Читать книгу: «Малой кровью на своей территории: 1941 – Работа над ошибками. 1941 – Своих не бросаем. 1941 – Бои местного значения», страница 8

К этому моменту группа его красноармейцев, вооруженных трофейными автоматами, уже уничтожила личный состав тыловых подразделений и водителей грузовиков, а теперь бойцы помогали пулеметчикам снимать с колясок мотоциклов пулеметы и готовить их к стрельбе по пехоте с тыла. Бойцы с противотанковыми ружьями во главе со старшиной Авдеевым тоже уже занимали позиции для стрельбы по немецким танкам, а за пулеметом в кузове «шнауцера» изготовился к стрельбе Игорь Петров. Довольно кивнув, Сергей приник к своему пулемету и взял на прицел расчеты немецких батальонных минометов.

Минометчики первого расчета умерли, не успев даже понять, что правила войны немного изменились. Второй расчет, попав под пулеметный огонь, прекратил стрельбу и попытался разбежаться, но спастись не успел. На нем скрестился огонь пулеметов Сергея и Игоря, который к тому моменту уже уничтожил «свой» – третий минометный расчет. Дав пару длинных очередей в спины расчетов станковых пулеметов и соответственно уничтожив оба расчета, Сергей снова оглядел поле боя.

– Так, тяжелых минометов у немцев больше нет, один танк в корму подбили бронебойщики, последний отвлекся на осмотр и анализ изменения обстановки на поля боя и поймал-таки снаряд «тридцатьчетверки». Со средствами усиления покончено. И это есть «гут». Осталась только немецкая пехота и немного вражеских пулеметов. Пожалуй, все это добьют и без меня.

Сергей перешел к кормовому пулемету, закрепленному на зенитной турели, и убедился, что он готов к бою, а значит, если вдруг снова налетит немецкая авиация, два скорострельных МГ-34 (в «шнауцере» и вот теперь в «Ханомаге») будут для нее очень неприятным сюрпризом. Затем в бинокль внимательно осмотрел тылы – не едет ли кто на помощь добиваемой роте вермахта. Убедившись, что сзади и сверху все чисто, вернулся к кабине и стал разбираться с управлением, собираясь прихватить бронетранспортер с собой.

Сергей знал, что немецкий средний полугусеничный бронетранспортер Sd.Kfz.251, часто называемый в войсках просто «Ханомаг» (по названию создателя – немецкой фирмы Hanomag), был одним из самых массовых и удачных образцов германской бронетехники. С июня 1939-го по март 1945 года было изготовлено более 15 тысяч таких бронетранспортеров. Для сравнения: самый массовый советский бронеавтомобиль – средний БА-10 всех модификаций – был выпущен всего в количестве 3413 машин (а бронетранспортеров в Красной армии не было вообще).

Эти машины действовали всю войну и на всех фронтах, в немалой степени обеспечив успехи блицкрига первых военных лет. Они очень хорошо зарекомендовали себя как в наступлении, так и в обороне. Выпускались в различных модификациях, от чисто пехотных до самоходных зениток и артиллерийских установок. Часто использовались в качестве средства огневой поддержки моторизованных частей вермахта. Все бронетранспортеры оснащались радиостанциями, что значительно облегчало управление подразделениями и даже отдельными машинами в бою.

Конструктивно бронетранспортер «Ханомаг» был рассчитан на перевозку и огневую поддержку в бою отделения гренадеров. Его боевое (или десантное) отделение было выполнено открытым сверху, крышей накрывались только места водителя и командира. Вход и выход в бронетранспортер обеспечивала только двустворчатая дверца в кормовой стенке корпуса, других возможностей входа и выхода не имелось. В боевом отделении по всей его длине вдоль бортов монтировались две лавки. В лобовой стенке рубки были устроены два наблюдательных отверстия для командира и водителя со сменными смотровыми блоками. Внутри боевого отделения имелись пирамиды для оружия и стеллажи для иного военно-личного имущества. Для защиты от непогоды предусматривалась установка над боевым отделением брезентового тента, который в сложенном виде присутствовал в его кормовой части. В каждом борту имелось по три смотровых прибора, включая приборы командира и шофера. По шоссе бронетранспортер развивал скорость до 50 километров в час, а бак емкостью 150 литров позволял проехать без заправки до 300 километров.

