Читать книгу: «Последний Смысл»

Один

Кровь брызнула на грязь – и та мгновенно спрятала её, проглотив. Не оставив ни единой алой точки.

Первый удар прилетел сбоку, неожиданный, но слабый. Сквозь негромкий звон в ушах он услышал, как атакующий выругался. Увидел краем глаза, как тот прижал правую руку к груди и сморщился. Лицо знакомое. Кажется, нападавший почувствовал боль острее, чем его жертва.

Второй удар обрушился справа. Уверенный и тяжелый. Этот большой кулак прекрасно знал свое дело. Хорошо, что удалось пригнуться и подставить лоб.

Третий удар выбил не только последние мысли, но и землю из-под ног. В глаз не попал, но рассек бровь. Из рассечения и вылетели первые капли крови, которую растворила в себе грязь.

Он упал. В ход пошли ноги. Лежащий в грязи молча принимал удары тяжелых фабричных ботинок. Шесть, семь, восемь. Затем – ещё с десяток. Сознание не собиралось покидать его, поэтому пришлось имитировать.

После чего еще несколько ударов прилетело в бок и спину. Тело оставалось неподвижным, и атакующие, перебрасываясь матерными смешками, отступили. Их ярость, не встретив сопротивления, стала угасать. Лежа ничком, он слушал, как шаги удаляются, сливаясь с отдаленным гулом толпы.

Им требовалось снова стать частью той большой силы, от которой на время откололись. Слиться, чтобы опять зарядиться звериной жаждой к разрушению. Насладиться сопричастностью к чему-то большому и хаотичному. Заручиться чувством защищенности, безнаказанности и вседозволенности.

Нападавшим было совершенно безразлично, умер он или потерял сознание. А для него оставалось важным лишь то, что удалось сравнительно легко отделаться. Ведь в Республике Гетто в эти дни не было ничего страшнее, чем одиноко стоять напротив толпы. А ведь он совсем недавно стоял именно так. Последствия наркоза притупили инстинкты. И расплата прилетела с первыми ударами. Не уберегло даже присутствие трех контролеров, которые в момент избиения равнодушно прогуливались примерно в тридцати метрах.

Ради жестокой, животной эйфории, которыми одаривала толпа, слабые растворялись в массе себе подобных, а масса превращала сотни слабостей в мощь единого организма. Толпа сулила приют каждому трусливому шакалу. Она обещала силу, власть и адреналин всем, даже самым жалким.

Толпа позавчера выплеснулась из многих дверей на улицы Республики Гетто. И пусть сегодня её мощь уже была не такой, как днем ранее, но она сохранялась. Не до конца сытый монстр все еще рыскал в поисках жертв. Лениво, но искал их.

Обычно кровожадная масса окончательно распадалась в ночь на четвертый день. Но до этого она демонстрировала всю свою разрушительную и деструктивную силу.

Толпа рождалась на сорок пятый день каждого месяца. Она властвовала четыре дня – до начала следующего месяца. Предварял это явление День Республиканского пособия. Народ получал баллы и праздновал. Употреблял. Кричал. Смеялся. Пел. Ссорился. Мирился.

Потом вместе с тяжелым похмельем приходила злость. За ней – желание выплеснуться на улицы с очередным протестом. И это желание было законным правом граждан. Ведь оно открывало установленную и одобренную всеми Неделю протестов. Официально разрешенное коллективное безумие. Насилие – поощряемое на всех уровнях.

Поэтому каждый месяц на четыре дня можно было без последствий сбрасывать с себя все человеческое. Жители Республики Гетто активно пользовались таким правом. Право не имело ничего против.

Два

Раздавленный катком протеста, он продолжал лежать без движения. Такая родная для Гетто непромокаемая серо-зеленая униформа пыталась слиться с грязью, но предательски выделялась на ее фоне. Нападавшие уже скрылись за одним из зданий.

Ювенс – худощавый подросток – наблюдал за жестокой сценой избиения из-за угла. Он несколько раз порывался броситься на защиту своего приемного отца, но сдержался. Ведь помнил его строгий приказ. Перед тем, как пойти навстречу нападавшим, отец повелел ему бежать и не возвращаться.

Ювенс не послушал и спрятался за углом. Не мог он оставить отца одного. Смотрел и сжимал кулаки, стыдясь своей пассивности. Ждал, пока нападавшие совсем не скроются из вида. Только потом подбежал к лежащему в грязи. Неуверенный голос мальчика робко нарушил тишину:

– Алиус, ты живой?

– Пока не знаю, – в этом ответе чувствовалась вся боль принятых на себя ударов.

