Русалии

– Я так не могу. Это ответственное решение. И главное – у нас будет неравный брак.

– Это ещё почему? – изумился Макс.

– Ты сам знаешь. У меня комната в коммуналке, учиться ещё год, зарабатываю мало. А ты… Деньги, работа, загородный дом. Люди скажут, что я по расчёту за тебя пошла!

Он крепко-накрепко прижал её к себе:

– А по любви разве за меня нельзя выйти?

– Ты понял, о чём я говорю.

Макс целовал её:

– Глупенькая… Пусть люди говорят, что им угодно… Всё, что у меня есть – твоё…

В мае они поженились. Сначала жили на съёмной квартире, но Юля с первых дней семейной жизни загорелась идеей поселиться в Березени. Макс, обалдевший от любви, был готов выполнять все её прихоти. Он снёс старый дедов дом, построил новый, по Юлиному вкусу, огромный участок поделил надвое, дальнюю часть отвёл под псарню, перевёз в новый дом жену с крохотным сыном и был совершенно счастлив. Юле загородная жизнь нравилась, она с удовольствием возилась с Лёней; стала разводить биглей; участвовала в выставках. Макс, сперва, смотревший на собак, как на забаву, с удивлением понял, что это приносит хороший доход и очень обрадовался – он не хотел, чтоб Юля выходила на работу в городе, ему так нравилось возвращаться в тёплый уютный дом, где его ждала любимая жена, ребёнок, настоящая семья, то, чего он, в сущности, никогда не имел…

…Алекс решила сменить тему:

– А как Вы из спасателя превратились в заводчика?

– Это жена, не я. Она решила попробовать, у меня была небольшая сумма для начала, а у неё опыт – её отец держал породистых охотничьих собак. Дело пошло. А после её смерти я, в первое время, по инерции занимался – не выкинешь же их на улицу, в самом деле, а потом втянулся, со службы уволился, и не жалею. Я вижу, что вы стесняетесь спросить, про то, что с ней случилось. Она не справилась с управлением, слетела с трассы, врезалась в дерево и погибла на месте. Лёнька отделался переломами обеих ног. Вот так.

…Почему она села за руль после выпивки, да ещё с ребёнком, Макс, сколько ни ломал голову, понять так и не сумел. Последнее время он замечал, что она стала чаще ездить в город, иногда поздно возвращалась, от неё пахло вином, но она всегда брала такси. Юля говорила, что встречается там с подругами, что засиделась в деревне, а ведь женщине иногда хочется надеть красивое платье, туфли, надушиться духами… Макс не спорил, соглашался. В посёлке она тоже нередко ходила по гостям и возвращалась навеселе, но всё в меру, всё контролируемо…

В тот страшный день она возила Лёню в город, дважды в неделю он занимался подготовкой к школе. После занятий в кружке был детский праздник. Юля отдала ребёнка педагогам, через несколько часов забрала, никто ничего не заметил, и, будь она действительно пьяной, ребёнка ей никто бы не отдал, в этом не было сомнений. Кто-то из родителей потом говорил, что в её машине сидел мужчина, кто-то – женщина, две мамочки поклялись, что Форд был совершенно пустым, без пассажиров. Лёня ничего не помнил – он набегался на празднике, Юля посадила его в кресло позади себя и он сразу уснул. Долгое время спустя он сказал отцу, что по дороге к ним в машину залетел эльф и угостил его конфетой. Макс решил, что мальчику это приснилось.

После трагедии к ним в деревню приехала мать Макса с Анечкой, чтоб поддержать сына и восстанавливающегося внука. Невиданная чуткость, которую, как подозревал Макс, мать, скорее всего, проявила по настоянию Роберто. Макс был рад этому визиту – опустошённый горем, он мог лишь лежать на диване в гостиной и смотреть в потолок, а мать хорошо ухаживала за домом и приглядывала за остальным хозяйством, а сестра Аня, ровесница Лёни, с утра до вечера развлекала загипсованного племянника. Мать, так же как и Макс, в детстве и юности проводившая каждое лето в этих местах, знала в деревне всех и каждого, и быстро нашла Максу помощников на первое время и на псарню, и по дому.

Через сорок дней, вечером, перед отъездом матери, Макс сидел на террасе и нехотя тянул пиво, не чувствуя вкуса, не слыша птиц, не замечая розовый закат. Из дома вышла мать, села рядом, налила себе тоже полстакана, отпила.

