ЛЯДЬ

Впрочем, и здесь существовало проверенное средство. Коли перед тобой действительно он, а не гордый обладатель сугубо физиологической гендерности, всё достижимо. Ревновать проститутку способен лишь клинически положительный тип, напичканный, к несчастью, тотальным большинством уже повсюду, но мудрости редко сопутствует слабость.

Уже за первые месяцы работы у неё образовалось две стабильные компании давних приятелей, собиравшихся хотя бы пару раз в год за городом или в недалёкой загранице. Наличие у каждого отдельной спутницы или, тем паче, супруги гарантированно убивает желанную атмосферу встречи друзей. Классические путаны смердят продажностью и, к тому же, вопреки уверениям Минздрава, далеко не безопасны в быту. Вполне изящный выход из ситуации заключался в том, чтобы всей компанией разом сдать кровь и мазок на предмет наличия любой возможной дряни, чтобы затем, убедившись в кристальной чистоте эксперимента, предаваться всем возможным радостям на протяжении нескольких дней.

И тогда начиналась феерия. Необходимость одежды отпадала в принципе. С ней вместе скоро уходило и навязчивое ощущение дискомфорта, отголосок тысячелетиями прививаемого стыда. Процесс более не принадлежал месту или времени: где, когда и как угодно. В каком угодно количестве. Уже через несколько часов шикарная женщина – их женщина – вызывала уважение за мастерство и способность познать радость соразмерную, а чаще – превосходящую счастье остальных. Вскоре чувство перерождалось в восхищение, они уже не ревновали друг к другу, становясь нормальной – единственно нормальной – семьёй. В которой нет места заигрыванию, извечному соревнованию кто прав, бойкотам и обидам, принципам и ханжеству. Ничего пошлого, истерзанного и навязчивого. Только желание.

Которое вскоре превращалось в открытое, светлое чувство. Иметь образчик сексуальности в постели, который тем приятнее делить с другом, подсовывая, будто Катчинский и Боймер за гусем, товарищу самые аппетитные части. И в ней же находить собеседника, эдакого простецкого дворового кореша из навсегда, казалось, ушедшего прошлого, без претензий и модных словечек в изгаженном лексиконе. Говорить открыто, думать весело. Доставлять любимой исключительное наслаждение, озадачиваясь только лишь собственным. Великая гармония целого, опошленная веками застарелой как сифилис пропаганды, по капле возвращалась к ним.

Лёгкая притягательная влюблённость оставалась и после, будоража застоявшуюся кровь приятными воспоминаниями да милыми фантазиями о грядущих встречах. Они всегда платили ей по факту – сколько считали нужным. И всегда щедро, конечно, не из гнусного желания отблагодарить, но проявляя заслуженное почтение к таланту и красоте.

Как безнадёжно отличалось это от рассказов коллег о проклятиях семейной жизни, изуверстве ориентированных на постоянство молодых людей, болезненной мстительности приличных мальчиков из приличных семей. В большинстве европейских стран две трети мужчин живут с родителями до тридцати пяти лет. Здесь, хотя и обзаведшись отдельной жилплощадью, они оставались в материнском ошейнике подчас до конца дней – смотря кому повезёт больше.

– Кто же была та первая дура, решившая, что инфантильность – не приговор? – она обращалась, традиционно, к Натали, хотя говорила будто сама с собой.

– Да ни разу не дура, нормальная баба, – тем не менее реагировала подруга, – всё хорошо понимала, но хоть кто-то же нужен. Тем более и сами же давно не ах, с гнильцой – ещё какой. Одна моя знакомая из города, в путягу вместе ходили, очень своего любила. Прямо так, знаешь, искренне. Ну да у парня не всегда деньги водились, случалось, что она в кабаке расплачивалась или в магазине что покупала. Шесть лет спустя они расстались, но напоследок кинула его на потребительский кредит, взятый вроде как на ремонт ейной халупы, порешённой стать их совместным, значит, гнёздышком. В доказательство правоты и основательности, как по ящику говорят, претензий, выкатила ему список – с датой, суммой и назначением платежа. Все годы вела, ни рубля не пропустила. Но вздыхает по нему до сих пор, очень сильное, говорит, чувство, такое случается одно и на всю, стало быть, жестянку.

