Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

– Я б не отказалась от виски.

Джок никогда не бывал у Бренды в квартире. Она находилась в огромном, безликом доме, типичном для этого района. Миссис Бивер горько оплакивала потерю площади, занятой лестничными пролетами и пустым, вымощенным плитками холлом. Швейцара в доме не имелось, три раза в неделю приходила уборщица с ведром и шваброй. На табличке с именами жильцов значилось, что Бренда дома. Но Джок не очень-то этому поверил, зная, что не в характере Бренды, уходя и приходя, переворачивать табличку. Квартира оказалась на третьем этаже. После первого пролета мрамор сменил вытертый ковер – он лежал здесь еще до реконструкции, предпринятой миссис Бивер. Джок нажал кнопку и услышал, как за дверью зазвонил звонок. Однако к двери никто не подошел. Было уже начало шестого, и он не рассчитывал застать Бренду. Он еще дорогой решил, что зайдет для очистки совести в квартиру, а потом отправится в клуб и оттуда позвонит друзьям Бренды, которые могут знать, где она. Он позвонил еще, уже по инерции, немного подождал и собрался было уйти. Но тут отворилась соседняя дверь, и из нее выглянула темноволосая дама в алом бархатном платье; в ушах ее качались огромные серьги восточной филиграни, утыканные тусклыми дешевыми камнями.

– Вы ищете леди Бренду Ласт?

– Да. Она ваша подруга?

– И еще какая, – сказала княгиня Абдул Акбар.

– В таком случае не скажете ли вы, где я могу ее разыскать?

– Она должна быть сейчас у леди Кокперс. Я как раз туда еду. Ей что-нибудь передать?

– Нет, лучше я сам туда поеду.

– Хорошо, тогда подождите пять минут, поедем вместе. Входите.

Единственная комната княгини была обставлена разношерстно и с подлинно восточным презрением к истинному назначению вещей: сабли, призванные украшать парадные одеяния мавританских шейхов, свисали с реек для картин, молитвенные коврики были раскиданы по дивану, на полу валялся настенный бухарский ковер, а трельяж был задрапирован шалью, изготовленной в Иокогаме на потребу иностранным туристам; на восьмиугольном столике из Порт-Саида стоял тибетский Будда светлого мыльного камня, шесть слоников слоновой кости бомбейского производства выстроились в ряд на батарее. Другие культуры были, в свою очередь, представлены набором лаликовских^[18] флакончиков и пудрениц, сенегальским фаллическим фетишем, голландской медной миской, корзинкой для бумаг, склеенной из отлакированных акватинт, страхолюдиной-куклой, полученной на праздничном обеде в приморском отеле, десятком оправленных в рамки фотографий самой княгини, затейливой мозаикой из кусочков раскрашенного дерева, изображающей сцену в саду, и радиоприемником в ящике мореного дуба стиля Тюдор. В такой крохотной комнате все это производило сногсшибательное впечатление. Княгиня села к зеркалу. Джок пристроился на диване, за ее спиной.

– Как вас зовут? – спросила она через плечо.

Он назвался.

– Ну конечно, я слышала о вас в Хеттоне. Я была там в позапрошлый уик-энд… такой причудливый старинный дом.

– Пожалуй, лучше я вам скажу. Сегодня утром там произошло ужасное несчастье.

Дженни Абдул Акбар крутанулась на кожаном стуле, глаза ее расширились от ужаса, рука взлетела к сердцу.

– Скорей, – шепнула она. – Говорите. Я этого не перенесу. Смерть?

Джок кивнул.

– Их маленького сына… лягнула на охоте лошадь.

– Малютку Джимми.

– Джона.

– Джон… умер. Какой кошмар…

– Но ничьей вины тут нет.

– Нет-нет, – сказала Дженни. – Вы ошибаетесь. Это моя вина. Я не должна была к ним ездить… Надо мной тяготеет страшное проклятие. Повсюду, где бы я ни появилась, я приношу горе… Ведь умереть должна была я. Я не посмею смотреть им в глаза. Я чувствую себя убийцей… загублено такое славное юное существо.

