Читать книгу: «В тени пирамид», страница 3

II

Папасов сидел в уже знакомой ему следственной камере, и керосиновая лампа всё также тускло освещала небольшое помещение, занимаемое судебным следователем по важнейшим делам. Вставив в глаз монокль, купец тщательно разглядывал лежащий на столе эскиз. Потом он перевернул его и принялся изучать надписи на обороте. Затем он вновь заинтересовался изображением святого Себастьяна.

– Николай Христофорович, вы узнали рисунок? – нетерпеливо спросил Славин.

– Не знаю, – пожал плечами купец.

– То есть как? – недовольно наморщил лоб следователь.

– Вроде бы и бумага та, и текст на обороте зеркальный, тушь, перо… но в целом он какой-то другой.

– Что значит другой?

– Нет той воздушности образа, передающего муки святого.

– Помилуйте, но это не объяснение. Я, знаете ли, следователь и обязан руководствоваться не расплывчатыми понятиями типа «воздушности образа», а фактами и уликами. И потому был бы вам исключительно признателен, если бы вы потрудились изъясняться более точно.

– Я вас понимаю, – согласился Папасов. – Но и вы меня поймите: я не сыщик, а, если угодно, ценитель прекрасного. В отличие от вас, я придерживаюсь собственных ощущений. Иногда я покупаю холсты в антикварных лавочках. И мне вовсе нет дела до того, какого уровня известности достигли эти художники. Главное – какую струну моей души они задели. Признаюсь, в моей зале, наряду с работами знаменитых мастеров, висят и три мои картины. Только они безымянные. И для меня нет выше радости, чем, стоя за спинами посетителей галереи, слышать о них восторженные отзывы.

– Всё это прекрасно, но все эти рассуждения не подходят для протокола опознания эскиза, обнаруженного в съёмной квартире скрипача Несчастливцева.

– Я не знаю, как быть, – развёл руками фабрикант. Он вынул из туба сигару, спички и закурил.

Следователь задумался на миг и, глядя куда-то в сторону, сказал:

– Давайте рассуждать логически. В протоколе первого вашего допроса указано, на основании каких деталей вы пришли к выводу о том, что эскиз с изображением святого Себастьяна подделка, так?

– Именно.

– Прекрасно. Тогда я прошу вас осмотреть рисунок, обнаруженный в квартире покойного скрипача, и сказать мне под протокол, соответствуют ли упомянутые выше признаки на втором рисунке тем, что должны быть на подлиннике?

Папасов молчал. Он курил и молчал, разглядывая на стене блики от пламени керосиновой лампы, превратившиеся в очертание неведомого чудовища.

– Николай Христофорович, вы слышали вопрос? – с нервной дрожью в голосе проговорил следователь.

– Да, я определённо утверждаю, что бумага и все изображения святого Себастьяна, как и надписи на обороте, не имеют признаков подделки.

– Замечательно. Так и запишем.

Надворный советник старательно заполнил протокол, передал его купцу и протянул перо. Негоциант взял его, но не стал сразу подписывать, а принялся читать. Затем вдруг выговорил неуверенно:

– Позвольте, Николай Васильевич, но здесь написано то, что я не говорил…

– А что именно вас не устраивает? – недоверчиво поинтересовался чиновник.

– Мой ответ на ваш вопрос. Я не произносил, что «я совершенно уверен в том, что представленный мне рисунок является подлинным и принадлежит творению Леонардо да Винчи».

– Разве это не так? Разве наоборот?

– Нет, но…

– Послушайте, сударь, – повысив голос, проговорил следователь и снял очки, – вы просили отыскать эту работу да Винчи, и мы вам её возвращаем. Мною проделана титаническая работа. Произведение великого флорентийца снова будет украшать вашу картинную галерею. В моём кабинете, как видите, царит сумрак. Горящий фитиль не заменит солнечный свет. Завтра днём вы вставите рисунок в рамку и вновь обретёте душевное спокойствие, поскольку этот эскиз подлинный. Вследствие чего я и прекращу производство по данному делу.

– Да, возможно, вы правы, – вздохнул Папасов и подписал протокол. Он вынул портмоне и, оставив на столе следователя две сотенные бумажки, хрустящие, как снег на морозе, проронил: – Благодарю вас.

– Николай Христофорович, дорогой, – расплылся в слащавой улыбке следователь, – это совсем необязательно!

– Ничего-ничего, – вставая, проронил фабрикант. – Купите детям сласти. Ваш сын, если я не ошибаюсь, тоже во второй гимназии учится, как и мой?

