Однажды в Лопушках

Глава 13 О тяжком труде кухарки и некоторых случайных встречах

Его внутреннее достоинство было настолько внутренним, что я, признаться, его и не заметила.

Из разговора двух ведьм о неком маге

Вернуться, как я надеялась, после завтрака не вышло. Во-первых, и пекла долго, ибо блины – это вам не каша, чтоб закинул все да поставил париться. Блины – дело долгое. Во-вторых, и сам завтрак затянулся. А в-третьих, права была тетка, сказавши, что кухню эту в порядок приводить придется.

И еще если выйдет привести.

Я старалась.

Нет, действительно старалась.

Перебирала котелки, которых нашлось в коробках целых пять штук, зато сковородка лишь одна, да и та махонькая, покрытая окалиной снаружи и чем-то горелым изнутри. Протирала миски, тарелки да вилки с ложками. Их явно позаимствовали из университетской столовой, а потому были они кривоваты, местами гнуты и вновь же покрыты слоем хорошего застарелого жира.

Потом пришла очередь ревизии съестного, принесшая очередные сюрпризы. Нет, гречка – это хорошо и полезно, но не в количестве же четырех ящиков, тогда как макарон нашлась лишь одна пачка. Еще обнаружились пара банок тушенки. Пакет лаврового листа и продранный – с остатками черного перца. Горошком. Соли – две пачки, а сахара – на самом донышке пакета.

Я вздохнула.

И оглядев разобранное хозяйство – хоть плита переносная работала, да горельные камни были сожжены едва ли на треть – поняла: так дело не пойдет. Нет, я могу и гречку готовить, но что-то подсказывало, что день этак на третий светилам науки она в горло не полезет. Может, и раньше.

– В город надо ехать, – сказала я некроманту, здраво рассудив, что раз уж он волею своей меня к этой кухне привязал, то пусть теперь и разбирается. С кухней в том числе. – За продуктами.

– А что, уже закончились? – Верещагина выглядела непривычно пыльною, грязною и оттого – злою. Она смахнула со лба паутину. – Быстро ты, милочка… управилась.

– Да нет, – я оскалилась, стараясь не слишком пялиться на крупного паука, который споро карабкался по кудрям Верещагиной. Кудрей у неё хватало, так что пауку было где прятаться. – Могу и гречку готовить.

– Гречка – это хорошо, – Важен пританцовывал на месте. Он явно был голоден, но блюдя порядок, не смел влезть поперек начальства. – Гречка – это полезно…

– Тогда обрадую. Её у вас два ящика, – ему я улыбнулась вполне искренне.

Ирбис, стало быть.

Не то чтобы второй облик такая уж тайна. Если бы спросила, Важен рассказал бы, но… как-то вот случая не представлялось. Да и вовсе, давно заметила, что люди обыкновенные изо всех сил стремятся сделать вид, что остальные тоже обыкновенны.

А оборотни и не возражают.

Им оно проще.

– Боги, – вздохнула Верещагина и шею поскребла, на которой проступили пятнышки комариных укусов. – Куда я попала?

– В науку, – Бажен хохотнул. – Держись. Наука никого не щадит…

Гречки я ему наложила с горкой. А что, хорошая получилась. Я её обжарила слегка, а потом заправила что тушенкой – срок годности последней подходил к концу, а потому беречь банку смысла не было, – что жареным луком да морковью. И лист лавровый пригодился.

И перец.

Синюхин молча подал тарелку, а потом еще отвернулся, сделав вид, будто вовсе со мной не знаком. Зря это он. Можно было бы ведь и по-человечески.

Можно.

– Вы… присаживайтесь, – а некромант вернулся. – Вы ведь тоже не обедали, верно? В город мы съездим. Вы ведь подскажете куда?

Он вдруг смутился, хотя, казалось бы, чего уж тут?

– Можно и к нам в лавку, но там цены будут повыше, но если до Земельинска, то там гипермаркет имеется. Самое оно будет.

