Читать книгу: «Живи, Алёшка! Роман», страница 3

– Да нет, здоров я… просто… как бы тебе объяснить… Понимаешь, неудобно как-то, больные к врачу часами стоят… ветераны, женщины, дети. А мы, два здоровых лба, минуя очередь, напролом, как ледоколы прём…

Артельщик непонимающе вылупился на новенького матроса: о чем это он? Когда до него дошло, что причина Лешкиного упадочно-малахольного настроения не в его болезни, а скорее, в моральных страданиях, в проснувшейся совести, он хмыкнул.

– Хм! Ну дела! Удивил, однако. Леха, у тебя какое-то непрактично болезненное восприятие нашей сегодняшней действительности. Ветераны, женщины, дети! Какое тебе до них дело? Вот тебе, лично? Раз они больные, то пусть лечатся, кто им запрещает. А мы с тобой, Леха, слава богу, молоды, здоровы, нам жить да жить! А те, – пренебрежительно кивнул он в сторону дверей поликлиники, —те свое отжили, их бронепоезд ушел. Да и вообще, выбрось всякую глупость из головы, пропусти мимо ушей, забудь и живи легче, раскованней! Ну всё, я побежал, делов – море! Бывай… и не забудь – с тебя пол-литра! – уже на ходу крикнул Костя, исчезая за углом.

Спрятав медицинскую книжку в карман, Алексей направился в сторону судоремонтного завода, на судно. Дело было сделано и потому шел не торопясь, изредка по-мальчишески перепрыгивая через колдобины на асфальте, по-видимому, образовавшиеся в результате сильного ливня. Слава богу, комиссию он прошел удачно, однако настроение после посещения поликлиники оставалось не особо радужным. Конечно, за медкнижку Косте большое спасибо, если бы не он, то еще неизвестно, как бы Лешка выкрутился из создавшегося положения. И выкрутился бы вообще. Скорее всего, судно ушло бы в Японию без него, напоследок издевательски прогудев, мол, гуляй Леша. Всё могло быть так, но слава богу, обошлось… однако где-то внутри, осталось чувство стыда перед больными, ожидающими в очереди приема к врачу. С какой ненавистью, с каким презрением они на него смотрели! Прямо как на дикого зверя, случайно забредшего в поликлинику. Н-да! Что «н-да»? Интересно, а как они должны были смотреть? С любовью, с лаской, с обаянием? С чего бы это? У них сейчас и так жизнь не сахар, а тут еще какой-то молоденький сопляк нагло, без очереди вламывается к доктору, будто к себе домой. «Глупость», как выразился Костя. Может, для здорового и глупость, и мелочь, а вот для больного – это почти как прямое покушение на его жизнь. Сейчас из-за такой вроде глупой мелочи не только больной – здоровый человек готов на первом встречном зло сорвать. Да, что ни говори, а как-то всё гадко получилось, на душе неприятный осадок остался. Наверное, те незнакомые ему больные и думать о нем забыли, а вот его стыд не отпускает, задевает за живое, тревожит, в краску бросает.

На фасаде кирпичной пятиэтажки трепетало на легком ветерке огромное полинявшее полотнище, на котором еще можно было различить слова «Всё лучшее…». Скорее всего-детям, а может ветеранам. Должно быть, он остался висеть со времен какого-нибудь празднования, например, Дня защиты детей или Дня Победы.

Неожиданно из дверей дома, ярко-крикливая вывеска на котором гласила, что здесь находится кафе «Юность», вывалилась шумная стайка молодежи. Прохожие, подобно испуганным воробьям, тотчас шарахнулись от «Юности» на другую сторону улицы. Не смея дыхнуть, Алексей напрягся, как перед хорошей дракой, однако, с дороги не свернул.

Фу! Кажись, обошлось – молодежь, нахально расстегнув брюки, принялась с хохотом поливать кирпичные стены дома, точно собаки метившие свою территорию.