– Да-да, только он уже в седьмом, а ваш в третьем, – поднявшись, уточнил Славин.

– Вот и хорошо. Сладкое все любят.

– Я вам рисуночек упакую, как положено, – убирая деньги в выдвижной ящик стола, засуетился чиновник.

– Буду вам очень признателен.

Славин проводил обладателя шедевра до самых входных дверей и долго тряс ему на прощание руку.

Глава 6
Визитёр

Осень наступает в Ставрополе незаметно. Если не смотреть на календарь, то погода первой недели сентября вполне может сойти за ту, что бывает в конце августа. Но ночами уже чувствуется холод, и волки в окрестных лесах всё чаще разбойничают на окраинах. Даже монашки Иоанно-Мариинского монастыря в такие дни боятся ходить через лес, и настоятельница сетует полицмейстеру на засилье хищников.

К концу месяца уже не найти в городе дома, в котором не были бы вставлены вторые рамы, вынимаемые обычно летом. Ветры свирепствуют так сильно, что горожане, вспомнив о грядущей зиме, уже начинают засыпать между рамами опилки, накрывать их корпией или полотенцами. А чтобы стёкла не запотевали, тут же раскладывают берёзовые угли и ставят рюмочки с кислотой. Потом применяют замазку и бумажную ленту, смоченную клейстером. Тут главное – не перестараться. Ведь при сильных морозах стекло может и треснуть. Тепло горожане берегут, оттого и форточки делают крохотные. В домах простых обывателей нет ни штор, ни занавесок, вместо них – горшки с геранями и бальзаминами на подоконниках. Едва наступают сумерки, жители тотчас затворяют ставни, закрутив надёжно ключом болт. Другое дело – присутственные места или купеческие особняки. Там, за стенами, течёт другая, неведомая большинству ставропольцев жизнь.

Глафира уже заканчивала утеплять последнее окно, когда перед ней остановилась коляска.

– К нам гость, Пантелей Архипович, – сообщила горничная хозяину дома, уже продувшему сыну две партии в шахматы. Судя по плачевному расположению чёрных, он был близок к проигрышу и третьей.

– Кого там черти носят? – недовольно поморщился родитель, не поднимая головы.

– Их степенство господин Папасов самолично пожаловал.

Родитель подскочил, одёрнул куртку и шагнул в переднюю, как раз в тот момент, когда застучал механический звонок и залаял Гром.

– Глафира, проведи гостя к нам.

Когда прислуга вышла, Пантелей Архипович сказал:

– Партия прервана, но я согласен на ничью.

– Помилуйте, батюшка, но вам же грозит мат через три хода, – указывая на доску, возмутился Клим.

– А помнишь, чему я учил тебя в детстве, когда ты до одурения спорил с друзьями?

– Le plus sage – cede?²⁴

– Вот-вот.

Сын пожал плечами и проронил с кислой миной:

– Ладно, пусть будет ничья.

– То-то же! – погрозил пальцем отец.

Неожиданно дверь отворилась. В её проёме, как в картинной раме, возник господин Папасов. На нём были сюртук тёмного цвета и котелок. В одной руке он держал трость, а в другой – портфель.

– Добрый день, господа, – проронил купец.

– Рад… очень рад вас видеть, – улыбнулся Пантелей Архипович, – прошу в кабинет! Там никто нам мешать не будет.

– Да я, вообще-то не к вам… – замялся визитёр, – а к вашему сыну, если позволите.

Старший Ардашев удивлённо подрожал бровью и спросил с плохо скрываемой обидой:

– Так вам нужен Клим?

– Собственно, да…

– Что ж, тогда не буду мешать.

– Пантелей Архипович, я не возражаю против вашего присутствия. Скорее наоборот, ваш совет мне тоже лишним не будет.

– Что же это вы у порога стоите? – придя в нормальное расположение духа, воскликнул отставной полковник и, повернувшись к горничной, изрёк: – Глафира, прими у Николая Христофоровича одежду и принеси нам чего-нибудь выпить. – Он вновь обратился к Папасову: – Коньяк или наливка собственного приготовления?

– Пожалуй, от кофе не откажусь, но только если вы тоже будете, – скромно выговорил фабрикант.

– Кофе без коньяка – всё равно что свадьба без невесты. Будет и арабика, будет «Дюдоньон», – улыбнулся старший Ардашев и глянул на служанку.

Та понимающе кивнула и удалилась.

– Проходите, Николай Христофорович. В кресле у окна вам будет удобно.

