Читать книгу: «Хмурый город. Ненастье для Насти», страница 5

Пашка, которого пробрало непонятное зрелище не хуже семидесятиградусного самогона, на брата взглянул диковато – нашёл о чём спросить! Он ему что, доктор?

– Кто его знает? – Пашка, поёжившись, подумал о том, что в деревеньке, поименованной «Гадюкино», хорошего, по определению, быть не может. Разве что, пенсия у бабки? Те, которым за восемьдесят, хорошо получают, а те, которым за сотню… Пашка призадумался – чего много так прожила, кошелка старая? Люди, вон, стока не живут.

– Не знаю. – легкомысленно отмахнулся он от, заданного братом, вопроса. – Газы там какие или волки?

– Волки? – обмер Ванька, сразу же представив себе зубастую тварь, размером с легковой автомобиль. – Думаешь, на самом деле, волки?

Волков Ванька как-то видел, в зоопарке передвижном. Они туда с Павлом влезли, отыскав лаз между неплотно стоящими автофургонами. Волк сидел в клетке, старый, облезлый и жалкий. Злобно скалился на любопытных мальчишек. Пашка ему, помнится, кинул что-то – то ли, хот-дог, куском, то ли, пирожок, сейчас уж и не вспомнить точно. Сожрал подачку волчара позорный, лишь глаза в полутьме клетки яростно сверкнули. А руку бы засунул Ванька по глупости меж прутьев, то и руку бы ту волк отгрыз, не побрезговал.

– Говорят, они с гор спускаются, – пожал плечами Павел, в тайне посмеиваясь над трусоватым братцем. – с Чечни идут, стаями. Воют и овец режут, ну и людей, коли те по домам не сидят, а шляются, где не попадя.

– Шутишь всё. – хмуро буркнул Иван, поняв, что брательник изволит потешаться над легковерным спутником. – Ну-ну.

Павел внезапно осмелел – подумаешь? Может, то, самолёт какой, мигал, а на земле отразилось? Волки, те уже бы схарчили и его, и брата, и бабку-пенсионерку.

– Иди вперед, не тормози. – хмыкнул он, проталкивая Ивана вперёд. – Видишь, вон дальше, свет горит? Тама наши денежки, лежат и нас дожидаются.

– И девка тощая, тоже там. – ехидно ухмыльнулся Иван, мстя за мимолетный испуг. – Тебя выглядает, дура.

Пашка девок любил тощих, а Иван, наоборот – мясистых. Что, он, пёс, на кости бросаться? Но, за неимением толстой и худая сойдёт. Для девки в радость должно быть то, что на её костомыги такие видные парни польстились.

Пашка, прилипнув головой к стене – из брёвен, надо же! замер, а затем, поплевав на ладони, полез вверх, ловко цепляясь за всякие выступы и заглянул в окошко.

Ванька внизу затаился, лапая пальцами рукоять ножа. Нет, они с Пашкой ни разу не мокрушничали, но Иван не обольщался – когда-нибудь начинать всё равно придётся. Нарвутся они, рано или поздно, на кого дерзкого и тогда..

В тюрьму Ванька не хотел. Это Пузило мог легковерным сказки в уши заливать, а он, Ванька, не дурак – на воле бегать лучше, чем на казённых харчах мамон отращивать. Да и какие там харчи? Слёзы одни. Нет, в случае чего, они с Пашкой на Украину рванут. Там, говорят, нынче, для таких, как они – рай земной. Грабь, насилуй, убивай. Никто и слова не скажет. Терроборона называется. А правительство из тех, что в Киеве сидят, за то ещё и деньги платит. Вот и им заплатят за то, что они людей кошмарить станут. Кошмарить Иван любил и умел, а уж за деньги, он, как есть, расстарается.

Но, то потом, когда земля пятки припекать начнет. Пока что, им и здесь хорошо.

– Жрут чего-то. – подал сверху голос Пашка. – Точно. Жрут и чай пьют, с конфетками.

– Колбасы бы – размечтался Ванька, потирая бурчащий живот. – и картохи варёной, с маслом, с селёдкой и укропчиком. И, стопарь, а лучше – поллитру. И бабу ражую под бок, на всё согласную.