Лешка где-то читал, что в плохие времена и люди становятся плохими. Правда это или просто авторское предположение – неизвестно. Однако, поразмышлять об этом стоит. Сейчас какое время: плохое или хорошее? Наверное, для кого как: для одних оно хорошее, для других- наоборот. С одним можно не спорить, что сейчас трудное время, трудное- но полное надежд на светлое будущее время. Опять же появляется вопрос – для кого? Понятно для кого – для молодых. Ибо в светлом будущем нет места слабым и больным, как литературно выразился Костя – их бронепоезд ушел. Вот и получается, что прекрасное далёко светит бессовестной молодежи из «Юности», этим юным балбесам. Где же справедливость?

И как бы в подтверждение его мыслей, из распахнутых дверей кафе, резко понеслись наперегонки по улице истеричные вопли в виде рваных фраз из популярной среди молодежи песни: «Раскачаем этот мир… тут для слабых места нет… или волки, или мы…»

«Или волки, или мы». Ерунда какая-то получается. Нельзя же судить обо всей молодежи по этим пьяным волчатам из «Юности», сейчас и молодежь по-разному живет. Если одни с дискотек не вылезают, наркотой в локтевой сгиб ширяются, на крутых тачках по пешеходным дорожкам безнаказанно гоняют, скороспелой любовью наслаждаются; то другие- в домнах сталь варят, в шахтах уголек рубят, с полей хлеб убирают, в горячих точках отважно воюют или, как я, на пароходах ходят. Тут, как говорится, каждому – свое. Наверное, так и должно быть, и всегда было, кто знает? Может, и должно и было, однако есть во всем этом какая-то внешне невидимая, притаившаяся несправедливость. Этим юнцам, которые палец о палец для страны не ударили, от жизни: все блага земные! Тем же, кто страну в страшные годы войны защитил, разрушенную экономику до космических высот поднял, себя не жалея пахал от рассвета до заката – мизерную пенсию! Вот вам и страна социального равенства. Какого равенства, Лёша, боюсь, как бы в ближайшем будущем не наступило время, к которому больше подходит другое, всем известное выражение: «Человек человеку – волк». Ну, это явный перебор, на который можно и нужно ответить другой известной фразой, прямо противоположной сказанной: «Человек человеку – друг, товарищ и брат». Так что человек сам волен выбирать, кем ему быть: волком или другом, товарищем, братом. Понятное дело, второй вариант гораздо предпочтительнее, да и как иначе, хороших людей должно быть намного больше, чем плохих. Будь по-другому, вряд ли человечество столько веков просуществовало бы, люди бы давно сожрали друг друга. Леша, а тебе не кажется, что ты уже залез к первобытному неандертальцу в пещеру? Никак за опытом, а? Какой-то сумбур у тебя в голове. Да нет, причем здесь первобытное общество? Никакого сумбура, мысли четкие, планы реальные. Я еще молод, мне очень хочется поработать на судах дальнего плавания, посмотреть, как живут люди в других странах, познать трудный хлеб моряка, поступить в мореходку, стать штурманом, а там, глядишь, и капитаном. А что, чем черт не шутит! Ого! Тебе не кажется, что замахнулся ты, Алексей Иванович на недосягаемую высоту. А почему бы и нет? И это еще не предел. Неужели? Интересно. Ну-ка, ну-ка, продолжай фантазировать. Никакие это не фантазии, это мои реальные планы на ближайшее время. Выучиться… нет, сначала надо поработать какое-то время на судах, затем поступить в мореходку… Что дальше? Потом жениться по любви. Обязательно по любви и никак иначе! На самой красивой девушке. А если не найдешь красивой, разобрали их, тогда как? Разобрали? Тогда на доброй женюсь. Нарожаем детишек… И сколько же? Двоих, нет, лучше пятерых. Слышу ехидный смех, мол, мелко плаваешь, Леша, чего мелочиться, размахнись на два десятка детишек. Пусть смеются, пусть что хочешь говорят, но это моя тропка жизни, и только мне по ней идти, мне! И никто за меня ее не протопчет, никто!

