Роковая клятва. Том 1. Фаворит фортуны. Том 2. Орден проклятых

Алистер). – Помни, отреченье

от чувств укажет верный путь.

Не можем мы с тропы свернуть

таланта тайного. Мы – маги

и наша магия – стихий.

Тебе довольно ли отваги,

чтоб чувствам всем сказать: «Почий!»

и оставаться одиноким,

иметь могущество взамен?

– Да… Да!

– С тобой мы сходны многим.

– Обет мой будет незабвен!

– Клянись теперь от наслаждений

отречься и увеселений

в грядущем.

– Я клянусь.

– …Тот плен

страстей, желаний притупляет

способность к власти колдовской.

Возьми, Уильям, меч вот мой. —

Он руку сына возлагает

своей рукой на рукоять

меча. – Уилл, ты должен знать

его эфес венчают руны —

стихии знаки… Я ковал

его сам в кузне. Я умру, но,

желаю, дабы сей клинок

во всех боях тебе помог.

[Уильям]

– Скажи мне: как спасу тебя я?

[Алистер]

– Спасенья нет! Побудь со мной.

Тебе я только доверяю.

Ты предан, как никто другой…

– Я позову людей!

– Молчи же!

Мне не помочь…

– На помощь!

– Тише!

Как мало времени… Постой! —

Он сына удержал его рукой.

Прошу последнее: ты должен

вступить в их орден. Книгу ту

найти, хоть как бы невозможен

казался долг сей.

– Не сочту

я трудным это. Но когда же

вступить я должен?

– Десять лет

спустя.

– Тебе даю обет!

– Нерасторжима клятва наша.

– Что в книге той?

– Большая власть.

– Над чем?

– Стихией. Ключ таится

заклятий на её страницах.

Найти, прочесть, пускай украсть

ты должен будешь. Помни, знанья —

лежат в основе пониманья…

Ещё одно: огню мой прах

предать прошу. Я иноверцем

умру на этих берегах.

– Даю обет с тяжёлым сердцем.

– Стремись всегда по жизни в высь:

Живи достойно на Земле. Так,

вот наставленье напоследок:

от чувств, Уильям, отрекись!

И не привязывайся к людям

Никак: ни сердцем, ни душой,

Мы – маги, счастливы не будем.

Нам уготован путь иной!

Дана нам сила вместо счастья.

Запомни мудрость жизни всей:

Кто не прельщён земною страстью, —

вдвойне обычного сильней.

Прошу: не поступай иначе!

Ты подчинишь себе судьбу

И не потерпишь неудачу,

Когда запомнишь три табу:

Друзья и вредные привычки,

Любовь, привязанность и страсть.

Пороки – худшая напасть.

Один из них зажжёшь – как спички

и вспыхнут новые. А власть

Ужасна их. Легко пропасть.

Держи все чувства под контролем.

Всегда с достоинством живи,

не приближай людей. И зноем

не увлекись земной любви.

За счастья день или минуту

заплатишь болью ты года.

Любить не стоит потому-то,

что радость – миг, а боль – всегда!

В любви теряешь силу мага,

в пороках – жажду познавать.

И начинаешь ты страдать,

и лгать себе, что рад, однако, —

пуста земная благодать!

– Как страшно!

– Нет, себя утешь! Ты

о знаньях думай, о стране!

Ты обещать обязан мне

быть сильным!

– Сильным? Без надежды?..

– С надеждой!

– Боль не превозмочь!

– Всегда будь человеком чести!

Себя нигде не опорочь!

Не расточай мольбы и лести!

– Таким и буду я точь-в-точь.

Даю тебе обеты здесь те!

Горел над склонами рассвет.

[Уильям]

– Отец, отец! – Молчал тот. – Нет!

О, слишком молод ты для смерти!

Они расплатятся все. Верь! – Те

слова он пылко произнёс,

сдержать не в силах больше слёз.

Один, закрыв лицо руками,

он плакал, не вставав с колен.

Как страшно плакать временами,

желать к былому перемен,

когда лишь ветер над горами:

«Смирись!» – тебе шумит взамен.

Такое раз за жизнь рыданье

тревожит грудь, но боль излить

не может. Нет, души страданье

слезами смертного не смыть!

Бессилье, горечь, опустелость

в душе творились. И хотелось

кричать… неистово кричать.

Уильям повторял опять:

«За что мне те страданья, Боже?

Он был мне всех людей дороже. —

Я не успел о том сказать…

Глава 2

Небесный свод горит багрянцем

Снуют лакеи во дворе.

– Убит? – Собрались над шотландцем

все слуги замка на заре.

– Неужто ранен сэр смертельно?

Какое горе! Безраздельно

царят в стране хаос и страх. —

Толпились слуги, причитая.

