Тайна Мёртвого Озера

– Не знаю. Но меня очень смущает, что среди них нет ни одной кошачьей.

Действительно, как это они не задумались над такой несуразицей? Да и сами кошки, к удивлению ребят, глядели на пришельцев отнюдь не доброжелательно – шерсть у них стояла дыбом, глаза яростно сверкали.

Тем временем тени стали темнеть, сгущаясь. Сквозь них уже не просвечивала, как раньше, черепица, не видны были соседние дома. До сих пор фигуры двигались бесшумно и безмолвно, теперь же тишину прорезал тонкий пронзительный свист. Он шёл на такой невозможно высокой ноте, что от него закладывало уши. Вот тут-то друзьям стало страшно.

– Все сюда! Живо! Хватайтесь за руки! Как в детском хороводе. – Круг! Встаём в круг! Сожмите пальцы крепче! Замком! Чтобы сцепку нельзя было разорвать!

Тени, поколебавшись, тоже схватились за руки. И тотчас задёргались, словно в конвульсиях. Они изо всех сил пытались разорвать свой призрачный круг. А удары сыпались на ребят. Словно невидимый зверь метался в клетке, бил тяжёлыми лапами в грудь, в плечи, в сцепленные до белизны пальцы.

Ну уж нет! Костяшки пальцев выворачивало от боли и напряжения, но разорвать круг друзья не дали.

– Королевны, ваш выход! – шепнул Трубочист.

Фруська и Джуська не заставили себя просить дважды. Казалось, ничего особого они не делали – просто молча наступали на пришельцев. Те сжимались, корчились, но сдаваться не собирались. И тогда кошки, издав боевой мяв, рубанули когтями по черепице. И ещё раз. И ещё. – И… мерзкий свист оборвался. Тени стремительно стали терять форму, выцветать до мутной прозрачности пока, наконец, не обернулись зыбкими клочьями тумана. Налетел ветер, унёс куда-то последние рваные пряди. Кошки отряхнулись презрительно и отошли в сторону.

А вот ребята долго не могли решиться разомкнуть руки.

– Что это было?

– Сам не знаю. С подобным мне до сих пор не приходилось сталкиваться.

– Надо бы в трубу заглянуть, может, там всему причина?

– Никаких труб! На сегодня все трубы отменяются. Вот что, друзья, погуляли, и хватит. Все отправляются домой!

– А ты? – Андерс не мог стерпеть, что что-то интересное произойдёт без него.

– А я с вами. Провожу до самого дядюшкиного порога и передам с рук на руки.

– Мы что, маленькие? Сами не дойдём?

– Откуда мне знать, куда вы дойдёте? Нет уж, я должен убедиться, что вы сидите за крепкой дверью в дядиной столовой и пьёте кофе со сливками. Или компот. – Это без разницы. И что ночевать вы будете в собственных постелях.

– Ну, Йошка!

– Никаких "ну, Йошка!" Если что случится, мне твоя бабушка голову оторвёт.

– Ты что, знаешь мою бабушку?

– А как ты думаешь, стал бы я откровенничать со случайными людьми?

Глава 13. Голубой диск. Элинор.

Вечер вступил в свои законные права. Все давно собрались в столовой, и оттуда доносился дядюшкин рокочущий бас. Иногда кто-нибудь во всю глотку орал: – "Эй, Ги, хватит дурью маяться, спускайся!", на что Гийом бурчал: – "да-да, сейчас!" и не двигался с места.

Он всё глядел и наглядеться не мог на"чечевичку". Только сейчас до Гийома дошло, чего он, по собственной небрежности, едва не лишился, и как много эта маленькая стекляшка для него значила. Ведь когда-то она помогала в опасных и очень важных делах родному его деду. Дед вглядывался в неё. Задавал вопросы. Ждал ответа. Просто вертел кругляш в пальцах в часы раздумья… Деда давно нет, но эта штуковина, похожая на хорошо обкатанную морскую гальку, хранит тепло его ладони, связывает с ним неразрывной нитью.

И не только с ним. Ведь, может быть, очень может быть, мама тоже держала её в руках… или отец… А он даже не помнит их лиц!.. Живы ли они?.. И где сейчас, если живы?..

И вдруг, – нет, такого быть не может, ему показалось! – золотая стрелка дрогнула!.. и вновь застыла.