– Послушайте, знаете ли, не стоит так себя настраивать.

– И это уже не в первый раз… всегда, повсюду меня преследует безжалостный рок… О господи, – сказала Дженни Абдул Акбар, – за что ты так караешь меня?

Она удалилась из комнаты, оставив его одного, – идти ей, собственно, было некуда, кроме как в ванную. Джок сказал через дверь:

– Мне пора ехать к Полли, сообщить Бренде.

– Подождите минутку, я поеду с вами.

Из ванной она вышла, несколько взбодрившись.

– Вы на машине, – спросила она, – или вызвать такси?

После чая наведался мистер Тендрил. Тони ушел с ним в кабинет, и они просидели там с полчаса. Возвратившись в библиотеку, он налил себе – миссис Рэттери не дала унести поднос – виски с имбирным лимонадом. Миссис Рэттери снова взялась за пасьянс.

– Нелегкий разговор? – спросила она, не поднимая глаз.

– Не то слово. – Он быстро выпил виски и налил себе еще.

– Принесите и мне рюмку, ладно?

Тони сказал:

– Я, собственно, хотел только поговорить с ним о похоронах. А он пытался меня утешать. Крайне мучительно… В конце концов, в такое время меньше всего хочется беседовать о религии.

– Некоторые это любят, – сказала миссис Рэттери.

– Конечно, – начал Тони, немного помолчав, – когда нет своих детей…

– У меня два сына, – сказала миссис Рэттери.

– Вот как? Извините, пожалуйста, я не знал… мы так мало знакомы. Как некрасиво вышло.

– Да ладно. Это не только вас удивляет. Я с ними не так уж часто вижусь. Они где-то в школе. Прошлым летом я водила их в кино. Они довольно большие. Один, мне кажется, будет красавцем. У него отец красивый.

– Четверть седьмого, – сказал Тони. – Джок, наверное, уже ей сообщил.

У леди Кокперс собрались все свои: Вероника, Дейзи, Сибил, Суки де Фуко-Эстергази и еще человек пять гостей – исключительно дамы. Они пришли погадать у новой предсказательницы миссис Норткот. Открыла ее миссис Бивер: с каждых пяти заработанных по ее рекомендации гиней миссис Бивер брала два фунта двенадцать шиллингов комиссионных. Миссис Норткот предсказывала судьбу по новейшему методу – читала по стопам ног. Дамы с нетерпением дожидались своей очереди.

– Это же надо, сколько времени она возится с Дейзи.

– Она очень дотошная, – сказала Полли, – и потом, это щекотно.

Немного погодя Дейзи вышла.

– Ну как? – спрашивали дамы.

– Ничего не стану говорить, не то все испорчу, – сказала Дейзи.

Они кинули карты, чтобы установить очередность. Идти выпало Бренде. Она прошла в соседнюю комнату – там на стульчике подле кресла сидела миссис Норткот. Миссис Норткот была затрапезного вида пожилая тетка с претензиями на изысканное произношение. Бренда села, сняла туфлю и чулок. Миссис Норткот положила ногу Бренды себе на колено, многозначительно уставилась на нее, потом приподняла ступню и принялась водить серебряным карандашиком по линиям. Бренда блаженно пошевелила пальцами и приготовилась слушать.

В соседней комнате говорили:

– А где сегодня мистер Бивер?

– Улетел с матерью во Францию смотреть образцы новых обоев. Бренда весь день места себе не находит – боится, как бы самолет не разбился.

– Ужасно трогательно, верно? Хотя, убей меня бог, не пойму, чем он ее пленил…

– Не предпринимайте ничего в четверг, – говорила миссис Норткот.

– Ничего?

– Ничего важного. Вы умны, впечатлительны, добры, легко поддаетесь влиянию, порывисты, привязчивы. Вы очень артистичны, хотя и не даете своим способностям расцвести в полную меру.