– Скорее разойдитесь, ах!

Уилл стоял, не замечая,

казалось, ничего вокруг.

Смешались краски, люди вдруг,

стенанья, гомон, шум и крики,

и отдалённый разговор.

Казались все тогда безлики.

Жена Алистера во двор

Вбежала, вниз потупив взор,

в слезах упала на колени.

– Уилл, скажи, мне! Без сомнений

(она, слёз горьких не уняв,

спросила сына, взор подняв),

ты был в последнюю минуту

с ним рядом. Что отец велел?

Уильям молча посмотрел

куда-то в сторону запруды.

Секрет доверить он не смел.

Слуге она сказала:

– Надо

сюда скорей позвать аббата!

[Уильям]

– Нет, не велел отец.

[Мать]

– Как быть?

[Уильям]

– Велел по древнему обряду

его в огне похоронить.

– Но это – грех! Я – христианка. —

Она промолвила, крестясь.

[Уильям]

– Обет нарушить, данный в час

Последний – грех ли ниже рангом?

***

Уже смеркалось. Склоны гор

туманной дымкой застилались.

Собрались все. Пылал костёр.

Едва стенанья раздавались

людей. Но плач тонул в ветрах

на мрачных тех похоронах.

Уильям в тот момент прощальный,

в огонь вгляделся погребальный,

на меч отцовый опершись.

И увидал в огне виденья.

Отца, людей… И чью-то жизнь…

Там был триумф, затем – мученье.

Прикосновение руки

он ощутил и огляделся.

Но люди были далеки.

Листок оторванный вертелся,

летящий в сторону реки.

«Почувствуй силы колдовские! —

Себе не веря до конца,

Услышал голос он отца. —

И сможешь ты призвать стихии.

[Уильям]

– Слова откуда слышу те?..

И налетел холодный ветер, —

и дух отца ему ответил:

– Моё присутствие – везде.

Я показать тебе могу мир,

где воля правит всем и вся.

И ты поймёшь, за что я умер,

свои страдания неся.

– Да, покажи. – Сказал он смело,

но дрожь почувствовал по телу.

– Тогда услышь, что говорю,

(но голос слышать нелегко мой)

и повтори всю речь мою.

Язык услышал незнакомый,

слова, как будто нараспев,

Уильям, повторить сумев.

И поднялось в реке волненье.

Сильнее ветер завывал

и волны бились о причал.

Стояли все в оцепененье,

не понимая. Ливень лил.

Огонь сильнее разгорался,

природе будто вопреки.

И дом зарницей озарялся.

Сильней волнение реки

вздымалось. Вот стихии сила

все мысли, чувства захватила —

и сын всевластье ощутил.

В огне виднелся новый образ:

где он стоял перед отцом.

Неясность странная. Озноб рос.

Они стояли пред огнём,

воздевши руки: сын с отцом.

И не ребёнком был, а взрослым

Уильям, глядя в полутьму.

«Тебе подвластно одному

путём подняться грандиозным. —

Сказал отец тогда ему.

Надменно глянул он на сына. —

Но ты не должен отступать.

Без дара в жизни всё – пустынно!»

«Уилл, клянись не колдовать!» —

Той просьбой был он отвлечённым

от всех картин. Взглянул на мать.

 
[Уильям]
– Быть может, мне поклясться память
отца предать?
[Мать]
– Уильям, знай,
те чары – грех.
[Уильям]
– Прошу избавить
меня от поучений!
[Мать]
– Край
родной тогда покинешь. В доме
не потерплю я колдовство!
[Уильям]
– Тогда позволь уехать! Кроме
просить не стану ничего!
 
 
[Мать]
– Увы, тогда навек проститься
придётся нам. Не сможешь ты
сюда вернуться, раз пусты
слова мои. Езжай в столицу!
Тебе я денег дам и слуг.
Навек родной покинешь юг.
Когда поедешь ты учиться, —
так, может быть, перемениться
удастся помыслам твоим.
 
 
[Уильям]
– Ты ничего не понимаешь!
Того, кто был мне дорогим
я не предам!
[Мать]
– Не уважаешь
меня, как он совсем. Ступай,
Уильям, вещи собирай.
[Уильям]
– Да хоть мир целый отречётся,
навеки от меня пускай,
я не предам отца! Бороться
я буду, боль презрев и страх! —
 
 
Со злостью крикнул он в слезах
и убежал оттуда.
 

Вещи

в карету были снесены.

К окно свирепо ливень хлещет.

«И ты не чувствуешь вины?» —

Спросила мать.

Захлопнул дверцу

лакей, как тот успел усесться.

Не глянув, слёз не обронив,

остался Вильям молчалив.

Под ливнем мокший старый кучер

приказа ждал.

