Читать книгу: «Венская партия», страница 3

– Абсолютно.

– Так вот я и решил напомнить австрийскому императору, кто на самом деле спас его трон от венгерской смуты сорок четыре года тому назад. И знаете, что я придумал?

– Нет, но с большим интересом послушаю.

– Прах полковника Палицына прикажу перезахоронить в России в фамильном склепе. И пусть только австрийцы попробуют отказать нам в почётном карауле и салюте. Не посмеют! Газеты всего мира об этом писать будут. Вот увидите! И поручу это нашему военному агенту. А то он со своим помощником только мадеру пить горазд да по кафешантанам шляться³⁷. Что скажете?

– Убеждён, что перезахоронение полковника Палицына поднимет патриотические чувства у всех, кому дорога наша страна.

– А вы молодец! – откинувшись на спинку кресла, улыбнулся польщённый князь. – Чувствуете важность текущего момента. Но давайте вернёмся к вашей миссии. С чего вы собирайтесь начать поиски надворного советника? Есть ли у вас план действий и какие имеются гипотезы?

– Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, но сперва я должен ознакомиться со здешней обстановкой, кругом знакомств второго секретаря, и лишь затем начнут вырисовываться определённые гипотезы, которые я никогда не озвучиваю.

– То есть как? – наморщил лоб посол. – Вы отказываетесь излагать мне ваши соображения?

– Мой долг – сообщить вам о результатах расследования. В случае появления каких-либо затруднений в ходе следствия я буду просить вас оказать мне всяческое содействие и со своей стороны готов посвящать вас в суть этих сложностей. Но я не считаю себя вправе занимать ваше драгоценное время перечислением всех моих фантазийных и, вполне вероятно, большей частью ошибочных предположений. Однако всегда готов ответить на любые ваши вопросы. Секретов от вас, ваше высокопревосходительство, у меня нет и быть не может.

Посол погрозил пальцем и сказал с лукавой усмешкой:

– Ох и хитрец! Так закрутил сентенцию, что и не придерёшься… Ну да ладно. Почти все наши дипломаты – члены Английского клуба. Там и шахматы, и бильярд, и криббидж³⁸. Вам тоже надобно туда захаживать. Мы подготовим вам рекомендации для вступления. Вы что больше предпочитаете: шахматы, бильярд, карты?

– В криббидж никогда не играл. Бильярд меня очень увлекает. А шахматы я люблю с детства.

– Это хорошо. Я тоже, знаете ли, на досуге не прочь хитроумные задачки на шестидесяти четырёх клетках порешать. Смотришь на доску, вроде бы мозг занят тем, чтобы найти решение этюда, а тут раз – и в голове рождается ответ на какой-нибудь каверзный дипломатический вопросец. Тогда всё бросаешь и хватаешься за перо. – Посол тяжело вздохнул и сказал: – Вы уж простите, что я так много болтаю о собственной персоне.

– Нет-нет, ну что вы, ваше высокопревосходительство. Наш разговор для меня очень полезен.

Рязанов – Дашков кивнул:

– Боюсь надоесть. Опыт у меня огромный. Часами могу рассказывать. Только слушать некому. – Посол окинул Ардашева добрым взглядом и проговорил мягким голосом: – А жильём мы вас обеспечим. Поселитесь в меблированных комнатах на Беатриксгассе 9, это соседняя улица. Наши германские и британские коллеги тоже там обретаются. И посольства их расположены по соседству с нами на параллельной Меттернихгассе. Дорога до службы займёт у вас не более десяти минут, да и то, если глазеть на проходящих мимо фрейлен и фрау. Насколько я понял, господин Ардашев, вы холостой?

– Да, не сподобилось пока избранницу найти.

– Тогда будьте осторожны. Здешние Магдалены далеко не кающиеся особы. Немало наших коллег погорело на связях, порочащих репутацию русского дипломата. Насчёт этого у меня разговор строгий. Замечу шуры-муры – задам такого феферу, что мало не покажется! Прошу зарубить себе это на носу!

– Обязательно учту, ваше высокопревосходительство.

– Вот и славно, – вымолвил полный статский генерал и, глядя отрешённым взглядом в окно, сказал: – Я с теплотой вспоминаю свою семью. Мать и отца… Через год мне пойдёт восьмой десяток. Я одинок. Так получилось, что всё свободное время приходилось отдавать службе. Если было бы можно вернуть время назад, я бы обязательно женился. Дети, внуки – огромное счастье. Желаю вам, господин Ардашев, его обрести.