Лучшего бронетранспортера в годы Второй мировой войны не имелось ни в одной другой армии мира. Именно поэтому Сергей решил, что бросать такую технику, да еще и почти новую, в отличном техническом состоянии, будет неоправданным расточительством. Имея по «прошлой жизни» командно-инженерное образование со специализацией по эксплуатации авто- и бронетехники, а также большой личный опыт вождения различной техники, в том числе многоколесной и гусеничной, Сергей довольно быстро разобрался с управлением и снова полез наверх, к пулемету – оценить обстановку.

Вот теперь обстановка на поле боя Сергея порадовала, причем в противоположность ситуации, которую он наблюдал совсем недавно, порадовала очень сильно.

Наша пехота, увидев неожиданное и необъяснимое прекращение огня тяжелых минометов и последовавшее за этим уничтожение танков, долго раздумывать не стала и бросилась в атаку под прикрытием пулеметного огня своих уцелевших бронемашин. Немецкая стрелковая рота, буквально полчаса назад бывшая хозяином положения, а теперь зажатая пулеметным огнем с двух сторон, не выдержала натиска и в панике побежала. Побежала в тыл. На пулеметы бойцов Сергея. Естественно, до пулеметов не добежал никто. Вернее, никто из немцев – красноармейцы добежали и остановились в замешательстве.

Сергей вылез из бронетранспортера и направился к красноармейцам, крича на ходу:

– Не стрелять! Свои!

Подойдя ближе, он представился и выкрикнул старшего.

– Старший лейтенант Микульченко, командир стрелковой роты 345-го стрелкового полка 27-й стрелковой дивизии, – представился усталый командир с окровавленной бинтовой повязкой на голове. Командую сводной колонной из остатков полка и бронетехники 29-й танковой дивизий 11-го мехкорпуса, а также примкнувших по дороге частей. Идем с боями от самой границы. Сегодня вот даже в боевые порядки развернуться не успели. Так что если бы не вы, это был бы наш последний бой. Но кто вы и откуда здесь, да еще в немецкой форме?

– Выполняем особое задание штаба 33-й танковой дивизии, – слегка приукрасил действительность Сергей. – Делаем жизнь наступающих немецких частей ярче и насыщенней. Вот что, товарищ старший лейтенант, рассиживаться и ждать немецкую авиацию тут нечего, да и еще у нас два тяжелораненых, и их надо срочно доставить в госпиталь. Нужно быстро собрать трофеи и убираться отсюда. Поэтому давай разделим задачи: сейчас врач подъедет, ваших раненых осмотрит – собирайте их пока к немецким грузовикам. Ты сам как, еще держишься? Тогда командуй своим людям собрать все оружие, боеприпасы и снаряжение с немцев. Уточняю, что снаряжение в данном случае – это все, что на них надето, помимо штанов и кителя. Документы и все, что у них в карманах, тоже собрать обязательно.

И не надо морщиниться так, старший лейтенант, – это не мародерство и не грабеж беззащитного местного населения, как делают они. Это боевые трофеи, которые пригодятся нам в дальнейшем, чтобы более эффективно сражаться с этими наглыми фашистскими захватчиками, пришедшими незваными на нашу землю. У тебя у самого, кстати, какое при себе оружие имеется? Тульский Токарев? И все?! Ну, это только застрелить в упор немного немцев, и потом застрелиться самому – от стыда. Причем я сейчас не о ТТ говорю, – так то он пистолет не плохой, – а вообще обо всех пистолетах. Не оружие это для серьезного боя, согласен со мной, товарищ старший лейтенант? Во-о-т, а теперь у тебя лично будет еще и трофейный автомат, а хочешь – можешь и пулемет взять, да и бойцам твоим, помимо трехлинеек, будет, чем боевую мощь усилить. А также что надеть на ноги, повесить на спину и прицепить на пояс.