– Чаи гоняют лахудры. – Пашка беззвучно спрыгнул вниз и прилип к стене спиной. – Бабка – шустрая какая-то для годов своих. Может, не та? Может, есть ещё одна, полудохлая? Девка ещё, чернявая, та самая, что у магазина вертелась. И сумка у неё имеется. Наверное, бабкам «бабки» привезла. Ха-ха.

– Хорошо бы. – широко, до хруста челюсти, зевнул Ванька. Дело привычное – сейчас они войдут, старух закошмарят, пожрут от пуза, да девку под бок сунут, а поутру – ноги в зубы и ходу. Делов-то? Это не в городе с охраной бодаться. Там, вмиг скрутят и люлей навешают таких, что год кровью ссать станешь и на «больничку» работать.

– Пошли, что ли? – Пашка, скорей всего, тоже жрать захотел, ишь, носом кругом водит, принюхивается. А, может, ещё где зачесалось? Не зря он, всё о девке той беспокоился, интерес проявлял? Точняк, зачесалось, ишь, как на крыльцо скакнул лихо!

Ванька поспешил следом за шустрым братцем, продолжая сжимать нож потными пальцами. Надеялся он на то, что старухи и в этот раз, им попались не шумные. Не станут вякать и не доведётся ему, Ивану, нож в дело пускать. Страшно это – человека живого резать. Страшно и противно. Когда в драке, один на один, другое дело. Там, в раж впадаешь, весело и лихо, а здесь, что? Старух давить? Чик, по горлу ножичком? Стрёмно это, да и загреметь можно, лет на двадцать. Оно ему зачем, молодому и красивому? До той Украины вольной, ещё добежать надобно суметь и не пропасть по дороге.

Пашка руку поднял и постучал. Уверенно постучал, как будто право имеет, как будто уже всё ему тут принадлежит – и бабки с их деньгами, и изба эта-развалюха, и девка чернявая. Вот он, Иван, не такой лихой. Осторожничает всё, опасается чего-то. Может быть, потому и нос у него целый, а не скособоченный, как у брата старшого.

Глава 4 Распечатанный дар

Первым насторожился кот – перестал мурчать, словно работающий дизель, уши настропалил, носом туда-сюда повёл и зашипел. Громко зашипел, неприветливо.

Она, Настя-ворона, совсем размякла, с чаю-то. У Степаниды Савишны чай оказался непростой, такой в супермаркете не купишь – чёрный, крепкий, душистый. Какие уж травки-муравки добавляла старуха в эту смесь, Настя не ведала, но вкус у напитка получился такой, что хотелось пить и пить сие божественное питье и заедать его сдобным бубликом, облитым сахарной глазурью и посыпанным маком.

– Хорошо-то у вас, Степанида Савишна. – похвалила Настя домашний уют пожилой пенсионерки. – Я, честно сказать, не рассчитывала на то, что меня чаем поить станут и кормить вкусно. Спасибо вам огромное. Мне, нигде и никогда, подобной выпечки пробовать не доводилось

– То-то же! – старуха горделиво распрямила согнутые плечи и кика у неё на голове встопорщилась, как живая. – Это вам не по едальням бегать, где всякую гадость честному люду подать норовят. Человек должон питаться сытно и правильно, от хорошего питания в человеке дух здоровый заводится и от того, человеку по жизни легко шагается, удачливо.

– Скажите тоже, – рассмеялась Настя, тряхнув волосами. – дух заводится! Почему же, никто этих духов в глаза не видывал? Вот, я, например – хорошо питаюсь, иногда – вкусно, а духа у меня почему-то нет.

Степанида Савишна хмыкнула загадочно и кика у неё на голове так и вовсе, раскапустилась – вроде, как надулась, больше стала, объемнее.

– Почему – нет? – старуха подлила Насте чаю в чашку и пододвинула розетку с вареньем. Варенье душистое, сварено из мелких яблочек, совсем крохотных. Они так и назывались – райские яблочки и дичкой росли по обочинам дорог. Помнится, Настя всё в толк взять не могла – от чего они «райские»? Или, в раю такие произрастают? Ну, уж нет – она бы, Настя, таким яблоком не искусилась – мелкие и невзрачные, только что, деревья цветут красиво – точно розовый туман над землёй стелется. А, вот, варенье из них вкуснющее получается, духовитое. Насте оно очень понравилось.

– А, что, есть? – Настя взяла и себя, на всякий случай, ощупала, начав щупанье с макушки головы и закончив ушами. – Нет, нету у меня духа. Никакого. Сами же видите.