– Благодарю вас, ваше высокопревосходительство.

– Насколько меня известили, вы сегодня же отправитесь в Триест, так?

– Совершенно верно.

– Дорога займёт двенадцать часов.

– Я знаю, потому планирую взять билет на вечерний поезд, чтобы утром уже быть там. Но прежде я бы хотел осмотреть вещи Шидловского в меблированных комнатах. Как мне это сделать?

– После того как вас туда проведут, всем станет ясно, что вы занимаетесь его поиском.

– Тогда предлагаю заселить меня к нему.

– Прекрасное решение! – воскликнул князь. – Откровенно говоря, я не думал, что вы согласитесь жительствовать в комнатах покойника. Но раз так – это упрощает дело. Жильё проплачено на полгода вперёд, и у посольства не будет дополнительных трат… Только вот с Триестом не знаю, как быть.

– Простите?

– Боюсь, без кривотолков не обойдётся, – вздохнул посол. – У многих появятся вопросы: «С чего это вдруг присланный из столицы молодой дипломат, не успев покорпеть над канцелярской конторкой, уже отбыл в курортный Триест? А мы тут над бумагами сидим и света белого не видим».

– Но ведь можно сказать, что я должен помочь тамошнему драгоману.

– Замечательно! Так и поступим… Да, и ещё один момент: в нашем генеральном консульстве сейчас многие в отпусках и потому консул просит нас иногда помогать. Три раза в неделю служащие посольства принимают посетителей с половины второго до половины третьего пополудни. По возвращении из Фиуме вам предстоит включиться в этот график работы. В противном случае коллеги заропщут, и пойдут пересуды. Аким Акимович Шидловский тоже не был исключением и вёл там приём.

– Могу ли я прямо сейчас ознакомиться с консульской книгой регистрации посетителей? Меня интересуют фамилии только тех людей, кого принимал лично Шидловский за последние три месяца.

– Хорошо, вам её принесут. А как долго вы собираетесь пробыть в Триесте и Фиуме?

– Возможно, несколько дней, но, может, и больше. Всё будет зависеть от обстоятельств.

– Ладно, – махнул рукой посол. – Есть ли у вас ещё какие-нибудь вопросы или просьбы?

– Нельзя ли, ваше высокопревосходительство, распорядиться купить мне билет в Триест, пока я буду занят знакомством с книгой посетителей консульства и осмотром комнат второго секретаря посольства? Боюсь, что эти два дела займут много времени и я не успею на последний поезд.

– Об этом не беспокойтесь.

– Очень признателен за помощь, ваше высокопревосходительство. Позвольте ещё один вопрос?

– Да-да.

– Шидловский пропал в единственный выходной день – воскресенье³⁹. А на дорогу, как вы сказали, у него ушло двенадцать часов. Стало быть, не получив вашего разрешения, он мог поехать туда лишь вечером в субботу, так? Получается, что он собирался провести весь следующий день на пляже в Фиуме, а вечером опять сесть на поезд до Вены? Ранним утром в понедельник он бы вернулся к себе на квартиру, чтобы переодеться и вновь отправиться на службу. Удовольствие, конечно, так себе. Неужели нельзя было отпроситься у вас хотя бы в пятницу, чтобы отдохнуть два полноценных дня?

– Я не понял вашего вопроса, – барабаня пальцами по столу, недовольно буркнул Рязанов – Дашков.

– Ваше высокопревосходительство, я лишь пытаюсь выяснить, в какой конкретно день второй секретарь посольства убыл из Вены в Фиуме и обращался ли он к вам с соответствующим прошением на отъезд?

– Какое это имеет значение? Главное – найти его труп, так?

– А что, если он жив? И разве я не могу ознакомиться с его прошением?

Ардашев недоуменно вскинул брови.

– Так никакого письменного прошения и не было. Он спросил у меня в четверг, можно ли ему отлучиться на несколько дней, я и разрешил.

– На несколько? Выходит, он убыл не в субботу вечером?

– Дорогой, Клим Пантелеевич, насколько я понял, у него была местная зазноба, которую он и решил свозить к морю. Я могу предположить, что они уехали ещё в четверг вечером, а в понедельник он должен был уже выйти на службу. Вот потому-то я и предупреждал вас проявлять осторожность в общении со здешними прелестницами.

– Да-да, конечно, – раздумчиво пробормотал Клим. – Стало быть, они сняли номер в отеле или меблированные комнаты в Фиуме и находились там до самого воскресенья?