С высоты небольшой сопки судоремонтный завод был виден как на ладони. Синяя гладь небольшого заливчика, цеха, словно спичечные коробки, похожий на школьный пенал эллинг, два дока с игрушечными корабликами, один из них – «Профессор Давыдов». Заблудившись и потому решив сократить путь, Алексей спустился набитой тропкой не к заводскому забору, а к приземистым гаражам. Битых полчаса бродил среди строений, напоминающих среднеазиатский кишлак. Беда современных городов-уродливые строения гаражей. Обойдя их, миновав остовы ржавых японских автомобилей и кучи прочего хлама, выброшенного жильцами близлежащих домов, уткнулся в небольшую рощицу белоствольных берез. Даже не рощицу – десять-двенадцать березок, задумчиво колыхаясь от легкого ветерка, приветствовали Алексея доверительным шелестом кудрявой листвы. Можно было только удивляться, как сохранился, что уберегло этот малюсенький островок живительной зелени, окруженный ржавыми остовами, вонючими помойками, ядовито-ползучей гарью, от ревущих по соседству автомобилей? Возможно, чудо? А может, все-таки, человек, нашедший в себе силы ужаснуться от своих же надругательств над живой природой и решивший сохранить зеленый пятачок не только для себя, но и для всех ныне живущих, а также и для потомства.

Алешка подошел к одной из берез и провел рукой по нежно-серебристому стволу. Показалось, что шелковистое тело березы податливо шевельнулось под рукой. Как когда-то в детстве, он тихонечко прислонился ухом к стволу, словно желая услышать стук его сердца; и явственно услышал, скорее – уловил едва слышимое движение живительной влаги по артериям белоснежного тела. Живет березка так же, как человек живет.

Отчего-то вспомнилось судно в доке, набитое штабелями мертвых деревьев, безжалостно скрученных металлической проволокой. Тотчас на ум пришло где-то давно слышанное сравнение, что человек и природа – одно целое, что и люди, и деревья уходят из жизни одинаково: они или умирают от старости, или погибают от чьей-то, не знающей жалости руки.

Подходя к докам, Алексей услышал бодрый голос из судового динамика, приглашающий членов экипажа зайти в каюту второго помощника для получения аванса, и с сожалением отметил, что аванс ему в настоящий момент не светит.

Через час судно опустело, только вахтенный у трапа, облокотившись на планшир, с тоской смотрел в сторону города, полного таких заманчивых, но недоступных для него земных грез. Что поделаешь, вахта есть вахта. Остальным членам экипажа, сам бог велел перед рейсом, как в народе говорят – «размагнититься». Что означает сие слово – догадаться не трудно, тут всё зависит от каждого моряка индивидуально, от его фантазии, способностей, характера, полученного воспитания, ну а главное – от его материально-денежных возможностей, короче- кошелька. Именно поэтому один моряк возьмет курс прямиком на ресторан: э-эх, гулять, так гулять! с помпой, с шиком! Другой сломя голову приударит по более дешевым, но доступным девкам с квартирой, имея пару-тройку бутылок в кармане. Третий – таких меньшинство – зарулит на местный почтамт, где, слюнявя купюры, переведет их супруге с детишками, затем направится в обычную второсортную пивнушку, чтобы втихаря сдувать пену с кружки пива. Как говорят в народе, каждому Степану свой кафтан.

Судовой доктор примерял новенькую шляпу кирпичного цвета, когда Алексей заскочил с медицинской книжкой.

– Док, комиссия пройдена досрочно! – самодовольно улыбаясь, чересчур громко сообщил он, протягивая медкнижку. – Можете не беспокоиться, всё окей.

Доктор, уже было собравшийся двинуть на берег, досадливо поморщившись взял в руки книжку, небрежно полистал… и нервно дернулся, точно узрел в своей новенькой шляпе нахального судового таракана размером с ботинок.

– Э-это что? Вы что мне подсунули, Нефедов?! – воскликнул он, мельком глянув на круглые судовые часы, висевшие на переборке. – Что это еще за филькина грамота? Ну-с, я жду ответа…

– Как что? Комиссию вот прошел, вы же сами меня послали, – в недоумении пожал плечами Алексей.

– Ну, знаете ли… Я вас посылал комиссию проходить, понимаете, ко-мис-сию! —раздельно, с нажимом повторил Док. – А вы мне что тут… Слушайте, Нефедов, – голос его задрожал от возмущения, – не держите меня за идиота, я намного старше вас, меня так просто на мякине не проведешь, это вам понятно? Отвечайте, что за липу вы мне тут подсунули?

– Что отвечать-то? – сделав непонимающе честные глаза, спросил судового эскулапа Алексей. А действительно, что?