– Есть. – упрямо поджала губы Степанида Савишна. – Вон он, сидит, нахохлился. Плохо ты его кормишь, видать – сосисками всякими, да полуфабрикатами погаными, без души сделанными. Нет бы, взять мяса кусок приличный, пожарить на огне живом, салат настрогать витаминный, капустный хотя бы. Молочко хорошо ещё, питательно. Особенно – парное. – и, с сомнением взглянув на Настино вытянутое лицо, вздохнула. – Да, откель у вас в городе, парное-то?

– Где он? – поверив словам пенсионерки, Настя, высоко подпрыгнув, метнулась к зеркалу, духа разглядывать – уж очень уверенно о нём Степанида Савишна рассказывала и при этом Настёне на голову смотрела.

Зеркало в доме Степаниды Савишны отыскалось большое, овальное, в раме металлической, от времени потемневшей. Раму рисунки украшали всяческие, письмена непонятные, но Настя не на письмена смотрела, а на голову свою собственную, духа таинственного выискивала. Где же это чудо-юдо притаиться могло? Не иначе, как под прядью волос спряталось?

– Сама ты – чудо-юдо! – писклявый голосок прозвучал так неожиданно, что Настя, в этот миг разглядывавшая мелкий прыщик у себя на подбородке, подскочила на месте и начала испуганно озираться.

– Кто это? – опасливо произнесла она, подозрительно косясь на сто пятилетнюю старуху. Бабка стояла молча, не шевелясь и с улыбкой на Настю смотрела. Ехидно так смотрела, с подковыркой.

Настю же терзали подозрения – не могла ли почтенная пенсионерка, Степанида Савишна оказаться чревовещателем? Ну, таким человеком, который разговаривать умеет, рта не открывая? Кто их знает, этих пенсионеров? Они, как выясняется, ещё о-го-го как выглядят и на многое способны.

– Да, здесь я, здесь. – противный писклявый голосок прозвучал снова. – Ты в зеркало смотри, дурында, а не на ведьму пялься!

И Настя в зеркало взглянула, послушав голос, раздававшийся неизвестно откуда – и, впрямь, на голове что-то сидело и ёрзало, что-то тёмное, на крупного жука смахивающее. Вот оно торопливо закрылось прядью волос и пропало с глаз.

– Какой кошмар! – Настя отчаянно затрясла головой. – У меня, что, вши завелись? Такие здоровые? Вши-мутанты?

То самое, писклявое, мигом вынырнуло из волос и тыкая пальцем, возмущенно заверещало.

– Сама ты вша зловредная! Нет, вы это слышали, люди добрые? Я, можно сказать, ночей не сплю, рук не покладая, здоровье хозяйское берегу, быт-жильё налаживаю, а она.. Неблагодарная! Обзывается ещё гнусно! Нет, уйду, уйду я от тебя.. В люди пойду.. По свету белому бродить неприкаянно. – и, прекратив завывать, выпрямилось и поклонилось пенсионерке. – Исполать вам, Степанида Савишна и духу вашему, благ и процветания.

– И тебе того же, малец. – Степанида Савишна благодушно улыбнулась и Настя, вытаращив глаза, увидела, как кика на голове у пенсионерки зашевелилась, размоталась, выпрямилась и превратилась в статную женщину, некрупных размеров, полупрозрачную и обряженную в сарафан старорусского кроя. Несмотря на свою полупрозрачность, нездоровой та женщина не выглядела – белокожая, с румяными щеками. Про таких еще говорят – кровь с молоком. И, как она на голове-то держалась? На присосках, что ли или, на крючках каких?

– И тебе того же, отрок. – степенно произнёс дух-охранитель, озорно сверкнув глазами. – Ить, хозяйка твоя, сейчас в обморок хлопнется, чувств лишившись. Что ж, ты не явился ей ни разу, озорник?

Настя и впрямь, ресницами хлопала, как та корова на лугу – непонимающе.

– Точно! Чай с травками! – осенило её внезапно. – Травки те, не простые видать. Дурман! То-то меня колбасит. Видения всякие! Бабусяка, по ходу, наркоманка со стажем. И меня приобщить к этой мерзости решила. Врёшь, не возьмёшь! Анастасия Кобылка вам никакая не наркоманка!

Степанида Савишна громко рассмеялась – все сомнения Насти большими буквами были написаны у той на лице. На растерянном и обиженном лице.