– А о любви там ничего не говорится?

– Сейчас перейду к любви. Вот эти линии от большого пальца к подъему означают любовников.

– Да-да, расскажите еще об этом…

Доложили о приходе княгини Абдул Акбар.

– Где Бренда? – спросила она. – Я думала, она здесь.

– Она у миссис Норткот.

– Ее хочет видеть Джок Мензис. Он внизу.

– Джок прелесть… Слушай, а чего бы тебе не привести его сюда?

– Нет-нет, он пришел по очень важному делу. Ему необходимо увидеть Бренду наедине.

– Господи, как таинственно. Она скоро выйдет. Им нельзя мешать. У миссис Норткот пропадет весь настрой.

Дженни рассказала о случившемся.

За дверью в соседней комнате у Бренды уже начала зябнуть нога.

– Четверо мужчин определяют вашу судьбу, – говорила миссис Норткот. – Один – верный и нежный, но он еще не открыл вам своего сердца, другой – пылкий и властный, и вы его боитесь.

– О господи, – сказала Бренда, – как интересно! Кто бы это мог быть?

– Одного вы должны избегать – он не принесет вам добра: он жестокосерд и алчен.

– Это наверняка мой мистер Бивер, Господь с ним.

Внизу Джок сидел в маленькой комнате окнами на улицу, здесь гости Полли обычно собирались перед обедом. Было пять минут седьмого.

Вскоре Бренда натянула чулок, надела туфлю и вышла к дамам.

– Весьма увлекательно, – объявила она. – В чем дело, почему у вас такой странный вид?

– Джок Грант-Мензис хочет с тобой поговорить – он внизу.

– Джок? Какая неожиданность. Ничего страшного не случилось, ведь нет?

– Ты лучше спустись поговори с ним.

И тут Бренда заметила, что и обстановка, и лица подруг как-то странно переменились, и напугалась.

Она опрометью кинулась вниз, в комнату, где ее ждал Джок.

– В чем дело, Джок? Говори быстрей, мне страшно. Ничего ужасного не случилось, нет?

– Боюсь, что да. Произошел несчастный случай.

– Джон?

– Да.

– Погиб?

Джок кивнул.

Она опустилась на жесткий ампирный стульчик у стены и сидела не шевелясь, сложив руки на коленях, как благовоспитанный ребенок, которого допустили в компанию взрослых.

Она сказала:

– Расскажи мне, как это было. Откуда ты узнал?

– Я не уезжал из Хеттона после воскресенья.

– Из Хеттона?

– Разве ты не помнишь? Джон сегодня собирался на охоту.

Она нахмурилась, до нее не сразу дошли его слова.

– Джон… Джон Эндрю… Я… слава богу… – И она разрыдалась. Беспомощно плакала, отвернув от Джока лицо, уткнувшись лбом в золоченую спинку стула.

Наверху миссис Норткот держала за ногу Суки де Фуко-Эстергази.

– Вашу судьбу, – говорила она, – определяют четверо мужчин. Один – верный и нежный, но он не открыл еще вам своего сердца…

Прорезав тишь Хеттона, зазвонил телефон возле комнаты экономки – и был переключен на библиотеку. Трубку взял Тони.

– Это Джок. Я только что видел Бренду. Она приедет семичасовым поездом.

– Как она, очень расстроена?

– Разумеется.

– Где она сейчас?

– Со мной. Я звоню от Полли.

– Мне поговорить с ней?

– Не стоит.

– Хорошо, я ее встречу. Ты тоже приедешь?

– Нет.

– Ты был просто замечателен. Не знаю, что бы я делал без тебя и миссис Рэттери.

– Да ладно. Я провожу Бренду.

Бренда уже не плакала, она сидела съежившись на стуле. Пока Джок говорил по телефону, она не поднимала глаз. А чуть погодя сказала:

– Я поеду этим поездом.

– Нам пора двигаться. Тебе, наверное, надо взять из квартиры какие-то вещи?