Вот такую вот точку зрения на боевые трофеи я тебе, товарищ старший лейтенант, советую иметь на будущее. С этим разобрались? Тогда дальше. Раненых немцев твои бойцы тоже пусть сносят, конечно, когда обезоружат и все с них соберут, но отдельно – вон туда, потом наш врач и их посмотрит. Все собранное пусть грузят в те два грузовых опеля, а этот – под раненых, водителей из своих бойцов, уверен, ты найдешь. Особое внимание пулеметам, пусть грузят даже поврежденные, потом оружейники разберутся. Артиллеристов, пулеметчиков, саперов и вообще всех специалистов собери отдельно, я сейчас подойду, и мы с тобой им дело найдем.

Потом Сергей созвал своих бойцов.

– Младший лейтенант Петров, принимай командование группой. Соберите вокруг все нужное и полезное. Особое внимание биноклям, планшетам с картами, часам. Ну, ты уже опыт имеешь. Немецкую форму, которая поцелее и почище будет, тоже соберите и документы с убитых, если бойцы Микульченко пропустят или не захотят в крови возиться. Потом выстави в тыл боевое охранение и готовьте нашу технику к движению. Пулеметы обратно на мотоциклы, боекомплект пополнить, в них же догрузить малогабаритные трофеи, чтобы в кузовах грузовиков место освободить. «Шнауцер» отправь забрать и привезти сюда наших раненых и врача. Потом с его кузова снять тент, зенитный пулемет готовьте к бою, сам определишь, кто за ним встанет. Я поведу бронетранспортер, он полугусеничный, сложный в управлении. Мне в него бойца на зенитный пулемет тоже подбери. Саперу – готовить минную ловушку на дороге, в трехстах метрах позади нас. Как закончишь – доложишь.

Поставив задачи своим, Сергей проверил, как идет перевязка раненых и направился к собранной возле бронетранспортера группе военных специалистов, со старшим лейтенантом Микульченко во главе. По итогам короткого опроса здесь были потерявшие технику танкисты, артиллеристы, нашелся даже зенитчик, что сильно обрадовало Сергея – с минуты на минуту могли налететь вражеские самолеты.

– Значит так, товарищи командиры и бойцы. Слушай боевой приказ!

Зенитчик, бегом к вон тому смешному грузовичку, проведи короткий инструктаж бойцу у зенитного пулемета, он ни разу не зенитчик. Потом лезь в бронетранспортер и осваивай его зенитный пулемет, готовься к отражению атаки с воздуха. Там уже боец должен быть, его переставь за передний пулемет и, если время будет, тоже инструктаж по борьбе с самолетами проведи.

Артиллеристы, осмотрите немецкие тяжелые минометы. Какие не повреждены – грузите их в кузова грузовиков, весь боекомплект туда же, людей в помощь выделит товарищ старший лейтенант.

Танкисты, осмотрите немецкие танки. Снимите с них пулеметы и боекомплект – они конструктивно могут использоваться как ручные. Если что еще ценного найдете, тащите все в грузовики. Проверьте танковые орудия и наличие снарядов, потом мне доложите. Затем проверьте наши подбитые танки и броневики. Если они ремонтопригодны и их можно буксировать, – готовьте к буксировке. Если нет, снимайте все, что можно быстро снять. Особое внимание нашим танковым пулеметам и их боекомплекту – они тоже конструктивно приспособлены для использования в качестве ручных, а имея выдвижной металлический приклад и гораздо более компактный трехрядный магазин, вмещающий при этом не 47, а 63 патрона, в бою и поухватистее, и поудобнее пехотных «дегтярей» будут. По готовности – доклад.