– Эх, девка! – вздохнула пожилая пенсионерка. – Одно слово – городская ты, ничегошеньки о себе не ведаешь. Не зря, ой, не зря Соловеюшка тебя ко мне направил. Молодец парень, догадливый. Не иначе, как глянулась ты ему чем.

– К вам меня направил Артур Петрович, начальник отдела. – Настя обидчиво поджала губы, отошла от зеркала, удерживая себя от желания прихлопнуть то самое, что бегало сейчас по макушке.

– Мне это чудится, чудится. – твердила девушка. – Ничего этого самого наяву нет и быть не может. Я – нормальная, мне не нужно в «дурку». Настя – с тобой все хорошо, – сама себя уговаривала девушка. – ты в абсолютном порядке, а вот чай ты больше пить не станешь, не то, крыша окончательно съедет, вместе с кукушкой.

– Артур Петровичу поручение дал мой внук родный, Соловей. – Степанида Савишна отмахнулась от сомнений Насти, как от чего-то несущественного. – Не спорь со старой ведьмой, девочка. Зелёная ты ещё, со мной споры заводить.

– Спорить с ведьмой? – ахнула Настя, тревожно озираясь и бочком подвигаясь к выходу. – А-а-а.. – понимающе протянула она. – Это вы о себе так, образно и самокритично? Никакая вы не ведьма, вот еще выдумали и не старая, а вполне прилично выглядите для своих ста пяти лет. Всем бы так выглядеть, в вашем-то возрасте.

– Так, то по паспорту – сто пять. – добродушно усмехнулась Степанида Савишна. – А без паспорта, ещё столько же прибавь и полтинник сверху накинь. Нужное число и получится.

У Насти получилось двести шестьдесят. Немыслимая цифра! Люди столько не живут!

– Так, то люди, – криво усмехнулась пенсионерка. – а, я – ведьма.

– Крыша, всё-таки, поехала. – обеспокоенно подумалось Анастасии. – Но, не у меня. У одиноких такое случается сплошь и рядом. Скучно бабуське одной в глуши куковать, а с котом больно и не поговоришь, за жизнь, да за пенсию. Вот она и нафантазировала себе всякого разного. И мне, заодно, мерещиться начало. – Настя поморщилась – видение, то ли, жука, то ли, ещё кого, стояло перед глазами, как живое. Рука, сама по себе, потянулась взять, изловить и прихлопнуть, дабы не шастало без спросу по чужой голове.

– Не переживай так, детонька. – попробовала успокоить нервную гостью Степанида Савишна. – Ну, ведьма, ну, родилась такой, случается. Вреда-то для тебя нет никакого в том, польза сплошная. Мы, ведьмы и живём дольше, и выглядим моложе, чем простые смертные. – бабка выкатила грудь вперёд. – Себе прибыток всегда обеспечить сумеем, коли к делу с умом подойти.

Несчастная Настя, у которой голова шла кругом, подняла на пенсионерку совершенно больные глаза – полупрозрачная тетка-дух у той на голове, никуда не делась. Статная женщина, в старинной кике и старорусском сарафане продолжала улыбаться девушке, как ни в чем не бывало.

– Бабка – супертяж! – отстранённо подумала Настя. – Такое диво на башке тягает, не надрываясь. Точно – ведьма или, мутант или, инопланетянка.

– Первое два – верно. – качнула головой Степанида Савишна – Мы, ведьмы, мутанты и есть, своеобразные, дети природы натуральные. Ворожим понемногу, заговорами промышляем, а, при случае, и заклятье сплести сумеем. Ты, вот, скажи мне, – старуха заметно оживилась – видимо, ей в голову пришла дельная мысль. – у тебя, детонька, в семье кто странный имеется? Необычный? Не такой, как все?

– У нас в семье, все нормальные. – сурово ответила Настя, подумав о том, что засиделась она в гостях непростительно и, что, пора бы и честь знать. Ночевать у странной старушки перехотелось и тёмная дорога через поле, овраг и лес, не казалась уже страшной и непривлекательной. – Все живы, все – здоровы и по головам, ни у кого, никто не скачет. – и, всё-таки, подняв руку, почесала макушку.

То, что жило в волосах, себя никак не проявило – сидело тихо и, ни, гу-гу.