– Я бы её на месте же и удавила, предварительно заставив реестр свой сожрать.

– Положим, ты бы и того, а тот развернулся, вздохнул и побрёл готовить бумаги на банкротство. Плох он – да. Жалко его – тоже да. Я об том много в башке чесала, когда замуж думала. Тут, как вроде физик в школе учил, закон сохранения энергии, только наоборот. Ежели ты ведёшь себя как сволочь, то все вокруг обязательно тоже начнут. А дальше по восходящей кривой, прямой, спирали или ещё какой доморощенной загогулине: раз, и все вокруг в дерьме. Ты вроде и сам лично опомнился, засовестился там или светлячка словить захотел – а в ответ одно говно. Не только, значит, в отношениях, но во всём и со всеми теперь так. Одна вот только ты, шлюхи истекающей отродье, у меня и осталась, – ласково закончила Натаха.

– Отродье означает сын или дочь, – улыбнулась в ответ Малая. – В крайнем случае, помёт. А в остальном ты права – среда заедает. Бывает, встретишь старого знакомого, пару месяцев всего прошло, а как запаршивел. Лебезит, голос елейный, уже не он тебя хочет, а ты его, будь любезна, попользуй. Чуть не на голову сходи. Засасывает, ничего не поделаешь. Что значит светлячка… как ты выразилась?

– Словить. Знаешь, бывает эдакое у мужиков, да и у нас тоже. Когда охота почесаться обо что-нибудь такое возвышенное, как бы сказать…

– Лёгкая приязнь, юная девушка из хорошей семьи, перл достоинств на истаскавшиеся плечи…

– Вздымающееся вместе с краном чувство. А перл – это как пер, только в прошедшем времени?

– Нет, с чего ты взяла?

– Английский решила учить. Вот, дошла до неправильных глаголов.

– Родная моя, ты чего! – испугалась за неё – или, скорее, за себя – верная сожительница. – Принца из-за бугра подцепить хочешь, меня одну бросить? Ты мне как сестра уже, и теперь, да пойми ты…

– Не менжуй, Клава, больше трёх дырок всё одно не отыщется, – она любила хлёсткие, грязновато-правдивые поговорки их круга, часто цитируя по поводу и без. – Надо чем-то заниматься, вот и решила. Тут без вариантов – какой-никакой, а практический толк будет. Язык, он, как говорится, и у пенсионера язык. Опять же интурист пошёл стабильный, надо приспосабливаться; это у них там наверху макроэкономика, а мы губами шлёпаем за наш родной деревянный.

– И как успехи?

– Pretty fine. В смысле и красиво, и хорошо. У них же не озвучивают знаки препинания. И как мне, значит, дословно тогда мысль передать? Ну, не телись, сколько ты по кодазюрам ноги раздвигала, ужель не выучила хотя бы на примитивном уровне.

– Там же французский… – стыдливая неуверенность казалась слишком очевидной.

– Да хоть германский, курва. Или ты без хахаля своего даже пожрать не заказывала?

– Сама дура. Пятнадцать лет, кровь с молоком, грудь третьего размера и все поверхности, как у нас говорят, рабочие. Кто бы меня на шаг отпустил от себя, из номера-то еле выбиралась.

– Ясно. Очередная история грехопадения на нашем канале. Невинный агнец, соблазнённый в далёкий забугор, истёрт в клочья без права на апелляцию.

– Где ты только этого набираешься, мне всё больше кажется, что сама придумываешь.

– Ты не уходи давай от темы, чай – не чай, а глотать придётся. Посему, моя дорогая высокообразованная стерва, вот тебе сестрин наказ. Завести среди постоянников носителя языка, английского, естественно. Другой нынче без надобности.

– Как же китайский?