Разослав специалистов выполнять поставленные задачи, и отправив Микульченко на перевязку, Сергей направился к замершим неподалеку Т-34 и двум уцелевшим броневикам, экипажи которых сейчас суетились у своих машин. Танк был исправен и не имел повреждений, за исключением мелких сколов лобовой брони от вражеского огня. Но дизельного топлива у него было в обрез – только доехать до Сокулки, а снарядов к орудию осталось всего пять. Уцелевшие броневики тоже были технически исправны, и с топливом у них было нормально – успели слить бензин из танковых баков подбитых Т-26, там же пополнили боекомплект к пулеметам, а пушечный БА-10 загрузился еще и 45-мм снарядами к своей башенной пушке.

Теперь у Сергея, для выполнения задуманного им плана, из бронетехники на ходу были пулеметный и пушечный броневики, и трофейный бронетранспортер. А задумал Сергей на месте недавнего боя устроить засаду следующей колонне наступающих немецких войск, используя для этого также подбитые танки с исправными орудиями, но не подлежащей ремонту ходовой частью. Причем как советские, так и немецкие танки. Потом, на бронетранспортере, под прикрытием броневиков, догнать своих…

Тем временем, стали поступать доклады о выполнении отданных Сергеем приказов и поручений. Артиллеристы уже погрузили все три неповрежденных немецких 81-миллиметровых миномета и все собранные мины в грузовики. Также, уже по своей инициативе, они осмотрели и погрузили в грузовики три неповрежденных легких 50-миллиметровых миномета с запасом мин, оставшихся от пехотной роты.

Танкисты осмотрели подбитые танки и броневики. Один из трех немецких танков (подбитый в корму бронебойщиками Сергея) ехать не мог, но мог стрелять и имел половинный боекомплект. Второй и третий танки, получившие приветы от «тридцатьчетверки», ни стрелять, ни ехать уже не могли ввиду серьезности полученных повреждений – они пополнили боекомплект снарядов для первой «двойки». Два советских Т-26 на дороге сгорели полностью, еще два Т-26, подбитых в поле, были не на ходу, буксировке не подлежали, но стрелять тоже могли. Со всех танков сняли пулеметы и патроны к ним, собрали уцелевшие снаряды. С поврежденными броневиками ситуация была получше. Пушечный БА-10 имел сильно разбитую башню, но мог ехать сам, а легкий БА-20 получил снаряд в двигатель, но был пригоден к буксировке. Его уже прицепили к Т-34.

Все, что можно было собрать с поля боя, было собрано и погружено в кузова грузовиков, сапер доложил о готовности минной ловушки. Раненые были перевязаны и также размещены в грузовиках.

Раненые немцы также были перевязаны и теперь компактной группой лежали метрах в семидесяти от дороги, в тени небольшой рощицы. В этот раз Сергей решил их не добивать по двум причинам. Во-первых, раненые будут отвлекать на себя сначала здоровых бойцов для переноски, транспортировки, а потом ресурсы на лечение и уход. Во-вторых, раненые своим видом и рассказами будут подрывать боевой дух «непобедимых солдат вермахта», заставляя их задуматься о том, что легкая прогулка по Европе закончилась, подкрадывается толстый и пушистый полярный зверек под названием «песец», присутствие которого крайне негативным образом будет сказываться на их самочувствии, физических кондициях и самой жизни в итоге.

Кстати, во время перевязки раненых немцев произошло одно неприятное событие, повлекшее за собой два очень полезных, для последующих планов Сергея, следствия. Неприятное событие заключалось в том, что легкораненый немецкий гауптман – командир только что уничтоженной стрелковой роты – не смог удержать в себе чувства разочарования от конечных результатов так хорошо складывающегося боя и выплеснул свои эмоции сверхчеловека на мирно перевязывающую его Таню Соколову.

Дальше начались приятные следствия.

Во-первых, выяснилось, что Таня в совершенстве знает немецкий язык, причем понимает, говорит, читает и пишет на нем свободно, включая идиомы. Попутно выяснилось, что точно так же она владеет еще английским и французским, но главное – здесь и сейчас – знает язык противника в совершенстве. После чего, весьма обрадованный вновь открывшимися обстоятельствами Сергей конечно же привлек Татьяну к допросу пленных в качестве переводчика. И заодно заранее напросился позаниматься с ней немецким на потом.