«Не стой! Пора!» —

Раздался возглас. Со двора

помчали кони вниз по круче.

Подумал Вильям: «Отчий край!

Я не вернусь. Навек прощай!»

Взглянул в окно – туман белёсо

устлал долину речки Нисс.

И падал дождь, как будто слёзы.

Со склона виден весь Дамфрис.

Как много здесь воспоминаний!

«Забыть – и жить без оправданий!» —

Закрыл глаза Уильям, столь

пронзала сильно душу боль.

Глава 3

 
«Опять тот сон! – Вскочил с постели
Уильям. – Хоть 15 лет
с момента смерти пролетели,
но снова снится мне обет.
 
 
Но знаю цену я на деле
Словам обетов. В двадцать пять
они не больше стали весить,
чем пустота. Я клялся в десять,
но я не стану исполнять!
 
 
К чему теперь слова отцовы?
Я жить не буду как аскет.
И в наставленьях смысла нет,
когда желаю я иного:
балов, веселья досветла.»
 
 
С ним рядом девушка спала.
Её погладил по щеке он.
 
 
«Ну вот уже и сон развеян.
о том, как он убит в зарю.
 
 
Я рок отца не повторю.
 
 
Я колдовать не вознамерюсь,
ведь инквизиция за ересь
карает. В жизни много благ.
Не отказаться мне никак,
как он велел, от развлечений.
К чему обуза мне лишений?
Солгал отец тогда, видать,
что жизнь – печаль, не благодать.
 
 
Хочу всегда я веселиться,
не плакать дабы ни о ком
и чувством сладостным забыться —
любовью, будто бы вином!
 
 
Имею много дел в сей день я.
К чему о прошлом сновиденья?»
 
 
Уильям встал, открыл окно.
Оделся и отдёрнул шторы.
Подумал: «Верно, утро скоро.
Пройдусь. Не спится всё равно.»
 
 
Прошёл Уилл по коридору.
Зажёг свечу. И со свечой
спустился лестницей крутой.
 
 
Из камня тёмного ступеньки
слегка сияли под луной.
Хотел пройти он вниз. У стенки
ещё один он сделал шаг, —
и двери распахнул сквозняк.
То были двери оружейной.
И ощутил Уильям дрожь.
«Не запирают двери что ж?
Весна, а холод нешутейный!»
 
 
При свете полной он луны
вошёл и замер у стены.
Среди иных семьи реликвий
на видном месте под гербом
был меч отца. И сын влеком
незримой силою великой,
из ножен вынул меч отцов.
 
 
«Прости, отец, я дал обеты,
в которых смысла больше нету.
За месть я гибнуть не готов,
А ты под страхом инквизиций
мне колдовству велел учиться?»
 
 
На стол поставил он свечу,
провёл рукою по мечу.
Как зеркало, сверкала сталь, и
отца на ней инициалы
сплетались вензелем «А.М.»
 
 
«Зачем я ночью здесь? Зачем?» —
Вопросом этим задаваясь,
уйти (но тщетно всё) пытаясь,
окинул долгим взором сталь.
Работы каждая деталь
от острия до рукояти
пленяла дивной красотой.
 
 
Взглянул он на клинок стальной.
И в отраженье, за спиной,
в клинке, как в зеркале, увидел
он образ своего отца.
 
 
Уильям резко отшатнулся
и тут же в страхе оглянулся.
 
 
Но за спиною – никого.
И снова смотрит в отраженье:
себя лишь видит одного.
И он подумал в то мгновенье:
«Наверно, это – сновиденье!
 
 
О, я не верю колдовство!
Когда б невидимая сила
существовала, то спасла
она б отца, не погубила.
 
 
Я клялся в детстве досветла.
Но не имею больше дара,
Стихий не слышу я уже.
И клялся, будто, в мираже.
Но отголосками кошмара
терзаюсь ныне по ночам.
Я клялся? В чём? – Не знал я сам!
 
 
Забилось сердце часто-часто.
 
 
Уильям, дверь закрыв рукой,
оттуда вышел сам не свой.
 
 
«Я вспоминаю зря подчас то,
что клялся… Полно! Сущий вздор
обет, что юным произнёс ты.»
 
 
Он вышел лестницей во двор.
Мерцали в небе ярко звёзды.
Качались лодки на волнах.
 
 
В рубашке легкой и штанах
к воде по саду он прошёлся
и, сев на пирсе, закурил,
и взор на волны устремил.
 
 
Прибой плескался и боролся,
с ветрами будто; с рёвом, злясь,
кипел холодной белой пеной;
взвивался брызгами; катясь,
волной бросался здоровенной
на берег; после, отступив,
готовил новый уж порыв.
 