– Может, в соседях кто странный водился? – продолжала допытываться любопытная старуха. – Ну, не мог мой Соловей ошибиться, никак не мог! Я внучка хорошо знаю – он глазастый. И тайное усмотрит, и сглазить сумеет качественно.

– Соседи у меня – люди приличные. – Настя быстро перебрала в уме всех знакомых, проживающих рядом с родителями, в домах по соседству. – Нет у нас никого подозрительного. – и, запнулась. А, ведь права Степанида Савишна – проживала в доме одна особа, странная – увлекалась загадками разными и тайнами, травы разные собирала, да книги старинные.

– Алевтина Марковна? – выпалила Настя, краснея. – Она своеобразная бабулечка была. Всё ходила, что-то под нос шептала, словно заговаривалась. У нее дома, всяко необычное имелось – обереги из дерева, фигурки чудные, травы пучками.

– И, что ж, она, Марковна? – Степанида Савишна расправила подол длинной юбки и с нетерпением взглянула на девушку.

– А, умерла она. – пожала плечами Настя. – Сбила машина бабульку, когда та через дорогу переходила. Между прочим, – зачем-то уточнила Настя. – на зелёный свет светофора переходила, по правилам, а не бежала, как оглашенная. Обычная такая, темная, неприметная машина, стекла тонированные. Потом болтали – мол, залётные лихачи лихачили, бабку на переходе не заметили. Я сама ту машину видела и «скорую» Алевтине Марковне вызывала. Только зря. – Настя вздохнула с сожалением. – Когда «скорая» приехала, она мёртвая была уже. Вот и всё.

– Так значит, силу свою, она тебе и передала. – Степанида Савишна развела руками. – Колдовскую. Достойной ты ей показалась и силу принять согласилась. Добровольно.

– Ничего я не принимала. – всполошилась Настя, округлив глаза – что это еще за бред, про силу? – Неправда это.

– Марковна тебе что-то говорила, умирая? – вкрадчиво спросила Степанида Савишна. – Просила о чём? Ты с ней разговаривала? Отвечала?

– Не помню я. – Настя зябко передернула плечами. – Бормотала соседка в агонии что-то невнятно, за руку меня держала крепко, ну, я и кивала ей, успокаивала. Понятно ж – человек не в себе, смерть свою, может, зрит.

– Слово «да» – говорила? – продолжала выпытывать подробности происшествия пенсионерка.

– Может и сказала. – шмыгнула носом Настя. – Говорю – не помню! Она мне потом, Алевтина Марковна, еще три ночи снилась. Как живая!

– Согласилась она! – противный, тонкий голос прозвучал с самой Настиной макушки. – И, хорошо, что согласилась, а то бы не выжить мне. Истаял бы, как свеча.

– Опять ты, шкода! – рассвирепела Настя. – Кыш, противный! У меня с головой всё в порядке!

– Вот и имя мне дала. – откровенно обрадовался писклявый, едва не пустившись в пляс. – Шкода! Я согласен, а то, как-то маетно безымянным существовать. С именем оно, всяко-разно, лучше!

– Любава. – полупрозрачная женщина в кике раскланялась, представляясь писклявому. – Рада знакомству, Шкода.

Настя смирилась – делать нечего. К психиатру, все-таки, идти придётся, хоть и не хочется. Разговоры пойдут, неприятные – внучка Жанны Аркадьевны с ума сошла! Но, шутить не стоит. Голоса в голове и видения всяческие – не к добру. Ну, ничего – медицина в наше время, творит чудеса. Её вылечат, обязательно.

– От чего? – фыркнул писклявый Шкода. – Колдовской дар не лечится. Это – не грипп. Это – навсегда. Смирись. Приняла, так, приняла.

– Ничего я не ведьма и не колдунья. – ожесточено продолжала стоять на своём девушка. – Ведьмы – они, какие?

– Какие? – насмешливо поинтересовалась Степанида Савишна, продолжая сидеть на стуле, как ни в чём не бывало.

– Старые. Вредные. С бородавкой на носу. – вспылила Настя. – И, магичат там.. разное.. Порчу наводят, глазят всех подряд. Я – не умею!

– Велика наука! – хмыкнула пенсионерка. – Так и ты наведи. Пожелай кому-нибудь, что-нибудь от души, оно и сбудется.

– Да, чтоб вам всем пусто было! – озлилась Настя. – Говорю же – не умею! Русским языком повторяю – я не колдунья! Ой!