– Живой! – облегченно выдохнул парнишка.

– Я бы не делал на твоем месте таких поспешных выводов, – сказал Алиус, поднимаясь. «Поспешных? Слово-то какое», – пронеслось у него в голове.

Сегодня, в сорок седьмой день четвертого месяца 2126 года, ему исполнилось 32 года. Кровь из рассеченного виска стекала к подбородку. Подбородок, словно брезгуя, сбрасывал её капли на одежду. Вот такой первый подарок от совершенно незнакомых людей.

Неестественно голубые глаза, которыми он всегда так гордился, смотрели на подростка. Два озера, окруженные грязью. Казалось, что голубой цвет украшал и небольшие участки лица вокруг самих глаз. Агрессивно короткая стрижка, как у большинства, шла клином, пытаясь перекинуться на лоб, а сбоку была атакована залысинами. Прямой нос с лёгкой, едва заметной горбинкой тяжело дышал. Верхняя губа была настолько тонкой, что ее самоотверженно компенсировала губа нижняя. Кожа – бледная, как у всех.

Поднявшись, Алиус продемонстрировал свое крепкое телосложение и средний рост.

– Ювенс, ты понял, как нужно себя вести, когда на тебя нападает толпа агрессивных людей?

– Нужно просто не оказываться на пути у толпы. А лучше – всегда быть её частью.

– Частью толпы ты будешь до определенной поры. Толпа в любое время может тебя сожрать, если почувствует, что ты откалываешься.

Алиус опять удивился тем словам и мыслям, которыми сейчас разбрасывался.

– В толпе – сила, – небрежно бросил Ювенс, снова косясь на переулок.

– Сила стаи, – поправил его Алиус, с трудом разгибая спину. Острая боль в ребре заставила его вздохнуть. – Люди в толпе сбрасывают с себя всё – имена, страх… становятся одним большим ртом. А чтобы быть сытым, этому рту всегда нужен враг. Новая жертва.

– Ну и зачем мне это знать?

– Чтобы выжить и не растворяться в ней, – Алиус мотнул головой в сторону, куда скрылись нападавшие. – Не становиться частью этого монстра.

– Выживать, как ты сейчас, я не хочу.

– Сейчас я уже был реальной жертвой. Всякий может оказаться на моем месте. Бывает, что убежать не удается, и тебя начинают бить. Поэтому показал, как нужно действовать. Сразу падай, прикрывай голову руками. Свернись. Лицо к груди. И старайся не шевелиться, даже если очень больно. Не подавай признаков жизни. Толпа постепенно потеряет к тебе интерес. Ей нужна сопротивляющаяся жертва.

– Это все?

– Не вздумай шевелиться, пока вся толпа не скроется. Кто-то из шакалов может вернуться, чтобы тебя добить.

– Я не пойму, зачем ты решил показать это на себе? Тебя же могли покалечить или даже убить.

– Я поздно их увидел. Понял, что нам вдвоем не убежать. Решил принять весь удар на себя, чтобы спасти своего приемного сына. А тебе соврал про наглядный пример. Нужно было избежать ненужной паники и заставить тебя спрятаться.

– Я догадывался.

– Почему же сначала убежал, а потом не вышел на помощь?

– Тогда нас могли бы обоих искалечить или даже убить.

– Правильно. Хороший ученик. Всегда думай головой.

– Я иногда слушаю твои советы.

– Знаю. А теперь давай постараемся безопасно добраться до нашего дома.

Три

Утро уже угасало. На сцену обыденности постепенно выползал день. Но в серости Сектора 7 разницы между поздним утром и ранним днём практически не существовало. На улицах все еще хватало ярости, которая разлилась по дорогам, просачиваясь даже в самые спокойные закутки.

Алиус прокручивал в голове маршруты, позволяющие обойти все горячие точки. Ни один путь не был безопасен – пришлось выбрать наименее рискованный. Оставалось идти в обход. Вместо одного километра – два. Маршрут вел через практически незаселенный район, который прозвали заброшенным. Там не водилось толп протестующих, но можно было напороться на чей-то одинокий нож. В эти дни люди менялись, до такой степени, что сама эта степень была уже не в силах их признать.

Каждый выпускал из сознательного заточения бессознательное в виде миллионов своих диких и жестоких предков. Ведь потом целый месяц следовало держать себя в руках. Иначе попадешь в исправительное учреждение под названием «изолятор». А оттуда выходишь совсем другим человеком, в котором остается больше от овоща, чем от человека. В случае, если повезет выйти, конечно.

Алиус опять осознал, что раньше совершенно не задумывался о том, как устроена жизнь в Республике. Раньше он просто жил.