Я вдруг тоже смутилась.

Беспричинно.

И от смущения, не иначе, а еще чтобы Синюхина позлить, который изо всех сил делал вид, будто меня тут вовсе нет, не стала отказываться от обеда.

– Вот это наглость, – не удержалась Верещагина, поднеся к носу ложку, на которую уставилась с видом, будто никак решить не могла, то ли в рот её отправить, то ли в ближайшие кусты зашвырнуть. – Прислуга, чтоб вы, Николай Егорович, знали, не должна обедать за одним столом с хозяевами.

И в рот сунула.

…может, ей травок каких заварить? Не из вредности, но исключительно для очищения организма. Тетушка вот говаривала, помнится, что женская стервозность происходит большею частью от недостатка этого самого очищения.

Вот и помогу.

Верещагина поморщилась.

– Да уж… готовите вы так себе.

– Да норм, – вот Важен ел с охотой. – Это просто ты, Оленька, к нормальной еде непривычная. Избаловали тебя…

Верещагина фыркнула и шею поскребла.

– Ты не прав, – подал голос Синюхин. – Существуют определенные нормы и общепринятые границы, которых следует придерживаться. Социальные роли – это важно.

– Ага…

– Завтра, – некромант поерзал и покосился сперва на Ольгу, а потом на меня. – Можно… или даже сегодня, если вечером.

– А на ужин что?

– Макароны, – сказала я, почти не испытывая злорадства. Разве что самую малость. Помнится, в той, университетской жизни, Верещагина тщательно избегала макарон, полагая их естественным врагом девичьей фигуры. И глядя, как вытянулось лицо её, я поспешно добавила. – Ну… или гречка. Там еще осталось. Я подогрею…

Почему-то Верещагина не обрадовалась.

И вправду, избаловали её.

Васятка объявился в лагере аккурат после полудня. Я только-только и успела, что посуду ополоснуть, да взялась за тот из котелков, который показался наименее грязным.

– Привет, – из кустов высунулась рыжая голова. – А ты тут?

– Я тут, – я почесала щеткой спину. – А ты?

– И я тут… я того… спросить, может, надо чего?

– Надо, – я всучила котелок Васятке, а сама прихватила пару мисок. – Посуду мыть пойдем.

Васятка скривился. Нет, а чего он ждал? Что развлекать его стану? Объявился, вот пусть и помогает. К Васяткиной чести, отказываться он не стал, но смиренно поволок котелок к бережку, благо, тропинку, которая выводит за ограду, я еще днем отыскала. Та была узенькой, но натоптанной, что несколько смущало, ибо топтали её явно не ученые.

Тогда кто?

Усадьба-то заброшенная, а стало быть… стало быть, подозрительно все это. Но удобно. Тропинка огибала дом, выводя к той его части, которая некогда предназначалась для дел хозяйственных, а потому была мала, неказиста, и ныне почти полностью утопала в зарослях дикого винограда. Сквозь них мы пробрались к ограде, а там и за неё, к калиточке. Дальше тропинка вела через луг, по летнему времени богатый цветами. Солнце жарило. И над лугом стояла пьянящая смесь ароматов.

…надо будет вернуться сюда. Или вот прямо сейчас? Я кульбабу заметила на опушке леса, а еще дрок красильный, который самое оно днем драть. На лугу же клеверов полно, даже шуршащий имеется, который в наших краях не то, что вовсе редок, но и не так, чтобы частый гость.

Решено.

Управимся с посудой, травами займусь.

Права тетка, слишком уж я расслабилась после возвращения. Надобно как-то в себя приходить.

К речушке нашей мы спустились по пологому берегу, и Васятка, пыхтя от натуги, честно драл несчастный котелок песком. Правда, подозреваю, что не сильно это и помогло, но хотя бы совесть моя чиста будет.

С посудой мы управились. Надо будет бочку какую поставить с водой, ибо трижды в день сюда ходить замаешься. А бочку я видела. Вечером вот попрошу Важена воды в неё натаскать.