Свет в избе разом мигнул, и вся обстановка куда-то пропала – и стол, и стулья, скатерть нарядная со стола, самовар, кот с лежанки на пол свалился, а сама лежанка задевалась неизвестно куда.

Васька, жалобно мявкнув, вскочил с пола и уставился на Настю с укоризной – мол, чего чудишь, дурная девка? Предупреждать надобно о подобном, а то честные коты себе таким Макаром всё пузо отбили.

– Ох! – Настя подскочила, наблюдая за тем, как неловко Степанида Савишна поднимается с пола – стул-то под ней пропал бесследно. – Я помогу.. – и бросилась вперед, протянув руку помощи ушибленной пенсионерке. Пособила подняться и растерянно осмотрела комнату – пусто! Опустела изба, ни единого черепка в поле зрения, лишь стул, на котором сама Настя сидела, сохранился. Не иначе, как чудом.

– Сильна девка! – одобрительно цокнула языком старушка-пенсионерка. – Ох и сильна колдунья будет, коли заматереет! Сумела в заговорённой избе порчу навести. Исхитрилась и мою волшбу перебить смогла! – и рукой небрежно махнула. Воздух дрогнул, поплыл и вся обстановка вернулась на прежнее место.

Настя глаза протерла и головой мотнула – привидится же такое!

Кот возмущенно фыркая, полез обратно в свою плетенную люльку, а Настя брякнулась попой на стул, повторившись

– Привидится же такое! – и обреченно взглянула на Степаниду Савишну. – Мне бы «скорую» и воды холодной. Может, это вирус какой прицепился? Особо зловредный? – девушка нахмурила бровки, морща лоб. – О! точно! Ковида, как есть! Видения пошли всякие, косяком. Вы бы, бабушка, повязкой лицо прикрыли, а то, заразно это очень. В вашем возрасте, тем более.

– Фи! – Степанида Савишна скривилась презрительно. – Напугала ежа голым задом. К нам, детонька, зараза не липнет. Нас только убить можно, вон, как Марковну твою. Хорошо ещё, что она силу свою тебе передать успела. Умерла спокойно, без мук адских.

Настя не спорила – пусть её. Мели Емеля – твоя неделя. Она-то, точно знает, что почти что сошла с ума в этом Гадюкино. Вот вернётся в Каменск и, сразу же в больницу. Мазок сдавать из носу и из зева. И из других мест, так, на всякий случай.

Внезапно Насте себя жалко стало, до слёз, аж носом захлюпала – мало того, что осень, что с головой непорядок, так еще и колдуньей-ведьмой обзывают и в порче обвиняют, а она – ни сном, ни духом.

Тут маленькая ладошка погладила девушку по щеке – крохотная, как у куколки, но живая и тёплая.

– Не плачь, хозяйка. – произнёс писклявый голосок. – Ты – хорошая, хоть и с придурью. Научишься ещё, а я тебе помогу. Что ж я за дух-охранитель, коль колдунье молодой помочь с силой сладить не сумею? Стыд мне тогда, позор и порицание!

Настя подняла заплаканные глаза, не пытаясь отмахнуться от новой докуки – дух, так, дух, какая теперь разница?

Но, духа рассмотрела – мелкий такой парнишка, ладный, розовощёкий. Величиной со спичечный коробок и.. голый! Стыдливо стоит, мнётся. Глядит на Настю бесстыжими зелеными глазами и причинное место ладошками прикрывает. Теми самыми, которыми Настю по щеке поглаживал! На вид – лет двенадцать ему. Подросток, наглый и строптивый.

– Почему ты голый? – голос у Насти от удивления хриплым стал, точно не Настя она, а курильщик со стажем. – Вон, Любава, – и, девушка взглянула на даму в кике. – нарядная, а, ты?

– А, я – голый! – пожаловался парнишка, разведя руками и, тут же, опять прикрыв самое дорогое. – Ты же не озаботилась одеждой для меня.

– Я? – поразилась Настя до глубины души. – А, должна?

– Должна. – Шкода призадумался. – Кто еще о духе позаботится, как не хозяин евонный? Мёрзну я. – вновь пожаловался он, обращаясь ко всем присутствующим и к коту, в том числе. – Волос у тебя мало, а шапку одевать, ты забываешь постоянно. Последние мозги себе отморозить норовишь. На дворе осень холодная, а она форсить удумала – в «дрыгалке» и без шапки!