Сердце больно стукнуло о рёбра. Гийом сжал компас так, что будь стекло хрупким, разлетелось бы на сотни осколков, и почти беззвучно, одними губами, потому что голос от волнения куда-то пропал, произнёс: – "Где мои папа и мама?" – Стрелка билась, словно бабочка, рвущаяся с булавки, но какая-то сила не давала ей сдвинуться с места. В глубине стекла кружили и смешивались белые, оранжевые, синие всполохи.

– Где мои мама и папа? Ответь!

И стрелка будто сорвалась с привязи и завертелась вокруг оси с такой бешеной скоростью, что стала казаться размытым золотым кругом. Диск так разогрелся, что обжигал пальцы, его больно было держать. Теперь в нём метались красные и чёрные вихри.

Гийом всерьёз испугался: – Тихо! Тихо! Стой! Ну пожалуйста! Извини, что я так. Я не хотел! – Он шептал ещё что-то, обращаясь к «чечевичке» как к живому существу. Нехотя, не сразу стрелка стала замедлять бешеное вращение, наконец остановилась, но долго ещё дрожала, словно не могла успокоиться. Стекло медленно остывало, вновь обретая опаловую голубизну.

В сердце Гийома тоже что-то билось и металось, колотилось где-то у горла, словно птица.

Мальчик с затаённым вздохом спрятал компас в карман. Идти сейчас в столовую, слушать весёлые истории, смеяться вместе со всеми не было ни сил, ни желания. Он подошёл к окну.

В глубине сада что-то шуршало и шелестело, дневная жара всё не хотела спадать, снизу доносились обрывки разговора и звон посуды. Надо всё же спускаться, а то неловко перед друзьями…

Гийом уже подходил к двери, когда что-то заставило его оглянуться. Ничего особого там, за окном не произошло. Разве что на яблоневую ветку тяжело опустилась ворона.

Гийом непроизвольно вздрогнул и сразу же рассердился на себя – хватит обманываться, сколько можно! Нельзя же замирать при виде каждой дурацкой птицы! – Вот развелось серых разбойниц! – И тут ворона каркнула предупреждающе, глянула насмешливым взглядом, и. произнесла отчётливо: – Ну, здравствуй, внучек! Открывай-ка окошко пошире, что ты в такую жару закупоренный сидишь? Мне в эту щёлку никак не протиснуться.

– Бабушка, как ты меня нашла?! – Гийом распахнул окно во всю ширь, ворона, чуть не коснувшись чёрным крылом его щеки, влетела в комнату. Когда же мальчик обернулся, у стола, собирая чёрные волосы в строгую причёску, стояла Элинор.

– Не знала, что у меня такой бестолковый внук. Неужели ты думаешь, что я ни разу не гостила у своего брата? Или ты забыл, что Мартин – мой молочный брат?

Ну, что стоишь, как вкопанный? Иди ко мне, оболтус, дай, обниму. И рассказывай, что вы тут успели натворить?

– Ты специально прилетела, чтобы со мной увидеться.

– Нет, Ги, я себе такой роскоши позволить не могу. Встреча у меня сегодня. С одним старинным знакомым. И предстоит мне, может, не очень долгий, зато очень нелёгкий разговор.

– Сегодня? Но день почти кончился!

– Для кого кончился, для кого – только начинается. Ну, давай, рассказывай о своих похождениях, рассказывай-рассказывай, не томи, я ведь всё равно не поверю, что вы все эти дни были паиньками, что всё здесь шло тихо да гладко. Знаю я за моим внуком поразительную способность непременно во что-нибудь вляпываться.

– Так ведь и на самом деле ничего такого особого не произошло.

– Искренне верю. – Милые детки чинно и благородно гуляли по городу, декламировали стишки и рассматривали памятники и фонтаны. Нет у меня времени на болтовню. Рассказывай.

Шалости и проказы можешь оставить при себе, они меня не волнуют, а что меня волнует, ты и сам знаешь.

Глава 14. Элинор и Фритьёф – трудный разговор.