Во-вторых, разозленные оскорблениями в адрес девушки и остальных унтерменшей советские недочеловеки под каким-то предлогом отвели Таню в сторону, а сами выразили свое несогласие с оценками немецкого офицера в наиболее доступной и для них, и для него форме. После чего и сам офицер, и видевшие процесс обмена мнениями по расовой теории остальные немцы резко изменили свои взгляды на вопросы добровольного сотрудничества с врагами. И при последующем ведении допросов в присутствии Тани не только не пришлось применять методы физического убеждения – немцы даже не ругались по-своему, а на все вопросы отвечали быстро и с явной готовностью сотрудничать. При этом, почему-то косясь на своего, теперь уже находящегося в весьма тяжелом физическом состоянии, командира роты, лежащего неподалеку. Поскольку тот в ходе только что закончившейся дискуссии потерял способность членораздельно выражать любые мысли (а также комплектность собственных зубов и целостность ребер), его Сергей решил забрать с собой для последующей беседы, когда его немного подлатают в госпитале.

Закончив с допросами нескольких раненых немцев, Сергей отметил время, с момента окончания боя прошло не более двух часов и пошел искать старшего лейтенанта Микульченко. Тот, выслушав идею Сергея, сначала решил, что это шутка. Для него, несколько дней подряд отступавшего с боями в надежде догнать своих, а сегодня уже потерявшего эту надежду в последнем неравном бою, желание Сергея задержаться, и уничтожить еще одну немецкую воинскую часть группой из нескольких человек, пусть и при поддержке броневиков, казалось самоубийством. Но мешать лейтенанту Иванову Микульченко не стал и построил весь свободный личный состав. Когда тот стал вызывать двух добровольцев, умеющих стрелять из танковой пушки Т-26, и двух заряжающих в помощь им, вперед вышли все «безлошадные» танкисты, все артиллеристы и еще пара десятков бойцов, которые не умели стрелять из танковой пушки, но хотели прикрыть отход своих боевых товарищей. Сергей смотрел на осунувшихся, усталых добровольцев, только что вышедших из тяжелого боя и вновь готовых идти в бой за Родину, за своих товарищей, и в душе его поднималось давно забытое в той жизни чувство. Чувство гордости за этот народ, наравне с пониманием того, почему и как был сломан хребет лучшей в мире на этот момент военной машине в его истории.

Выбрав среди добровольцев четырех, нужных именно сейчас, Сергей вдруг почувствовал, что вот так просто взять и отпустить остальных бойцов, переступивших сейчас в своей душе какую-то черту и вызвавшихся на смертный бой ради своих товарищей, будет неправильно.

– Товарищи бойцы: Братцы! Сегодня вы вызвались добровольцами в бой, чтобы прикрыть своих товарищей, чтобы еще раз бить врага, который вторгся на нашу землю. Сегодня не все из вас оказались нужны в предстоящем бою. Но вы по-прежнему нужны своему народу, своей Родине. Нужны здоровыми, сильными, смелыми и умелыми бойцами, чтобы вы били фашистов всегда и везде – летом и зимой, в обороне и в наступлении, а сами при этом оставались в живых. Да, в живых, потому что ваши жизни также дороги и нужны Родине, как и Родина нужна и дорога вам. Поэтому сейчас мы останемся, а вы в составе колонны пойдете дальше, в Сокулку. И там, отдохнув, набравшись сил, кое-чему подучившись, вы еще много раз будете бить врага, защищая Родину. Но помните, что я сказал вам сейчас. Мы, те, кто сейчас остается, тоже не собираемся умирать. Мы разобьем врага и догоним вас. И мы еще повоюем вместе!

Сергей и сам не мог понять, с чего это его вдруг потянуло на столь пафосную речь. Но вот накатило, когда он глядел в глаза людей, только что вышедших из неравного боя и снова готовых идти в неравный бой.