 
«Вот так и жизнь – подобье шторма.
Всегда всё борется во мне.
Всему противлюсь непокорно,
и не приму ничто вполне.
 
 
Гнетёт меня отца потеря.
И сны тревожные весьма.
Но знакам я судьбы не верю!
Они – всегда плоды ума.»
 
 
И выпил виски из бокала,
что взял в гостиной по пути.
«Скорей уже бы солнце встало
И ночь тревожную изгнало.
Я никогда не сплю почти.
 
 
А сны те мучают нередко,
что повторю отца я рок.»
На плечи плед набросил в клетку
Уильям, на причал прилёг.
 
 
Он долго слушал гул прибоя,
на берегу лежа без сна.
Сияла полная луна.
Прибоя рокот успокоил
смятенье бывшее в душе.
И в ней покой царил уже.
 
 
Но сон не шёл, а так – дремота
до солнца алого восхода.
 

Глава 5

Светало. Яркий ореол

лучей в тумане над водою

короной огненной зацвёл,

озолотивши сад и дол.

Прибой светился бирюзою,

слабел, и вот – совсем утих,

Сияла гладь пучин морских

дорожкой солнца золотою.

Витал повсюду запах роз,

и доносились крики чаек.

Лучи лились, сады венчая.

Лакея голос произнёс:

– Милорд! О, Вы не спали в доме?!

– Мне тут спокойней на ветру. —

Сказал Уильям в полудрёме.

– Гонец приехал поутру

от короля. Сказал: вам должно

приехать к королю не позже

восьми.

– И что же рано столь?

– Его Величество король

велел вести переговоры

с послом английским вам.

– Ну что ж…

Ступай! Я буду в доме скоро.

Пока карету запряжёшь.

***

Он не спешил идти, рукою

лицо от солнца он закрыл,

дремал в предутреннем покое.

И вдруг услышал:

– Ах, Уилл,

Ты здесь? А почему не в доме?

Она присела на причал.

Её обнял он в полудрёме.

– На пирсе я восход встречал.

Изящной стройною брюнеткой

она была и красоты

для севера довольно редкой,

как юга дальние мечты.

Он улыбнулся ей.

– Камилла.

Люблю тебя! – Сказал он ей.

Опять идёт к нему лакей.

[Лакей]

– Простите, но неверно было

не торопить бы вас: гонец

вам передать велел…

[Уильям]

– И что же?

[Лакей]

– Поторопитесь во дворец!

Туда опаздывать негоже!

[Уильям – слуге]

– Спасибо. А теперь иди!

[Ей]

– Мне нужно ехать, дорогая.

[Камилла]

– До вечера?

[Уильям]

– Меня не жди.

Сегодня в Лондон уезжаю.

– Надолго ли, Уильям?

– Нет.

Я сообщу, когда прибуду.

Твои глаза, как изумруды.

Прими в подарок сей браслет.

Он застегнул ей на запястье

браслет.

– Взгляни и вспомни счастье.

– Уилл, какая красота!

А ты меня ли вспомнишь?

– Да.

Забуду как любовь и страсть я?

До встречи, милая! Адьё! —

Целует руку он её.

[Камилла]

– О как прекрасны камни эти!

Она взглянула на браслет.

[Уильям]

– Под цвет глазам прекрасной леди!

[Камилла]

– Таких, как ты, – на свете нет.

Люблю тебя.

– И я… – В ответ

сказал он ей. И на рассвете

она пошла одна к карете.

Но даже взглядом он её

не провожал в минуты эти.

Не собирался уезжать

конечно он, а просто гостью,

что надоела, отослать.

И врать в минуты довелось те.

Обетам клятвенным назло.

успело много измениться

И в двадцать пять его влекло

не колдовать, а веселиться,

когда родной покинул юг,

сменил Дамфрис на Эдинбург.

Уильям жил теперь в столице

и был придворным короля.

Король, к нему благоволя,

своим советником назначил

его, хранимого удачей.

Уильям был честолюбив,

богат, несказанно красив.

В придворной жизни он годами

дружил с французскими послами.

И был изыскан, как француз,

Голубоглаз и светло-рус.

Спадали волосы волнами

чуть ниже плеч. Черты лица —

красивы. Без тени печали

насмешку часто выражали

его лазурные глаза.

Уильям был высок и строен,

с осанкой гордою отца.

Считался франтом он, не скрою,

И первым был всегда во всём

Он цепким славился умом.

Его блистательная внешность

к сословьям высшим принадлежность

всегда подчёркивала. Да

движений легкая небрежность

была присущею всегда.

Высокомерье и весёлость

В нём сочетались, и боролись

с воспоминаньями тайком.

Изыск и пафос были в нём.

Всего прекрасного при этом

он был ценителем, эстетом.