В тёмно-зелёном августовском небе давно уже густой сетью лепились друг к другу зелёные августовские звёзды. За рабочим столом, в маленьком кабинете, так непохожем на торжественные дворцовые залы, друг против друга сидели Элионор де Корво ди Санчес иль Гуэрро, вице-канцлер и высокий уполномоченный посол Стефана Четвёртого, короля Месхи, одного из самых могучих государств Южной Федерации, и Фритьёф Седьмой, государь Нордланда, великий герцог Ютрельда и Долгих островов.

Разговор был строго конфиденциальным. И хотя длился он уже многим более часа, дело не продвинулось ни на йоту.

– Фритьёф, не надо напускать на себя многозначительный вид и изрекать нечто о "государственных интересах" и "сложностях политики". Мы слишком хорошо друг друга знаем, чтобы не заниматься словесной эквилибристикой.

Я вижу, чужой урок для тебя ничего не значит, ты хочешь сам расшибить голову?

– То, из-за чего ты беспокоишься, мелочи. Они не значат буквально ничего.

– Что ж, – Элинор встала. – Я уже устала от переливания из пустого в порожнее. Не этого я ждала от нашей встречи, Ваше Величество.

– Послушайте, Элинор, почему Вы всё время нападаете на меня?

– Потому что, вместо того, чтобы попытаться понять и услышать собеседника, Вы делаете всё, чтобы тот не посягал на Ваше право быть глухим и слепым.

– Не понимаю, почему я весь вечер смиренно выслушиваю оскорбления?

– Вместо того, чтобы послать меня со всеми моими претензиями подальше?

– Фи, даму?!

– Тогда мне следует пожалеть, что я – дама. С мужчиной Вы были бы менее церемонны, но зато более откровенны.

– Элинор, Вы знаете, что в отношении Вас я никогда не смогу допустить даже малейшую грубость. Вы, то-есть ты, для меня всегда будешь фрейлиной моей матушки, в которую я, тогда бледный и застенчивый мальчишка, был тайно и безнадёжно влюблён.

– Фритти, неужели Вы уже исчерпали все доводы, способные усмирить меня, что вспомнили об этом?

– "Ты!", Элинор, "ты!" Мы сто лет уже на "ты". Так что же беспокоит, не вице-канцлера Месхи – я же понимаю, этот наш разговор не имеет ни малейшего отношения ни к государственным, ни к торговым интересам. – Что беспокоит частное лицо Элинор Неприступную? И чем опять не угодил ей неуклюжий Фритти?

– Меня беспокоит тот, кто именует себя Эмиссаром. Он обрёл при дворе Вашего величества фактически официальное положение. Его открыто принимают близкие власти лица. Он, не таясь, ходит по коридорам этого дворца, тогда как вице-канцлер связанной союзническими договорами Месхи должен искать тайной встречи.

– Никто ещё не доказал связи Эмиссара с Нихелем. Потом, здесь, в Виртенбурге, он тоже – всего лишь частное лицо. Не произошло ни одного визита на официальном уровне, а если этот господин с кем и встречался, то, опять-таки, не с министрами и не с советниками, но с частными лицами, вольными в своих частных домах принимать кого им заблагорассудится. Что же касается дворцовых коридоров, то, мне думается, в коридорах дворца Стефана Четвёртого тоже можно встретить всякой твари по паре.

– Фритьёф, что ты пыжишься мне доказать? Боюсь, ты даже не понял, о чём я говорю. Ты не понял, какая беда нависла уже не над Южными землями, а над здешними, казалось, такими удалёнными от страшных и непонятных событий недавних лет. Ты даже не подозреваешь, с какой силой заигрываешь.

– Я не заигрываю ни с какими силами.

– Значит я ошиблась, и это они заигрывают с тобой. Как кошка с мышью.

– Элинор, всё это несерьёзно. И вообще, что годится для юга, бесполезно на севере. Ты не привела ни одного существенного довода.

– Какие я должна привести доводы, чтобы ты понял – беда на пороге? Ведь если я заговорю с тобой о рвущихся нитях мироздания и отторгаемых пространствах, ты заявишь, что это – метафизическая чушь.

– Это и есть метафизическая чушь. Дай мне пощупать эти нити, и я, так и быть, поверю в их существование. А пока не надо мне морочить голову, пытаясь представить обыкновенного, правда не слишком приятного, человека, чуть не носителем инфернального зла.

– Бедная Сигрид, как же тяжко ей с тобой! Что ж, дозвольте мне откланяться, Ваше величество, боюсь моя аудиенция слишком затянулась.