Или некроманта.

Я вытянулась на траве, радуясь солнышку. А Васятка с гиканьем в речку полез, окунулся, как был, с головою. Я ему даже позавидовала, решивши, что завтра тоже купальник прихвачу. Нет, будь мы дальше, я б и без купальника обошлась, но вот… усадьба нависала над берегом молчаливым свидетелем. И пустые оконные проемы взирали на меня с упреком.

И потому, оставивши Васятку возле реки, я поднялась к лугу.

Травы… травы ласкались.

И шелестел клеверок, прячась на самом дне зеленого моря, тогда как тонкие жесткие стебли донника тянулись к самому солнцу. По ним, отчаянно цепляясь, полз вьюнок, уже развесивший белые хрупкие колокольчики.

…вьюнок хорош в приворотных зельях, которые, конечно, запрещены, как и любые иные, на разум воздействующие…

– Девушка! – этот голос раздался откуда-то с опушки, благо, лес высился по ту сторону луга сине-зеленою плотною стеной. – Девушка, погодите! Не бойтесь…

Я прищурилась.

И глаза заслонила от слепящего солнца, подумав еще, что надо бы панамку какую взять, а то и вправду потом буду головной болью маяться.

– Я только спросить! – человечек, который выбрался из леса, чтобы в лугу увязнуть, гляделся… нелепо. Пожалуй. И именно это заставило меня насторожиться.

Во-первых, человек этот определенно был не нашинским, не лопушковским. Во-вторых, вспомнилось предупреждение Игоря, и… и что этот вообще здесь делает.

– Заблудился, – он шел через луг, спотыкаясь, отфыркиваясь и смахивая пот с высокого лба. Белая некогда панама его пестрела влажными пятнами. Как и белая же, некогда, футболка. Шорты, к счастью, белыми не были, зато поражали просто-таки несуразною длиной: заканчивались они где-то чуть ниже мотни, выставляя на всеобщее обозрение тощие покрытые курчавым волосом ноги.

Ноги пестрели царапинами.

И пятнами.

И… и носки вот белизну сохранили. Сверху. А вот ниже были мокры и черны. Никак, провалился куда.

– Я Васильев, – сказал человек, остановившись в десяти шагах. И согнулся, уперся руками в колени, дух переводя. – Извините… думал… срезать, да… заблудился. Васильев Иннокентий Константинович.

– Маруся, – я разглядывала его, раздумывая, стоит ли уже на помощь звать или, если что, сама справлюсь? Он ведь… несуразный. И уставший. Вон, исцарапался весь, небось, угодил на Безенскую падь. Там ельник старый, матерый, туда и местные-то соваться опасаются.

…хорошо, у Васятки ума хватило на берегу притаиться. Он, когда надо, совсем даже не дурноватый. Я спиной чувствовала Васяткин внимательный взгляд.

– О-очень приятно… а… у вас попить не найдется, а то… совсем…

– Там река, – сказала я.

– Пить из реки? – светлые брови, выделявшиеся на красном лице этакими полосками, сошлись над переносицею. – Нет… я… пожалуй… потерплю.

– А вы кто вообще? – я протянула руку к доннику, и тугой стебель сам в руку лег.

Может, ведьмы со стихиями не больно-то ладят, но у нас свои способы защититься. А человек этот мне, пожалуй, не нравился. Нет, опасности я не ощущала, скорее уж неприязнь, совершенно иррациональную, однако явную.

– Васильев я, – человек скривился. – Иннокентий Константинович.

– И?

Это имя мне совершенно ни о чем не говорило.

– Главный инженер… и совладелец компании… «Березовые дали». Слышали?

– Нет, – совершенно честно ответила я.

– Мы… там… строиться будем, – он махнул рукой.

– В лесу?

– В деревне. Уже провели расселение… начинаем. Вот, решил осмотреться на предмет… перспективности территории, – он окончательно успокоился и вспомнил, что является человеком серьезным, а потому и держаться надобно по-серьезному. – По плану тут деревня должна быть.