– Как что? Смотрите сюда. – Док принялся лихорадочно тыкать пальцем в книжку – он явно торопился на берег. – Вот, видите, видите? Похоже, вся страница одним почерком заполнена. Да-да, одним! Идем дальше… Одной печатью проштампована. Да-да, без сомнения, одной. Можно даже разобрать фамилию… врач Скоропуд… Олег Николаевич… это не врач – это позор нашей медицине! Подобное нахальство редко встретишь! Нет, вы только посмотрите, он даже одной пастой! за всех всех врачей расписался! Наглец редчайший! Совсем страх потерял… Молодой человек, и вот этой самой фальшивкой, вы хотели меня… меня! стреляного воробья провести? Не получится! Давайте-ка выкладывайте правду, ну-с, я жду.

Сообразив, наконец, в чем дело, Лешка не знал, что и ответить доктору. Распирала жгучая досада на Костю-артельщика, а еще больше – на самого себя: вот дурень, мог бы и в книжку заглянуть. И в то же время… ну заглянул бы, и что бы он там увидел? Да ничегошеньки, ровным счетом ничего, потому как сам не медик. Н-да! Хорош артельщик, удружил, называется. И этот бородатый врач… как его там —Сорокопуд… Скоропуд, не мог ничего лучше придумать, как одним почерком мою проблему решить. Тоже мне, умник в белом халате!

– Нефедов, будьте добры, цените чужое время, я жду от вас настоящую правду, – не без ехидства, напомнил о себе доктор.

«Раз „док“ так настойчиво просит, придется ему всю правду рассказать, – мелькнула было мысль, однако Алексей тут же отбросил ее. – А надо ли? Зачем ему моя голая правда – он битый морской волк и, скорее всего, прекрасно знает, как моряки „проходят“ медицинские комиссии. Мужик он вроде неплохой, с юмором».

– Вы абсолютно правы, доктор, – немного развязно, но не особо нагло начал он. – Но не во всем. Кому, как не вам, знать, как ныне бедна наша медицина, особенно в таких вот маленьких провинциальных городках. Прямо скажем, нищая она. Того нет, этого – прямо беда! Одна шариковая ручка – одна! на всю поликлинику. И печать одна… и врач один… Вы куда-то торопитесь?

Док сердито засопел носом, но затем неожиданно рассмеялся громко, весело.

– Ну, салажонок, вывернулся-таки! Молодец, хвалю, хвалю. Ладно, можешь быть свободным, но в будущем будь аккуратнее с прохождением комиссии. А сейчас иди, мне действительно хочется напоследок вкусить земные радости.

Глава 3
И чайки бывают жестоки, или Кто на судне хозяин?

К своей первой в жизни настоящей морской вахте, Алексей подготовился весьма тщательно: надел новую футболку с ярко-кричащей надписью «„Спартак“ – чемпион!», чистое трико с красными лампасами, тщательно снес с лица белесый пушок, наодеколонился «Новой Зарей».

Важно прохаживаясь у трапа, он изредка косился на повязку вахтенного – теперь он не просто матрос второго класса, он – должностное лицо, наделенное определенной властью, правами, гарантирующими его личности неприкосновенность от любых посягательств, а главное – он ответственен за вверенный под его охрану теплоход.

На соседнем доке, где стоял рыболовный траулер, радист-весельчак врубил на полную катушку магнитофон: «И плывут ко мне из детства пароходы, белоснежные плывут, как облака…» В тему песня. Должно быть, и рыбакам выдали зарплату.

Вскоре бесцельное хождение надоело и, облокотившись на планширь, Лешка было задумался.

– Эй, парень! – Алексей вздрогнул – на доке, перед трапом, стояла девушка в розовой кофточке, в рваных на коленях джинсах и приветливо, как старому знакомому махала рукой – мол, привет. На лицо хорошенькая, фигурка стройненькая, только вот ноги слегка подкачали – больно уж тонковаты. Как она здесь оказалась? Кто ей разрешил на док подняться? Видно, доковая команда не имеет понятия о судовой дисциплине.

– Девушка, как вы здесь оказались? – Алексей напустил на лицо официальную строгость. – У вас что, имеется пропуск на завод?

