Читать книгу: «Облачный сон девяти», страница 2

Письмо Чин Чхэ Бон

Девушка эта, по имени Чхэ Бон, была дочерью тайного ревизора Чина. Она рано потеряла мать, и не было у нее ни братьев, ни сестер. Чхэ Бон только что достигла возраста, когда волосы закалывают шпильками¹², и еще не была просватана. Сейчас ревизор уехал в столицу, и барышня была дома одна. Неожиданно встретив юношу необыкновенной привлекательности, услыхав его стихи, она подумала: «Главное назначение женщины – быть спутницей мужа. Слава и позор, радость и горе всей жизни – все зависит от мужчины. Вот почему Чжао Вэньцзюнь последовала за Сыма Сянчжу¹³. Я же еще девушка, и хотя самой предлагать себя в жены считается предосудительным, но древняя мудрость гласит, что даже подданные выбирают себе государя. Я ведь даже не спросила ни имени юноши, ни откуда он родом, и, если я стану ждать отца и, выслушав меня, он захочет послать сватов, в какой же стороне света искать тогда моего избранника?» Приняв решение, Чхэ Бон взяла лист бумаги, набросала стихи и, вложив их в конверт, вручила кормилице со словами:

– Иди на постоялый двор, разыщи того господина, который только что, проезжая на маленьком ослике, останавливался под нашей башенкой и читал оду об иве, вручи ему это письмо и дай понять, что я хочу соединить с ним свою жизнь, обрести в нем опору. Этот юноша прекрасен, как яшма, брови у него будто нарисованные. Среди толпы людей он выглядел бы, пожалуй, как феникс среди стаи кур. Иди, кормилица, убедись сама и передай письмо.

– Допустим, я в точности исполню то, что вы велите, – отвечала кормилица, – а потом батюшка узнает, тогда что мне ему отвечать? А если этот господин уже женат или собирается жениться – что тогда?

– Если отец поинтересуется, расскажем ему все как было, – успокоила ее барышня. – Если же этот юноша уже женат, я не остановлюсь перед тем, чтобы стать его наложницей. Но я видела этого человека – он совсем юн, я думаю, он не успел еще жениться.

Кормилица пришла на постоялый двор и спросила господина, который читал оду об иве. Ян быстро вышел к ней и спросил:

– Человек, сочинивший оду «Плакучая ива», – я. Что вам угодно?

Красивое лицо юноши разрешило все сомнения кормилицы.

– Здесь неподходящее место для беседы, – сказала она.

Насторожившись, Ян провел ее в свою комнату и сдержанно спросил, зачем его разыскали. Но кормилица ответила вопросом же:

– Скажите, когда вы сочиняли оду «Плакучая ива», случилось ли вам встретиться с кем-нибудь?

– Да, – неопределенно отвечал Ян. – Я видел в башенке девушку. Ее светлый образ до сих пор перед моими глазами, нежный аромат еще сохранился в моих одеждах.

– Все верно, – обрадовалась кормилица. – Этот дом – дом моего хозяина, тайного ревизора Чина. Девушка – его дочь, а я ее кормилица. У нашей барышни с младенчества душа чистая, головка разумная, и она умеет разбираться в людях. Вот и нынче она с первого взгляда пожелала соединить свою жизнь с вами. Старый-то господин сейчас в столице. Надо бы дождаться его возвращения, тогда и договориться о большом деле, да ведь вы, господин, за это время уедете в другое место и затеряетесь, как щепка в океане. Как найдешь тогда ваш след? Глубокая привязанность на всю жизнь – вот что важно, а временные пересуды – пустое. Так решила моя барышня, отбросила стыд и велела мне, старой, спросить ваше имя и откуда вы родом, а также выяснить, женаты вы или нет.

Весь просияв от радости, Ян поблагодарил кормилицу и представился:

– Имя мое – Ян Со Ю, родом я из страны Чу, по молодости лет еще не женат, из родных у меня одна лишь старая матушка. О торжественном событии мне хотелось бы известить родителей обоих домов, а на прекрасный договор я готов без промедления, клянусь зелеными дорогами горы Хуашань и неиссякаемыми водами реки Вэйшуй.