И теперь, глядя, как не только добровольцы, но и весь строй от его слов будто обрел второе дыхание, Сергей не жалел об этом. Более того, подошел к старшему лейтенанту Микульченко и попросил того без особого шума составить список тех, кто вызвался сейчас добровольцем, намереваясь по возвращении в Сокулку найти их и забрать к себе. А еще попросил Микульченко, если вдруг Сергей с бойцами не догонит их на марше, найти в штабе 33-й танковой дивизии начальника особого отдела бригадного комиссара Трофимова, рассказать о бое и передать просьбу Сергея, чтобы их встретили у передового поста на въезде в город. Это – для сбережения трофейной техники от уничтожения и ускорения процедуры выяснения личностей.

С отходящей колонной Сергей отправил также всех своих бойцов и технику группы, за исключением Игоря (тот напросился в бронетранспортер за пулемет). Зенитчика, как тот ни упирался, тоже отправил с колонной, – там он в качестве ПВО был важнее и нужнее. Но, когда колонна уже отправлялась, из кабины «шнауцера» вдруг выскочила Таня, подбежала к нему, на ходу заливаясь румянцем смущения, и порывисто схватила за руку, вновь затянув его взгляд в омут своих широко распахнутых зеленых глазищ. Постояв так пару секунд, Таня сжала руку Сергея и тихо прошептала, еще более пунцовея:

– Пожалуйста, будь осторожен!

И побежала обратно, оставив Сергея с глупой улыбкой на губах.

Глава 10

Татьяна Соколова родилась и выросла в Москве, в интеллигентной учительской семье. Отец – преподаватель математики на физико-математическом факультете Московского государственного университета, мама – выпускница Московского Александровского женского института – преподавала в гимназии литературу, словесность и иностранные языки, коих в совершенстве знала пять. Родившись в 1916 году, Танечка, благодаря опеке и заботе родителей, почти не видела ужасов революции и гражданской войны.

С детства будучи, опять же благодаря наследственности и правильному, разностороннему воспитанию, умным и развитым ребенком, Таня рано пошла в школу, где с удовольствием училась, успевая, помимо школьной программы, изучать дома с мамой, и по ее примеру, одновременно французский, английский и немецкий языки, которые давались ей удивительно легко. Татьяна и выросла вся в мать – высокая, статная черноволосая красавица с зелеными глазами. При этом от обоих родителей взяла глубокий интеллект и аналитический склад ума, интеллигентность, рассудительность, добродушный характер и определенное благородство в поведении и манерах, незримо присущее потомственным дворянам из «правильных» родов. То есть людям, рожденным в достатке и беззаботности, но не прожигавшим жизнь за картами, рулеткой, пьянством и блудом по всем злачным местам Европы и остального мира, а вместо этого развивающим науку, культуру, образование, инженерную мысль и т. д. и т. п.

Окончив школу с отличием, также легко поступила на лечебный факультет 1-го Московского медицинского института. Врачом она твердо решила стать в детстве, лет с десяти, когда подобрала на улице котенка со сломанной лапкой и родители отвели ее с котенком на руках к участковому доктору. Тот, хорошо знавший их семью, не отказал и не отослал к ветеринару, а сам занялся жалобно пищащим котенком. Вот тогда-то Таня, наблюдая за уверенными движениями доктора, накладывающего гипс на кошачью лапку, решила, что самое лучшее занятие на земле – лечить. Котенок, кстати, вырос в огромного, но доброго и ласкового кота, совсем не хромал и очень любил громко урчать, лежа у Тани на коленях. Его смерть от старости стала для Тани первой большой трагедией.

Окончив медицинский институт в июне 1941 года, Татьяна Соколова получила направление на работу в городскую больницу города Августов. Туда и ехала на поезде 22 июня, когда началась война…

Поезд попал под бомбежку около 7 часов утра, уже почти на подходе к городу. Один из пролетающей мимо группы немецких самолетов, идущих со стороны границы, как-то лениво отвернул и в пикировании сбросил бомбы на паровоз их поезда, хотя четко видел, фашист и подонок, что это не военный эшелон. А потом сделал еще пару заходов, расстреливая мечущихся в панике безоружных людей из скорострельных пушек и пулеметов. Там, возле разбитого состава, пытаясь скромными ресурсами своей маленькой медицинской сумки помочь раненым, Татьяна впервые познала щемящее чувство бессилия, когда у нее на руках люди умирали от тяжелых ран, а она, как ни старалась, ясно видела и понимала, что им уже ничем не помочь.