– Сынок… Сороковины прошли, нужно разобрать Юличкины вещи.

– Зачем? – Макс непонимающе на неё смотрел.

Мать вздохнула:

– Всё равно придётся, Паша. Мы завтра уезжаем и я подумала, что тебе это будет тяжело… Хочешь, я сделаю?

– Нет, – Макс помотал головой, – Я сам.

И до утра перебирал её одежду. «В этом платье в прошлом году ездили на Метеоре в Петергоф…» «Это в ресторане на нашу годовщину…» «Сарафан из Милана. Так ей понравился, а я сказал, что он не стоит таких денег…»

Сердце рвалось, к горлу то и дело подкатывал железный ком, у глаз кипели слёзы… Расстаться с её вещами Макс не мог, и решил, что просто сложит их все в два чемодана и уберёт в кладовку.

Он достал Юлин бордовый чемодан, там лежала её зимняя куртка. Он вытащил куртку, положил на дно два тонких шифоновых платья, едва сдерживая рыдания, погладил их руками, почувствовал странную неровность поверхности… Макс убрал платья, внимательно оглядел дно – ткань обивки была разрезана и потом сшита через край на скорую руку. Макс рванул нитку, освободив одним махом весь шов. На дне лежали обычные школьные тетради – Юлины дневники за несколько лет, первый ещё досвадебный. Она писала раз в два-три месяца, аккуратно, дотошно описывая события, происходящие с нею за это время, потом она укладывала тетрадь на дно чемодана и зашивала свой тайник…

Юля была несчастлива всю их семейную жизнь и изменяла ему ещё до свадьбы. Собственно их никогда и не было двоих в этой семейной жизни, в постели. На момент их с Максом знакомства у неё было ещё два потенциальных жениха на рассмотрении, и ещё был ОН, любовь и боль всей её жизни…

С двумя другими «женихами» она тоже переспала, потом, очень разумно рассуждая, обстоятельно сравнила их на страницах своего дневника и выбрала Макса.

Макс, весь белый, с дрожащими пальцами и бьющимся в ушах сердцем, читал своё описание:

«Теперь Павел Максимов. Не красавец, конечно, но очень симпатичный, милый парень. Из всех троих он один мне не противен, а это важно, ведь трахаться с мужем придётся и дальше. Когда они кончают, то так тошно, того и гляди вырвет, а с ним нет, даже трогательно, он так смешно стонет… Высокий, подкачанный, тип – стопроцентный славянин. Волосы светло-русые, отросшие очень красиво лежат, борода, когда есть, тоже русая, с бородой похож на Садко. Глаза светлые, нос скульптурный, мужской, как я люблю. Хороший рот, хорошие зубы, плоский живот, опрятный, моется каждый день, пахнет хорошо. Не был женат. Детей нет. Мать заграницей – удобно, можно ездить отдыхать. Земля в ближайшем пригороде и деньги от продажи предыдущего жилья. Владелец единоличный, претендентов нет. Сделал предложение сразу, как трахнул. Влюблён. Этот вариант – ультра».

Циничная сучка с разбитым сердцем…

Юля встретила Влада Покровского, лучшего друга Макса, много лет назад, влюбилась в уже женатого мужчину страстно, без памяти, отдалась сразу, как он захотел, и спала с ним до последнего дня своей жизни. И сына она родила от любовника, а не от мужа.

С годами тон дневников изменился, суждения стали более взрослыми, умными и… более несчастными.

«Муж оказался очень удобным в быту, а как отец – выше всяких похвал. Исключительный. Если б не нужно было ложиться с ним в постель, то всё было бы просто замечательно. Если бы можно было их объединить в одного человека, и был бы днём Макс, а ночью Влад! Жалею мужа, никто ко мне так не относился, даже отец. Не хочу его обижать. Почему Влад не бросает свою ведьму? Мы столько лет с ним вместе, не может он её любить! Что его там держит?!»

Последняя тетрадь начиналась прошлым летом, на страницах тут и там попадались размытые пятна, почерк сбивался, был неровным, Макс подозревал, что жена частенько писала пьяной и, жалуясь единственному своему другу на судьбу, нередко плакала…

«Про Лёнечку я Владу не скажу. Все вокруг твердят, что мальчик похож на меня – волосы, глаза. Глупость! Как они не видят в нём красоту его отца?! Но это к лучшему, Паша не переживёт такого удара. Почему Снежана делала аборты? Он молчит, всё так странно… Если он уйдёт от этой гадины, то сына оставлю Паше, теперь я уже не смогу их разлучить, страшный грех, преступление…» и дальше совсем уже разъезжающимися во все стороны буквами: «Боженька, миленький, сотвори чудо, сделай так, чтоб мы были с ним вместе! Сил моих нет, казни египетские, умоляю, дай, дай мне Влада!»