– Не знаю, – пожал плечами действительный тайный советник, – но, скорее всего, так и было. Ведь в пятницу, как и в субботу, я не видел его на службе.

– Почему же тогда эту даму не опросила полиция?

– А вот это и выясните, когда поедите в Фиуме, уважаемый Клим Пантелеевич, – раздражённо вымолвил хозяин кабинета.

– Насколько я вас понял, господин Истомин не только начальник, но и близкий друг Акима Акимовича, верно?

– Можно сказать, и так.

– И что же никто не счёл нужным поинтересоваться у него, что за дама была с Шидловским в Фиуме?

– А не кажется ли вам, что вы уже приступили к допросу российского посла?

– Простите, ваше высокопревосходительство. Вы совершенно правы. Я увлёкся, пытаясь выяснить все события в жизни второго секретаря до его исчезновения.

Князь ничего не ответил, он лишь надавил на кнопку электрического звонка, и явился секретарь.

– Адам Михайлович, нашего посольского полку прибыло. Клим Пантелеевич Ардашев, губернский секретарь, поступит в распоряжение Истомина. Но сперва ему придётся на некоторое время отправиться в Триест. Надобно помочь тамошнему драгоману. Завтра он должен быть там. Окажите услугу, купите ему билет на сегодняшний вечерний поезд.

– Куда доставить билет?

– В комнаты Шидловского. Клим Пантелеевич там и поселится.

– У меня есть деньги, я получил курьерскую дачу, – выговорил Ардашев и полез за портмоне.

– Не беспокойтесь, Клим Пантелеевич, – одним ртом улыбнулся Рязанов – Дашков, – билет мы вам купим. Курьерская дача считается только до места назначения. Так что деньги оставьте себе. Дальнейшие расходы должны относиться на счёт посольства. По приезде предъявите все командировочные издержки, и я велю бухгалтеру с вами рассчитаться.

– Премного благодарен.

– Простите, ваше высокопревосходительство, – озадаченно осведомился Меняйло. – А куда прикажете деть вещи Акима Акимовича?

Посол повернулся к Ардашеву и спросил:

– Клим Пантелеевич, вам не составит большого труда определить их в какой-нибудь угол? Пусть пока там полежат, не возражаете?

– Я найду им место.

– Вот отлично.

– А может, нам следует отправить их его родственникам? – предложил секретарь.

– Мы это сможем сделать только по обнаружении трупа надворного советника либо если он будет признан без вести пропавшим, – пояснил полный статский генерал и добавил: – А сейчас принесите из консульства книгу приёма посетителей. Клим Пантелеевич должен ознакомиться с порядком её заполнения. Найдите для него стол, стул и чернильницу с пером. А после возвращения господина Ардашева из Триеста не забудьте поставить нашего молодого дипломата в график дежурств генерального консульства. Ясно, Адам Михайлович?

– Будет исполнено, – отрапортовал Меняйло.

– Что ж, господа, не смею вас задерживать. Нам всем пора за работу.

– Честь имею, – поднявшись, попрощался Ардашев.

Сиятельный князь лишь кивнул седой головой и вновь обратился к разложенным на столе карточкам рода Рязановых – Дашковых, ведущих своё начало от одной из дальних ветвей Рюриковичей.

Глава 5
Чужие комнаты

Секретарь принёс толстенный фолиант, из которого Ардашев выписал фамилии посетителей консульства, принятых надворным советником за месяц до своего исчезновения. Таковых набралось одиннадцать человек. Затем на посольской пролётке молчаливый чиновник повёз Ардашева в меблированные комнаты пропавшего Акима Акимовича. Меняйло сидел молча и напоминал обиженного бассет-хаунда. Судя по всему, он никак не мог смириться с тем, что ему велели быть на побегушках у дипломата, который не только лет на пятнадцать моложе, но и значительно ниже чином.

Когда экипаж остановился перед четырёхэтажным домом с кариатидами у входа, он буркнул:

– Приехали.

Войдя в парадное, секретарь по-немецки пояснил привратнику, что теперь в квартире господина Шидловского будет жительствовать другой русский дипломат – господин Ардашев. Горничная вновь может приходить и убирать.

– Прошу сегодня же поменять постельное бельё и взять мои вещи в стирку, – вмешался в разговор Клим.

– Не волнуйтесь, сударь. Всё сделаем, – заверил уже немолодой полный консьерж с бритым лицом, частично покрытым бакенбардами-селёдками.