Пока Татьяна возилась с тяжелоранеными, уцелевшие пассажиры поезда в страхе и панике разбрелись кто куда, и она осталась одна.

Что делать?! Куда идти?!..

Впервые в жизни Таня совершенно растерялась, привычный мир осколками рассыпался под немецкими бомбами и пулеметами, а новая реальность пугала своей неизвестностью. И она, взяв свою изрядно похудевшую медицинскую сумку да пару вещей из чемодана, побрела от страшной железной дороги в лес, куда, как она успела заметить, ушло и большинство пассажиров растерзанного немецкой авиацией мирного поезда.

На второй день блужданий по лесу Татьяна набрела на какой-то хутор, где встретилась с пограничниками, тащившими своего раненого командира по немецким тылам. Попросилась идти с ними и вот уже пару суток шла от границы вслед за отступающими советскими войсками, ухаживая за раненым. А раненый, что было видно и без серьезных медицинских познаний, был плох… Таня, как и все врачи, получила в институте военную подготовку по направлению военно-полевой хирургии и ясно видела, что ему срочно нужна операция – несколько осколков засели глубоко внутри. Она даже, наверное, рискнула бы сама сделать эту операцию, но без инструментов, с ее небольшим набором медикаментов и перевязочных средств, это было невозможно, поэтому Таня только меняла повязки да чистила раны от нагноения. Об этом и сказала остальным: или командира нужно срочно на операционный стол, или день-два – и летальный исход неизбежен.

Вот тогда один из пограничников взял пулемет, куда зарядил все остатки патронов, и направился к дороге – наблюдать обстановку и искать транспорт. Когда через некоторое время он быстро вернулся и сообщил, что стрелял по немецкой колонне, но не попал, а сейчас нужно уходить, потому что враги могут организовать преследование, Татьяну вновь охватило отчаяние. Не за себя даже – за беспомощного раненого. Еще один человек умирает у нее на руках, и она снова не может помочь. В отчаянии Таня стала сердито и горестно выговаривать бойцу, хотя разумом понимала, что боец не виноват – так складываются обстоятельства этой проклятой войны.

А потом на полянку неожиданно вышел человек в немецкой форме и тепло, по-доброму, улыбнулся ей. И оказалось, что это не немцы, а свои, советские бойцы, которые выполняют особое задание в немецком тылу, и у них есть транспорт, и они всех заберут с собой, к нашим… И пока она, бережно поддерживаемая под локоть их командиром с какой-то по-особому доброй улыбкой, шла по лесу к дороге, а потом осматривала и наскоро обрабатывала раненого летчика, в ее истерзанную горем и переживаниями душу постепенно возвращались покой и ощущение того, что теперь все будет хорошо.

Позже, на привале, уже по-настоящему обрабатывая раны и вкалывая лекарства, которые в изрядном количестве нашлись у этих необычных бойцов в немецкой форме, Татьяна иногда, искоса, бросала быстрые взгляды на этого, как она слышала, лейтенанта Сергея Иванова. И каждый раз почему-то легонько вздрагивала, наткнувшись на его спокойный, чуть улыбчивый взгляд. И не могла понять – да что же это с ней такое? А потом был этот неожиданный бой. И она сидела уже с двумя ранеными в небольшой, наскоро замаскированной ложбине в полутора километрах от места боя, слушала звуки разрывов и боялась. Боялась за него. И очень-очень хотела, чтобы с ним ничего не случилось. А когда потом ее с ранеными забрали и привезли к месту боя, выскочила из кузова и первым делом отыскала взглядом его. Живой! И не ранен! Таня почувствовала, как из ее души снова уходит тревога, уступая место светлой радости, и, покраснев, быстро отвернулась, сосредоточившись на осмотре и обработке раненых. А лейтенант Иванов заметил, что раненых много и ей с непривычки тяжело, подошел, похвалил и сказал пару ласковых слов. После этого ей сразу как-то легче стало, будто второе дыхание открылось.