Это были последние строки.

Макс собрал все тетрадки в стопку, отнёс в баню и сжёг там в печке. Хорошенько пошевелил пепел. Вернулся в дом, лёг в кровать и моментально уснул.

Наутро он отвёз мать с сестрой в аэропорт. Они сидели на скамейке возле терминала, Макс держал Анечку на руках, она плакала, а он целовал её и вытирал ей пальцами слёзы.

– Сыночек, ты держись тут… Что поделать? Все там будем…

Макс улыбался:

– Не беспокойся, мама, теперь я справлюсь. Вчера я собрал все её вещи, а сегодня, ещё затемно, отвёз на задний двор за магазином – может, кому понадобятся. И, знаешь, как-то отпустило.

У матери загорелись глаза, она зашептала:

– Душа её отлетела, царствие небесное! Истину в народе говорят, с сорокового дня легче сердцу делается! – она перекрестилась, потом посмотрела на часы, – Павлик, может, угостишь Анечку мороженым? Время ещё есть, и я хочу пробежать здесь по магазинам – духи, помадку новую куплю…

Макс посмотрел на сестрёнку, та плакать перестала, улыбнулась, обняла его за шею. Он рассмеялся и повёл её за руку к ближайшему кафе.

…Обычным серым утром, Макс поднялся на рассвете, убедился, что Лёня спит, оделся, взял корзинку и вышел через заднюю калитку со двора. На лесной тропинке он без разбора срывал все попадающиеся грибы – сыроежки, подберёзовики, лисички, маслята… Через полчаса корзина была с горкой.

Макс шёл на звук пилы. Он выбрался на светлую полянку, остановился. Влад Покровский распиливал лежащую во мху берёзу на ровные одинаковые полешки. Напилил, заглушил двигатель, вытер пот со лба. Макс откашлялся. Влад резко обернулся:

– Пашка! Фу, чёрт, напугал! Ты что здесь делаешь?

Макс чуть приподнял корзинку:

– Грибы собираю.

Покровский фыркнул:

– Ну, и швали же ты наломал! В бор надо, говорят – белый пошёл.

– Да, я слышал… Я давно хочу с тобой поговорить, Владик.

– Как ты узнал, что я буду тут?

– Илья вчера сказал.

– Вот трепло! – усмехнулся Влад, – Я, видишь, берёзку на угли завалил… Приходи вечером, посидим, выпьем! Вам со Снежкой, так и быть, мяса нажарю, себе овощей, тех, помнишь? Ты их любишь. Приходи, Павлик!

– Владик, я нашёл Юлины дневники.

Влад улыбаться перестал, сильно побледнел. Они долго молчали, потом Влад, наконец, заговорил:

– Старик, мне очень жаль, но она была со мной раньше. Это только её решение – выйти за тебя. Если веришь словам – я много раз пытался выпутаться из этого, прекратить, но она ни в какую…

Макс выбил ему передние зубы, сломал два ребра, вырвал руку из сустава и, хорошо понимая, что это не по-мужски, несколько раз со всей силы пнул армейским ботинком уже поверженного противника в пах.

Покровский был одного роста с Максом, той же силы, в юности они вместе занимались борьбой, но в груди у Макса горела такая злоба и ненависть к этому биологическому отцу его, Макса, сына, сына оставшегося единственным якорем в этом океане одиночества, что он справился с Владом просто играючи, тот ни на один удар не сумел ответить.

Влад почти месяц провёл в больнице, следователю он сказал, что в лесу распиливал упавшее во время грозы дерево, с целью заготовки дров, на него напали сзади, он не видел, ни кто это был, ни сколько было нападавших, его избили, вытащили из кармана рабочей куртки кошелёк и сняли с руки часы.

– Наркоманы, наверное, – пожал плечами следователь, мысленно уже закрывая дело.

С тех пор Макс с Владом не перекинулись ни единым словом, лишь изредка, на людях, обмениваясь кивком головы. Деревенские такой разрыв многолетней дружбы объясняли депрессией, в которую, по их мнению, совершенно законно, впал Макс, после потери молодой любимой жены.

