Читать книгу: «Письмо постороннего критика в редакцию нашего журнала по поводу книг г. Панаева и «Нового поэта»», страница 5

Вы тоже неправы, милостивый государь, и с точки зрения риторики и пиитики. Разверните Кошанского, и вы увидите, что эпиграмма, куплет и даже триолет (этот последний род забыт, к сожалению, с самого Карамзина) имеют в каждой литературе право гражданства. Лучшия эпиграммы писал Пушкин. Право, как пораздумаешь, милостивый государь, так и выйдет, что наше время не выдумало нового пороха. Наши куплетисты и сатирики должны сознаться, что и они повторяют зады, да и вы, милостивый государь, повторяете зады же. Как до них писались Пушкиным и другими нашими стихотворцами куплеты и эпиграммы, так и до вас Фаддей Венедиктович Булгарин тоже вот сильно восставал на этот род литературы, где «главную роль играет лицо, а не идея и т. д.», как вы выразились в своем журнале. Вы тоже неправы и там, где говорите, что этому роду «преданы душой и телом все бездарности, потомучто он очень легок.» Во первых он вовсе не легок: надо иметь особый талант, чтоб смешить, особый склад ума, чтоб написать нечто остроумное и грациозное в этом роде, а во вторых должно сознаться, что большая часть стишков, написанных в честь разных лиц, были и грациозны и остроумны. Вы конечно по щекотливому положению своему не можете быть судьею в этом деле, а то непременно согласились бы со мною. Разумеется из вежливости и приличия, говоря с вами, я не стану делать выписок, но вспомните для примера ваше будто бы свидание с господином Перейрой в «Искр», который, сказать кстати, так грубо и неприлично обошолся с Редакциею Санкт-Петербургских Ведомостей, написав ей такое длинное, но тем не менее не совсем вежливое послание. Как угодно, а статейка Искры в высшей степени зла и остроумна, а в этом ведь и заключается все качество эпиграммы. Позвольте мне припомнить одно стихотворение, очевидно написанное не на вас, хоть там и есть слово «редактор», – но мало ли редакторов в Петербурге и Москве. Ктому же для очистки совести я нарочно посмотрел на ваш портрет в издании Мюнстера и увидал, что волосы ваши прямые и гладкие, а тут воспевается какой-то кудрявый редактор. Мне потому хочется привести здесь эти стишки, что они очень милы и грациозны, а главное не обидны и не злы. Я говорю здесь о стихотворении:

 
Блуждает старец среброкудрый
Между тиролек и цыган;
Что ищет он, редактор мудрый,
Что потерял в кафе-шантан.
Поет и пляшет труппа Лендта,
Фохт чудным светом залил сад,
И точно радужная лента,
Камелий пышных вьется ряд.
 

Следующего куплета не помню, а справиться негде; но вот последний:

 
Пред ним волнуется и свищет
Неугомонная толпа,
А он, мятежный, Ицку ищет,
Чтоб говорить про откупа.
 

Как угодно, милостивый государь, а это премиленькая вещица в своем роде. Жаль, что я позабыл пропущенный куплет: в нем был пресмешной перевод французского слова cafê-chantant.

Вы сознаётесь также, милостивый государь, что все подобные вещи заставляют говорить о себе и привлекают подписчиков. Если вы говорите это, то вам можно поверить нà-слово, потомучто из всех редакторов, вы конечно наиопытнейший. Но ведь вот что выходит из этого: если они привлекают подписчиков, стало-быть публика их любит? Да, это факт, но отнюдь не грустный, и публику нельзя винить за это, как вы это делаете далее в статье своей. Буду продолжать выписки:

«Городская сплетня, личная клевета заступила место таланта, и мы присутствуем при том безобразии литературных выходок, которое служит весьма прискорбным явлением настоящего времени. Забыто честное труженичество, нет и помину об идее и искусстве – и паясничество назвало себя сатирой.»