– Успокойся, у меня постоянный пропуск, – глупо хихикнула незнакомка, берясь пальчиками за пуговицу кофточки. – Показать?

– Нет-нет, не надо! – быстро отказался смутившийся Алексей, начинающий догадываться, кто перед ним. – А вы, собственно, к кому?

– Могу к тебе, – кокетливо вильнула бедрами девушка. – Мне без разницы. Возьму недорого, пятьсот в час.

– Чего пятьсот? – слегка недопонял Алексей.

– Рублей, глупенький! – блеснула зубками девица. – Может, на часок уединимся? Ты не бойся, я чистая, могу медкнижку показать.

«И у этих медкнижки», – про себя отметил Алексей. Он окончательно понял, что перед ним путана или по-старому – проститутка, а по-деревенски – просто женщина на букву «б». Понял и пуганулся: увидит кто, что он с ней, – черт знает что могут подумать. Надо как-то побыстрее выпроводить с дока незваную гостью.

Однако, реализовать право вахтенного немедленно удалить незаконно проникшую на док сексапильную девицу, могущую запросто парализовать вахтенную службу, куда-нибудь подальше от охраняемого им судна, Алексею не удалось – опередил сменившийся с вахты и запоздавший со сборами моторист, кажись, его Стасом звать. Выскочив из-за двери, подобно пламени из зажигалки, он, сходу просчитав обстановку, крикнул вахтенному матросу «не надо зевать, дружище» и, подскочив к путане, без лишних слов схватил ее за белу ручку. И парочка исчезла с дока.

Ловкий парень. Лешка так бы не смог, смелости бы не хватило, нагловатости в общении со слабым полом. Тут уж, наверное, ничего не поделаешь, так сказать, издержки воспитания. Точнее, женского воспитания. А еще точнее – материнского. Почему материнского? Ответ бесхитростно прост и для России довольно обычен – воспитанием ребенка занималась одна мать. А где же отец? Отец-подлец, как частенько бывает, сбежал сразу после рождения мальчика, названного Алексеем, что переводится с греческого как «защитник», «помощник». Почему отец сбежал, где он находится – мать не говорила, а сам Алексей, если честно, не больно-то интересовался, по-детски рассуждая: «Я – есть, вот что главное». Одним словом – эгоист, себялюбец. А ведь мама, сколько он помнит, постоянно твердила о чистоте помыслов, о благородстве, честности, о красивой, светлой любви; работая в школьной библиотеке, она подсовывала ему подобные книги наших классиков: Пушкина, Тургенева, Толстого, Гончарова – мол, читай, сынок, впитывай в себя всё то прекрасное, что есть в классической российской литературе. Он, конечно, читал, но как-то вяло, не взволновала его мальчишескую душу ни «Война и мир», ни «Вешние воды», ни «Метель» с «Обрывом». Но однажды, после прочтения, вернее – в прямом смысле, проглатывания книги «Фрегат „Паллада“» писателя Гончарова, он влюбился в море! Окончательно и бесповоротно! На всю жизнь влюбился в море, в океан! На книжной полке появились Джек Лондон, Жюль Верн, морские рассказы Станюковича. Мать не запрещала морскую тематику – смирившись, она материнским чувством, должно быть, поняла, что как бы она ни противилась, повзрослевший сын всё равно уйдет от нее в зовущие его моря-океаны. Уйдет, а она останется одна-одинешенька. Жалко маму. Скорее всего, именно из-за него она не вышла замуж снова. Так что, он у своей матери, в вечных должниках. А может быть, все мы – должники своим матерям?

Снизу послышался шум голосов, шарканье обуви по металлу. Перегнувшись через фальшборт, Алексей увидел, как по стаппель-палубе дока куда-то по своим делам направлялась группа работяг в брезентовых робах, в касках. Люди с профессиями, ставшими редкими, —судовые котельщики, сварщики. Идут легко, шутят, смеются. И всё с матерком, с матерком – куда же у нас без этого? Должно быть, довольны, что есть работа, а значит, и приличная зарплата. А что, за хорошие деньги можно и поработать ударно, почему бы и нет. Сейчас и Алексей согласился бы повкалывать на таких условиях – вроде бы, за сверхсрочный ремонт носа теплохода, заводчанам обещали по десять тысяч рублей. На руки каждому! А что, неплохо. Глядишь, и у него бы зашелестела денежка в кармане, и приходившая на док жрица любви пошла бы с ним, а не с шустрым мотористом.