Сам Макс о жене не думал и не вспоминал, спалив свою любовь вместе с дневниками в печке старой бани на заднем дворе. Всё, что у него оставалось, за что он сумел зацепиться в жизни, были сын и собаки. Его лабрадоры.

… – Да. Потеряла управление, слетела с трассы, врезалась в дерево. Весь капот в гармошку, – Макс вздохнул, – Но прошло уже семь лет, всё отболело и мы с Лёнькой привыкли жить вдвоём.

– И всё это огромное хозяйство на Вас! Ещё и мальчик нездоров…

– Одному мне, конечно, не сдюжить. У меня работают две женщины из соседнего села, сёстры. Приходят по очереди, дом полностью на них – уборка, стряпня. Они говорят мне, что необходимо купить, и я пару раз в неделю мотаюсь в город по делам и за покупками. Во дворе, на территории, я всё делаю сам. С биглями с грехом пополам мы с Ильёй управлялись, но с лабрадорами мне нужен помощник. И необходимы ещё волонтёры, а где их взять – ума не приложу! Нужны серьёзные, ответственные люди, а не какая-нибудь влюблённая парочка, которая решила взять себе живую игрушку на время. Собака должна быть подготовлена к работе!

– Вы разве не щенками их продаёте? – изумилась Алекс.

– Нет.

…С лабрадорами всё получилось вообще случайно. Когда Макс таскал по всем питерским светилам медицины отказывающегося ходить Лёню, он, сидя в очереди к детскому психологу, познакомился с женщиной, у которой была дочь с проблемами общения и социальной адаптации. Слово за слово и Светлана, очень милая, интеллигентная женщина, с несколько увядшим, но привлекательным лицом, двумя-тремя годами старше Макса, рассказала, что какой-то именитый терапевт посоветовал ей завести для девочки животное-компаньона. Светлана рассчитывала взять по объявлению какого-нибудь беспородного полосатого котёнка, но дочка решительно заявила, что хочет гончую английскую собаку, как с картинки, а теперь плакала, канючила, и ещё больше замыкалась в себе.

– У меня ни мужа, ни родных. Живём только на мою зарплату, – откровенничала Светлана, – А эти щенки такие дорогие! Даже бракованные стоят сумасшедших денег! Ведь на эту сумму я могу ребёнку сапожки купить, и она в них два года проходит!

– Я подарю Вам щенка. Любого, какого выберет Ваша девочка, – спокойно сказал Макс.

Через месяц после этого разговора Макс со Светланой вступили в связь, которая длилась и по сей день. Это именно была связь – не интрижка, не приключение и не роман. Связь двух людей одного возраста, с похожими судьбами, с трудными детьми на руках, которым хотелось хоть иногда вспомнить о том, что они мужчина и женщина, погреть свою душу о другую, такую же неприкаянную, пусть на один вечер, но забыть о своём одиночестве, а потом снова каждому идти своим путём.

Света, работавшая в центре для слабовидящих, как-то, между делом, обмолвилась о том, что в Петербурге на десять тысяч нуждающихся приходится всего пятьдесят собак-поводырей.

Макс обомлел:

– Не может быть! Как же так? А ты не ошибаешься?

– Нет, милый, – она нежно улыбнулась, – Не ошибаюсь. Это очень хлопотное дело – подготовить такую собаку. Её ведь сначала отсортировать нужно, далеко не все щенки годятся для службы. Потом полтора-два года учить, в городе, чтоб она знала, как дорогу переходить, со светофором, без светофора, она не должна растеряться в общественном транспорте, в метро… Понятно, что поводырь не может стоить дёшево, а городская администрация не готова идти на подобные траты. Ты же заводчик, сам всё это понимаешь, и не будешь брать на себя такую мороку вместо своих биглей.

Макс взял на себя эту мороку, но, конечно, не вместо. Биглей он оставил, это было его любимой работой, приносящей хороший стабильный доход. Лабрадоры были для души. И отдавал Макс выученных высококлассных собак нуждающимся бесплатно.

… – Бесплатно?!

Макс смущённо улыбнулся:

– Алекс, не смотрите на меня так! Здесь нет ни геройства, ни подвижничества. Дело своё я очень люблю, люблю свою жизнь, счастлив, когда вожусь с собаками и моей заслуги во всём этом хорошо, если четверть. Остальное всё на волонтёрах. И волонтёры эти должны быть морально зрелыми, ответственными людьми, ведь это нелегко – взять собаку, выучить, привыкнуть, а через год-полтора расстаться с ней. Такое не каждому по плечу! Сколько я здесь слёз видел, лучше и не вспоминать, – Макс махнул рукой, – Ладно, не будем о грустном говорить. Если Вам подходит работа, оплата и место проживания, то давайте попробуем.