Сполна успешен, горделив,

он жил давненько на мотив:

«Без карт, балов, любви и песен,

и наслаждений мир мне пресен».

И в двадцать пять неполных лет

молва гналась ему вослед:

«Казны известный расточитель

веселья шумного ценитель». —

Для репутации едва

найдутся лестные слова.

С семьёй почти он не общался,

родной покинувши Дамфрис,

когда отца убили. И с

тех пор туда не возвращался.

И так, – имел во всём карт-бланш.

Тут жизни должное воздашь!

Когда осыпан изобильем

различных почестей, наград,

то клятвы слишком тяготят.

«Они – пусты!» – Решил Уильям,

Глава 6

 
Он прибыл к замку пополудни.
Хоть опоздал, всегда готов
сослаться на дела и будни
державных истовых трудов.
 
 
От короля – всегда поблажки
ему за ум, назло врагам.
 
 
Итак, приехал он в упряжке
из вороных коней к вратам.
 
 
И вышел из кареты гордо.
 
 
Шептались за спиной лендлорды.
 
 
Он был шикарно разодет,
в расшитый золотом жилет,
камзол и белую рубашку,
и плащ по моде нараспашку.
 
 
Прошёлся с важностью Уилл
у замка вешними садами.
Придворных роскошью затмил,
блестя фамильными перстнями —
шитьём наряда – в тон кудрям,
что рассыпались по плечам,
на тёмный плащ копной спадая.
И герцогская перевязь,
камней огранкою светясь,
наряд венчала, золотая.
Её расшитая парча
держала ножны для меча.
Парфюмам лишь не изменяя,
вот так наш выглядел эстет,
ловя придворных взоры вслед.
 
 
Дорога через сад лежала
его к монаршему дворцу.
Он, подойдя уже к крыльцу,
увидел даму. Собирала
она цветы. Он поспешил
К ней подойти.
 
 
– День добрый, Джулли!
Прекрасна, как всегда!
– Уилл,
ты, как всегда, сегодня мил.
 
 
На нас все смотрят, ах!
– Вину ли
имеем мы, тут говоря?
И в чём бы нас не упрекнули,
они стараться будут зря.
 
 
Он улыбнулся. – Их ли дело?
Она внезапно покраснела.
 
 
– О нас болтают.
– Графы те ль?
Я вызову их на дуэль.
 
 
– Ах, не рискуй!
– Пустяк!
– Ну что ты!
Я ведь волнуюсь за тебя!
 
 
[Уильям]
– Приятна мне твоя забота.
Ведь так заботятся, любя?..
 
 
Она взглянула на Уилла.
И покраснела снова лишь.
 
 
[Джулиана]
– Её Величество просила
меня зайти.
[Уильям]
– О, ты спешишь?
 
 
[Джулиана]
– Не будет двух сегодня фрейлин.
В отъезде обе – Мэри, Эйлин…
 
 
[Уильям]
– Могу минут хотя бы пять
с тобой прогулки ожидать?
[Джулиана]
– Конечно да. Была бы рада
оставить дольше я дела.
Поговорим под сенью сада.
Под руку Джул его взяла.
 
 
Алели розы у ограды.
Они прошли в беседку. Тишь
здесь нарушали птицы лишь
и плеск фонтанного каскада.
 
 
Ирландкой рыжею была
она. Красива и мила.
Цветы душистого жасмина
венчали волосы венком.
Стояла в платье голубом
она с накидкою-плащом,
Держа в руках цветов корзину.
 
 
[Уильям]
– Хотел признаться я давно,
что я люблю тебя. Могу ли
я ожидать взаимность, Джулли?
 
 
[Джулиана]
– Давно тебя люблю я, но…
 
 
[Уильям]
– Ты сомневаешься?
[Джулиана]
– Поскольку
мне сомневаться довелось.
Позволь задать один вопрос:
о слухах о тебе.
[Уильям]
– Я только
о них не знаю. Да, всерьёз.
 
 
И улыбнулась та стыдливо,
взглянув вокруг на сад, на ивы.
 
 
[Джулиана]
– О, как спросить?
[Уильям]
– Смотря в глаза,
любимая, не в небеса.
 
 
[Джулиана]
 
 
– О, слухи те про женщин многих
твоих…
 
 
[Уильям]
– Видать, придворный люд
доносит много пересуд:
порой смешных, порой жестоких!
 
 
Уильям рассмеялся тут.
 
 
[Уильям]
 
 
– Но я! О нет! Я – нравов строгих.
 
 
[Джулиана]
 
 
– Да, о тебе, наверно, лгут:
«Казённых денег расточитель,
веселья шумного ценитель?» —
Для репутации едва
найдутся лестные слова.
 
 
Её обнял он.
[Уильям]
– Очень странно:
ты слухам веришь? Джулиана!
 
