Помещик

Она наказывала вас,

XVI

240 О безответные творенья,

Служанки барышень и бар,

…………..

…………..

О вы, которым два целковых

Дается в год на башмаки,

И вы, небритые полки

Угрюмых, медленных дворовых!

Зато на двести верст кругом

Она гремела… с ней знаком

Был губернатор… кавалеры

Ее хвалили за манеры

Столичные, за голосок

(Она подчас певала «Тройку»),

За беспощадный язычок

И за прекрасную настойку.

XVII

Притом любезная вдова

Владела языком французским,

Хоть иностранные слова

У ней звучали чем-то русским.

Во дни рождений, именин

К ней дружно гости наезжали

И заживались и вкушали

От разных мяс и разных вин.

Все гости, кроме дев и дам,

Когда ж являлась до жаркого

Бутылка теплого донского –

Приподнимались по чинам

И кланялись хозяйке, – хором

«Всего… всего» желали ей…

А дети вместе с гувернером

Шли к ручке маменьки своей.

XVIII

А по зимам она давала

Большие балы… Господа!

Хотите вы картиной бала

Заняться? Отвечаю: да,

За вас. Во времена былые,

Когда среди родных полей

Я цвел – и нравились моей

Душе красавицы степные,

Я, каюсь, – я скитался сам

По вечерам да по балам,

Завитый, в радужном жилете,

И барышень «имел в предмете».

И память верная моя

Рядком проводит предо мною

Те дни, когда, бывало, я

Сиял уездною звездою…

XIX

Ах! этому – давно, давно…

Я был тогда влюблен и молод,

Теперь же… впрочем, всё равно!

Приятен жар – полезен холод.

Итак, на бале мы. Паркет

Отлично вылощен. Рядами

Теснятся свечи за свечами,

Но мутен их дрожащий свет.

Вдоль желтых стен, довольно темных,

Недвижно – в чепчиках огромных –

Уселись маменьки. Одна

Любезной важности полна,

Другая молча дует губы…

Невыносимо душей жар;

Смычки визжат, и воют трубы –

И пляшет двадцать восемь пар.

XX

Какое пестрое собранье

Помещичьих одежд и лиц!

Но я намерен описанье

Начать – как следует – с девиц.

Вот – чисто русская красотка,

Одета плохо, тяжела

И неловка, но весела,

Добра, болтлива, как трещотка,

И пляшет, пляшет от души.

За ней – «созревшая в тиши

Деревни» – длинная, худая

Стоит Коринна молодая…

Ее печально-страстный взор

То вдруг погаснет, то заблещет…

Она вздыхает, скажет вздор

И вся «глубоко» затрепещет.

XXI

Не заговаривал никто

С Коринной… сам ее родитель

Боялся дочки… Но зато

Чудак застенчивый, учитель

Уездный, бледный человек,

Ее преследовал стихами

И предлагал ей со слезами

«Всего себя… на целый век…»

Клялся, что любит беспорочно,

Но пел и плакал он заочно,

И говорил ей сей Парис

В посланьях: «ты» – на деле «вы-с».

О жалкий, слабый род! О время

Полупорывов, долгих дум

И робких дел! О век! о племя

Без веры в собственный свой ум!

XXII

О!!!.. Но – богиня песнопений,

О муза! – публика моя

Терпеть не может рассуждений…

К рассказу возвращаюсь я.

Отдельно каждую девицу

Вам описать – не моему

Дано перу… а потому

Вообразите вереницу

Широких лиц, больших носов,

Улыбок томных, башмаков

Козлиных, лент и платьев белых,

Турбанов, перьев, плеч дебелых,

Зеленых, серых, карих глаз,

Румяных губ и… и так дале –

Заставьте барынь кушать квас –

И знайте: вы на русском бале.

XXIII

Но вот – среди толпы густой

Мелькает быстро перед вами

Ребенок робкий и немой

С большими грустными глазами.

Ребенок… Ей пятнадцать лет.

Что за собой она невольно

Влечет вас… за нее вам больно

И страшно… Бледный, томный цвет

Лица – печальный след сомнений

Тревожных, ранних размышлений,