– Подходит, – быстро сказала Алекс, – И ещё я хотела у Вас спросить…

Заскрипела калитка, во двор ввалился давешний рыжий визитёр. Илью Покровского шатало, его огненные волосы торчали во все стороны, лицо было мокрым от слёз. Макс обомлел.

– Илья! Ведь я просил тебя пойти проспаться! А ты вместо этого ещё больше нарезался!

– Па-авлик! – заскулил Рыжий, – Танюша померла!

– Что? – не понял Макс, – Ты чего врёшь?

– Да не вру, не вру я! – рыдал Покровский, – Я пришёл домой… Я хотел мириться… Она на кровати лежит… Я с ней ещё несколько минут говорил из сеней. Не отвечает. Ну, думаю, цену себе набивает, это у неё знаешь, манера такая – нет, чтоб поговорить с человеком, войти в его положение, так она…

– Короче!

Рыжий тряхнул головой:

– Короче, пошёл я в комнату за разъяснениями, а она мёртвая уже, глаза стеклянные и пена на губах.

– Ты уверен?

– Пошёл ты к чёрту! – вдруг обозлился Илья, – Что же я, по-твоему, живого человека от мертвяка не отличу?!

– То есть ты хочешь сказать, что твоя жена сейчас лежит дома мёртвая?

Илья кивнул, зарыдал в голос.

– Но почему ты пришёл ко мне? Скорую ты вызвал?

Рыжий замотал головой:

– Я растерялся… И деньги кончились…

– А Влад где?

– Влад у себя в конторе, там, в городе… – Рыжий неопределённо махнул рукой, указывая куда-то в небо.

– А Снежа?

– Снежку я не стал искать, сразу к тебе побежал.

– Илья, а девочки где?

– В доме…

– Ты оставил детей в доме с мёртвой матерью?!

Трагический кивок. Макс крепко сложно выругался, потом развернулся к Алекс:

– Саша, я Вас прошу, останьтесь, пожалуйста, с Лёней, а я пойду туда. Надеюсь, что всё это ему привиделось с пьяных глаз.

– Да-да, конечно… – закивала Алекс.

Макс пулей вылетел со двора, Илья посмотрел на Алекс, облизнулся, прижал руку к груди:

– Красавица… Мы ведь так и не познакомились… Как Вас зовут?

– Беги за ним, малохольный! – зло прикрикнула на него Алекс.

Илья хрюкнул, немного постоял, покачиваясь, потом развернулся и иноходью припустил вслед за Максом.

Глава 3

Макс вошёл в тихий тёмный дом, прошёл в гостиную, остановился на пороге.

– Лёня! Ты почему не спишь? Ночь на дворе!

– Чшшш, – прошелестел сын, – Разбудишь её!

На большом диване, глубоко размеренно дыша, спала Алекс. У неё в ногах, свернувшись в круглую меховую шапку, дремал Викинг, на полу похрапывал довольный Бом.

– Почему она здесь? – перешёл на шёпот Макс.

– Ты ведь сам просил её со мной остаться. Мы читали, а потом она уснула.

Лёня сидел в большом кресле. Рядом на комоде, горела тусклая лампа, на коленях у мальчика лежала раскрытая книга.

– Что вы делали? – переспросил Макс.

– Я читал ей вслух «Робинзона Крузо», ей было интересно, но потом она уснула. Она сказала, что вчера полночи не спала.

– Ты ел?

– Да, мы поели. Она так вкусно пожарила картошку! Я две тарелки съел.

– Хорошо. А теперь давай-ка, я тебя спать уложу.

Уже в постели, после того, как отец укрыл его и поцеловал на ночь, Лёня спросил:

– Папа, а что с тётей Таней?

– Поговорим завтра, сынок.

– Папа! Скажи сейчас! Она жива?

Макс помотал головой.

– Но что случилось?

– Никто пока не знает, Лёня. Скоропостижная смерть. Это очень страшно, но так, к сожалению бывает.

– Бабушка говорила, что это не страшно, а хорошо. Бог забирает своё дитя и не хочет, чтоб оно перед смертью мучилось.