– А ты в ноздрю ему давать собралась, любовничку? Развела полемику-академику, лично проверять буду. Профилонишь – найду себе Ганса и укачу к нему в неметчину бюргеры жрать, – как всегда в споре с Натали, попытка утвердить примат образованности посредством демонстрации геополитической осведомлённости с треском провалилась, вдребезги разбившись о твердыню крестьянской мудрости. – Приступай.

– То есть?

– То и есть, что сейчас же приступай. Потапычу на этот счёт доложим, что подсняли. Не пошамкаешь оливье разок, обойдёшься. Сегодня, да будет вам известно, День Святого Патрика. Следовательно, вся ихняя братия в хлам накидается и понесётся искать приключений. А на зачищенном Мишаней показе, окромя вашей милости, и взять-то будет некого. Глядишь, ещё пару раз съездить успеешь, хотя тебе оно, конечно, без надобности.

Что, собственно, такое есть это пугающе достижимое, мифическое, но притом караулящее за всяким углом дно? Степень материального благосостояния, точнее – отсутствие такового. А если климат тёплый и не имеешь пропитания и жилья – значит, спать в шалаше на дереве, где звёзды можно трогать руками, питаясь ухой в артели столь же нищих рыбаков? Или падение моральное, но относительно чего мораль – твердыня. В разное время и под разным предлогом обществом, церковью и государством разрешалось насиловать, грабить и убивать. Не запрещается и сейчас, только первое следует делать, состоя в рядах охранной корпорации, – какое уж там предприятие, если речь идёт об оккупации десятков миллионов. Второе узаконено повсеместно системой swift и печатным станком резервной валюты. Третье и вовсе нынче сугубо утилитарно, вчерашний студент на базе в Оклахоме управляет беспилотником, воспринимая происходящее не иначе как допотопный компьютерный модулятор с паршивой графикой – в операции по удалению фурункула переживаний куда больше. Единственный критерий здесь – мотивация. Если одинокое прозябание желанно, то, следовательно, имеет место сознательный выбор. В противном случае, задавленный обстоятельствами, безвольный покинуть опостылевший берег вчерашний европеец… Пожалуй, и на дне.

Её выбор был очевиден. То была не нимфоманка, жаждущая перманентной близости и безвольная побороть симптом. Она предпочитала исключительно феерию и столь же исключительно с достойными мужчинами. Когда и то, и другое устраивает совершенно. То есть даже когда не устраивает, всё равно нравится. Момент боли и прочих смежных эмоций не имел у неё чётких границ в принципе, единственно по причине второстепенности. Исполняя достойный аккомпанемент, никогда не становился лейтмотивом. Для достижения чего она безошибочно чувствовала разницу между агрессивным самцом и латентным запуганным садистом. Последние мучают жертву безотносительно собственных переживаний, то есть не потому, что им от этого хорошо, а исключительно ради самого мучения. Такому что ребёнка истязать за двойку ремнём, что половозрелую даму за вознаграждение по заднице хлестать – к либидо вообще не имеет отношения. Органы эротического восприятия в подобной игре – лишь соблазнительно запретное табу, над которым тем приятнее надругаться. Беспросветно несчастные особи в силу уже того, что неспособны понять иной, куда более яркой и сильной эмоции объекта истязания.

Молодой повеса, имеющий связь, по его правилам, разом с полудюжиной понравившихся ему женщин, что в благодарность за испытанные восторги хорошо платят… И юная цветущая девушка, практикующая то же самое. Падаль, шлюха и мразь. При этом будь она гомосексуалистом, считалась бы неподражаемо оригинальной. В основе восприятия роли женщины всегда будет лежать мужской взгляд и анализ проблематики, разве что превратилось это в трусливую ревность и паранойю бесхарактерных, рано состарившихся детей. Им давно уже нужна, прежде всего, мать – отсюда и бешенство собственника, препоны и заборы. Первичность влечения умерла, под маской разумного компромисса они проходят свой жизненный путь без него. Желание есть, прежде всего, желание победы и борьбы. Прежде всего – борьбы. Умение идти на риск, пытаться, не бояться или пересиливать страх, не принимать и тем более не отчаиваться поражению – заменяется пресной беззубой перепиской, в лучшем случае – в содружестве с извечным «товар-купец». Нормальное вырождение вида, где силу заменили толерантностью. В химическом значении слова, то есть получи раз, второй, третий – а на четвёртый привыкни и навсегда смирись.