– Есть, – я отпустила донник.

Вот слабо верилось, что главный инженер и совладелец компании станет собственноручно душить меня на лугу. Или домогаться. Судя по красному его лицу и одышке, ему давно уже не до домогательств.

– Там, – я махнула в сторону Лопушков.

– А я по дороге шел… тут дорога… старая… а потом… вдруг вот сошел… сам не знаю, почему сошел, – он стащил с головы панаму и вытер мокрое лицо. – И недалеко вроде, а заблудился.

Я кивнула.

И такое бывает.

– Так… может… – Иннокентий Константинович поглядел на меня. – Проводите?

– Извините, не могу. Мне на работу надо.

– А где вы работаете?

Я указала на усадьбу.

– Экспедиция здесь.

– Экспедиция? – на лице Иннокентия Константиновича появилось премрачное выражение. – Историки?

– Маги. Аномалию изучать будут. Энергетическую.

– Здесь? – он ткнул пальцем в луг.

– Там, – я опять указала на усадьбу.

– А… если там… тогда ладно… а до деревни как выйти? Или, может… вы все-таки проводите? Я заплачу!

Не то чтобы мне стало жаль этого человека, но через луг я его перевела.

– Вон там, – в тумане на краю поля прятались крыши. – Идите прямо, не собьетесь.

– Спасибо, – Иннокентий Константинович напялил панаму. А когда отошел, то проворчал: – Что за глухомань…

Вот ведь странные люди.

Глухомань как есть. Обыкновенная. Лопушковская. И вообще, не нравится наша, собственную заводи.

– Марусь, – Васятка подобрался со спины и дернул меня за руку. – Он плохой, Марусь.

– Да уж поняла.

Хорошего человека лес не заплутает.

– Не… – Васятка дернул тощим плечом. – Он… очень плохой. Надо мамке сказать. Я… побегу?

Я нахмурилась.

Вот почему-то опять Игорька припомнила.

– Предупредим, – сказала я и взяла Васятку за руку. – Вечером… а пока давай, помогай.

Он вздохнул, но спорить не решился. И это само по себе насторожило.

Глава 14 Где речь идет о сложных родственных взаимоотношениях

Родственники – не аппендицит, просто так не отрежешь.

Из интервью одного очень заслуженного хирурга о его достижениях и роли в оных семьи

Беломир Бестужев выбрался из автобуса и с наслаждением вдохнул раскаленный воздух вокзала. Пахло бензином, сигаретами и горячим асфальтом. Еще людьми, которых оказалось неожиданно много.

– Поберегись! – прокричал хлипкий с виду дедуля и дернул ручку огромной тележки, на которой высилась гора из коробок.

Беломир успел отступить, но налетел на толстую даму в цветастом сарафане. Та явно собиралась сказать что-то нелестное, но Беломир поспешно поклонился и сказал:

– Прошу прощения… однако не будете ли вы столь любезны подсказать человеку в здешних местах новому, где я могу купить билет до Лопушков?

Три подбородка дамы качнулись.

А красное, несмотря на толстый слой пудры, лицо стало еще краснее. Взгляд её скользнул по Беломиру, отмечая, пусть мятую, но чистую одежду его, равно как общую приличность облика.

– Там, – она махнула рукой. – К кассам не ходите, все одно автобус ушел, а вот если дальше отойдете, то можно кого из местных поймать. Парамон!

Голос дамы зазвенел в ушах, и Беломиру подумалось, что ехать вот так, общественным транспортом, было не самой лучшей идеей.

Вообще понять бы, как она в голову пришла.

– Парамон! – возопела дама с новой силой. – Ходь сюда…

Искомый Парамон вынырнул из толпы и оказался мальчишкою лет девяти с виду.

– Иди, помоги господину, – велела дама и в плечо ткнула, для подкрепления слов.

– Сам не справится? – мальчишка нахмурился.

– Не справится. Найди Ивашку, он аккурат быть должен. Пущай подкинет. А вы к кому, собственно, приехали?