– Придумай ему одежду, – посоветовала Степанида Савишна, выслушивающая стенания духа с понимающей улыбкой на полных губах. – а то до самого утра ныть станет. Знаю я их, духов малолетних! Представь одежонку какую, да, хоть, трусы, но обязательно на мальчишку надетые.

– И, что тогда? – Настя в чудеса не верила. – Может быть, я в городе в игрушечный магазин зайду, в «Детский мир» и куплю ему что-нибудь там? Кукольное?

– Да, прям, счаСС! – взорвался от негодования мальчишка, краснея носом. – Чепчик и подгузник? Я тебе, что – пупсик? Я – дух, охранитель. Верный спутник и помощник твой, а не..

Настя взяла и представила себе это чудо в наряде эльфа. Ну, да – в таком одеянии, в каком Леголас всё кино пробегал.

И глаза открыла.

– А, лук зачем? – капризно надул губы Шкода. – Мух и комаров отстреливать? Иль, ещё кого?

Настина челюсть отвисла – Шкода, определённо, изменился. Теперь на нём были надеты штаны, и туника, и.. Волосы у пацана тоже отросли и падали на плечи аккуратными светлыми прядями.

– Мне нравится. – Шкода поправил серебряный ободок «а, ля Трандуил» на голове. – И, лук, пожалуй, оставлю. Пригодится. Спасибо, хозяйка щедрая за наряд дивный – вон, даже камушков, да шитья серебряного для слуги верного не пожалела.

– А-а-а! – только, что и смогла выдавить из себя девушка. – Ущипните меня кто-нибудь! – и её ущипнули. Шкода, негодник и ущипнул, имя своё оправдывая. А, чего не ущипнуть, коли сами о том просят? Он, парень отзывчивый. Ему не трудно.

– Не щипай! – Настя едва не прихлопнула юркого духа растопыренной ладонью. – Больно же!

– Сама просила. – нагло скалился несносный пацан. – То – щипни, то – не щипни! Определитесь уже, девушка.

– А, не хлопнуть ли нам по маленькой по случаю такому? – решительно произнесла Степанида Савишна и на столе сразу же появилась небольшая бутылочка с чем-то красным и тягучим. – «Спотыкач». – гордо пояснила пенсионерка. – Малиновый. Мне его леший презентовал, давно, по весне ещё. Вещь, говорит, Савишна, стоящая. Бери, не пожалеешь!

Настя лихо опрокинула стопку «малиновки» – а, чего мелочиться? Всё равно уже – сумасшедшим, им, море по колено! А, алкоголизм, вообще, за насморк прокатит!

«Спотыкач» оказался тягуче-сладким, пился, на удивление, приятно и здорово согревал – щёки у Насти раскраснелись, стали малиновыми, под стать содержимому бутылочки. Сразу же захотелось всех обнимать, холить и лелеять.

– Эко, тебя, девица, развезло-то. – покачала головой Степанида Савишна. – Пора-пора баиньки. Утро, оно, вечера мудренее.

В этот самый момент кот Васька и насторожился, напрягся весь, выскочил из своей люльки и зашипел, распушив усы.

Степанида Савишна нахмурилась, а с Насти моментально начала слетать хмельная одурь.

Стук в дверь прозвучал резко и властно – так, обычно, стучат богатые родственники или представители правоохранительных органов.

– Кто там? – Степанида Савишна настороженно покосилась на тёмное окно – мол, ночь на дворе, луна на небе полная, а кого-то нелёгкая носит!

– Откройте, полиция! – голос принадлежал молодому и наглому.

Настя поёжилась – вроде бы, они законопослушные и никаких предосудительных действий не совершают. С чего бы это к нам полиция нагрянула?

– Сейчас, сейчас открою. – засуетилась Степанида Савишна и вся, разом, как-то скособочилась, согнувшись в три погибели, набросила на спину драный платок и медленно подтягивая ногу, заковыляла к входным дверям.

– Открывай, бабка, не то, двери сломаем! – угроза прозвучала нешуточная и Настя испугалась по- настоящему – чего ж, такого, натворила старушка, что к ней полиция настойчиво ломится ночью тёмной?

– Наркотики! – осенило её. – Точно, конопля там, мак запрещённый. То-то меня так плющит. Ой-ей-ей – закручинилась девушка. – меня в сообщницы запишут, как пить дать! В эти самые.. распространители, вот! И стану я – позор семьи! – и по щеке Насти потекла одинокая слеза.