Чему явиться раньше – курице или яйцу, вопрос, безусловно, актуальный, но что умерло первым – инь или ян – интересовало её куда больше. В конце концов, красивой начитанной бабе, объективно бесподобно владеющей ртом, надо же о чём-то и попереживать, иначе впору помешаться от нескончаемого калейдоскопа удовольствий.

– А вообще-то женщина, – выслушивала очередное поучение Натали, – должна только трахаться. Отдыхать, спать и есть, когда нужно, заботиться о красоте, рефлексировать для полноты образа, читать. И всё. Никаких домостроев, домашних очагов, пелёнок, воспитания и прочей навязчивой дряни. Мужчина, что не способен обеспечить себя даже прислугой, и в постели окажется серым. Как те кошки ночью. Патернализм, чёрт бы его побрал.

– Па… – чего? – встрепенулась подруга. – Перевод извольте.

– Не знаю. Никто не знает. Какая-нибудь общеукрепляющая беззлобная дрянь, уместная быть сказанной по любому поводу. У нас из таких треть языка, только не помнят уже. Неглупые люди перенесли сей императив в коммерцию, и ожидаемо хорошо пошло.

– Не уловила. Да и где тут поймаешь! Давай рассказывай.

– Обычный гипоаллергенный и абсолютно безвредный крем. Добавляется известной противности вонь – натуральное и, тем более, действенное средство должно благоухать соответствующе. Далее лепится этикета и продаётся в сети. Для удаления прыщей, целлюлита и послеродовых растяжек, увеличения груди или иной полезной длины, активации волосяных луковиц или, наоборот, замедления роста волос, где не положено. Не пошло одно, десяток рабочих из Средней Азии переклеили в подвале бирки – и готов новый продукт. В природе всё универсально, и когда бизнес идёт с ней рука об руку, выходит очень кстати.

– Ой, да ладно, – махнула пренебрежительно рукой умудрённая опытом собеседница. – У самой таких историй не расхлебать, любят они покуражиться, изображая успешных бизнесменов. Каждый второй – олигарх.

– А каждый первый?

– Его правая рука. Старо как мир.

– Тебе жалко. Пусть человек покуражится, тут же не только хвастовство, но вполне достойная иллюзия. Почувствовать себя не просто богатым, но оседлавшим достойную – может, даже собственную, – идею и заработавшим на том состояние. Желание не столько богатства, сколько ума и предприимчивости. Иначе что мешает врать про папу генерала?

– Как скажешь. По мне, один моржовый, глупо. Чего ради эта страсть всех заставить поверить, что ты не как все?

– В крайнем случае, не как они.

– Вечно ты лезешь со своим словобл… удством, – вынужденная на работе выслушивать тонны нецензурных выражений, Натали искренне старалась не перенять профессиональный стиль. Чего не скажешь о жаргоне, к нему имелась очевидная похвальная слабость. Потому ругаться в их доме – и неважно, если задрипанные тридцать семь метров, – воспрещалось строжайше. Имелся, в том числе, и механизм наказания оступившейся в виде внеочередной работы по хозяйству или походу в магазин. Хотя ели они чаще в кафе неподалёку, а генеральное вылизывание скромной жилплощади осуществлял знакомый студент за пару пива из холодильника да сопутствующий «минтос» – аналогия с известным конфетным брендом, рождённая, как водится, непревзойдённо старшей по фольклору. Наложившись на действенное правило, слегка литературный – а каким ему быть, когда из редких собеседников единственная подруга да запылившиеся классики, стиль речи и поведения Малой незаметно превратил хавиру бесхитростных путан в салон не лишённых эстетического чувства буржуа. Приятное место отдохновения, «бордель с обхождением», снова выдумка и, по совместительству, детски наивная мечта Натали.