На втором этаже у квартиры № 5 Меняйло сорвал наклеенную на дверной косяк полоску бумаги, скреплённую на стыке сургучной печатью, и, отворив дверь, сказал:

– Тут три комнаты, окна выходят на улицу, но всегда тихо и спокойно. Есть ватерклозет и ванна.

– Нельзя ли поменять замок на входной двери?

– Я велю привратнику сделать это к вашему возвращению.

– Нет, это надобно исполнить сегодня же.

– Вы мне приказываете?

– Ни в коей мере. Я прошу вас об этом.

– Хорошо, но вы располагайтесь, а я поехал за билетами. Через час вернусь.

– Благодарю вас, Адам Михайлович. Вы очень любезны. Простите за причинённое вам беспокойство.

– Чего уж там, – с подобревшим взглядом, вымолвил секретарь и спросил: – А вы, случаем, не родственником приходитесь Родиону Константиновичу?

– Нет, а с чего вы взяли?

– Меня впервые посылают за билетом для вновь прибывшего служащего.

– Я и не думал лично вас обременять, это была идея посла.

– Так, может, тогда вы сами и смотаетесь? Экипаж у входа. А я бы пока вещички Шидловского собрал, а? А если князь спросит, скажете ему, что за билетом я ездил, хорошо? – с масляной улыбкой пролепетал секретарь и шагнул в переднюю, будто Ардашев уже согласился.

Маска вежливости мгновенно слетела с лица Клима, и он, глядя в глаза собеседнику, проронил:

– Не думаю, что мне надлежит начинать исполнение служебных обязанностей с вранья. Да и вас ложь не украсит.

– Как будет угодно, сударь, – сквозь зубы процедил Меняйло и, пятясь назад, удалился.

Клим начал осмотр квартиры с передней. Он включил свет, и вспыхнула лампочка Эдисона. Обследовав карманы сюртука, плаща и пальто, новый жилец повертел в руках головные уборы и протряс всю обувь. Трости – одна с набалдашником, а другая с ручкой в виде гусиной головы – никак не разбирались и пустых полостей внутри не имели. Ардашев примерил на себя чужой сюртук. Оказалось, что он с Аким Акимовичем был одного роста и схожей комплекции. Обувь тоже была того же размера, что и у него. Правда, Шидловский слегка косолапил на левую ногу, отчего левый каблук стёрся сильнее, чем правый.

Дипломат прошёл в гостиную. Скрипел под ногами натёртый до блеска паркет. Предыдущий жилец отличался сугубой аккуратностью, несвойственной холостяку. Здесь нельзя было отыскать ни одной брошенной вещи. Правда, и мебели было немного: диван, деревянное кресло и письменный стол с дешёвой чернильницей и пером на держателе, каменный стакан с остро заточенными карандашами и футляр для очков. Пепельница из малахита и спичечница свидетельствовали, что постоялец был большим любителем портить свои лёгкие. Два ящика стола и дверца оказались запертыми. Ключей Ардашев не нашёл. «Всё правильно, – подумал он, – если бы они были вставлены в замки, то какой был бы тогда от них прок?»

На подоконнике аккуратной стопкой лежали книги: Ксавье Де Монтепен «Кровавая рука», Гебелер А. «Собрание скахографических и других шахматных задач, в том числе полный шахматный букварь, маты политические, юмористические и фантастические», Марсель Корро «На том берегу Стикса», И. Шумов «Правила шахматной игры между двумя, тремя и четырьмя игроками» и «Шахматная игра. Теоретическое и практическое руководство» Нейман Г., R. Lange «Deutsche Kurzschrift»⁴⁰.

Буфет с посудой, массивный обеденный стол на восемь человек и четыре стула встретили Ардашева в столовой. На прибитой к стене этажерке взгромоздились похожие на коробку полочные часы с маятником английской фирмы «Ансония» и недельным ходом. Острые, как казачьи пики, стрелки замерли на одиннадцати. Климу вспомнилась вычитанная где-то остроумная фраза, что сломанные часы не стоит выбрасывать, ведь дважды в сутки они тоже верны. Ключ для завода покоился тут же. Ардашев сверил время по карманному хронометру и, открыв стекло, установил его. Затем вставил ключ в отверстие задней стенки и, накрутив пружину «англичанина» до отказа, качнул маятник. Механизм заработал.

Не теряя времени, дипломат исследовал содержимое буфета. Он оглядел все стенки, полки и ящики; простучал даже ножки, но ключей от письменного стола не нашёл.