Кормилица обрадовалась еще больше и, достав из рукава конверт, подала его юноше. Ян распечатал конверт, пробежал глазами письмо – ода иве. В стихах говорилось:

 
Пред башенкой своей я вырастила иву.
Под ней бы вам коня поставить отдохнуть…
Но, сделав плеть из лоз, зачем так торопливо
Стремитесь на Лоян продолжить вы свой путь?
 

Юноша прочитал стихи. Они понравились ему, и он воскликнул:

– Ван Мо-цзе и даже академик Ли не сказали бы лучше!¹⁴

В мгновение ока он написал ответный стих и отдал кормилице. Та спрятала послание за пазуху и уже направилась к двери, как Ян окликнул ее:

– Барышня живет на земле Цзинь, а я – из страны Чу. Если придется расстаться, нас разделят длинные горы и реки, даже весточку переправить будет трудно. Чтобы заключить договор как положено, сейчас нет настоящего свата, да и место здесь неподходящее. Мне бы хотелось сегодня ночью при лунном свете снова увидеть прелестные черты барышни. Матушка, попытайтесь уговорить ее! Ее стихи говорят о чувстве, устройте же непременно свидание!

Кормилица пообещала и, возвратясь домой, доложила барышне:

– Господин Ян поклялся горой Хуашань и рекой Вэйшуй, подтверждая готовность вступить в прекрасный союз, а еще похвалил ваши стихи и тут же ответил стихами. – И она протянула Чхэ Бон листок. Та, развернув, прочитала:

 
Шутя нити ивы плакучей
Связали нас силой могучей…
Хотелось бы мне при луне
Вам все досказать о весне!
 

Прекрасное лицо Чхэ Бон засияло светом радости, переполнившей все ее существо. А кормилица добавила:

– А еще господин Ян почтительно просит вас сегодня ночью встретиться с ним потихоньку и обменяться стихами.

Барышня с улыбкой отвечала:

– Кажется, юноше и девушке не полагается общаться друг с другом до свадьбы. Но, поскольку я собираюсь обрести себе опору в этом человеке, как же могу я ослушаться его? С другой стороны, если мы встретимся ночью, пойдут разные толки, да и отец, если узнает, не похвалит за это. Лучше уж мы дождемся светлого дня, встретимся с ним в парадной комнате, тогда и договоримся обо всем. Сходи еще раз к нему и передай мои слова.

Кормилица, не мешкая, отправилась на постоялый двор и слово в слово передала Яну все, что сказала барышня.

– Могу ли не внять я ее мудрому сердцу и справедливым речам? – воскликнул юноша и несколько раз повторил свою убедительную просьбу: – Передай барышне все точно!

Кормилица пообещала и ушла.

В горах Ланьтянь Ян Со Ю встречается с Даосом

В эту ночь Ян Со Ю так и не сомкнул глаз, ворочался с боку на бок и ждал лишь, когда запоют петухи. А весенняя ночь, как назло, была томительно долгой. Но вот забрезжил рассвет, послышался бой барабана, Ян кликнул слугу и приказал накормить осла. Вдруг из-за двери послышался топот конницы, словно заклокотала кипящая вода. Шум надвигался с запада, и Ян побледнел от страха. Быстро накинул одежду, вышел на дорогу и видит: воины и беженцы скопились в горах, запрудили поля; шум, крики, суета… Войско ревело, словно буря, стоны толпы сотрясали землю и воздух.

Ян обратился к случайному соседу, и тот поведал ему, что ловкий полководец Цзюй Ши-лян провозгласил себя ваном¹⁵ и, подняв войско, двинулся на столицу. Тогда Сын Неба покинул ее и выехал в Янчжоу. Слышал он также, что застава Гуаньчжун в панике, а войска мятежника рассыпались и грабят дома простого народа. А еще слыхал, будто заставу Ханьгу закрыли и не пропускают прохожих – всех без исключения забирают в армию, невзирая на происхождение.