– С тобой все хорошо? – спросил его Ювенс.

– Да.

– Что-то не заметил. Пятый раз спрашиваю одно и то же – ты молчишь. Уставился в одну точку – стоишь и что-то бормочешь.

– Задумался. Давай попробуем пройти через заброшенный район.

Ювенс пожал плечами и кивнул. Они быстро зашагали в выбранном направлении, иногда переходя на бег, прислушиваясь и прячась в подворотнях.

Пока Алиус шел, он чувствовал, как висок пульсировал, а ухо горело. Ирония заключалась в том, что первую попытку рассечь ему лицо предпринял школьный учитель. Сосед. Тот самый, что обучал в младших классах детей десяти-двенадцати лет. Это была начальная ступень общественного образования. Потом большинству из них еще предстояло по два года средней и старшей школы. Затем распределение на фабрики. И только тогда они становились полноценными гражданами Республики.

Учитель был сущим одуванчиком. Таких редко встретишь. Безобидный, кроткий и стеснительный, как евнух на первом свидании. За это ему постоянно доставалось, в том числе и от детей.

Но сегодня граждане имели право сбросить ненужные условности, избавиться от напряжения. Сектор 7 Республики Гетто, в котором жили Алиус и Ювенс, с радостью принимал разгневанную толпу. Сектор 7 был самым настоящим гетто в Гетто. Этакая примитивная рекурсия. Алиус только сейчас это ясно осознал. Значения слова «рекурсия», как и самого слова, он не знал, пока не произнес его.

Раньше Алиус всячески избегал улицу в первые три дня Недели протестов. Если же и выходил, то всегда мог уложить нескольких из нападавших, а потом убежать. Но сегодня он пошел против своего же правила.

За минуту до встречи с протестующими Алиус вышел из здания социальной лечебницы, откуда его выписали. У порога уже ждал Ювенс, которому было строго запрещено покидать сегодня комнату. Но тощий, среднего роста и средней для Гетто внешности рыжий подросток не верил в запреты.

Встреча с Ювенсом не входила в планы Алиуса, который на тот момент боролся с последствиями местного наркоза. Нападавшие тоже в его планы не входили. Пришлось выбираться из положения нестандартным образом.

В лечебницу Алиус попал, потому что его голову опять забили непривычные мысли. Они ворвались вместе с головной болью и не собирались никуда уходить. Видимо, боль зафиксировали, поэтому и вызвали в социальную лечебницу. В последнее время голова доставляла Алиусу одни проблемы.

Вместо обычных, привычных и комфортных мыслей начали появляться те, что по-настоящему пугали. Их нельзя было закрыть уже готовыми ответами. Эти мысли вырывали из привычного мира и сеяли тревогу. Тревога требовала медицинского вмешательства.

Вероятно, проблема опять была в его «Личном Посреднике». Это сложная биотехнологическая система на основе нанороботов, введённая в кровоток. Такими системами совершенно бесплатно обеспечили всех граждан Республики Гетто. Люди были довольны. И только у Алиуса проклятый «Посредник» снова дал сбой. После нескольких попыток перепрошивки систему заменили на новую. Но новая оказался не лучше.

Сейчас Алиус спотыкаясь шел через очередную подворотню. Ему не верилось, что всего десять минут назад после местного наркоза он очнулся на серой застиранной простыне. Простыня прятала под собой от любопытных глаз старый матрас. Матрас, простыня и Алиус «возлежали» на железной кровати. Кровать окружали серые, видавшие всякое, стены. Над койкой повисли две фигуры. Их головы через открывающиеся рты выпускали из себя слова.

– Третий сбой за месяц, – сухо констатировал первый голос, безразличный, как уличная морось.

– Еще один сбой – и отправится в изолятор, – отозвался второй, более молодой и нервный. – А после изолятора, сами знаете, дорога одна.

– Тихо. Очнулся.

– Что-то рановато…

Алиус приоткрыл глаза.

– Как самочувствие? – громким голосом, растягивая каждое слово, спросила первая фигура.

– Вроде бы уже лучше, – ответил Алиус.

– Если лучше, то есть еще десять минут. Потом нужно покинуть палату. Время брони на койку уже заканчивается.

Алиусу хватило и пяти минут. Серое здание лечебницы, видавшее многих пациентов, выплюнуло его, как инородное тело. Он оказался на серой улице. Та встретила бывшего пациента мелким дождем, давящим свинцом небес и грязью под ногами. Потом показался Ювенс. А через минуту после встречи с приемным сыном последовала еще одна. С толпой.