– Давай, родная, – увещевала она безработным вечером подругу. – Скинемся и поднимем хороший апарт, возьмём отсюда до кучи двух молодых, не сильно потраченных девок, и заживём. В нашем же говногосударстве не осталось порядочных мест для отдыха. Всё одни гадюшники, если и дорогие, то всё равно без души. Мужику же не нужно сразу в койку, и секундомер до поры не надо включать. Пусть посидят в удобных креслах, выпьют манёхонько, покурят – где теперь такое ещё можно. Поглядят по бедру понравившуюся девушку, волосы ей тоже погладят. Чтобы не ощущал себя станком, на котором она должна сейчас отработать, им детали куда важнее процесса, тебе ли не знать.

– Перекинуться парой фраз с соседом на диване, всё правильно. Знакомство в качественном дорогом притоне носит характер приятной тайны и сближает особенно. Тут без обиняков и о делах поговорить уместно, маски-то сняты. А как приятно затем среди официальных декораций улыбнуться знакомому понимающе. Искренне улыбнуться.

– Вот, сама же улавливаешь, – оживлялась радеющая об успешном стабильном бизнесе. – Что нам стоит, тем более с твоей-то постоянной клиентурой и связями. Да и мои ничего тоже, один полковник чего стоит – вот, кстати, и прикрытие. Я этих, идейные которые и вояки, довольно на своём веку повидала. С ними никакие другие погоны связываться не будут, себе дороже. На всю же голову патриоты отмороженные, а за регулярное вспоможение ихней ветеранской организации да корпоративчик под настроение… И, главное, делать им ничего не надо, потому как они же только стрелять – раз освоил и другому уже никогда не научишься.

– Понравился, гляжу, тебе Вова…

– Вот опять ты слезть с разговора пытаешься, – и впрямь немного обиделась Натали. – Не хочешь сейчас – без проблем, время терпит, но за дуру меня только не держи.

– Хорошо-хорошо, – спешила исправить недоразумение Малая. – Никаких больше лирических отступлений, обещаю и торжественно клянусь. Только есть у меня пока и другой, как ты говоришь, интерес.

Интерес действительно был. Комфортное существование под сенью погонных звёзд, мягкая удобная мебель, уютный полумрак и клубы дыма, голубовато-мёртвыми слоями застывшего в непроницаемом для гнусного извне воздухе. Безальтернативно прекрасно, как будущее фамильного виноградаря в незабвенной Галлии, но… Вызова нет, куража и вседозволенности. Интриги. Женщина всё за неё отдаст. Отсутствие предсказуемости, рутины, а значит, и скуки. Обыденность – это порок, говорила она себе и не лгала: позорнее нет столба, чем нормальность. Принадлежность толпе опасна не общностью навязываемых обетов и привычек, но тем, что всякая масса есть новый самодостаточный организм. Следовательно, разрешалось быть целым – умным, глупым, плохим, хорошим – любым; или только частью – большой или малой, направляющей или ведомой… а важно ли в таком случае, какой.

Существование любых законов с лихвой оправдывает уже само их существование. Если что-то где-то наличествует, значит, оно кому-нибудь нужно. А там уж кто влез на вершину пищевой цепи и навязал остальным свой страх. Всякое ограничение человека как личности – вредно, группы людей – необходимо. Ангажированная история легко забыла, что первый социум был создан единственно с целью эксплуатировать, а позже, по мере нарастания аппетита, повелевать. Что есть вполне естественно и верно – уже лишь тем, что безальтернативно: где есть больше одного, непременно образуется вертикаль. Не пренебрегая окружающим в целом, она старалась избавить себя от дотошных частностей: общественного мнения, показной набожности, непривычной покладистости морали.

В результате очевидно отсутствовали близкие, кроме воплощённой мудрости Натахи, и родственники. Мать под старость вернулась в родной замухранск, а отец проявился лишь тем, что по достижении пенсионного возраста подал иск на алименты – к дочери, которую не помнил ни разу. У него, как поведала судебный пристав, таких было несколько, и каждый, на счастье родителя, перебрался и освоился в столице. Можно остервенело скупать недвижимость, дабы встретить старость уважаемым рантье, но не возбраняется обеспечить себя и более оригинальным, притом куда менее хлопотным способом.