Повернувшись к закрытому иллюминатору, Лешка принялся вглядываться в свое отражение. Волосы русые, глаза серые, нос прямой… нормальный нос. Лицо вроде бы обычное, среднестатистическое… тогда почему его девчонки стороной обходят? А может, это он их сторонится? А что если генетика виновата, плохая наследственность? Да нет, глупости! Скорее всего, генетика здесь ни при чем, виновата обычная стеснительность, она у него с самого детства. Помнится, пацаненком был, ребята с собой звали: «Леха, айда на речку, там девчонки голяком купаются». Краснел, отмахивался: да ну вас! Они убегали подглядывать, а он дома оставался, и почему-то ему стыдно было, а не его дружкам. А в школе, на дискотеке, все танцуют, веселятся, один он стенку подпирает. Больно скромный был, какой-то зажатый. Девчонкам такие не нравятся, им подавай языкастых, нагловатых, курящих, жвачку жующих. Не смеши, Леша, кто тебе мешал закурить, жвачку жевать? Вот именно, никто! Ну вот, опять двадцать пять! А во Владивостоке, когда всей группой к подшефным девчонкам из кулинарного ходили, чему тебя ребята-одногруппники учили, помнишь? «Леша, с бабами не церемонься, поступай с ними по-суворовски: быстрота, маневр, натиск! Бац-бац – и на матрас!» Помнится, он отмахивался, убеждал их, что с девушкой сначала надо познакомиться поближе, о чем-нибудь с ней поговорить, желательно, о возвышенном, в кино сводить, мороженым угостить, ночное небо показать, о Полярной звезде рассказать. Парни за животы хватались: «В кино! мороженым! Ты ей еще сказочку про Красную Шапочку расскажи!»

Вот вам и вся любовь. Отсюда напрашиваются выводы, что нет настоящей любви, обесценилась она, остался голый секс. А ведь по книгам, по фильмам, какая она красивая- любовь!! И не только красивая – она еще и чистая, и возвышенная, и негасимая, и бессмертная, и вроде бы даже есть какая-то платоническая. Во как! Однако в реальной жизни всё гораздо проще, оттого-то, наверное, и грязнее: напои девчонку дешевым винишком, потом цапай-лапай, раздевай, наслаждайся, пользуйся— твоя она! Вкушай плоды женской слабости! Говорят, девчонкам нетерпеливая мужская прыть больше нравится, чем долгое ухаживание. А что, возможно так оно и есть. Это раньше идеализировали, возвышали любовь, а сейчас ее… Что сейчас? Уронили и топчут ее, вот что!

Бу-ух! Бу-ух! – послышались удары. Должно быть, работяги кувалдами продолжают подгонять лист на носу – расклинивают заплатку, выражаясь их языком. Нормально клинят, по-нашенски, довольно-таки эмоционально, даже здесь, у трапа слышно. Ну как тут не сказать, что русский мат и в повседневной работе помогает, и в бою выручает. Говорят, будто бы даже книги появились по великому русскому мату, что министерство образования готовится ввести в школах отдельным предметом урок матерного языка, якобы для того, чтобы не растерять народный эпос, а самих школьников основательно подготовить к реальной жизни? А почему бы и нет? Впрочем, в чем-в чем, а уж в мате мы впереди планеты всей, тут у нас успехи налицо. Стоит только зайти в любое образовательное заведение – будь то университет или обычная школа, – и вы сразу услышите, как студенты или учащиеся, независимо от возраста, играючи обмениваются матерными словечками, словно свободно конвертируемой валютой. И ничего тут не поделаешь, таковы реалии сегодняшней жизни.