И в голосе прорезались ноты нервические, словно дама только сейчас спохватилась, что знать Беломира не знает, и вообще подозрителен он в своем мятом льняном костюме до крайности.

– К племяннику, – Беломир ответил широкой улыбкой, которая обычно людей успокаивала, но дама нахмурилась еще больше. – Там усадьба рядом. И экспедиция научная. Он и руководит.

В глазах Парамона вспыхнул жадный интерес.

А вот новая знакомая губы поджала.

– Лезут, куда не просют… экспедиция… один вред от этих экспедициев! Так и передайте.

– Несомненно.

– Проклятая усадьба, нечего там…

Она отвернулась, а Парамон дернул за рукав указавши куда-то в толпу.

– Вона, Ивашка!

И рукой замахал отчаянно. А Беломир подумал, что он определенно сошел с ума, если… вот что мешало взять машину? Пара часов за рулем, и он бы оказался в этих самых Лопушках… а он…

Ивашка оказался рыжим донельзя суетливым мужичком, который возил из Лопушков то ли травы, то ли грибы, то ли еще что-то столь же важное. В машине его пахло дешевым ароматизатором, вчерашним перегаром и ядреным самогоном.

– А я так и сказал, что не будет с того толку… – говорил Ивашка тоже много, практически без умолку, притом имел дурную привычку жестикулировать, напрочь забывая про руль. – Вот оно-то можно, конечно, упрямиться, да все одно выселят всех…

– Кого? – уточнил Беломир, поняв, что окончательно утратил нить беседы.

– Всех! – воскликнул Ивашка и на сиденье подскочил. – Вот как в Калинковичах выселили, так и у нас… в Молчуны тоже пришли. Но тех Молчунов – пара домишек только. Может, пять. Или там десять, не больше. И то половина бесхозными стоят. Вот и велели не упрямиться…

Кажется, в округе происходило что-то если вовсе не незаконное, то близкое к таковому.

Интересно.

И вправду интересно. Беломир осознал это четко и ясно, и удивился. Ему-то казалось, что всякий интерес к этой жизни он давно уж утратил.

– А у деда Бестухова коз вырезали, и куры опять же… пришли с ветеринарки, сказали, мол, всех курей под нож надобно. Кто ж прятать станет, тому штрафу. Была еще корова, у Ветлицкой, которая не та Ветлицкая, что под Путришками, а…

– И что с коровой?

– Сдохла! Сказали, бешеная, а она не бешеная. И молоко давала. Я сколько раз возил на рынок… Ветлицкую… и вот сдохла. Корова, – на всякий случай уточнил Ивашка. – Ну а бабка-то за неё держалась, а как не стало, то документы и того… черканула. Скоренько отселили. Теперь вот за нас взялися…

Надо будет глянуть, кто тут строиться решил.

– Приехал этот… который главный… с Беспальным говорил, а тот с Ерохиным. Это староста наш. Говорит, что ничего-то еще не решено, и вообще хрена они нам сделают, да только неправый он… на оборотней думает, значится, что подмогнут. Только те-то себе на уме. Никогда нелюдям не верил…

Высадили Беломира аккурат в начале деревни.

Выбравшись из салона, он несколько минут просто стоял, любуясь что деревенькою, которая стала ниже, что просто пейзажем.

Небо светлое, ясное.

И лес виднеется. Ветер колышет ветви старой березы, что замерла у дороги одиноким стражем. И, повинуясь порыву – что-то с ним явно неладно, – Беломир коснулся шершавой коры.

– Я с миром, – сказал он, и береза зашелестела, зазвенела треугольными листочками, успокаивая.

Понять бы, что дальше делать.

И куда идти?

Беломир вытащил телефон и кивнул, отмечая, что хотя бы связь здесь имеется. А стало быть, усадьбу он найдет, но… почему-то искать не хотелось. Совершенно.

Хотелось стоять.

Дышать.