Папаша, объективно, был не дурак. Полвека ничего не делать за исключением откупоривания тары, раздаривая паспорт на штампы, – после очередного развода документ терялся, и обладатель нового оказывался девственно чист. Нехитрая уловка, позволившая одному достойному гражданину паразитировать на недалёких ближних. Потому что отца она действительно уважала. За смекалку, цинизм и естественную, а не какую-нибудь там латентно-протестную, распущенность. Всё без исключения, к счастью, передалось и ей.

– Что плохого он сделал, – на этот счёт консенсуса с Натали достичь не удавалось. – Кто виноват, если все вокруг поголовно мечтают о ЗАГСе и таком вот простом надёжном бесхитростном мужичонке. Чтобы кран починил, бачок отрегулировал и мусор вынес. Правда, не работает да иногда выпивает, но ведь всё в меру, и рукоприкладства никакого. Оно же и грубости. Весельчак, и в койке, надо думать, не промах. И не скрывал он ни от кого, что к труду чувствует вполне закономерное отвращение, так ведь какая будущая жена не верит, что запросто переделает под хозяйственные нужды суженого. А он, не будь дурак, плевал на всю эту софистику, потягивая домашнюю настойку на мандариновых корках. Кстати, и приторговывал, случалось, ею, то бишь вполне приличный стабильный доход очагу приносил.

– Много ты наторгуешь с пол-литры, – не сдавалась подруга.

– Достаточно. Оборудование у него после развода реквизировали, так на кухне и стояло. Не промышленное производство, но хороший такой гешефт. Опять же – всё по науке. Стружки, чтобы впитывали вредные дубильные вещества, двойной перегон, или как такое называется, а уж вкусов имелось целое море. Думаешь, босота спившаяся к нам хаживала, куда – по большому празднику на стол его произведения ставили; не исключая, кстати, и участкового. Родитель умел наладить бизнес-процесс и сам, повторюсь, не злоупотреблял. Прямо с утра, но исключительно после завтрака, и начинал. До обеда поковыряется с сифонами, по дому что сделает, аккурат и протрезвится. После полудня дел уже никаких, разве покупатель зайдёт, и в девятнадцать ноль-ноль, как только милая супруга возвращалась, – сухой закон. В выходные, соответственно, не пил вообще.

– Откуда такие подробности?

– Маман однажды разоткровенничалась. Очень себя корила, а всех-то претензий к нему имелось, что не как у всех. Соседи, значит, косо смотрят, и коллеги втихую насмехаются. Ребёнку из утробы в эдакий содом вылезти страшно… Классика жанра. Он, бедняга, и до и после нас всего раз шесть, кажется, на эти же грабли наступал, пока не завязал совсем.

– С выпивкой?

– С бабами. Ремесло и увлечение остались. Повидала бы его, но скрывается, сыновья-алиментщики же тоже имеются, а у этих, как водится, интеллекта ноль, одна сплошная обида. Отец никогда не любил мегаполисов, строгая новое поколение исключительно по городам и весям, так все же до единого из неполных полуголодных семей повылезали в Москве. За такую бы генетику низкий поклон до земли, а не нож под сердцем прятать, но куда… Сын, воспитанный только матерью, – это раз и навсегда безмозглое избалованное чадо.

– Не спешила бы приговаривать.

– И не спешу. Может воспитать и улица, и жизнь, а то бы просто отчим или дядя из гаража по соседству.

– Дяди разные бывают.