 
Целует он, её обняв.
 
 
[Уильям]
– Себе должна ты верить только,
А нрав чужих людей лукав!
 
 
(На землю падает заколка
с её волос).
Её подняв,
незримо подошёл к ним граф
военной выправки, с усами,
хотя в сраженьях не бывал.
Камзол поправил с орденами
небрежно, будто шёл на бал;
пригладил волосы руками
и, дважды кашлянув, сказал:
 
 
– Весьма, конечно, извиняюсь,
что я в «беседу» к вам вторгаюсь.
Но вас, графиня, королева
в своих покоях заждалась.
 
 
Король же – вне себя от гнева:
посол английский прибыл. Вас
о том, МакЛелланд, известили?
[Уильям: ]
– Не сомневайтесь в этом, граф!
[Граф: ]
– Но ждать заставить в вашем стиле
себя иных? Иль я неправ?
[Уильям: ]
– Трактуйте так, как вам удобно!
Ведь, мистер Кэмпбелл, это вам
я право, несомненно, дам.
 
 
Тут Кэмпбелл глянул косо-злобно:
[Граф: ]
– Второй советник я! С послом
провёл бы сам переговоры!
 
 
[Уильям]
– О чём тогда все наши споры?
Ведите, только с королём
всё согласуйте!
 
 
[Кэмпбелл]
– Я б провёл, но…
 
 
[Уильям]
 
 
– Вам не доверили то?
 
 
[Кэмпбелл]
 
 
– Полно!
Не в полномочии в моём!
Вы сами знаете подробно!
И, правда, спорим мы о чём?
 
 
[Уильям]
 
 
– Вести иные не способны
переговоры. – Вот о чём!
 
 
[Кэмпбелл]
 
 
– Способны. Только утверждалась
всегда одна повсюду наглость!
И званье «лучший дипломат»
её приспешникам вручат.
Но петь советы кто им соло
позволит, став вблизи престола?
 
 
[Уильям]
 
 
– Простите, слушать недосуг
о пользе скромности потуг.
 
 
Ещё злобнее исподлобья
тут Кэмпбелл глянул на него.
 
 
[Кэмпбелл]
 
 
– Вы откровенны!
 
 
[Уильям]
 
 
– Большинство
поймёт, лукавством речи сдобь я?
Смышлёных мал, увы, процент —
поставить нужно всем акцент.
 
 
[Кэмпбелл]
 
 
– Довольно, герцог! Берегитесь!
Почёт и слава – всё момент.
Успех изменит! – Убедитесь!
На том поставлю я акцент.
 
 
[Уильям]
 
 
– Merci, за ценную услугу!
Сыскать ли нам, как вы, «светил»?
Постигнуть мудрости науку
без вас ли?!. Я совсем забыл! —
Я вас на бал не пригласил!
На семь сегодня.
 
 
[Кэмпбелл]
 
 
– Славно то, что
вы вспомнили. Приду, возможно.
 
 
[Уильям]
 
 
– Merci!
 
 
[Кэмпбелл]
 
 
– У вас французский стиль —
уже во всём? Признайтесь ну ка!
Таких же взглядов и подруга?
 
 
Их Кэмпбелл смерил взором. – …Иль
в одних приветствиях и только?
 
 
И протянул он ей заколку,
что, подходя, поднял с земли. —
 
 
Считаю, как и большинство, я:
приличий вы не соблюли,
уединяясь под листвою.
 
 
[Уильям]
 
 
– Намёки ваши столь грязны,
что быть отплачены должны!
 
 
– Мне дурно! – Девушка сказала.
 
 
[Уильям]
 
 
– Дуэль – отплаты той цена.
На чести дамы нет пятна!
 
 
[Кэмпбелл]
 
 
– Я верю вам. Крови немало
и так за войны пролилось.
 
 
Я извиненье приношу вам.
Уладим мирно мы вопрос?
 
 
[Уильям]
 
 
– Как дама скажет!
 
 
[Джулиана]
 

– Я прощу вам,

сэр Кэмпбелл, дерзость вашу.

 
Он
с ухмылкой сделал ей поклон.
 
 
[Уильям]
 
 
– Вы – дуэлянт, сэр Кэмпбелл, «честный»,
настолько «доблестью» известный,
что меч не исцарапан ваш
в боях. Их три-четыре аж,
пока сдавали вы экзамен.
 
 
Когда б учитель – не брат мамин,
вы долго фехтовальный плац
бы обходили, как паяц,
с поклоном всем на пересдачах,
доверясь «пламенной удаче».
 
 
Услышал Кэмпбелл их смешок.
От злости он затрясся дрожью.
 
 
[Кэмпбелл]
 
 
– Видать, на клоуна похож я?
 