И…

И внимания не привлекать, хотя тут он определенно опоздал.

– Чужак, – сказал молодой оборотень, выбираясь на дорогу. И прищурился этак, демонстрируя недоверие.

– Чужак, – согласился Беломир. – Мне бы к усадьбе старой выйти.

– Зачем?

– Племянник у меня там. Вот и решил навестить, – он закинул на плечо старый рюкзак.

– Навестить родича – дело хорошее, – оборотень обошел Беломира кругом. Ноздри его подрагивали, а волосы на загривке вовсе дыбом поднялись. – Маг?

– Лед, – Беломир поднял на ладони морозный вихрь. – Второй уровень.

Оборотень поморщился. Недолюбливали они магов. Оно и понятно. Обычные-то люди оборотней слабее, а вот маги на многое способны.

– Я и вправду к племяннику…

…и еще в Лопушки, вот только, кажется, время Беломир выбрал не самое удачное. Чужакам там явно рады не будут. И как поступить? Возвращаться? Нанять кого… нет, отец не дурак, он сразу поймет, куда Беломир копает. Он и так понял, но если ждет, что Беломир вот так просто выведет его на ведьму, то зря.

Если и найдет…

…отец не привык отступать.

Беломир тоже.

И… и найдет способ защитить семью. Пусть он сам и урод редкостный, но семья – это святое. А Сашка дурак, мог бы и рассказать. Знал ведь, что Беломир не выдаст.

– Тогда идем, – решился оборотень и, развернувшись, бодро зашагал в какие-то кусты.

Что сказать. Беломир никогда-то не любил лесов.

А уж этот… оборотень, словно издеваясь, скользил по ему одному видимой тропе. Время от времени он останавливался, то ли для того, чтобы убедиться, что Беломир не отстал, то ли для того, чтобы поглядеть на его мучения.

Хрен ему.

Нет, лесов Беломир не любил, а уж местный так и норовил напакостить. То корягу под ноги сунет, то веткой по глазам пригладит, то в глаза трухой да паутиной швырнет. Но ничего, случалось бывать в местах и похуже.

Так что…

…лучше уж лес, чем треклятые степи.

– Служил? – в какой-то момент поинтересовался оборотень.

– Бывало.

– Где?

– Особое отделение… – после недолгого раздумья Беломир решил, что вреда не будет. Да и то, не велика тайна.

– Даже так? Слыхал, что оттуда не уходят.

– У меня особые обстоятельства. Считай, в отпуске, по состоянию здоровья, – Беломир огляделся. – И хватит уже кругами водить.

Извиняться оборотень не стал, только хмыкнул. И произнес:

– Тут чужакам… не особо рады.

– Я уже понял.

– Из этих?

– Если о стройке, то о ней только тут и узнал. Могу, конечно, попробовать пробить, кто тут и что строит…

– Потемкины с Лисовскими, – перебил оборотень. – А ты у нас?

– Бестужев.

– Из тех самых?

– Вроде того, – Беломир спорить не стал, но счел нужным пояснить. – Я тут по собственному почину. И вообще… в семье меня не слишком любят.

– Бывает.

Оборотень остановился и повел носом. Беломир тоже принюхался, но ничего-то особого не ощутил. А вот отношение к нему изменилось, пусть немного, но все хорошо. Вот только стоит быть осторожным: оборотни чуют правду. Этот же… тоже не из простых, судя по тому, как движется.

И служить служил.

И отнюдь не при штабах ошивался.

– С племянником мы не особо знакомы. Вот хочу посмотреть, что за человек. Да и предупредить кое о чем… если получится. Может, помочь. Но тоже не факт, что будет кому. И что вообще надо помогать.

Оборотень кивнул.

И руку поднял, указывая вперед.

– Прямо иди. Выйдешь.

– А ты…

– Еще один чужак, но этот… не такой, – теперь голос оборотня звучал низко, и проскальзывали в нем рычащие ноты. – Надо… глянуть. Дойдешь.