Это известие встревожило Яна. Он велел мальчику подстегнуть осла и поспешно направился в Ланьтяньские горы, с тем чтобы укрыться в скалистом ущелье. Неожиданно на одной из вершин он заметил среди деревьев домик, крытый соломой. Радужное облако окутывало его, уныло кричал журавль, из чего Ян заключил, что домик обитаем. Приказав мальчику подождать немного, он отыскал в ущелье тропинку и поднялся.

Даос-отшельник полулежал, опершись на столик для письма, но при появлении Ян Со Ю сел и сказал:

– Ты беглец и не кто иной, как сын чиновника в отставке Яна из Хуайнаня.

Со Ю удивился, дважды смиренно поклонился и отвечал, роняя слезы:

– Перед вами действительно сын отставного чиновника Яна и после вечной разлуки с отцом – единственная опора матушки. Хоть я и бесталанный, да запала в душу заветная мечта, и я, дерзкий, отправился держать государственные экзамены. Успел доехать только до Хуаиня, как вдруг начались беспорядки. Я пришел искать убежища в неприступных горах да невзначай набрел на ваше жилище, бессмертный. Видно, само небо направило меня в этот волшебный край. Мы давно уже ничего не знаем об отце, и чем дальше, тем неотступнее тоскливые мысли. Судя по тому, что я сейчас услышал, мне кажется, вам что-то о нем известно. Умоляю вас, святой отец, скажите хоть слово о нем – утешьте душу его сына. Отец теперь на какой-нибудь из священных гор. Как-то он себя чувствует?

Даос засмеялся и сказал:

– Твой отец на Аметистовом отроге играл со мной в падук¹⁶, и мы только недавно расстались. Не знаю, куда он пошел. На вид он не изменился, даже волосы не побелели, так что ты не очень беспокойся о нем.

– Я надеюсь, что святой отец поможет мне хоть разочек повидаться с родителем, – обливаясь слезами, взмолился Со Ю.

Даос опять усмехнулся.

– Как ни глубока привязанность сына к отцу, – сказал он, – но мир бессмертных – это нечто особенное, и как ни хотелось бы мне помочь тебе, все равно не смогу. Три горы бессмертных далеки, острова обширны, так что трудно даже узнать, где пребывает сейчас твой отец. А ты, раз уж пришел сюда, пока побудь здесь. Успеешь возвратиться, когда беспорядки улягутся.

Хотя Ян и получил весточку об отце, но надежда на свидание пропала, так как даос и не помышлял о том, чтобы помочь ему. Слезы горя увлажнили одежду юноши.

– Встречи и разлуки, разлуки и встречи – это естественный закон природы, – утешал его даос. – И сколько ни горюй, сколько слез ни лей – ничего не поделаешь.

Со Ю осушил слезы, и вдруг мирские мысли испарились. Он забыл, что внизу его ждут слуга и ослик, подошел к сиденью, сел и поблагодарил даоса.

Ян Со Ю берет уроки игры на комунго и тансо

Даос указал на комунго¹⁷, что лежало на полке, и спросил:

– Умеешь ли ты играть на нем?

– Вообще-то я очень люблю играть на комунго, но не мог найти учителя и потому сложных мелодий играть не умею, – ответил Ян.

Даос велел слуге подать гостю комунго и предложил попробовать сыграть. Ян положил инструмент на колени и заиграл песню «Сосна в объятиях ветра».

– Рука у тебя легкая, думаю, тебя можно будет научить, – заметил старец с улыбкой и, переложив комунго к себе на колени, одну за другой сыграл четыре мелодии – мелодии, которых с давних времен уже никто не играл. Такой чистоты, такого изящества звука не услышишь на земле. Ян, будучи вообще способным юношей, с первого раза усвоил мелодии и уловил все приемы игры. Учитель остался очень доволен. Вслед за этим он достал тансо¹⁸, отделанное белой яшмой, сыграл сначала сам одну мелодию, потом стал обучать Яна.