– Это она про маму так сказала?

Мальчик кивнул, Макс пожал плечами:

– Что ж, может быть и это так, но каково близким? Кто-то всё равно страдает… Спи, сынок.

Макс прошёл в кухню. На плите стояла сковородка с остатками жареной картошки. Макс снял с неё крышку, взял вилку, стал, жадно, есть, наклоняясь над плитой. Вскоре картофель крахмальным монолитом застрял где-то в середине груди. Макс схватил, стоявший тут же кувшинчик с кипячёной водой, сделал прямо из горлышка несколько больших глотков, облегчённо вздохнул.

Он достал из шкафчика огромную фарфоровую кружку, ещё дедову, приготовил себе чай, добавил в него ложку мёда, напоследок зацепил вилкой несколько лепестков картофеля, сунул в рот, закрыл сковородку, взял чай и пошёл в гостиную.

Он сидел в кресле, пил маленькими глоточками горячий сладкий чай и смотрел на спящую, на его диване, женщину. Она была сейчас в другой одежде, Макс удивился, заметив это, но потом вспомнил: «Ах, да! Она же собиралась жить у Бонье и, наверняка, в её машине есть чемодан с вещами».

Теперь на ней были джинсы и чёрная футболка с глубоким вырезом. Макс сидел и смотрел, как медленно поднимается и опускается в этом вырезе её полная мягкая грудь.

«Какая она…» подумал Макс, но даже в мыслях не смог подобрать слова. Красивая? Привлекательная? Сексуальная? Ни одно дурацкое книжное слово не годилось для того, чтоб описать то, какой он её видит. Он не мог подобрать слова, но точно знал, что хочет её прямо здесь, в этой комнате, на этом вот диване. Эта женщина, появившаяся ниоткуда, вдруг распалила в нём какую-то животную, не дающую дышать страсть, такую внезапную и сильную, какой он с юности не чувствовал! Внизу живота бушевало пламя, вдоль позвоночника бегали огненные колючие мурашки, в горле застрял ком, побольше и потяжелее давешнего картофельного.

«Нет! – остановил себя Макс, – Затевать шашни здесь, в доме, недопустимо – она ведь нанялась ко мне на работу! Что подумает Лёнька? И ещё ведь Света… Нет, нельзя».

Он с силой потёр себе лицо, допил, остывший уже, чай. Он хотел посидеть в тишине и спокойно обдумать все события сегодняшнего дня, но взгляд упрямо возвращался к приоткрытому рту, мерцающей в полумраке коже, изогнутому бедру…

Макс шёпотом чертыхнулся, развернулся в кресле так, чтоб диван больше не попадал в поле его зрения и стал смотреть на рождающийся за окном рассвет.

За эти сутки в деревне умерли два человека. На первый взгляд оба ненасильственной смертью. Березень была большим престижным посёлком, вернее стала таковым, после того, как рядом прошла федеральная трасса, и город оказался всего в 20 минутах неспешной езды на машине. Когда-то тихая деревенька с двумя десятками дворов превратилась в большое поселение с магазинами, частным детским садом, парикмахерской и неплохим пивбаром. Здесь то и дело кто-нибудь рождался, женился, умирал. Под строительство домов захватывались всё новые участки леса, шли протесты местных, тяжбы. Тяжбы выигрывались, обжаловались, проигрывались, лес вырубали, сажали новый и так без конца. В такой круговерти могло произойти всё что угодно и, вряд ли Макс придал бы какому-то событию особенное значение, но сегодня умерли люди, которых Макс знал не один год, встречался, разговаривал. Ничто не предвещало трагедии, и всё случившееся не давало ему покоя…

…Он прибежал к дому Покровских. Дети Ильи, девочки семи и шести лет, сидели на скамейке возле ворот и болтали ногами. Макс отдышался, улыбнулся:

– Привет, матрёшечки! Чем занимаетесь?

Старшая, Галя, пожала плечами:

– Есть хотим. Мамка всё не просыпается и не просыпается!

– А мороженого хотите?

Глаза зажглись, но воспитание взяло верх и младшая, Валя, неуверенно произнесла:

– Мы вчера ели. Дядя Владик нам из города привёз.

Макс улыбался:

– Ну, скоро ведь лето, можно и почаще мороженое есть. А потом и каждый день. Я всегда так делал, и видите, какой большой вырос? – он достал из кармана купюру и протянул девочкам, – Вот. Купите мороженое, съешьте его, а потом идите к деду Серёже, у которого корова, и скажите, что я велел вам у него меня ждать. Всё понятно? Ну, марш-марш!