– Благодарю, – проронил купец и, остановившись у журнального столика, изрёк: – Вижу, что помешал вашему сражению. А впрочем, партия всё равно бы закончилась через три хода. Чёрному королю уже не спастись. Я обычно в такой ситуации поднимаю руки вверх… Кстати, кто победитель?

– Мы согласились на ничью, – прокашлялся отец и быстро собрал шахматы. Он достал из буфета непочатую бутылку коньяка «Дюдоньон» и поставил три рюмки. Тут же оказалась и хрустальная пепельница.

– Странно, – удивился гость, – у белых было бесспорное преимущество.

– Что поделать, что поделать! – проронил отец и разлил напиток.

Визитёр вынул из портфеля два запечатанных конверта и, положив на столик, сказал:

– Клим Пантелеевич, несколько дней назад я вернулся из Казани. Елена Константиновна и Ксения чрезвычайно благодарны вам за отыскание убийцы Ивана Христофоровича и банкира Александрова. Они просили передать вам тысячу рублей. Во втором конверте – моя благодарность. В нём тоже тысяча рублей. Всё-таки вы рисковали жизнью.

– Помилуйте, Николай Христофорович, это лишнее.

– Но это ваш законный гонорар. К тому же деньги помогают чувствовать себя независимо. И чем их больше, тем меньше надобно прислушиваться к мнению посторонних. Так что не откажите в любезности принять от семьи Папасовых скромный знак уважения.

– Благодарю вас, – вымолвил Ардашев, убрав конверты в ящик буфета.

– Но, Клим Пантелеевич, это не единственная причина моего визита. Есть у меня к вам одно щепетильное дельце.

– Слушаю вас.

– Только наш разговор не должен выйти за стены этого дома до тех пор, пока моя проблема не прояснится.

– Не извольте сомневаться, – ответил выпускник университета, располагаясь напротив.

– Ардашевы всегда умели хранить тайны, – изрёк Пантелей Архипович и закурил чубук.

– С вашего позволения я тоже побалуюсь сигарой, – распечатывая манилу, выговорил купец.

– Конечно-конечно! Я люблю, когда в доме пахнет хорошим табаком. Сам вот пристрастился к турецкому.

Вошла Глафира с подносом. На столе появились три чашки ароматного кофе, сахарница и вазочка с конфектами фабрики Абрикосова.

– Предлагаю сначала отведать нашего скромного угощения и уж потом обсуждать все вопросы. Желаю всем здравствовать, – изрёк отставной полковник и опустошил рюмку.

– Прекрасная идея, – согласился гость и, едва пригубив спиртное, закурил кубинскую сигару.

Клим, попробовал коньяк, сделал несколько глотков кофе и тоже вынул из кожаного портсигара «Скобелевские».

Пантелей Архипович пыхнул чубуком и заметил:

– И всё-таки «Дюдоньон» – честный коньяк. В нём нет ни карамели, ни сахара.

– Верно подметили. Я очень его люблю, но «Харди», согласитесь, тоже не плох. Мне нравится его оттенки – от кофейного до цитрусового, – выпустив облачко сизого дыма, провещал купец. – Но это не главное. Меня беспокоит другой вопрос. – Гость достал из портфеля кожаную папку и раскрыл её. В ней лежал лист бумаги с изображением святого Себастьяна, пронзённого стрелами.

– О! Это тот самый рисунок, который недавно был похищен? – не удержался от вопроса бывший военный. – Читали, как же! Слава богу, нашёлся. Кто бы мог подумать! Первая скрипка в оркестре и помощник регента хора Казанского собора – вор.

– Вот об этом я и хотел бы поговорить.

– Не понимаю, что вас беспокоит. Работа великого мастера вернулась на прежнее место. Неприятности закончились, – улыбнулся молодой дипломат.

– Я сомневаюсь в её подлинности. Мне снова кажется, что это фальшивка.

– Позвольте тогда узнать, на чём основаны ваши подозрения?

Гость молча допил коньяк и, откинувшись на спинку кресла, изрёк:

– Я не могу этого объяснить. Вроде бы всё как надо, но мне кажется, что в эскизе чего-то не хватает… У меня есть большой альбом с репродукцией этой работы в натуральную величину. Там она с двух сторон. Редкое издание. Такие сборники живописи иногда продаются в книжных магазинах. Вооружившись лупой, я изучил каждый штрих пера великого мастера и не сумел найти ни одного отличия от этой работы. Но у меня вдруг возникло ощущение, что цвет старой бумаги не совсем тот. Но когда я вставил эскиз под стекло и повесил на стену, то вроде бы всё выглядело как и раньше. Только вот мой внутренний голос, моё второе «я», продолжает убеждать меня, что это подделка.