– Встретиться с «постигшим звук» было великой редкостью даже для человека древних времен. Дарю тебе и комунго, и тансо, они тебе непременно сослужат службу в дальнейшем. Бери на память, – сказал он.

Ян принял и поблагодарил с поклоном:

– Учитель, вы истинный друг моего отца, и я хочу служить вам как родному отцу. Прошу вас, возьмите меня в ученики.

Даос рассмеялся и сказал:

– Ты не сможешь избавиться от жажды мирских благ. Как бы ты стал, следуя мне, проводить время в горах? Нет, твой путь иной, и ты не тот, кто мог бы стать моим учеником. Но, принимая во внимание твой искренний порыв, дам я тебе сочинения Пэн Цзу¹⁹. Изучишь их и хоть не продлишь свою жизнь на века и не станешь бессмертным, но наверняка проживешь жизнь без болезней и отдалишь старость.

Ян снова поднялся, с поклоном принял дар и спросил:

– Учитель упомянул о том, что я буду наслаждаться мирскими благами. Могу я спросить вас об одном деле? Только что я начал договариваться о женитьбе на девушке из дома ревизора Чина в уезде Хуаинь, как смута загнала меня сюда, и теперь я не знаю, сможет ли состояться эта женитьба.

Даос громко рассмеялся.

– Женитьба – дело темное, как ночь, – сказал он, – и тайны природы так вдруг не раскроешь. Но прекрасные союзы ждут тебя в разных местах, так что не стоит задумываться над слепой привязанностью к девице Чин.

Ян на коленях выслушал наставление и вслед за хозяином отправился спать в комнату для гостей.

Еще не рассвело, когда даос разбудил его:

– Путь уже свободен, а экзамены отложены до следующей весны. Я думаю, матушка ждет не дождется тебя. Не заставляй ее тревожиться понапрасну, быстрее возвращайся на родину.

Он дал Яну денег на дорожные расходы, и тот, не переставая благодарить, взял комунго, тансо и книгу и покинул домик отшельника. Не в силах подавить в себе чувства сожаления, оглянулся – ни домика, ни даоса как не бывало, лишь легкое облачко светилось всеми красками на фоне ясного дня.

Когда Ян Со Ю бежал в горы, цветы ивы еще не опадали. Теперь же – в полном цвету хризантемы. А прошла всего одна ночь! Яну это показалось странным. От людей он узнал, что чуть ли не пять месяцев понадобилось для того, чтобы, созвав войска со всех провинций страны, усмирить мятежников, что Сын Неба уже вернулся в столицу, а экзамены отложены на будущую весну.

Скорбь Ян Со Ю и наставления его матери госпожи Лю

Ян поспешил к дому ревизора Чина.

Печальная ива, истерзанная непогодой, утратила прежнюю красу, расписной теремок превратился в кучу пепла, от него остались лишь обгоревшие руины да груда обломков черепицы. Деревня словно вымерла – ни кудахтанья кур, ни лая собак. Сокрушаясь о том, что так легко все может измениться в жизни человека, сожалея, что нарушена клятва верности, Со Ю пригнул к себе ветку ивы и, стоя спиной к закату, без конца повторял оду «Плакучая ива» барышни Чин, а из глаз по щекам струились слезы.

Печальный возвратился Ян на постоялый двор и спросил у хозяина:

– Где же теперь семья ревизора Чина?

Хозяин нахмурился.

– Разве уважаемый господин не слышал? – спросил он. – Еще до смуты ревизор уехал по делам службы в столицу, а барышня одна управляла челядью и смотрела за домом. А после подавления мятежа выяснилось, что ее отец был замешан в деле бунтовщиков. Его приговорили к смертной казни и обезглавили, а барышню увезли в столицу. Как я слышал потом, она погибла, хотя ходят и другие слухи: будто она стала даже придворной дамой. А сегодня утром мимо нашего двора гнали толпу семей преступников. Спросил – куда и зачем? Говорят, продали их всех в рабство в округу Ённань. Сказывали, будто барышня тоже среди них.