– Как, разве Вы… разве ты не останешься на ужин?

– Нет, государь. Мне хотелось бы избежать лишнего шума.

Тут кто-то тихонько постучал в маленькую боковую дверь, полускрытую тяжёлой портьерой, и в кабинет вошла высокая стройная женщина, чем-то отдалённо напоминающая Элинор, только лет на двадцать моложе. Тёмные её волосы слегка отдавали рыжиной, а лучистые глаза были точно того же цвета, что северные августовские звёзды. На руках у королевы, а это была Сигрид, королева Нортландская, лениво разлёгся пушистый белый кот.

– А вот и мы с Митусем. Не помешаем?

– Какой красавец!

– Это мой Митуська. Ну, котяра, слезай, ты мне все руки отсидел, иди, погуляй немного.

Элинор нагнулась, почесать кота за ухом, провела рукой по шелковистому боку.

– Хорош зверюга!

Кот, явно понимая, что им восхищаются, заурчал утробно, потянулся прямо к лицу гостьи, боднул тяжёлой головой в подбородок, и, в довершение церемонии, лизнул в щёку шершавым узеньким языком.

– Ну, сударь, Вы подлиза! – Митусь с укоризной глянул на хозяйку огромными янтарными глазами. Затем важно поднял хвост и пошёл обследовать углы.

– Рада была увидеть Ваши Величества в добром здравии. А теперь дозвольте мне откланяться.

– Как, Вы уже уходите?

– Увы, Ваше Величество.

– Фритьёф?

– Не связывать же мне её верёвкой! А иного способа удержать эту упрямицу я не знаю.

– Тут что-то не так. Фритти, что произошло?

– Ничего, дорогая. Ничего, о чём стоило бы говорить. Элинор за что-то обиделась на меня, а за что, мне так и не удалось понять.

– Детские игры в обиды здесь совершенно ни при чём. Просто, наш разговор ни к чему не привёл. Можно бы, конечно, посидеть за чашечкой кофе, поговорить о пустяках, поулыбаться друг другу, повспоминать что-нибудь приятное. Но увы, на всё это у меня нет времени.

– Может быть, вы оба мне всё-таки объясните, в чём дело?

– Ты же знаешь, родная, как я отношусь к Элинор? Но то, чего она от меня требует – заметь, не просит, а именно требует, иначе как вздорными претензиями назвать нельзя. – Вот послушай, и суди сама. – Живёт здесь в Виртенбурге некий субьёкт, именует себя несколько претенциозно – Эмиссаром – это, конечно, странно, может быть даже глупо, но не более того, ни в чём предосудительном не замешан, в государственные дела не вмешивается, с кем-то ведёт торговлю, к кому-то ходит в гости, никого не убил, никого не ограбил.

И вот является прекрасная дама, бездоказательно обвиняет этого Эмиссара в связях с Нихелем и требует немедленной его экстрадиции из страны. Хорошо не четвертования, не колесования или сожжения на костре. При этом, прекрасная дама не хочет понять, каким самодуром король будет выглядеть в глазах своих подданных, если издаст подобный указ. Не хочет знать, что король не может единолично принимать решений по столь щекотливым вопросам, что многие из его министров прекрасно относятся к этому самому Эмиссару, нередко прибегают к его помощи и его связям. – Ты видишь, Сигрид, насколько я откровенен?

Это нужный человек. Нужный очень и очень многим, и я не могу сбрасывать этих нужд со счёта. Человек достаточно состоятельный, пользующийся влиянием в самых разных кругах – дипломатических, торговых, финансовых, причём, далеко за пределами Нортланда. Да, вероятнее всего, он авантюрист, но, к сожалению, в политике бывают моменты, когда невозможно обойтись без авантюристов.

При всём моём желании угодить Элинор, я не могу пойти ей навстречу. Уверяю, мне и самому хотелось бы, чтобы этот тип кружил где-нибудь подальше от наших границ, но как государственное лицо, я не вправе не учитывать расклада политических сил, вплоть до мелких интересов и амбиций собственных моих министров. Уверяю, моя абсолютная власть не столь абсолютна, как кажется со стороны. Я даже не могу запретить этому Эмиссару бывать здесь, во дворце. И если он попросит аудиенции, я его приму и внимательно выслушаю, и ничем не покажу своей неприязни. У меня связаны руки.