– Моя сумка… наверху. Сходи за ней. Я не могу туда вернуться.

По дороге она молчала. Сидела рядом с Джоком – он вел машину – и глядела прямо перед собой. Когда они приехали, она открыла дверь и первой прошла в квартиру. В комнате не было почти никакой мебели. Она села на единственный стул.

– У нас еще много времени. Расскажи, как все было.

Джок рассказал.

– Бедный мальчик, – сказала она. – Бедный, бедный мальчик.

Потом открыла шкаф и уложила кое-какие вещи в чемодан, раз или два выходила в ванную.

– Вещи упакованы, – сказала она. – Все равно остается слишком много времени.

– Не хочешь поесть?

– Нет-нет, ни за что. – Она снова села, поглядела на себя в зеркало. Но не стала приводить лицо в порядок.

– Когда ты мне сказал, – начала она, – я не сразу поняла. Я сама не знала, что говорю.

– Знаю.

– Я ведь ничего такого не сказала, нет?

– Ты знаешь, что ты сказала.

– Да, знаю… Я не то хотела… Думаю, не стоит стараться – что тут объяснишь.

Джок сказал:

– Ты ничего не забыла?

– Нет, там все, что мне понадобится. – Она кивнула на чемоданчик на кровати. Вид у нее был убитый.

– Тогда, пожалуй, пора ехать на станцию.

– Хорошо. Еще рано. Но все равно.

Джок проводил ее к поезду. Была среда, и в вагоны набилось множество женщин, возвращавшихся домой после беготни по магазинам.

– Почему бы тебе не поехать первым классом?

– Нет-нет. Я всегда езжу третьим.

Она села на пустое место посреди скамьи. Соседки с любопытством заглядывали ей в лицо – не больна ли она.

– Почитать ничего не хочешь?

– Ничего не хочу.

– А поесть?

– И поесть не хочу.

– Тогда до свидания.

– До свидания.

Отталкивая Джока, в вагон протиснулась еще одна женщина, обвешанная множеством мелких свертков.

Когда новость дошла до Марджори, она сказала Аллану:

– Зато теперь с мистером Бивером будет покончено.

Однако Полли Кокперс сказала Веронике:

– Теперь с Тони будет покончено, в смысле для Бренды.

Захудалых Ластов телеграмма потрясла. Они обретались на большой, но убыточной птицеферме неподалеку от Принсес-Ризборо. Никому из них и в голову не пришло, что теперь, в случае чего, Хеттон перейдет к ним. А если б и пришло, они горевали бы ничуть не меньше.

С Паддингтонского вокзала Джок отправился прямо в Брэтт-клуб. Один из мужчин у стойки сказал:

– Кошмарный случай с парнишкой Тони Ласта.

– Да, я был при этом.

– Неужели? Кошмарный случай.

Позже ему сообщили:

– Звонит княгиня Абдул Акбар. Она желает знать, в клубе ли вы?

– Нет-нет, ответьте ей, что меня здесь нет, – сказал Джок.

VII

На следующее утро, в одиннадцать, началось следствие; длилось оно недолго. Доктор, водитель автобуса, Бен и мисс Рипон дали показания. Мисс Рипон разрешили не вставать. Она была очень бледна и говорила дрожащим голосом; отец испепелял ее грозными взглядами с ближней скамьи; под шляпкой у нее скрывалась маленькая проплешина, там, где сбрили волосы вокруг ранки. В заключительной речи следователь отметил, что в случившемся несчастье винить, как явствует из свидетельских показаний, некого; остается только выразить глубочайшее соболезнование мистеру Ласту и леди Бренде в постигшей их тяжелой утрате. Толпа расступилась, образуя проход для Тони и Бренды. На следствие явились и полковник Инч, и секретарь охотничьего клуба. Следствие велось со всей деликатностью и уважением к скорби родителей.

Бренда сказала:

– Погоди минутку. Я должна поговорить с этой бедняжкой, рипоновской дочкой.