 
[Уильям]
 
 
– О, кто сказать такое мог?
 
 
Кто вас дерзнёт назвать паяцем, —
в дуэли с вами будет драться!
 
 
И Кэмпбелл, сжавши кулаки,
ушёл, краснея шутовски.
 
 
[Уильям]
 
 
– Вослед острить ему бы стань я,
когда бы он ловчее был?
 
 
[Джулиана]
 
 
– О чём же это ты, Уилл?
 
 
[Уильям]
 
 
– Да граф неловок в фехтованьи.
С него все пять учебных лет
смеялся университет.
 
 
Ах да… часы пробили полдень.
И в замке ждёт меня посол.
 
 
Хоть день для встречи превосходен,
и я б остаться предпочёл,
но я от миссий несвободен:
служить стране, как, впрочем, ты…
 
 
[Джулиана]
 
 
– Трудны всегда часы разлуки.
 
 
В браслетах белых её руки
держали жёлтые цветы. —
 
 
От легкого дневного бриза
их аромат под стать духам
повсюду разносился там.
 
 
Мои любимые – нарциссы.
И королева любит их.
 
 
[Уильям]
 
 
– Но ты достойна роз одних!
 
 
Он протянул ей розу.
[Джулиана]
– Как же
красиво!
[Уильям]
– О, цветку с тобой
сравнится ль красотой простой?
 
 
[Джулиана]
 
 
– Спасибо! Я безмерно рада! —
Вдохнула сладость аромата
она цветка.
[Уильям]
 

– Сегодня бал

даю на семь. И первой гостьей

тебя бы видеть я желал.

[Джулиана]

– Я буду там!

– Но что стряслось? – Ей

Сказал он, увидав печаль.

[Джулиана]

– О, всё в порядке! Только жаль,

что Кэмпбелл будет там…

[Уильям]

– Пустое!

Ты будешь танцевать со мною.

Мне обещаешь танцы?

[Джулиана]

– Да.

[Уильям]

– Merci! До вечера тогда!

[Джулиана]

– До встречи!

И, обняв подругу,

целует Вильям её руку.

Он обернулся снова к ней

и удалился в сень алей.

Стояли дамы и вельможи,

у замка стен и во дворце.

Они с почтеньем на лице

ему раскланялись, по позже

спешат злословить поскорей,

но кроме искренних друзей.

– Уильям! Ты страною правишь? —

Его окликнул старый друг.

[Уильям]

– Неужто? Старина МакТавиш!

Когда вернулся в Эдинбург?

[Брюс МакТавиш]

– Совсем недавно. – (В синем килте

он шёл, на поясе с мечом.

И в шляпе с брошью и пером)

[Брюс МакТавиш]

– Я б годы хоть не проводил где,

но манит родина назад.

(Он франтом был, смешливым, рыжим

И в замечаниях – бесстыжим).

– Смотрю, английский ты наряд

Уильям, носишь. Позабыл то,

что коль шотландец и без килта, —

не патриот он. Я ль предвзят,

иль ты – изменник?

[Уильям]

– Патриотом

я остаюсь.

[Брюс МакТавиш]

– …С одним расчётом? —

Он рассмеялся с этих слов.

[Уильям]

– Да нет! Встречаю я послов.

Советник короля таков,

что должен на переговорах,

берёт участие в которых,

чужую сторону слегка

принять, а не патриотизмом,

как красной тряпкой для быка

махать.

Взглянул со скептицизмом

на друга тот.

[Брюс МакТавиш]

– Да я шучу.

Советник – важная особа.

Он хлопнул друга по плечу.

И рассмеялись тут же оба.

– Спешу! И так я опоздал. —

Сказал Уилл ему с террасы. —

Да! У меня сегодня бал

На семь. Ты будешь?

– Я ни разу

не пропускал ещё балы!

Я буду! Леди там милы.

***

Не быстрым шагом, а степенным,

Уилл поднялся по ступеням

где парапеты оплетал

зелёный плющ, в вазонах – розы.

Вели ступени в тронный зал.

Народ на лестнице стоял.

Кто кланялся, кто смотрит косо,

шепча друзьям на ухо: «Вот,

за что ему такой почёт?!»

Убранства роскошь золотая,

цветы, портреты, роспись ваз,

и знать на лестнице террас,

его никак не занимая,

служили фоном для дворца.

Уилл походкой гордеца

прошёл, одних не замечая,

питая к оным неприязнь,

других – насмешливо смеряя

недолгим взглядом, не боясь

мм показать пренебреженье.

И так довольно окруженья,

кому выказывать почёт;

враги и сплетники – не в счёт.

Смотрели все лишь на Уилла.

Не лишь придворных и вельмож —

монарха роскошь та затмила.