Как услышал все это Со Ю, залился слезами, загоревал. «Говорил ланьтяньский даос, что дело с женитьбой на госпоже Чин покрыто мраком. Не иначе как умерла барышня», – думал он.

Вскоре, собрав свои пожитки, Ян Со Ю отправился в Шоучжоу.

Когда госпожа Лю услышала о мятеже в столице, она, опасаясь за жизнь сына, стала день и ночь горячо молиться небу о продлении дней его. Сама же вся извелась, иссохла, и казалось, что дни ее сочтены. А как увидала, что возвратился сынок, припала к нему, зарыдала и радовалась так, будто встретила воскресшего из мертвых.

Незаметно пролетел год, пришла новая весна, и Ян Со Ю стал снова собираться на экзамены. Госпожа Лю поучала его:

– В прошлом году ты поехал в столицу и подвергся опасности, до сих пор не опомнюсь я от страха за тебя. Ты молод и успел бы еще прославиться, но я не удерживаю тебя, и на то у меня особая причина. Наш Шоучжоу слишком мал и захолустен. Ни по родовитости, ни по уму, ни по красоте нет здесь достойной тебя невесты. А тебе уже исполнилось шестнадцать, и, если теперь не обручишься, легко упустить время. В столичном храме Цычуань живет моя двоюродная сестра Ту Ён Са. Она уже давным-давно стала даосской монахиней, но взглянешь на нее и скажешь, что она молода. У нее общительный характер, хорошие манеры, широкий ум. Она вхожа в родовитые семьи. Я уверена, что она примет тебя как родного и уж постарается сыскать тебе добрую невесту. Ты это прими во внимание, – сказала мать и вручила ему письмо для сестры.

И только теперь Со Ю решился рассказать матери о девице Чин. Глядя на его скорбное лицо, госпожа Лю попыталась утешить сына:

– Может быть, девушка Чин и прекрасна, но ведь она уже потеряна. К тому же она дитя дома, который явился источником бед. Если даже допустить, что она не умерла, встретиться все равно трудно. Оставь эту мысль и заключай союз в другом доме – утешь свою старую мать.

Со Ю простился с матерью и отправился в путь.

У самого Лояна он попал под проливной дождь. Спасаясь от него, Ян Со Ю заглянул в кабачок у Южных ворот и потребовал себе вина. Выпив, он заметил хозяину:

– Это вино не из лучших.

– Если уважаемый господин хочет найти доброе вино, – ответил хозяин, – то самое лучшее вино продается у моста Тяньцзинь, и называется оно «Весна Лояна». За один маль – тысячу лянов²⁰.

Ян Со Ю подумал про себя: «Лоян – древняя столица государей, сердце страны. В прошлом году я поехал другой дорогой и не мог увидеть ее красот. Уж на этот раз я немного задержусь здесь».

В винной беседке у моста Тяньцзинь Ян Со Ю встречает Ке Сом Воль

Приказав мальчику подстегнуть осла, Ян Со Ю поехал в направлении моста Тяньцзинь. Въезжая в город, он был поражен его великолепием: роскошные пагоды, кривая лента голубой Лошуй и от берега к берегу переброшенная многоцветная радуга – мост Тяньцзинь. Живописная беседка взмывала в небо и, освещенная солнцем, опрокидывала в воду свое четкое отражение, а на ароматную дорогу косо прокладывала длинную узкую тень – право, можно сказать, дивная картина!

Ян Со Ю подъехал к беседке. Белые лошади в серебряной сбруе загородили дорогу, шумели погонщики и слуги; заглянул на верхний ярус – между небом и землей звучала музыка, на десять ли вокруг распространялся аромат, исходящий от шелковых одежд. Он послал мальчика разузнать, что происходит. Мальчик принес ответ, что это молодежь города – отпрыски знатных семей – развлекается, пригласив знаменитую кисэн²¹.