Беломир подумал и согласился. Да и какие варианты. А оборотень, отступив на шаг, тихо растворился в густой зелени леса. Точно не из простых. И кто бы тут в лесу ни ошивался… что ж, его проблемы. В чужой дом со своими порядками не лезут.

Чревато.

– И все-таки я не понимаю, какой в этом смысл, – раздраженный голос Ольги Ивановны доносился издалека, и, кому бы она ни жаловалась, Николай человеку этому сочувствовал.

Уж больно голос был резким.

И раздражение выплескивалось, грозя разрушить формирующуюся сеть.

– Ольга Ивановна, – на раздражение Николаю, как ни странно, было плевать, а вот сеть, восстанавливать которую придется ему, беспокоила. Она и без того получалась какой-то деформированной. – Вы не могли бы жаловаться на жизнь где-нибудь в другом месте?

Ответа он не услышал.

Ну не считать же за оный странный клекочущий звук, что донесся из зарослей малины? Николай вот решил не считать.

– Сходите к реке, – предложил он, несколько усовестившись.

Самую малость.

– Зачем? – поинтересовалась Верещагина, а сеть вновь колыхнулась, грозя разорвать тонкие нити энергетических потоков.

– Понятия не имею. Помойтесь там…

– Я что, грязная?!

Малинник затрещал, и какая-то птица горестно возопила, жалуясь на людей.

– Понятия не имею. Но вы, кажется, совершенно не способны контролировать собственную силу. Что весьма странно… и если сеть разрушится, – Николай выразительно замолчал.

– Боги… как мне все это…

Верещагина добавила пару слов. А затем бросила:

– Идем.

И кому это? Хотя… вариантов немного. Важен её не то чтобы избегает, скорее уж он не из тех, кто позволит командовать собой. А вот Василий Синюхин – дело иное.

Пускай.

Николай взмахнул руками и потянулся к сети, пытаясь понять, что же не так. Опорные точки были определены верно. Изначально – на карте, затем с дополнительной корректировкой. Устанавливал полевые анализаторы Важен, но Николай проверил.

Тогда почему?

Аномалия?

И настолько мощная, что нарушила работу стандартной анализирующей сети, которая даже на курганах работала с большей эффективностью, чем здесь? А ведь на курганах Николай кожей ощущал избыток негативной энергии.

Здесь же…

Он осмотрелся.

Заросший сад, уже мало отличный от леса. Комарье звенит, птицы чирикают, что тоже добавляет странности: животные куда более чувствительны к искажениям энергетических потоков. И аномалий они избегают.

Николай вытер пот и проверил сеть.

Потоки шли, но… не так.

Медленно.

Неровно. Словно мешало им что-то.

Но что?

Он присел на корточки у пирамидки.

Сбой оборудования? Он лично проверял при приемке. Вот продукты – это да, не проверил, и, наверное, еще что-то упустил, поскольку прежде подобными вопросами занимались иные люди. И Николай просто-напросто не подумал, что нужно еще и в те коробки заглянуть. Не важно… продукты, в конце концов, закупить можно.

А вот оборудование…

Он прижал к граням пальцы и послал короткий энергетический импульс. Пирамидка мигнула. И ответила. С задержкой. Но ответила. Стало быть, работает согласно стандарту. Но в чем тогда дело?

Место?

Огромный куст шиповника, в котором белой костью застряла колонна. Колонну покрывала сеть мелких трещин, и от статуи, что возвышалась некогда на ней, сохранились неидентифицируемые обломки.

Если сдвинуть… рискованно, этак Николай сам сеть обрушит.

Может, просто подождать? Скажем, до завтрашнего дня? Сеть, конечно, слабая, но ведь держится. И сбор данных начат. Информация поступает. Надо набраться терпения, а уже утром, проанализировав данные, глядишь, Николай и поймет, где помехи.

И есть ли они.

Приняв решение, он окончательно успокоился, но тут зазвонил телефон. Почему-то в этом то ли еще саду, то ли уже лесу мелодия прозвучала как-то слишком уж громко, резко.