Конечно, исходя из буквы международных договоров, этого типа следовало бы объявить персоной нон грата, и выслать из страны. Но в данный момент подобный шаг был бы ошибочным. Он привёл бы к необратимым последствиям. В конце-концов, мои министры не едят хлеб даром, они всё просчитали, взвесили, сопоставили и убедили меня в правильности своей линии…

– Вздор! Уж мне бы ты этого не говорил! От меня ты не спрячешься за своих министров, и нуждами государства не отговоришься. Ну-ка, взгляни мне в глаза! Нет, ты не отводи взгляда. И не вздыхай. Вот такой у меня муж, Элинор. Вот такой у нас король. Он, кажется, забыл, что означает в наши дни слово "эмиссар", он не понимает, что если Эмиссар даже не считает нужным укрыться за выдуманным именем, а открыто ходит по городу, значит, он уже набрал достаточную силу. Какие нужны доказательства его связи с Нихелем, если одно то, что кто-то назвал себя Эмиссаром, означает эту связь?

Что ж, если наш государь при всех своих министрах, чиновниках и войсках, в состоянии лишь бездействовать и вздыхать, если у него, бедного, руки связаны, я обещаю тебе свою помощь. Я сделаю всё, что в моих силах.

Не успела Элионор покинуть королевский дворец, а некий Ханс Эрих Диррксен по прозвищу Клячник, весь изогнувшись в поклоне, преданно заглядывая в глаза, уже докладывал тайному советнику Ульриху фан Виштельгу:

– Неизвестно, откуда взялась эта женщина и куда потом делась. Как с неба свалилась. Достоверно, что мимо внешнего караула она не проходила. И это более чем подозрительно! Государь принял её тайно в малом кабинете, даже стража от дверей была отослана. Принял как старую знакомую, отбросив этикет. Сам затворил за ней двери, предварительно убедившись. что никого за этими дверьми нет. Подойти ближе я не решился. Я лишь укрылся за портьерой и ждал. Разговор продолжался больше часа. Потом в кабинет через дверь, ведущую из королевской опочивальни, вошла королева. Впрочем, это лишь мои догадки, потому что через дверь, за которой я вел наблюдение, она не входила. О чём шла речь, выяснить мне не удалось. Потом эта женщина вышла и я бросился за ней, но, опять-таки, преследовать её открыто я не мог, а она свернула за угол и словно в воздухе растворилась.

У меня был выбор – бегать по всему дворцу, пытаясь найти незнакомку, или вернуться к дверям малого кабинета. Я выбрал последнее. И, думается, был прав, потому что их величества изволили говорить на повышенных тонах, и мне удалось расслышать слова государыни: – "Ты делаешь вещи недопустимые, и когда-нибудь нам всем придётся расплачиваться за твою бесхребетность!", "Какая, к чёрту, может быть вежливость, если речь идёт об Эмиссаре. Или твоя подпись на договоре уже ничего не значит?" и "Ты хочешь, чтобы эти прохиндеи манипулировали тобой, словно марионеткой? Его необходимо выслать, если уж больше ничего с ним поделать нельзя."

– Ты мог бы описать эту незнакомку?

– К сожалению, я видел её лишь издали и мельком. – Высокая. Стройная. Не очень молодая. В платье цвета тёмного вина.

– Немного от тебя толку. Ладно, иди.

Через пол часа Ульрих фан Виштейг, вытянувшись в струнку, докладывал Руперту фан Ютгенсвах первому министру двора их величества Фритьёфа Нортландского. А ещё через час Руперт фан Юттенсвах стоял перед Эмиссаром:

– Так ты говоришь, Сигрид распекала муженька? Ай-ай, какая резвая женушка у вашего монарха! Всё-то ей неймётся! Всё-то она суёт свой милый носик, куда не следует. Что ж, придётся этот носик слегка прищемить.

Глава 15. Вислоусый.

Как-то, переходя от одного магазинчика к другому, ребята набрели на занюханную грязную лавчонку под покосившейся вывеской. На вывеске облезлыми, некогда золочёными буквами было выведено: – "Заморские диковины". Кривые щербатые ступени, скрипучая дверь, подслеповатые окна, в которые почти не проникает солнечный свет. Вдоль дальней стены на грубо сколоченных полках впритык наставлены позеленевшие, сроду не чищенные аквариумы. Там в мутной, дурно пахнущей воде мелькали силуэты каких-то очень уж выносливых тварей.