И прелестно справилась со своей задачей. Когда все ушли, Тони сказал:

– Жаль, что тебя не было вчера. К нам приходило столько народу, а я совершенно не знал, что говорить.

– Как ты провел день?

– Тут была лихая блондинка… мы немного поиграли в петуха и курочку.

– Петуха и курочку? Ну и как, успешно?

– Не очень… Даже не верится, что вчера в это время еще ничего не случилось.

– Бедный мальчик, – сказала Бренда.

С приездом Бренды они почти не говорили друг с другом. Тони встретил ее на станции; когда они добрались до дому, миссис Рэттери уже легла, а наутро улетела на своем самолете, не повидавшись с ними. Бренда – в ванне, Тони – внизу, в кабинете, где писал письма, в чем теперь появилась необходимость, слышали, как над домом пролетел самолет.

В этот день солнце почти не проглядывало, буйствовал ветер; белые и серые облака неподвижно стояли высоко над головой, зато голые деревья вокруг дома раскачивались и колыхались, а во дворе конюшни вихрями крутилась солома. Бен переоделся – для следствия он облачился в парадный костюм – и занялся делами. Громобою вчера тоже досталось – он немного прихрамывал на правую переднюю.

Бренда сняла шляпу и кинула ее на стул в зале.

– Сказать тут нечего, верно?

– Не обязательно разговаривать.

– Нет. Наверное, будут похороны.

– Как же иначе.

– Когда, завтра?

Она заглянула в малую гостиную:

– А они порядочно наработали, верно?

Двигалась она более замедленно, чем обычно, голос ее звучал монотонно и безразлично. Она опустилась в одно из кресел посреди зала, куда никто никогда не садился. И так там и застыла. Тони положил ей руку на плечо, но она сказала: «Оставь» – не раздраженно и нервно, а без всякого выражения.

Тони сказал:

– Я, пожалуй, пойду отвечу на письма.

– Хорошо.

– Увидимся за обедом.

– Да.

Она встала, безучастно поискала глазами шляпу, а найдя ее, медленно поднялась вверх по лестнице, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные витражи, заливали ее золотом и багрянцем.

У себя в комнате она опустилась на широкий подоконник и стала глядеть на поля, на бурую пашню, на колышущиеся безлистые деревья, на шпили церквей, на водовороты пыли и листьев, клубящиеся внизу у террасы; она так и не выпустила из рук шляпу и все теребила пальцами приколотую сбоку брошь.

В дверь постучали, вошла заплаканная няня:

– Прошу прощения, ваша милость, но я просмотрела вещи Джона. Это не мальчика платок.

Резкий запах и украшенные короной инициалы выдали происхождение платка.

– Я знаю, чей это. Я отошлю его хозяйке.

– Не возьму в толк, как он к нему попал, – сказала няня.

– Бедный мальчик. Бедный, бедный мальчик, – сказала Бренда, когда няня ушла, и снова уставилась на растревоженный пейзаж.

– Я вот думал о пони, сэр.

– Так, Бен.

– Вы как, будете его у себя держать?

– Я не думал об этом… да, пожалуй, нет.

– Мистер Уэстмэккот из Рестолла о нем справлялся. Он думает, пони подойдет для его дочки.

– Так.

– Сколько мы запросим?

– Не знаю… сколько, по-вашему, нужно?..

– Пони хороший, ухоженный. Я так думаю, сэр, меньше чем за двадцать пять монет его отдать нельзя.

– Хорошо, Бен, займитесь этим.

– Для начала запрошу тридцать, так, сэр, а потом маленько спущу.

– Поступайте, как сочтете нужным.

– Хорошо, сэр.

За обедом Тони сказал:

– Звонил Джок. Спрашивает, не может ли чем помочь.

– Как мило с его стороны. Почему бы тебе не позвать его на уик-энд?

– А ты как, не против?

– Меня здесь не будет. Я уеду к Веронике.

– Уедешь к Веронике?

– Да, разве ты забыл?