Шептали все: «С отцом он схож,

но был отец его скромнее!

– И был порядочен, а сын,

весьма беспечный господин!»

Ему открыли дверь лакеи.

Вошёл Уильям в тронный зал.

Пред ним с поклоном расступались,

придворные, кто здесь стоял.

Одни завистливо шептались,

иные мило улыбались.

Манеры Вильяма, пожалуй,

опишем, как не описать!

Прошедши он роскошной залой

мог впечатленье оставлять,

что он – монарх и трон его.

А чьи-то козни – шутовство.

Им в обличенье – довод веский

бросал он всем в присуще резкой

манерой высмеять врагов.

В одежде роскошь превышала

наряды, верно, короля,

а может так его считала

толпа придворных, веселя

его подчеркнутым вниманьем.

Конечно, видом, одеяньем

он так подчёркивал влиянье

и власть, что держит он в руках.

Шептались двое, став в дверях:

– Смотри, явился в полдень в замок.

– МакЛелланд тот ещё нахал!

– С твоей невестой он стоял,

не соблюдав приличья рамок,

уединился с ней в саду.

Такое часто – на беду.

– О, проучить его бы Я мог!

– Ведь ты же – Кэмпбелл, граф Аргайл! —

Один второму прошептал.

– Прошу! – Уильяму сказал он,

Как подошел Уилл к дверям.

[Уильям]

– Зачем любезничаешь, Алан?

[Алан МакКэй]

– К чему вражда, Уильям, нам?

Уильям, усмехнулся только,

на них не глядя. И сказал:

– Я враждовать не помышлял.

[Алан]

– Вражда – пуста, в ней нету толку.

Вошёл Уильям в тронный зал.

Король его не замечал,

а за столом переговоров

стоял у окон и читал.

У входа – пару жарких споров

вели Кай Кэмпбелл, граф Аргайл

с МакКэем Аланом, кто титул

«граф Сазерленд» носил тогда.

О чем же спорят господа?

Аргайл Англии в защиту

МакКэю что-то говорил.

МакКэй парировал сердито.

Король в то время взял чернил,

топографическую карту

перед собою разложил;

и наступленье арьергарда

пытался просчитать опять

английских батальонов, если

те вскоре будут наступать.

Теперь сомненья все исчезли:

он собирался воевать.

Король в накидке был до пола

и в килте. Пояс украшал

его сверкающий кинжал.

Поверх неброского камзола

была отделка из мехов.

Белели в волосах седины,

хотя он не был стар. Картинно

он был спокоен, но покой

его, казалось, напускной.

– Уильям, наконец явился!

К полудню! – Ты не торопился! —

Сказал король, поднявши взгляд

от документов.

[Уильям]

– Виноват!

 
Ему Уильям поклонился,
за опозданье извинился,
и оправдался, что «дела,
которых важность не мала,
претили ранее явиться».
И как, скажите, возмутиться,
на столь весомый аргумент?
 
 
Король тотчас распорядился,
чтоб граф Аргайл и Сазерленд,
и стражи вышли даже, ибо
у них – секретный разговор.
Итак, все вышли в коридор.
 
 
[Король]
– Присядьте, герцог.
– Да, спасибо. —
Сказал Уильям королю.
 
 
– Взволнован я. – Монарх продолжил. —
Пусть я до лет преклонных дожил,
но Англии не уступлю.
 
 
Они присели у камина
напротив, за большим столом,
В бумагах стол наполовину.
 
 
[Король]
– Итак, с чего же мы начнём?
Я разговор имел, не скрою,
сегодня с Англии послом.
 
 
Мои советники, те двое,
кто были здесь: Алан МакКэй —
граф Сазерленд и Кэмпбелл всей
своей усердностью не в силах
помочь мне. Да, они умны,
но нету пользы для страны.
И зря я саном наделил их.
 
 
Итак, касательно посла.
Беседа с ним у нас была…
 
 
Уильям, тайна то большая.
Её тебе я доверяю,
как я доверил бы, Уилл,
и твоему отцу. Служил
он верно мне…
 
 
[Уильям]
– Упоминая,
Вы причиняете мне боль.
 
 
– Прости меня. – Сказал король.
 
 
[Уильям]
 
 
– Не найдены те негодяи,
его убившие.
 
 
[Король]
 
 
– Тщетны
все были поиски найти их.
 
 
[Уильям]
 
 
– Они из нашей ли страны?
 
 
[Король]
 
 
– В столице, на перифериях, —
везде искали. Нет следов.
Отец твой был мне другом лучшим.
Несносен гнёт потерь таков.
 
 
[Уильям]
 
 
– Мы все о прошлом много тужим…
Но про английского посла
хотели вы поговорить?..
[Король]