– Да хоть растлитель, лишь бы от соски вовремя оторвал, иначе пропал человек. Нет у пацана врага страшнее, чем заботливая наседка-мамаша. Оттого и вырастают все как один малахольные, что сопли всегда есть кому вытереть. Терпеть не могу этих тварей, только ведь они теперь везде. Три розочки белые купит, в целлофанчик пообъёмнее завернёт и стоит у выхода из метро, дожидается. Минуту стоит, две, пятнадцать. Понятно, что за таким «букетом» никто на свидание не спешит, но так и ты уйди, не будь дерьмом же в самом деле. Стоит. Полчаса отсолдафонит, высидит. Из перехода чудо явится такое, аж зажмуриться хочется. Сколько же надо прожить без секса, чтобы на неё позариться… Дюжину жизней до старости как минимум. В чём подвох, знаешь?

– Уж провести.

– Статус мычит.

– Как?

– Аббревиатура «МЧ»: образно, но верно, к тому же доходчиво и созвучно. И вот только он замычал, тут игры всерьёз и начинаются. Чем уродливее красавица его, тем лучше. Видит, значит, внутренний мир, читает душу, а не только на формы аппетитные зарится. Верный – кто ж ещё такому даст, но поди докажи. Малопьющий: скопец – он во всём скопец, но под ручку с ней выглядит по-другому. Умеет слушать, не тиран: смотрим выше, да и куда её тиранить, наслаждение из разряда отвращения. Только по осени цыплёнок из одинокого сморчка превращается в сознательного, отягощённого бременем верности: а как нас возбуждает это бремя – вдумчивого, малость уже даже и привлекательного юношу. Эволюция в два прыжка: месяц на сайте знакомств и три свидания – в кофейне, городском парке и кинотеатре. Вместе с пассией идёт до кучи набор осчастливленных родственников – деваха-то, наконец, пристроена. Как минимум неисчерпаемая тема для задушевных разговоров в духе: «У моей милой папа сильно болеет, стараюсь поддержать как могу». А чаще и подспорье куда более практического свойства: на работу пристроить, от два-два-восемь откосить и далее по списку.

– Предположим, и что потом? – как всегда, не высидела лекцию Натаха.

– Всё. Знакомых и коллег у любой хоть трижды зачуханной девахи всегда хватает. В социальных сетях, на редких, но массовых сборищах вроде Нового года – а наш готов хоть бесконечно ждать. Подвернётся, склеится. Та дура ещё домой притащит пьяную смазливую подругу для полуночного исповедания в кухне на тему жестокого предательства. И милого «сваво» около себя, то бишь аккурат напротив безутешной страдалицы посадит. Не откажет же себе в удовольствии заслуженного унижения давешней победительницы! Да и та же первая отметит, какая её утешает милая пара. Рыба, когда наживку проглотила, долго ещё после барахтается, но спастись без воли случайности уже не может. Здесь то же. Наладив первый контакт, суженый узнаёт место работы или учёбы, случайно встретит, пригласит на всё тот же вопиюще безалкогольный кофе, натянув на лицо маску такого страдания, что рыдать хочется. Помнётся, конечно, как положено, сознается. Изменила, отдалась карьере, отказывается жить вместе, не строит планов, не видит себя его женой, сделала аборт, помешалась на компьютерных играх, унижает достоинство, не разделяет порывов, смеётся над мечтами, флиртует с друзьями, записалась в очередной комсомол, сменила веру или секту, прилюдно оскорбила мать, требует безоговорочного подчинения, мочится в постели, наконец. Еле воздуха хватило дотянуть предложение, а ты говоришь, что потом. Разом у красавицы жалость, тоска по справедливости, чувство причастности – обоих ведь оплевали. Да тут же припомнит снисходительно-покровительственный тон, с которым недавно чаем отпаивали, и как лишнего чересчур наговорила, и как корила себя за то поутру. Так кто из нас не соблазнится местью?

– Складно, не поспоришь. Только недолго ему на красотке той прыгать.

– Отчего же! Или у кого там поперёк? Ценность предмета или, тем более, мужчины при прочих равных не определяется разве количеством потраченных на выполнение задачи сил? Получается уравнение без неизвестных. Тем паче для таких девочек секс – необходимость. Всегда был и останется, разве до тех пор дивиденды оказывались пожирнее. Опять же у мужчины должны быть хорошая обувь, хорошая рубашка и немного индивидуальности. Всё, кроме последнего, состряпает ему сама, а не вынимая из красивой бабы, пара оригинальных мыслей родится и в алгоритме вибратора.