Закончив с ранеными красноармейцами, которые хвалили ее легкие руки и тихо благодарили, Татьяна устало разогнулась и, пару минут отдохнув, перешла к раненым немцам.

Немцы оказались разными.

В большинстве своем простые солдаты, бывшие рабочие и фермеры. Они, быстро и безжалостно отрезвленные от сладкой патоки геббельсовской пропаганды болью собственных ранений и уже успевшие понять, что для них легкая победоносная война с «расово неполноценными славянскими народами» на просторах России закончилась, а теперь начинаются тяготы и лишения, называли Таню «фроляйн» и тоже тихо благодарили по-немецки за облегчение страданий. Таня, сосредоточившись на работе, так же тихо шептала им по-немецки что-то ласково-ободряющее, чем врачи обычно успокаивают своих пациентов.

Но были и такие раненые, которые смотрели на нее с плохо скрываемой ненавистью, а после перевязки тихо шипели вслед ругательства. Таня старалась не обращать на эти ругательства внимания, пока не наткнулась на раненого офицера. Тот, будучи довольно легко ранен навылет в мягкие ткани плеча, уже пришел в себя и смотрел на Таню со смесью ненависти и высокомерия. А когда Таня начала делать перевязку, сначала осыпал ее грязными ругательствами, самым приличным из которых было «вонючая русская свинья», а потом перешел к угрозам и описанию того, что с Таней сделают победоносные немецкие солдаты, когда разобьют Красную Армию и придут на эту землю хозяевами. Вот тут Татьяна не выдержала и, закончив перевязку, в ответ, на чистом немецком языке с прекрасным произношением, ядовито прокомментировала результаты боя «победоносных немецких войск» на вот этом конкретном поле боя, а также нынешний социальный статус победоносного немецкого офицера. Поскольку в диалоге обе стороны не сдерживали голос, произошло несколько значимых и для Тани, и для немецкого офицера вещей.

Для Тани – новость о том, что она хорошо понимает и говорит по-немецки, быстро достигла ушей Сергея, который попросил ее после перевязки помочь с допросом пленных. А после восхитился многогранностью ее талантов и полушутя-полусерьезно попросил позднее позаниматься с ним немецким, на что Таня с радостью и охотой согласилась.

А вот для немецкого офицера его монолог послужил причиной трагичных изменений в судьбе и состоянии здоровья. Бойцы, видевшие, как Таня бережно возится с ранеными, и очень благодарные ей за это, сразу после ее эмоционального диалога с немецким офицером столпились вокруг и настойчиво попросили перевести, что сказал немец. Таня при переводе постаралась смягчить исходный монолог гауптмана – ей было одновременно и стыдно, и противно переводить такое. Но бойцам хватило и отредактированной версии. После этого самый сообразительный из них ласково попросил «товарища доктора» отойти от немцев и еще раз осмотреть одного раненого советского бойца, которому внезапно стало хуже, – самого дальнего от раненых немцев. А когда Таня, отойдя, проверила этого бойца, который очень удивился, когда узнал, что ему стало хуже и вновь нужна медицинская помощь, и, вернувшись закончить с немцами, мельком бросила взгляд на надменного немецкого офицера – она его сначала даже не узнала. Теперь уровень его здоровья и физического состояния был тяжелым и уверенно стремился к критическому. Кроме того, немца, судя по его теперешнему взгляду, полному боли и печали, мучили также и душевные страдания. Таня не смогла спокойно пройти мимо и снова взялась за его лечение. К ее удивлению, немец, с трудом шевеля сломанной челюстью и шепелявя выбитыми зубами, попросил прощения за оскорбления и даже нашел в себе силы сказать спасибо после повторной перевязки.