Особенно неприятно видеть матерящихся девочек, девушек, женщин. Недавно Алексей ожидал на остановке трамвай – дело было во Владивостоке. Подходит девушка… Он раскрыл рот. Не девушка – прямо древнегреческая Афродита, вышедшая из вод залива Петра Великого. Стройная, как судовая мачта, щечки румяные, губки алые, пухлые; не просто девушка, а само совершенство! набор женской красоты! мечта любого мужчины! Но когда эта «мечта» вошла в трамвай и приняла участие в борьбе за сидячее место, то Лешка готов был заткнуть уши. Точно такой же сочно выраженный мат-перемат он слышал в порту, где с теплохода, прибывшего из Австралии с живым грузом, выгружали австралийских породистых буренок, которые упрямо не желали покидать теплоход. И только с помощью пинков и отборного российского мата, обозленному экипажу и докерам удалось спровадить их с судна на российскую землю. Но то были грубоватые докеры – им мат в работе помогает, а тут простая приморская девушка! И, что интересно, никто из пассажиров трамвая ее не одернул, не сделал замечание – всем было весело или, как сейчас говорят, прикольно. Можно себе представить, что было бы, если бы кто-то вдруг осмелился сделать разошедшейся девице замечание. Он бы, наверное, покинул трамвай с быстротой, сравнимой разве что с покиданием моряками горящего танкера или летчиками – падающего самолета. А тут девушка, женщина, по своей сути это… это же святая! она создана для красоты, для любви, семьи, всеобщего обожания!

Кра-к! Кра-к! Что это? Где? На корме, у бочки с отходами сошлись в жестокой драке чайки. Вот это да! Бьются яростно, отчаянно, безжалостно – как гладиаторы на арене древнеримского амфитеатра. Удары сопернику наносят то хлестким крылом, то серповидным клювом, то остро-сабельным когтем. Сходятся грудь в грудь: удар! удар! – и вот уже одна из птиц, с жалобно-клокочущим криком вывернувшись из общей своры, разбрасывая по палубе рябиновые кляксы крови, пытается покинуть место схватки.

Алексей оцепенел – до этого ему не приходилось наблюдать за столь жестокой битвой этих, вроде бы миролюбивых, таких внешне красивых морских птиц. И он принялся кричать, махать руками. Чайки тяжело, как бы нехотя поднялись в воздух, продолжая надрывно кричать, кружиться над доком. Раненая птица с кровоточащей белоснежной грудью, сумев-таки взлететь, направила свой полет в сторону открытого моря. Жаль бедную птичку! Лешка еще долго наблюдал за ее, возможно, последним полетом, пока она не исчезла в дальних бликах водной поверхности.

Чайки! Сколько об этих птицах создано незабываемо-красивых сказаний, мифов, легенд – не счесть. Особенно хороша легенда о девушке, которая, не дождавшись с моря любимого, бросилась со скалы и превратилась в чайку. С тех пор летает чайка над морями-океанами в поисках жениха, кричит гортанно, зовет его. Моряки считают, что если чайки сопровождают судно – это добрая примета, которая сулит удачное плавание, благополучное возвращение к родным берегам.

Спору нет, чайки красивы. Однако, и жестоки. Похоже, у них всё как у людей. Вроде бы пустяковая ссора из-за куска хлеба, привела к кровавой драме. С людьми всё понятно, у них имеется ум, разум, цель в действиях, заинтересованность в конечном результате. А вот что руководит этими внешне благородными, горделивыми птицами – не до конца понятно. Отчего они так жестоки, так беспощадны к своим крылатым собратьям? А может, здесь всё просто – птицы, как и люди, готовы до смерти биться из-за лучшего куска.

Более подробную причину жестокости морских птиц, Лешка не успел развить – горделиво неся фуражку с крабом, по доку вышагивал второй штурман с объемными сумками-пакетами в обеих руках. Явно выпивший… За ним, с опаской поглядывая на работающий доковый кран, как бы крались две девушки! Или девицы, или как их там? Короче, две особи женского пола. Одна – по-мальчишески подстриженная, худющая, как боксерша наилегчайшего веса, другая – полная противоположность первой: крупнотелая тяжеловеска, формами вроде знаменитого Тайсона.

Пройдя по трапу на судно, «второй» небрежно кивнул в сторону девиц: мол, эти со мной. Алексей хотел было сказать, что не положено пропускать на судно без документов и даже открыл рот, чтобы спросить их у незнакомок, но решил промолчать. Девицы прошмыгнули в судовой коридор, подобно серым мышкам через дырявое ведро, оставив после себя в районе трапа запах духов, как кратковременное напоминание вахтенному о том, что на судне – посторонние.