Зал был пуст – ни продавца, ни посетителей. Но едва наши друзья подошли к аквариумам поближе, невесть откуда обрушился грубый окрик: – "Что вам тут понадобилось, бездельники?! – и из подсобки выскочил длинноусый мужичонка в грязном фартуке. – А ну, марш отсюда! Прочь от моих рыбок, иначе я вам все уши пообрываю!"

– Да что мы вам такого сделали? – попробовала возмутиться Ильзе. – Или в вашу лавку людям заходить нельзя?

– Ах ты дерзкая девчонка! Вон отсюда! Вон!

– Но послушайте, мы всего-навсего хотели купить корм для рыбок, – робко попыталась перебить странного продавца Метте.

Напрасно, того было не унять, он продолжал верещать, перейдя на бабий визг: – Вон! Убирайтесь вон! Будете тут подглядывать, я из вас самих корм для рыбок сделаю!

– Ненормальный какой-то! – Андерс покрутил пальцем у виска. – Пошли лучше отсюда, пока он всех не покусал!

– Всё, магазин закрыт! – И странный продавец вытолкал ребят чуть не взашей.

– Что вдруг он на нас окрысился? Чем мы ему помешали?

– Не по душе мне этот магазинчик, – как-то слишком уж задумчиво произнёс Гийом. – Очень не по душе…

– Можно подумать, мы от него в восторге!

– И этот вислоусый господинчик… Значит, не подглядывать за ним? Ну-ка, схоронимся за тем кустом. Неспроста он нас выгнал. Кого-то он ждёт. И нервничает.

– Ну, это уж его дела, – не одобрила друга Ильзе. – и тут вдруг сама насторожилась. – Тс-с!..

К магазинчику приближался чудной оборванец в трухлявой соломенной шляпе и в стоптанных башмаках на босу ногу. Чудной этот тип с головы до пят был обвешан закупоренными склянками и пузырьками, в которых копошилась всякая мелкая водяная живность. Обеими руками он вцепился в плетёную корзину, битком набитую банками потяжелее. Не выпуская корзины из рук, тип постучал в дверь ногой: – "Эй, Корявый! Открывай скорее!"

Дверь приоткрылась, из-за неё высунулся толстый нос и вислый ус, потом два буравчика-глаза уставились на пришедшего. Дверь распахнулась: – "Проходи!" Оборванец юркнул внутрь, дверь спешно захлопнулась, проскрипел ключ, туго поворачиваясь в ржавом замке, и всё снова затихло.

Придорожный куст, укрывший ребят от сторонних глаз, был густым и высоким. Если не шевелиться и громко не чихать, никто тебя и не заметит. Да как не шевелиться, если с пыльных веток норовят заползти за шиворот какие-то щекотные и кусачие букашки?

– Может пойдём отсюда? – Метте надоело изображать из себя сыщика. – Что нам до них?

В ответ Андерс только хмыкнул.

Но вот снова заскрипел ключ, приотворилась дверь, выпуская на белый свет диковинного посетителя. уже без гирлянд из склянок и пузырьков, с пустой корзиной. Вид у поставщика дафний и циклопов был недовольный. Он бормотал себе под нос что-то неразборчивое, но весьма энергичное.

Когда он, шаркая сваливающимися с грязных пяток башмаками, проходил мимо куста, ребята расслышали: -"Бу-бу-бу, жмотина усатая! Даром всё тебе отдай! Один ты в Виртенбурге рыбками торгуешь! Да я, бу-бу-бу, к любому тут за углом подойду, мой товар с руками оторвут! Мотыль ему мелковат, бу-бу! Поползал бы сам по болоту, да половил этого мотыля!

Рыбки ему не те! А какие же те? Самые что ни на есть, с мельничной запруды, бу-бу-бу!

Будто я не видел, как у него глаза загорелись, когда я тех рыбок достал! Я, можно сказать, жизнью рисковал! Да попадись я мельничным, убили бы на месте! Уж кости бы переломали-точно! Волок на себе всю эту тяжесть! И всё за пол далера! Бу-бу-бу!"