– Николай Христофорович, а что, если эти сомнения – следствие ваших переживаний, вызванных кражей работы да Винчи? – предположил знаток восточных языков.

– Я этого не исключаю, потому и попросил вас сохранить наш разговор в тайне. Не хочется выглядеть тихо помешанным в глазах окружающих… Возможно, мне придётся отвезти набросок к искусствоведам Эрмитажа и подтвердить ранее данное ими заключение. Но я боюсь, что в данном случае и они могут ошибиться… Я ведь много вояжирую по свету, покупаю весьма дорогие предметы искусства и давно сам стал экспертом.

– Скажите, а возможно ли сделать химическую экспертизу состава бумаги вашего рисунка? – спросил Клим.

– Я уже думал об этом. Только сложность заключается в двух моментах: во-первых, надобно отыскать лист того же периода, что и работа да Винчи, а во-вторых, нам придётся отрезать кусочек «тела» от моего эскиза. Этого потом не утаишь. Сведения о «ранении» «Святого Себастьяна» появятся во всех каталогах по искусству, и цена творения упадёт. А мне, как вы понимаете, этого не хочется.

– Простите, но если эксперты Эрмитажа подтвердят подлинность работы, то вы сможете продать её по самой высокой цене, разве нет? – вмешался в разговор Пантелей Архипович.

– Вы правы. Только я покупаю произведения известных художников и скульпторов не для торгов на аукционе, а для собственного удовлетворения. Мне льстит благодарность горожан за то, что моё собрание доступно каждому ставропольцу независимо от сословия. Я создаю собственный маленький Эрмитаж в нашем губернском городе. А сомнение в подлинности рисунка великого флорентийца гложет душу, подтачивает её, точно ржа, и выводит меня из нормального расположения духа. Я даже сон потерял… И я не обрету спокойствия, пока не уверую в истинность работы да Винчи.

– Ваши опасения понятны, но в чём может заключаться моя помощь? – осведомился молодой Ардашев.

– Вы отыскали убийцу моего брата и его прежнего тестя. Такое не каждому под силу. – Папасов помолчал, посмотрел собеседнику в глаза и продолжил: – Я вдвое старше вас и редко ошибаюсь в людях. Природа подарила вам способность анализировать события и приходить к выводам, помогающим открыть любой тайный замысел. Вы наделены редким даром, возвышающим вас над толпой. Из вас мог бы получиться успешный политик, но вам, как я понимаю, интереснее ловить негодяев, приносящих в общество зло. Вот поэтому я и обращаюсь к вам с просьбой провести небольшое расследование всех обстоятельств кражи моей художественной реликвии. Меня интересует всё. Что заставило музыканта, дававшего уроки игры на скрипке моему сыну, пойти на преступление? Как давно созрел у него этот умысел? Что подвигло его совершить самоубийство? Один лишь страх разоблачения привёл его к смерти? И главный вопрос: кто написал подделку? Я сомневаюсь, что покойный господин Несчастливцев так же хорошо владел пером и тушью, как и скрипичным смычком. Получается, у него был соумышленник? И наверняка это живописец. А что, если злодеев было несколько и один из них до сих пор находится в моём окружении? Когда я начинаю думать о том, что каждый день могу смотреть в глаза преступнику, меня пронимает дрожь. – Фабрикант открыл портмоне и выложил на стол пять сторублёвых купюр. – Это аванс, и он ваш, независимо от того, отыщите вы злодея или нет. Если вдруг вам удастся найти пособника Несчастливцева – я заплачу вам ещё столько же. А в случае появления новых доказательств подлинности наброска да Винчи, или, что я не исключаю, его подделки – с меня ещё тысяча. Договорились? Такие условия вас устраивают?

– Нет.

– Тогда назовите свою цену.

– Через пять дней я уеду в Одессу, а оттуда в Каир.

– Хотите на пирамиды посмотреть?

– Я принят на службу в генеральное консульство России.

– О! Поздравляю! Хорошая новость. Простите, а какую должность вы займёте?

– Переводчика.

– Наверное, многими языками владеете?

– Арабский, турецкий, персидский, английский, французский, немецкий… и ещё учу некоторые.

– У сына давняя мечта – посмотреть мир. И я рад, что он её добился, – гордо проговорил бывший военный.