Едва Ян Со Ю услыхал это, как у него сразу же поднялось настроение, на него нахлынуло поэтическое вдохновение. Он подогнал ослика к самой беседке и вошел. С десяток юных господ в обществе красавицы восседали на шелковом ковре, в беспорядке были разбросаны чарки с вином, блюда с закусками. Забыв о приличии, молодые люди шумно разговаривали, горячо спорили – словом, страсти разгорелись.

Вошедший обратился к компании:

– Я провинциал и здесь проездом на государственные экзамены. Услышал музыку, и молодая душа не могла устоять – пришел к вам незваным гостем. Прошу вас, господа, простите меня за навязчивость.

Молодые люди, выслушав скромную речь пришельца, поднялись все разом, без особых церемоний потеснились и предложили ему сесть. После того как каждый представился, тот, который назвался господином Тун, сказал:

– Раз брат Ян действительно едет на государственные экзамены, то, хоть он и незваный гость, мы не воспрепятствуем ему принять участие в нашем сегодняшнем веселье. Такой дорогой гость не часто попадается, и это тем более приятно. Что ж тут раздумывать?

– Судя по всему, – заметил Ян, – вы не только обмениваетесь чарками вина, но составляете одновременно поэтическое общество и состязаетесь в поэзии. Весьма неучтиво с моей стороны столь дерзко вторгаться в вашу компанию.

Но молодые люди, великодушно отнесясь к скромным речам новичка и снисходительно – к его молодости, ответили:

– Брат Ян – наш гость. Напишет он стихи – прекрасно, не напишет – тоже ничего. Хорошо то, что он будет пить с нами вино и веселиться.

Тут они, потребовав вина, пустили чашу по кругу, а кисэн попросили играть. Подняв немного захмелевшие глаза, Ян устремил на нее свой взор: красавица лет двадцати была исполнена достоинства, лишь одна она сидела подтянуто и чинно. Даже когда она не играла, не разговаривала, ее ясный облик отличался поистине непревзойденной красотой. Все всколыхнулось в душе юноши, он даже забыл про круговую чашу. Красавица тоже засмотрелась на Яна и украдкой нежным взглядом выразила свою симпатию.

Когда он несколько пришел в себя, то увидел, что перед ней лежат листки, исписанные стихами.

– Очевидно, эти стихи – творения почтенных братьев, – обратился он к молодым людям. – Позвольте полюбопытствовать?

Прежде чем успели те ответить, красавица стремительно поднялась и, собрав листки, положила их перед Яном. Он прочитал каждое: одни были лучше, другие хуже, но ни одно не произвело впечатления. «Я раньше слышал, что Лоян славится своими талантами, – подумал Ян, – а на поверку выходит – это неправда». Он передал стихи обратно красавице, сложив ладони, поблагодарил господ и сказал:

– Человек земли Чу не видывал еще настоящих стихов. Теперь же я имел счастье насладиться перлами братьев, и душа раскрылась, а глаза прозрели.

К той поре молодые люди уже изрядно захмелели и заплетающимися языками переговаривались:

– Брату Яну только и остается восхищаться, на большее-то он неспособен.

– Чувствуя расположение братьев, я стал их преданным другом, так почему же не выразить мне своего восхищения? – возразил Ян, на что господин Ван громко рассмеялся и сказал:

– Разве вам запрещают говорить? Наш Лоян испокон веков славится талантами, и уж если лоянец на экзаменах не заслужит степени чанвона, то уж тхамхва²² станет непременно. И пусть некоторые из нас получили неподходящие имена, но, в конце концов, не этим определяется наше достоинство и занимаемое положение. Вот, к примеру, фамилия этой девушки – Ке, что значит «коричное дерево», имя же – Сом Воль – «луна». Она в самом деле не только первая в столице по красоте, пению и танцам, она отлично знает поэзию и, что еще замечательнее, понимает ее. Все ученые Лояна советуются с ней по поводу своих стихов, и всегда ее суждение в точности совпадает с оценкой на экзамене, ни на йоту не расходится с ней. Мы тоже свои творения посылаем госпоже Ке. Что ей придется по вкусу, она оставляет для песни, подбирает мелодию, чем определяет успех произведения. Обратите внимание: имя госпожи Ке означает «коричное дерево на луне», и в этом для вас поистине доброе предзнаменование, что вы станете чанвоном на экзамене. Ну не удивительно ли?