– Бездушный ты человек, Малая.

– Человек – это условность. И души у него никакой нет.

– Смелое, мать, заявление.

– Не заявление, а факт. И у меня есть тому доказательство. Предъявить? – и в ответ на хитрую ухмылку продолжила: – Раздеваться не придётся. Как-то довелось с одним янки в Мексике. Курорт, пять звёзд, всё как положено. Только спутник мой в возрасте уже – щедрый, но не сказать, чтобы очень активный. Признаюсь, нужна ему была скорее в качестве аккомпанемента к бутылке, ведь коли с тобой красивая да молодая, ты по умолчанию не алкоголик. Заливал бедняга до глубокой ночи и затем как убитый спал, вставая не раньше полудня. Остальное в лучшем случае просыпалось к вечеру, если не бывал пьян, а бывал почти ежедневно. Как честная продажная подруга, высиживала с ним до позднего срока, пока он ещё меня различал, а дальше перемещалась в спальню. Подъём, следовательно, довольно-таки ранний, позавтракаешь и можно загорать весь день голой, у бунгало имелась своя огороженная палисадником территория с небольшим бассейном, джакузи, парой лежаков и прочей интимной инфраструктурой.

Но поскольку всё ж таки джунгли, захаживали в гости местные – обезьяны. Прогнать нетрудно – вызови работника, и за два доллара чаевых он лично каждой твари горло перегрызет. Но это надо вставать, напяливать хотя бы полотенце, куда-то звонить с просьбой кончить в мою комнату, и так далее. Тем более что детёныши все безобидные и даже милые, опять же и развлечение хоть какое-то, покуда суженый дрыхнет беспробудно. Но – где детишки, там рано или поздно появится и родитель. Классический альфа-самец, ростом повыше остальных, добрых полметра, здоровый, наглый и тупой. Знакомый персонаж, да. Первая его попытка выхватить у меня пакет с банановыми чипсами окончилась полотенцем по морде. Зашипел, глаза сверкнули – но я и не таких ухажёров отваживала, макакой нас не испугаешь. Влепила ещё раз – и привет, ретировался, да за ним и вся стая. С животными ведь главное не чувствовать страх на деле, а не в образе, тогда и медведь не тронет.

Через два дня явился снова, но уже один. Походил вокруг на почтительном расстоянии, не увидел реакции и сел на соседний лежак. Остальные, вижу, с благоговением наблюдают сцену издалека. Ладно, думаю, пусть себе загорает, место ведь свободно, отчего разумному существу не побыть для разнообразия в гармонии с ойкуменой. Тут я допустила оплошность – ушла с веранды внутрь, чтобы заварить кружку их тамошнего горячего напитка: нечто вроде чая, но бодрит куда приятнее. Имелся для этих целей в гостиной здоровенный прибор на пять литров горячей воды. Оглянулась, приятель мой новый уже вслед морду в дверь просунул и нагло так, по-хозяйски, осматривается. В его типично гендерном мозгу уход другой особи закономерно классифицировался как отступление. Ну уж нет, сердяжный, делить со мной кровать тебе не по карману, никаких бананов не хватит. И, раз уж так всё к слову пришлось, решила объяснить сородичу, отчего не стоит конфликтовать со старшими товарищами – может, без когтей и внушительных зубов, но технически куда более подкованных. Открыла крышку и вылила на незваного гостя содержимое. Шустрая бестия, конечно, увернулась – разве малость совсем обварился, но драпанул со скоростью хорошей борзой собаки. Присоединившись к стае и отдышавшись, первым делом залез на самку и совершил несколько яростных фрикций – именно лишь для того, чтобы поддержать утерянную самооценку, заодно напомнив подчинённым, что, хотя и позорно ретировавшийся, тут он всё равно и навсегда главный. Через несколько секунд буквально слез, и отправились, надо полагать, всей компанией искать менее агрессивных туристов.