Спальня смотрелась прилично: застеленная железная кровать венского фасона с медными никелированными стойками на колёсах, украшенными четырьмя полированными шарами. На одном из них играл солнечный луч, рисуя на стене причудливые блики. Из-под простыни выглядывал матрац из пенькового тика, набитый конским волосом, который кое-где уже вылез из углов. Тут же высился широкий платяной шкап с зеркалом. В нём на распялках висели два костюма, три вицмундира (повседневный, парадный и походный), фрак и три жилетки. Клим проверил карманы всех облачений, но они были пусты. На нижней полке Ардашев насчитал четыре комплекта белья, выше – три накрахмаленные и наглаженные сорочки, а дальше – галстуки разных видов, воротники, манишки и манжеты. В нижнем выдвижном ящике хранились носки и подтяжки к ним.

Ардашев проследовал в ванную комнату. Свет в неё проникал через небольшое окошко под самым потолком. Она ничем не отличалась от подобного помещения в таком гостиничном номере самого «аристократичного», как писал путеводитель Бедекера, отеля «Бристоль». Начинка была обычная: чугунная ванна на металлических львиных лапах, керамическая раковина с мыльницей и бронзовые краны для холодной и горячей воды. На деревянной полочке можно было увидеть вполне банальные предметы: помазок для бритья, опасную бритву «Генкельс», одеколон «Икзора Бриони», керамическую чашу для взбивания пены, зубной порошок «Северное сияние» и зубную щётку. В углу – ватерклозет и мусорное ведро с крышкой. Рядом – плетёная корзина для грязного белья. Опрокинув её, Клим рассмотрел пять пар грязных носков, одно несвежее исподнее, три ношеные сорочки и два мятых носовых платка.

Соседняя с ванной комнатой дверь вела в кладовую – узкую и длинную, как гроб. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи из струганых досок, заставленные всякой всячиной: сапожный крем в жестяной банке, моток бельевой верёвки, щётка и бархотка для обуви, бутылка подсолнечного масла и десятилинейная керосиновая лампа⁴¹ на изящной ножке с едва заметным отпечатком чьих-то пальцев на стеклянной колбе. Клим поднял лампу, и под ней лежали ключи. Он хотел её уже опустить, но что-то в ней ему не понравилось. Дипломат взял керосинку в руки, покрутил и, лишь когда увидел, что фитиль совсем новый, всё понял: в ней никогда не было керосина. Но зачем тогда снимали колбу? Загадка оставалась неразгаданной лишь до тех пор, пока Ардашев не снял стекло и не добрался до резервуара. На железном дне лежал шпионский фотоаппарат «Ланкастер», закамуфлированный под карманные часы, легко помещающиеся в кармашке жилета. Клим познакомился с принципом работы этой самонаводящейся миниатюрной камеры на недавних курсах в окрестностях Выборга. При её открывании подвижным рычагом, выступающим через прорезь в заднем корпусе часов, автоматически выдвигались шесть подпружиненных секций для фокусировки, образующих сильфон⁴² камеры, имеющей внутреннюю менисковую линзу и простой шторный затвор⁴³. Крышка на задней части корпуса открывала съёмный экран из матового стекла размером 2,5 сантиметра на 3,2 сантиметра. На передней панели корпуса читалась круглая, как на монете, гравировка: «J. Lancaster & Son Patent Birmingham». На тех же разведочных занятиях Ардашев научился работать и с более поздней модификацией, имеющей падающий тёмный затвор и несколько больший размер, позволяющий делать снимки размером 5 на 3,8 сантиметра. Однако существенным недостатком этой модели было отсутствие задней крышки. Вместо неё установили бóльшую рамку экрана. Такие «часики» не стоило вынимать из жилетного кармашка при посторонних. Фотоаппарат был не заряжен. Тут же лежала пачка запасных пластин, упакованных в светонепроницаемую чёрную бумагу. «Неплохо! – обрадовался Клим. – Мне подобная штука пригодится. Но вот откуда она взялась у Шидловского – непонятно».

Клим убрал «Ланкастер» в другой карман жилетки и вернулся в гостиную. Он открыл все три замка и выдвинул ящики. К своему удивлению, он не нашёл в них ничего такого, что заслуживало бы внимания. В первом, самом большом, обнаружил нераспечатанную пачку почтовой бумаги, коробку перьев и несколько карандашей; во втором – перочинный нож, а в трёх боковых – пузырёк чернил, бювар с копирками и промокательной бумагой, спички. В самом нижнем ящике лежала отвёртка и небольшой молоток. «Что за чертовщина? – усевшись в деревянное кресло, размышлял дипломат. – Для чего нужно было прятать ключи от стола, если его содержимое не представляет никакого интереса? А отвёртка и молоток? То ли с их помощью можно найти тайник, то ли они находятся здесь для хозяйственных нужд, а может, просто для отвода глаз?.. Кстати, о глазах. – Клим открыл футляр и надел очки. – Ничего себе линзы! Получается, надворный советник был настолько близорук, что без очков и шага ступить не мог. Значит, в Фиуме он взял другие».

