окружен на улице Дунши, то, оглядываясь на тень врага, он играл. И удивительно, что нашелся человек, пожелавший выучить эту песню скорби. У меня не хватало духу ее передавать: очень уж печальная. Я думала, она так и умрет. Как говорится, единственная птичка улетела на юго-восток, как же уцелела ее песня? Некому было передавать ее потомкам. Не иначе, душа даосской монахини встретилась с душой Цзи Шу-е.

Ян Со Ю стал на колени и отвечал ей:

– Сообразительность и мудрость барышни не имеют себе равных в наше время. Все сказанное ею полностью совпадает с тем, что я слышала ранее от учителя.

И заиграл снова. Барышня поясняла:

– Темнеют зеленые горы, бескрайни зеленые леса, видны следы бессмертного в пыли. Разве это не «Текущая вода» Юй Бо-я? Должно быть, ты от самого Чжун Цзы-ци слышала эту мелодию. Что ж тут смущаться? Если бы душа Бо-я знала, как ты постигла звук, она не так горевала бы о смерти Чжун Цзы-ци.

И снова зазвучало комунго. Барышня закрылась воротником и, став на колени, промолвила:

– Блестяще! Бесподобно! Смысл здесь в том, что в смутное для всей земли время святой бродил по свету и помогал простому люду. Кто же, кроме Кун-фуцзы, мог сочинить эту песню? Это не что иное, как «Орхидея среди бурьяна». Разве не рассказывает она о вечных скитаниях по Поднебесной?

Ян привстал на колени, подложил в курильницу еще благовоний и снова тронул струны комунго.

– Благородная и прекрасная мелодия, – отметила Гён Пхэ. – Весь мир, все сущее на земле ликует, всё в весеннем цветении. Настолько прекрасна эта песнь, что невозможно дать ей название. Это «Южный ветер» Великого Шуня³⁷; как говорится, подул южный ветер и развеял горести народа. Это непревзойденный шедевр! Возможно, ты знаешь и другие мелодии, но мне больше не хочется слушать.

Ян почтительно отвечал ей:

– Слышала я, будто на музыку слетаются девять небесных духов. Я сыграла вам восемь пьес, осталась еще одна. Прошу вас, позвольте мне доиграть.

И, настроив комунго, он стал перебирать струны.

Полилась песня, глубокая и волнующая, она будила в душе человека неясные мечты и желания… Вот за один час распустились во дворе все цветы, кружатся парами ласточки, перекликаются соловьи… Барышня, немного сдвинув брови-бабочки, смотрела прямо перед собой и сидела притихшая. Когда пьеса дошла до того места, где феникс, возвратясь в родные края, радостно кружится, приветствуя новую весну, и ищет себе пару, Гён Пхэ подняла глаза, посмотрела на Яна и тотчас все поняла. Краска прилила к ее щекам, усилие воли отразилось в изогнутых бровях и как рукой смело приветливое выражение лица. Она тихонько поднялась и удалилась на женскую половину.

Ян не на шутку перепугался. Оттолкнув комунго, он вскочил и стоял ни жив ни мертв, словно глиняный истукан, широко раскрытыми глазами глядя вслед барышне. Госпожа велела сесть.

– Что за пьесу ты сейчас играла? – спросила она, и Ян, помедлив, ответил:

– Эту мелодию я переняла от учителя, но названия не помню и поэтому жду разъяснения барышни.

Так как Гён Пхэ долго не возвращалась, госпожа послала служанку узнать, в чем дело. Служанка возвратилась и доложила:

– Барышню, видно, продуло в полдень, она жалуется на недомогание и не может выйти.

Ян сильно подозревал, что он разоблачен, и, испытывая в душе беспокойство, не мог дольше задерживаться. Он стал прощаться:

– Поскольку барышня жалуется на нездоровье, я здесь лишняя. Насколько я понимаю, вы желаете сами пойти взглянуть на дочь, так что прошу разрешения удалиться.

Госпожа стала давать «монахине» серебро и шелк в награду, но Ян отказался.

– Хоть я и понимаю кое-что в музыке, – сказал он, – но для меня это только развлечение. Как же могу я, словно актриса, брать плату за игру?

И, поблагодарив госпожу еще раз поклоном головы, спустился по каменным ступенькам.