Диссонирующе.

– Да, мама, – Николай отмахнулся от комара, которым, кажется, было плевать и на репелленты, и на личные защитные артефакты.

Николай осторожно, опасаясь нарушить хрупкое равновесие, выбрался из куста.

Потянулся.

Жарко.

И мысль прогуляться до реки уже самому кажется привлекательной.

– Доброго дня, дорогой, – матушкин голос, как обычно, был спокоен. Слишком уж спокоен. – Как ты?

– Спасибо. Замечательно.

– Ты можешь говорить?

– Да, мама.

– Чудесно… я хотела предупредить, – матушка несколько замялась, явно подбирая слова. – Мой отец вновь… чудит.

Мило.

Чудит. И значит, эта вот экспедиция – его задумка? И почему Николай не удивлен. Интересно, а проблемы с созданием лаборатории – тоже дело рук заботливого деда?

Чрезмерно заботливого.

– И чего ждать? – уточнил Николай, отмахнувшись от очередной кровососущей твари. Проклятье. Да в той же степи гнуса полно, но приличного, знающего, что такое защитные артефакты.

– К сожалению, пока не знаю, но… мне позвонил мой хороший знакомый… – матушка слегка запнулась, будто смутившись наличием у себя такого вот знакомого. – Предупредил, что отец имел беседу с ректором, и учиться девочкам будет… несколько сложнее, чем я предполагала.

Вот ведь.

Николай отмахнулся от комара, но тот, облетев его, зазвенел над другим ухом.

– Мне с ним поговорить?

– Не стоит, – теперь в голосе матушки слышалась печаль. – Мне казалось, что он все понял. Там, на похоронах, он выглядел таким… раздавленным… и еще Мир с его выходками. К слову, жди в гости.

Не хватало!

Но Николай промолчал.

– Тогда мне подумалось, что отец разом постарел, что ему немного уже осталось.

– Он нас всех переживет, – проворчал Николай.

– Возможно, – матушка не стала возражать. – Мы говорили… он так просил, обещал помочь. И помогает. Так, как считает нужным. Мама еще как-то умела с ним справляться, а сейчас… он не послушает.

Она замолчала ненадолго.

– Я думала над тем, чтобы уехать, но… боюсь, теперь и отъезд его не остановит. Мне позволено было жить вдали от семьи, пока у отца имелись… варианты, – она и сейчас говорила осторожно. – Сейчас же, когда… благополучие рода… для него всегда было важнее благополучие рода, нежели интересы кого-то из нас. Или из вас. Я… постараюсь отправить девочек… за границу.

И это признание далось ей с трудом.

Николай покачал головой. Вот ведь… старик ему с самого начала не понравился.

– А тебе следует подумать, чем ты хочешь заниматься, – вот теперь матушка говорила иначе, жестко. А комар присел на руку. Здоровый какой… крылья слюдяные, тельце серое, тонкие конечности. – Сделать так, чтобы тебя выставили из университета, он не может. Но всегда останутся… иные рычаги.

Например, финансовые.

Какие проекты без финансирования? Или лаборатории, которую ему обещали, но обещанного, как говорится…

…и что дальше?

Преподавание? Младшие курсы. Общая некромантия. Перспективная нудная тема, которая разрабатывается уже десяток лет, и все-то, имеющие к ней отношение, понимают, что на самом деле тема не то чтобы вовсе лишена смысла. Просто… надо же чем-то ученым людям заниматься.

Экспедиции?

Разве что подобные нынешней, и то не дальше Подмосковья. А то и вовсе, зачем, если можно выезды заменить практикой со студентами. Такой, которая безопасна…

– Возможно, – это признание далось матушке с трудом. – Тебе стоит связаться со своим… куратором… старым куратором.

Она выдохнула.

И Николай почти увидел, как болезненная гримаса исказила лицо её.

– Все будет хорошо, мама, – сказал он и прихлопнул комара.

В самом-то деле… развелось.