Ардашев закрыл ящики на ключ и опустил их в каменный стакан с карандашами.

Раздался звук металлического звонка, и Клим прошёл в переднюю. Открыв дверь, он увидел Меняйло.

– Соблаговолите получить, сударь, – протянув билеты, выговорил секретарь. – Поезд отбывает через три часа с Южного вокзала.

– Благодарю вас, Адам Михайлович.

– Честь имею кланяться, – буркнул тот и ушёл.

Первым делом Ардашев перенёс все вещи второго секретаря в кладовку. Места на полках не хватило, и он, протянув верёвку, соорудил импровизированную гардеробную. Развесив на распялках собственные сорочки, костюмы и мундиры в шкафу и передней, Клим принял ванну и переоделся. Грязное бельё Шидловского он выбросил в мусорное ведро, а бритвенные принадлежности отнёс в кладовую.

Закурив сигарету, дипломат посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось ещё два часа.

Вновь металлической трещоткой затараторил звонок входной двери. На этот раз явилась горничная. Улыбчивая австрийка лет тридцати перестелила постель, вынесла мусор и, взяв для стирки вещи нового жильца, ушла.

Клим облачился в синий костюм, белую сорочку, галстук, жилетку и цилиндр. Осмотрев себя в зеркале, он понял, что ему не хватает трости. «Ничего, в Триесте придётся купить и трость, и купальный костюм, и, вероятно, канотье. Ходить на пляж в цилиндре не возбраняется, но выглядеть буду слишком чопорно и, вероятно, привлекать к себе внимание. Не помешает приобрести несколько новых сорочек и небольшой чемодан; мой слишком громоздкий», – мысленно рассудил он и собирался уже выйти, как понял, что без книги ему будет сложно коротать двенадцать часов в поезде, хотя вечернее отправление скорее предполагало сон, чем чтение. «А что, если обратный рейс будет рано утром»? – рассудил он и вернулся в гостиную, где взял с подоконника роман Марселя Корро «На том берегу Стикса» и положил в саквояж, где уже находился путеводитель Бедекера и миниатюрный фотоаппарат.

Прежде чем покинуть квартиру, он проверил, хорошо ли закрыты окна, и только после этого приступил к выполнению процедуры, связанной с проверкой на постороннее вторжение. Для этого пришлось отрезать несколько волосков от помазка бывшего постояльца и, закрыв каждую двустворчатую дверь, вставить над петлями по одной щетинке, чередуя верх и низ. То же он проделал с дверью в ванную и кладовую. Выйдя на лестничную клетку и закрыв квартиру, Ардашев вложил половинку спички в едва заметную щель между притолокой и входной дверью на расстоянии одной пяди от косяка. Теперь будет нетрудно определить любое проникновение незваного гостя в меблированные комнаты.

Извозчика на этот раз Клим выбрал подешевле, потому что дорога на Южный вокзал была длиннее, а значит, и дороже. Не прошло и двух четвертей часа, как одноконный экипаж доставил седока на привокзальную площадь. Миновав здание вокзала, Клим вышел на перрон. Под парами стоял поезд с надписью «Вена – Грац – Триест». Секретарь Меняйло всё-таки отомстил Ардашеву за строптивость и купил билет не в пульмановский вагон и не в первый класс, а во второй. Этот самый второй австрийский класс был хуже российского третьего и напоминал четвёртый. Лавки в нём скрипели, и мусор, оставленный прежними пассажирами, убирать не собирались. Австрийская вагонная прислуга славилась ленью и небрежностью на всю Европу. И хоть приятно было осознавать, что комфорт российских вагонов превосходил австрийский, но гордость за отечественные железные дороги не могла затмить неудобства предстоящего двенадцатичасового путешествия.

Кондуктор объявил отправление, и состав мягко тронулся. Газовые вокзальные фонари зажглись ещё засветло и потому светили тускло, напоминая глаза заплаканных вдов.

Лента перрона уползала назад, точно потревоженная гигантская змея, уступив место встречным поездам, станционным постройкам и ночным призракам.