О чём оборванец бубнил дальше, ребята не расслышали, так как он скрылся за поворотом.

– Пойдём за ним?

– К чему? Он уже своё дело сделал.

Тут дверь снова приотворилась, и за порог, озираясь, выскользнул хозяин лавчонки. К груди он прижимал что-то круглое, завёрнутое в платок. Ребята перестали дышать, боясь, что он их заметит. Но едва он повернул за угол, не сговариваясь, двинулись следом.

Так и шли гуськом, при малейшем шорохе вжимаясь в заборы, от дома к дому, от переулка к переулку. Только вдруг, дойдя до какой-то глухой высокой стены, вислоусый исчез. Как сквозь землю провалился. М-да, такой фокус они уже однажды видели.

Глава 16. Лучшая в городе коллекция.

Прошло ещё несколько дней. И тут, неожиданно, ни о чём заранее не объявляя, Йошка заговорщицки подмигнул друзьям: – Обещал я показать вам лучшую в городе коллекцию рыбок? Обещал. Вот сегодня и покажу. Правда, идти нам придётся не в самое гостеприимное место – в королевский дворец.

– А мы там уже были. У дяди Мартина на кухне.

– Вот и отлично, значит, не заблудимся. Не боитесь во дворец-то идти?

– А чего там бояться?

– Как чего? – Там стража при саблях и пистолетах, лакеи в мундирах и эполетех, там на каждом шагу по вельможе, там не любят случайных прохожих. Там король на высоком троне в алой мантии и короне. Во дворцы не ходят без спроса, на незванных там смотрят косо. – Это что за чужак в терему? Ну-ка, живо его в тюрьму!

Не страшно?

– Не-а.

– А как мы во дворец попадём?

– Есть у меня там один приятель, он где надо мигнёт, кому надо кивнёт, вот нас и пропустят. Ну что, пошли?

– Пошли, конечно, о чём разговор!

Трубочист привёл ребят во дворец чуть пораньше оговорённого времени, чтобы смогли они полюбоваться на пышное зрелище – Большой Королевский Приём. Нынешнее торжество, как объяснил им Йошка, устраивали ''по случаю приезда важных лиц из чужих столиц. Налетело народу – полна колода! К послам в придачу – ловцы удачи. У всех, без изъятья, в золоте платье, не узнаешь по роже, где лакей, где вельможи.

Площадь перед дворцом запрудили кареты с гербами, а следом подъезжали и подъезжали новые, запряжённые шестернёй, а то и в восьмерик.

По распоряжению всё того же таинственного йошкиного приятеля, ребят провели служебными помещениями и пристроили за широкой бархатной портьерой так, что они не мешали никому, а сами могли хоть что-нибудь увидеть.

В длинных коридорах дым стоял коромыслом – слуги, лакеи, пажи сновали туда-сюда, туда-сюда, что-то уносили, что-то подносили, ловко, будто играючи, управлялись с тяжеленными подносами – акробатам впору позавидовать.

Зато в огромном зале под лепным золочёным потолком, на наборном паркете, натёртом до зеркального блеска, все двигались плавно и торжественно, словно каждая поза и каждый жест были исполнены высокого смысла. Чопорные кавалеры с застывшими лицами, напудренные дамы в пышных нарядах больше походили на заводных кукол, чем на живых людей. И ребятам приходила странная мысль, что вот кончится у них завод или сломается пружина, и все застынут в самых нелепых позах.

Потом по коридорам прокатилось громкое: "Их королевское Величество Фритьёф, государь Нордланда, великий герцог Ютрельда и Долгих островов и их королевское величество Сигрид Истерглендская!"

Тяжёлой медью вступил невидимый оркестр, разряженная толпа расступилась, образуя широкий коридор, и в зал вышли король с королевой. Дамы присели в глубоком реверансе, кавалеры склонились в низком поклоне.

Потом вперёд выдвинулся высокий старик с тяжёлым посохом в руке. Мерно ударяя посохом об пол, он громко называл длинные витиеватые титулы и имена, и названные подходили к королю, снова низко кланялись, иногда протягивали какую-то бумагу, иногда произносили, словно с театральных подмостков, пару слов, и, после благосклонного кивка государя, отходили в сторону. Конца этой веренице не было видно.