В комнате были слуги, поэтому они смогли поговорить чуть позже, когда остались в библиотеке одни.

– Ты в самом деле уезжаешь?

– Да, я не могу здесь оставаться. Ты же все понимаешь?

– Да-да, конечно. Просто я думал, может, нам вместе уехать куда-нибудь за границу.

Бренда продолжала так, словно не слышала его:

– Я не могу здесь оставаться. С этим покончено, неужели ты не понимаешь, что с нашей жизнью здесь покончено.

– Детка, что ты хочешь сказать?

– Не спрашивай… потом.

– Но, Бренда, родная, я тебя не понимаю. Мы оба молоды. Конечно, нам никогда не забыть Джона. Он навсегда останется нашим старшим сыном, но…

– Замолчи, Тони, пожалуйста, прошу тебя, замолчи.

Тони осекся и немного погодя сказал:

– Значит, ты завтра уезжаешь к Веронике?

– Угу.

– Думаю, я все же приглашу Джока.

– Ну конечно.

– А о планах на будущее подумаем позже, когда немного отойдем.

– Да, позже.

Наутро.

– Очень милое письмо от мамы. – Бренда протянула письмо через стол.

Леди Сент-Клауд писала:

…Я не могу приехать в Хеттон на похороны, но буду непрестанно думать о вас и вспоминать, как видела вас всех троих на Рождество. Дорогие дети, в такое время лишь друг в друге вы обретете поддержку. Только любовь поможет противостоять горю…

– Я получил телеграмму от Джока, – сказал Тони. – Он приедет.

– Своим приездом Бренда всех нас свяжет по рукам и ногам, – сказала Вероника. – Что бы ей догадаться прислать отказ. Понятия не имею, как с ней говорить.

Когда они остались после ужина одни, Тони сказал Джоку:

– Я ничего не мог понять, но теперь, кажется, понял. Я воспринимаю иначе, но ведь мы с Брендой во многом совершенно разные. Именно потому, что они ей чужие, и не знали Джона, и никогда не были здесь, Бренда хочет быть с ними. В этом все дело, ты согласен? Она хочет быть совсем одна и подальше от всего, что напоминает ей о случившемся… и все равно это ужасно, что я ее отпустил. Не могу тебе передать, что с ней… она все делает машинально. Ей куда тяжелее, чем мне, это я понимаю. А я ничем не могу помочь, вот что невыносимо.

Джок не ответил.

Бивер тоже был у Вероники, Бренда сказала ему:

– Вплоть до среды, когда я подумала, что ты умер, я и понятия не имела, что люблю тебя.

– Вот как? А говорила об этом не так уж редко.

– Ты еще в этом убедишься, – сказала Бренда, – дуралей.

В понедельник утром на подносе с завтраком Тони ждало письмо:

Дорогой Тони,

я не вернусь в Хеттон. Пусть Гримшо упакует мои вещи и отвезет их на квартиру. После этого она мне больше не нужна.

Тебе, должно быть, не сегодня стало понятно, что наша жизнь не ладится.

Я влюблена в Джона Бивера и хочу получить развод и выйти за него замуж Если бы Джон Эндрю не погиб, может быть, все пошло бы иначе. Трудно сказать. А так я просто не могу начать все сначала. Пожалуйста, не очень огорчайся. Нам, наверное, нельзя встречаться во время процесса, но я надеюсь, что потом мы снова станем близкими друзьями. Во всяком случае, для меня ты всегда останешься верным другом, что бы ты обо мне ни думал.

С наилучшими пожеланиями

Бренда.

Когда Тони прочел письмо, он решил, что Бренда сошла с ума.

– Насколько мне известно, она видела Бивера всего два раза, – сказал он.

Позже он показал письмо Джоку, и тот сказал:

– Жаль, что все так получилось.

– Но ведь это же неправда?

– К сожалению, правда. Все давно знают.

Однако прошло еще несколько дней, прежде чем Тони полностью осознал, что это значит. Он привык любить Бренду и доверять ей.