У штурмана в сумках отчетливо звякало спиртное, запрещенное Уставом службы на судах морского флота как к проносу, так и к распитию. Однако известно и другое: Устав написан в основном для капитана, а моряки рангом пониже спиртное очень даже уважают, наверное, еще со времен плаваний Синдбада-морехода, если еще не раньше.

Может быть, кому-нибудь другому, мелодия позвякивающих бутылок показалась бы сладостной, притягательной, импульсивно зовущей на подвиги, но никак не Лешке, особо не увлекающемуся спиртным. Нет, он не больной, не хворый, не из секты пьющих лишь родниковую воду – просто у него имеются свои причины неприязни к «горькой», и довольно веские.

Во-первых, в шестом классе, на Пасху, в гостях у одноклассника, в отсутствие его родителей, они сначала пригубили ради интереса, распробовали на вкус, а потом и выпили по три стакана бражки, той самой, что испокон веков ставилась и по сей день ставится в российских селах-деревнях как эквивалент рублю, а проще говоря – на всякий непредвиденный житейский случай. Бражка была сладковатой, приятной на вкус. Они пили, смеялись, хвастали, кто больше выпьет. И опьянели, как говорится, вдрызг и в хлам. Однако Алексей упрямо пошел домой и даже дошел до первого забора, где и упал. Едва не замерз, спасли случайные прохожие. Дома его тошнило, рвало, выворачивало наизнанку, как порванную варежку. До сих пор, иногда, поднимая праздничную рюмку, он явственно ощущает ноющую боль в правом боку, словно напоминание о той детской попойке, должно быть предупреждающей: остановись! хватит! знай меру!

Во-вторых, опять же, стоило ему поднять рюмку, как тотчас перед глазами (вот какой он впечатлительный) появлялось дрябло-водянистое лицо дяди Леши – тезки, родного дяди, с ввалившимися скулами, заросшими седой щетиной, с налитыми кровью глазами… В трясущихся руках он, как бы оправдывая свое пьянство, держал вырезанную из серьезного журнала «Наука и жизнь» статью, в которой некий профессор научно-обоснованно доказывал, логично убеждал, что спиртное убивает стресс, прогоняет страх, вселяет в человека уверенность в собственных силах, а в небольших дозах даже весьма и весьма полезно для организма. Дядя Леша активно боролся как со страхом, так и со стрессом, но, по-видимому, не разобравшись с количеством принимаемых доз, потерпел сокрушительное поражение в затяжной войне со спиртным – умер в сорок восемь лет. А ведь столяром был первоклассным, в допотопной сельской мастерской творил чудеса с мебелью, с города заказчики приезжали. Судьба у дяди Леши – не позавидуешь.

Ну и третья причина, последняя. Живя на селе, Лешка собственными глазами видел, как вчерашние совхозные специалисты: механизаторы, доярки, овощеводы в результате произошедшей приватизации превратились в бессловесных сезонных рабочих, с утра до вечера гнущих спины на когда-то совхозных полях, ныне принадлежащих бывшим директору совхоза и агроному, а также гражданам соседнего Китая, арендовавших большинство сельхозугодий. Разница между нашими, так называемыми фермерами и иноземцами была небольшой: китайцы платили в день по пятьдесят рублей, новые русские кулаки – по сорок; китайцы разрешали подбирать с полей оставшуюся овощную мелочь, наши – ни в коем случае, не сметь трогать! Но это так, к слову. Главное – в другом. Лешка видел, как по окончании работы, уставшие селяне кидались в отравленную химикатами речку Каменку (а ведь в ней когда-то в большом количестве водилась рыба, раки!), чтобы смыть с себя грязь, соленый пот; затем, получив на руки от вежливо улыбающегося китайца хрусткую заветную бумажку, торопились не домой, а в заботливо открытый для них круглосуточный магазин за желанной суррогатной бутылкой. Их гнала туда одна мысль: напиться – и забыть, забыть и про изнурительную работу под палящим приморским солнцем, и про своих голодных, вечно ноющих детишек, и даже про завтрашний день забыть, сулящий то же, что и сегодняшний. О, как страшна и бессмысленна жизнь без будущего!