Девочки взялись за руки и быстро затопали к магазину. Макс вошёл в дом, тут же подоспел и Илья, поплёлся следом, стал плакать, что-то причитать.

– Заткнись, – коротко сказал Макс. Илья замолчал.

Ещё с порога комнаты Макс понял, что Татьяна Покровская безоговорочно мертва. Он всё же подошёл, подержал её руку, потом закрыл ей глаза. Она была холодная, уже начинала коченеть, но веки, благодарение Богу, закрылись сразу. Илья стоял рядом, Макс обернулся к нему:

– Ты сказал, что у неё пена изо рта шла?

Рыжий пожал плечами:

– Наверное, уже высохла…

– Влад когда уехал?

– Утром. Я к Бонье пошёл, узнать к кому у них Скорая приезжала, Влад мимо проехал в своём танке, посигналил, рукой махнул… Пижон! Знаешь, Паша, человек со вкусом никогда не купит себе такой вульгарной дорогой машины! Вот, к примеру, взять хоть тебя…

– Это что за связка? – Макс глазами указал на ключи на подоконнике.

Рыжий снова жал плечами:

– Не знаю… Танькины. Она тут всем заведовала, ни к чему меня не допускала, а ведь дом-то мой, кому как не тебе об этом знать…

– Пойдём, – перебил его Макс, развернул, подтолкнул к выходу. Сам быстро шагнул к окну, взял связку стальных ключей с двумя изящными брелоками – хрустальная клетчатая пирамидка Лувра и позолоченный скрипичный ключ с отделкой из финифти, сунул в карман и вышел следом за Покровским.

Во дворе Макс подошёл к бочке у слива, вымыл ледяной весенней водой лицо, намочил затылок, волосы, и стал звонить в Скорую.

Ключи, которые Макс взял с подоконника спальни Татьяны Покровской, принадлежали Владимиру Бонье, в этом не могло быть никаких сомнений. Макс не единожды видел эту связку в его руках и брелоки замечательной красоты, тонкой работы, ни с чем нельзя было перепутать. И в ожидании Скорой, сидя с Ильёй на скамеечке возле ворот, где ещё несколько минут назад сидели девочки Покровского, Макс никак не мог придумать объяснение тому, как эти ключи оказались у Татьяны. Он хорошо осознавал, что связка может быть уликой, но, поддавшись какому-то, то ли порыву, то ли озарению, забрал их с подоконника и сейчас сжимал в руке в кармане брюк.

– Илья, послушай-ка… Ты говорил, что видел вчера у Бонье женщину?

Рыжий, с восторгом страуса, мгновенно переключился с мёртвой жены на более интересную и пикантную тему:

– Да. Но я не смог ее, как следует разглядеть, видел как бы контур…

– А как ты понял, что она молодая?

– Ну, Пабло! Обижаешь! Уж я-то вижу, где молодая тёлочка, а где старая корова! – Рыжий самодовольно улыбнулся, Макс вздохнул.

– Ты потом домой пошёл?

– Да.

– Таня в комнате была?

Илья пожал плечами:

– Я к себе сразу прошёл. Девки спали уже, у неё тоже темно было… – Илья подвинулся ближе, заговорил сценическим шёпотом, – Только между нами, Паша, ты мой старый друг… Мы жили врозь, не спали вместе, я, как король Лир, был изгнан из собственного дома! Знаешь, я совершил огромную ошибку, женившись на ней! Клюнул на приятное лицо, а оказалось, что с ней и поговорить то не о чем! Пустая, приземлённая женщина…

Макс снова вздохнул:

– Илюша… Или ты сейчас заткнёшься или я тебе в глаз дам. Что скажешь?

Илья нахмурился, сложил руки на груди, обиженно выкатил нижнюю губу и стал смотреть мутным взором вдаль…

…Макс поставил кружку на пол возле кресла, прикрыл глаза. Если предположить, что вчера у Бонье была Татьяна Покровская, мог ли Илья не узнать собственной жены? Макс уверенно кивнул – мог, если был в пьяном угаре. Но если это была она, то получается, что вечером они встретились, Бонье отдал ей свои ключи и этой же ночью умер от сердечного приступа. А Татьяна, с ключами, вернулась домой, с мужем не виделась и не говорила, а на следующий день, этот самый муж нашёл её в постели мёртвой… Эти две смерти не могли быть совпадением! Конечно, нужно дождаться результатов вскрытия, но Макс уже знал, что с этой историей что-то нечисто. Что связывало Татьяну и Бонье? Загадка!