– А есть нечто и того замечательнее и удивительнее, – добавил господин Тун. – Если госпоже Ке понравится какой-нибудь из наших стихов и она споет его, то автор того стиха нынешнюю ночь проведет с нею, а мы поздравим его. Ну разве это не великолепно? Брат Ян ведь тоже мужчина, и ему это небезынтересно. Попробуй тоже написать стихотворение, тем самым ты примешь участие в нашем состязании.

– Вы давно подали свои сочинения, и я не знаю, может быть, госпожа Ке уже пела чьи-нибудь стихи? – спросил Ян, а Ван ответил:

– Госпожа Ке, видимо щадя свой дивный голос, еще не размыкала вишневых уст и не обнажала прекрасных зубов. Ни одна чистая песня не касалась еще наших ушей.

– У себя на родине я писал стихи, но все это было лишь подражанием, – сказал Ян, – и мне даже неловко сравнивать свое умение с вашими талантами.

– Брат Ян лицом прекраснее женщины, – заметил Ван, – и образ мыслей у него не мужской. Действительно, он может не обладать поэтическим талантом.

Ян Со Ю только для приличия скромничал, а сам с первого взгляда на госпожу Ке еле сдерживал обуревавшие его чувства. Заметив возле нее чистые полоски бумаги, он вытянул одну из них, схватил кисть и стал писать. Кисть летала по бумаге с быстротой, с которой несется корабль, подгоняемый ветром, или глотает воду измученный жаждой конь. И вот уже стих в три строфы готов. Господа даже рты раскрыли от изумления.

– Попрошу вас всех делать надлежащие замечания, – сказал он, отбрасывая кисть. – Боюсь только, что я слишком долго писал свои стихи. Ведь сегодня судья – госпожа Ке.

И он подал листок кисэн. В нем говорилось:

 
Гость Чу-страны на запад путь держал,
На Цзинь-земле вкусил «Весну Лояна».
Так кто ж корицу лунную сломал?
Кому присудит наш судья мунчана?²³
 
 
Пушинки ивы над мостом кружат,
На шторе жемчуг в сумерках мерцает…
Вкруг смолкло все, одежды не шуршат:
Дух затая, все песни ожидают.
 
 
Наряд красавицы цветы весны затмил,
Ее уста уже благоухают…
На балке лишь осесть успеет пыль,
Как дружно все избранника поздравят!
 

Сом Воль подняла на мгновение глаза, взор блеснул, как утренняя звезда, и будто сама собой полилась ясная песня: то журавль застонал в облаках, то феникс рыдает в густых зарослях бамбука; видно, голос она отняла у свирели, а мотив похитила у комунго. Все присутствующие растерялись, изменились в лице. Как! Только что они с таким пренебрежением отнеслись к чужеземцу, а кончилось тем, что три строфы его стихов удостоились пения Сом Воль! Конечно, они были сражены и во все глаза уставились на него: неужели отдавать Сом Воль этому юнцу! Но нарушать условия тоже нельзя…

Ян Со Ю понял их состояние. Он живо вскочил и стал прощаться.

– Неожиданно братья приняли меня очень тепло, – сказал он. – Меня напоили и накормили. Немудрено, что я расчувствовался. А путь мне предстоит еще долгий, пора спешить в дорогу. Когда-нибудь на поэтическом собрании в третью луну я поведаю о переполнявших меня ныне чувствах.

После этих слов он спокойно удалился, а молодые люди, разумеется, не стали его удерживать.