То, что это никакая не полиция, девушка поняла сразу – из тёмного коридора на свет шагнул рослый амбал в сером, спортивном костюме. Рожа у амбала оказалась пугающе-толстая, волосы – сальные, рыжеватые, нос – на бок, а глаза – наглые, с наглым же, прищуром. Глаза так и зашарили по комнате, зацепившись взглядом за стол.

Настя, слегка развернувшись, вслед за амбалом, тоже взглянула на стол и обомлела – на потёртой, серой от старости, клеенке сиротливо стоял закопченный чайник, на щербатом блюде торжественно возлежали два пряника, твердые с виду, как камень. Вздумай Настя погрызть те пряники своими молодыми зубами и визит к стоматологу стал бы неизбежен.

Вслед за амбалом в комнату просочился второй – низкорослый, щуплый, темноволосый. На самой макушки его головы, горшком торчала чёрная вязаная шапочка. Точно такая же прикрывала макушку амбала – то ли, сползла наверх, то ли, сами по себе шапочки размером не вышли.

Степанида Савишна ковыляла следом. Без слёз не взглянешь на хозяйку избы – старенькая, глухая, да ещё и подслеповатая.

– Будем проводить обыск. – заявил амбал, утвердившись задом на скрипучем стуле. – Что скрываете от представителей власти, граждане?

Настя неопределённо пожала плечами – чего, скрывать-то? У неё лично, с собой рюкзачок маленький, да кошелёк с карточкой на бензин. Денег нет почти – так, пятьсот рублей на расходы.

– Золото, меха, ценные вещи, деньги. – скороговоркой протарахтел амбал и тяжёлым взглядом уставился на Анастасию, словно та должна была срочно явить миру эти самые, выше названные, ценности. – Добровольно выдадите или, поискать?

– Ох, ти, – кряхтела Степанида савишна плаксивым голосочком. – чи, ополоумел, касатик? Откель у старухи древней золото, да меха? Куцегрейка моя, вона и та.. прохудилась.

Амбал завис, недоверчиво пялясь на небогато накрытый стол, а второй, более юркий, прошмыгнул мимо Насти и в другую комнату навострился.

Этакой наглости Настя стерпеть уже не смогла.

– Кто такие? – голос девушки звенел от злости. – Предъявите, будьте любезны, документы.

– Сама-то, кто такая? – амбал взглянул на девицу тяжело и недобро. – Документы ей подавай! Молча сиди и не вякай, пока не спросили. Говорить станешь, когда разрешат.

– Да вы, хам! – Настя ничуть не удивилась подобному ответу. – Я, вот, сейчас в полицию позвоню. Выясню, имеются у них такие хамовитые сотрудники или, нет.

– Я те позвоню! – взвился амбал и лицо его страшно скривилось. – Помалкивай, пока цела. Чего непонятно? Вон, бери пример с бабки.

Настя поняла, что правоохранителями тут и не пахнет. Сразу же вспомнились рассказы про грабителей, нападающих на одиноких прохожих и грабящих пенсионеров. Так это они и есть! Обыск пришли проводить! Говорили бы прямо – грабить!

– Вы! – она подскочила со своего стула, словно её оса в зад ужалила. – Бандиты! Да, как вы смеете последнее у стариков отбирать?

Хлёсткая пощёчина вернула девушку на место. Рука у амбала оказалась тяжёлая, Настина щека, сразу же, онемела, наливаясь горячей тяжестью. Во рту стало солоно, а на душе – горько.

Слизнув капельку крови с разбитой губы, девушка взглянула на рыжего зло и непокорно, словно пытаясь запомнить его мерзкую рожу. Для фоторобота. Уж она его сфотографирует, лучше, чем камера на телефоне! Во век помнить будет и не простит.

– Чё, заткнулась, наконец? – равнодушно поинтересовался амбал, широко зевая. – Ты горло-то, побереги, девка и язык. Ищ-що пригодятся. Гы-гы.. – и принялся шарить по немудрёным старушечьим вещам, проводя тот самый, обещанный обыск.

Степанида Савишна сидела молча, неподвижно и наблюдала за грабителями равнодушными глазами.

– Испугалась бабушка. – жалостливо подумалось Насте. – Как бы инсульт, иль инфаркт со старушкой не случился. Года у неё.. Н-да..