Тридцать лет назад, когда все вокруг правдами и неправдами старались убежать из разваливающегося Союза заграницу, Бонье, родившийся в Париже, приезжает на свою историческую родину, в Россию, чтоб поселиться здесь навсегда.

Он покупает землю, строит невиданный по тем временам дом – большой, красивый, дорогой, со всеми удобствами, с огромной ванной комнатой, одно слово – француз! Он живёт на широкую ногу, из-за границы выписывает себе свои любимые вина, которые тогда ещё невозможно было купить ни в Ленинграде, ни даже в Москве. Позже он регулярно, два раза в месяц, ездит в соседнюю Финляндию, в Иматре или Лапенранте загружает доверху свою машину французским сыром, испанской ветчиной, немецкими сосисками, и, конечно, вином…

В посёлке его зовут «буржуем». Он всегда с иголочки одет, говорит по-русски очень правильно, с приятной мягкой картавостью. Не до конца понятно, кто он по профессии – то ли парижский театральный критик, то ли искусствовед… Поговаривают, что он пользуется услугами продажных женщин. Его троюродный брат по матери, Игорь, поселившийся у него сразу по приезде Бонье в Россию, однажды проговаривается кому-то из местных, что «Володька» частый гость в элитном борделе на Васильевском…

Татьяна Покровская. Приехала с Украины; с грехом пополам окончила швейное училище; встретила Илью; вышла замуж и родила двух девочек-погодков. Яркая, крутобокая хохотушка, хорошо поёт, хорошо готовит, по слухам поколачивает своего недотёпу-мужа… После двух родов не растеряла свою малороссийскую красу, довольна судьбой и считает, что хорошо устроилась в этой жизни. Хотя оснований так думать, на взгляд Макса, у Татьяны было крайне мало.

Влад и Илья Покровские жили в доме своих родителей, где оба родились и выросли. Дом был старый, но крепкий, кирпичный, и очень большой. Похоронив одного за другим родителей, выросшие братья разделили дом ровно пополам, и теперь со стороны это жилище выглядело довольно странно, но зато наглядно демонстрировало, кто есть кто в этом самом доме.

Левая сторона, принадлежавшая старшему брату, была обшита модным заграничным материалом. Вдоль всей южной стены Влад пристроил широкую веранду с окнами в пол, фундамент своей части дома отделал натуральным камнем. Вокруг – зелёный ухоженный газон, клумбы с прекрасными цветами, туи, можжевельники, а в дальнем углу, возле забора – голубые ели, оплетённая вьюном беседка и кованый чугунный мангал с завитушками. Никакой изгороди между землёй братьев не было. Снежана, жена Влада, посадила по линии раздела несколько кустов и высокие цветы – мальву, наперстянку и пион, но оставила проход между ними – братья почти не общались друг с другом, но жёны дружили.

Правая сторона дома представляла собой печальное зрелище. Доски, которыми ещё в прошлом веке обколотил дом отец Ильи и Влада, отчаянно нуждались если не в замене, то хотя бы в покраске. У козырька крыльца съехал конёк. Само деревянное крыльцо подъели термиты, и, подниматься и спускаться по нему, можно было, наступая только на определённые точки на ступеньках. Все десять соток их части двора Татьяна захватила под огород, который содержала в идеальном порядке – ни соринки, ни травинки. Высокие грядки ровными прямоугольниками заполняли участок от края и до края, в конце стояли две большие теплицы. Илья полушёпотом жаловался, что с осени по весну его двор напоминает военное кладбище. Полушёпотом это потому, что за открытую критику можно было и оплеуху получить. Огород был гордостью и смыслом жизни Татьяны, и она ухитрялась собирать с этого клочка земли невиданный урожай – картошка, морковка, свёкла, лук, помидоры, кабачки, горох, тыква и ещё Бог знает что! В сезон она сотнями крутила банки с овощами, томила в печке зимние салаты, варила нежные соусы, и местные с удовольствием покупали все эти живые восхитительные яства. То же было и с дарами леса – как только начиналась «пора», Татьяна со своими дочками, как на работу, каждое утро шла в лес, и на её варенья и солёные грибы в посёлке всегда была очередь.