– Это является ещё одним подтверждением моих слов о вашей неординарности, Клим Пантелеевич. Вы умеете идти к цели. А значит, обладаете сильным характером. Отличное сочетание с незаурядным умом.

– Благодарю вас, но платить мне пока не за что.

– В прошлом году я был в Египте и даже путешествовал по Нилу, – вновь перебил Ардашева купец, будто не слыша его. – Привёз несколько настоящих реликвий Среднего и Позднего царств²⁵. Пришлось прибегнуть к помощи кошелька, но чего не сделаешь ради любимой Родины. Я выставил эти милые моему сердцу вещицы на обозрение публики в том же зале, где и висят живописные полотна мастеров. Не откажите в любезности посетить сие скромное собрание?

– Да, сынок, там есть чему подивиться! – вынув изо рта чубук, восторженно выговорил Пантелей Архипович.

– С большим удовольствием, но…

– Так поедемте прямо сейчас. Что нам мешает?

– Перед расставанием, господа, предлагаю отведать божественного нектара, – вымолвил хозяин дома. – Согласитесь, никто, кроме французов, не умеет делать столь ароматный коньяк.

– И даже греки? – игриво насупился негоциант.

– К сожалению, и наши православные братья в этом ремесле уступают коньякцам. Но зато они подарили миру античную культуру и Олимпийские игры.

– Демократию тоже они придумали. В Древней Греции каждый гражданин имел право вносить на обсуждения любые предложения и потом голосовать за них. Россия пока, к сожалению, весьма далека от этого.

– Ваша правда, Клим Пантелеевич, – вздохнул предприниматель, – слава Господу, мы хоть от крепостного права избавились. Правда, русские крестьяне даже равных избирательных прав не имеют, а вот умирать за самодержца – всегда пожалуйста!

Старший Ардашев шутливо погрозил гостю пальцем и сказал:

– Ох и крамольные вы речи ведёте, господин гласный Ставропольской думы. Вы забыли уточнить, что в те далёкие времена всё население греческих городов не насчитывало и десяти тысяч человек. А у нас, поди, уже к ста двадцати миллионам подбирается.

– Так ведь и живём мы в другой время, просвещённое: локомотивы, электричество, телеграф, телефон, самоходные коляски Карла Бенца, – усмехнулся потомок древних эллинов, убирая папку с рисунком в портфель.

– Всё-таки вы зря оставили деньги, – тяжело вздохнув, изрёк Ардашев.

– У меня такое правило: то, что оказалось на чужом столе, обратно в портмоне уже не возвращается. И уговор наш пусть останется в силе. Ксения и Елена поведали мне, что мой брат прикипел к вам всей душой и даже приглашал вас служить у него. Мне было очень приятно это слышать. Значит, он разглядел в вас порядочного человека. И я думаю, он не ошибся.

– Мне это лестно слышать, но не стоит мне платить…

– Клим Пантелеевич, вы ещё молодой человек. У вас вся жизнь впереди. А у меня и вашего отца уже закат на горизонте. И мы ценим каждую прожитую минуту. Поэтому время – стоит дорого. Вы же понимаете, что фактически я везу вас на осмотр места происшествия, откуда украли набросок великого мастера. И вы volens-nolens²⁶ приступаете к расследованию, то есть тратите личное время, которое могли бы провести с пользой для себя. А это стоит денег.

– Как скажете, Николай Христофорович, – сдался Клим.

– Вот и ладно, вот и договорились.

– Так мы выпьем за Грецию или нет? – удивлённо поднял бровь Пантелей Архипович.

– За Грецию – обязательно! – согласился негоциант.

Когда рюмки опустели, Папасов обратился к младшему Ардашеву:

– Клим Пантелеевич, я подожду вас на улице. Не торопитесь. У меня собственный выезд, так что извозчику платить за ожидание не придётся.

– Я почти готов. Мне надобно всего пару минут. Но разве нам нужна коляска? Тут совсем рядом.

– Если хотите пройти пешком – давайте прогуляемся. Фаэтон поедет следом.

– Наверное, это будет выглядеть странно.

– Вот и я о том. Лучше воспользуемся экипажем. Тем более на улице ветрено.

– Я провожу вас, – изрёк хозяин дома и поднялся.

Через пять минут коляска, запряжённая парой гнедых, уже стучала колёсами, двигаясь вверх по Барятинской. Ветер гнал за ней сухие листья, обрывки газет и ещё какой-то мусор, будто стараясь оградить дом Ардашевых от возможных неприятностей.