Словно почувствовав, что ребятам наскучило затянувшееся зрелище, за портьерой появился Трубочист, приложил палец к губам и увёл их подальше от торжественных приседаний. Куда? Конечно же, на дворцовую крышу.

Оттуда они разглядывали кареты, запрудившие площадь, тонконогих коней, запряженных цугом. Йошка достал откуда-то из-за каминной трубы спрятанный там заранее узелок.

– Пока они там кланяются, не мешало бы нам перекусить. Парочка-другая пирожков с сыром и глоток топлёного молока нам не повредят.

Но вот, наконец, кончился, казавшийся нескончаемым, приём, кончились поклоны и речи. Увидев, что кареты потихонечку начинают разъезжаться, Трубочист через чердачное окошко по каким-то узким лесенкам повёл ребят вниз.

Парадная зала и коридоры опустели, король мог позволить себе уединиться с любимыми своими аквариумами, отвлечься от государственных забот и почувствовать себя обыкновенным человеком. Ребята, конечно же, давно поняли, чью коллекцию хочет показать им Йошка.

К своим рыбкам Фритьёф не подпускал ни челяди, ни министров. Он сам кормил их, сам пересаживал, вылавливая маленьким сачком на длинной ручке, сам переливал воду, и даже сам чистил аквариумы специальными щёточками и тряпочками.

Здесь, в освещённой мягким приглушённым светом комнате, сплошь заставленной стеклянными кубами, шарами и цилиндрами, на дне которых рос диковинный лес, здесь, где между перистыми водорослями и рогатыми ракушками сновали лёгкие рыбёшки всех цветов радуги, он чувствовал себя счастливым.

Сегодня, словно мальчишка, которому не терпится похвастать своими сокровищами, король ждал деревенских ребятишек. Он заранее предвкушал, что расскажет им вот про тех рыбок и вот про этих, заранее посмеивался, предвидя, какие у ребят будут удивлённые глаза.

Удивляться здесь и в самом деле было чему – особенной подсветке при помощи масляных ламп и зеркал создающей впечатление сказочного, таинственного мира. Заросшими ракушками и красноватыми водорослями сумрачными подводными гротами. Настоящим кораллам, поднятым со дна далёких тропических морей и полураскрытым перламутровым раковинам с огромными розовыми жемчужинами.

С чего же начать? Наверное, сначала он покажет им бойцовых рыбок, которые дерутся друг с другом, совсем как рыцари на старинном турнире, только вместо мечей крушат соперника острыми и колючими плавниками. Потом расскажет, как нежно эти рыбки относятся к своим малышам, как пасут их на подводных лугах, словно деревенский пастух овечек. Как, в случае опасности, мальки бросаются прямо в раскрытый папашин рот, а потом целыми и невредимыми выплывают оттуда. Он даст им полюбоваться на стеклянных рыбок из подземного озера. Этих удивительных рыб и в аквариуме разглядеть не просто. Их плоские тельца прозрачны, почти как вода, в которой они плавают, словно каждая из них надела крохотную шапку-невидимку. К сожалению, эти существа слепы с рождения, у них белые заросшие тонкой кожицей наросты вместо глаз – в темноте подземного мира глаза никому не нужны. Потом вспомнит о летающих океанских рыбах, которых, как это ни печально, в неволе держать невозможно. Зато можно представить себе, как стаи этих рыб выскакивают из воды и на распахнутых плавниках проносятся над зелёными пенящимися волнами. А потом… Потом он просто будет водить ребят от аквариума к аквариуму. Он даже позволит им бросить извивающихся красных мотылей под приподнятое верхнее стекло – пусть и детишки почувствуют ту радость, которую он испытывает каждый день.

И вот зрители на месте. Они на удивление быстро освоились с тем, что запросто разговаривают с королём. Они слушают загодя приготовленный рассказ как зачарованные. Они смотрят на прозрачные шары и кубы, а видят морские глубины, глухие заросли кораллов, опоясывающие покрытые пальмами острова и не дающие даже самым опытным мореходам подойти к заветным берегам. Видят обломки утонувших кораблей, стремительный силуэт акулы, врезающейся в косяк макрели. Они восторгаются, они прижимаются носами к стёклам аквариумов, они полны ощущения важности происходящего, когда кидают в воду корм с поданного королём блюда, они смеются от радости, когда, взметая хвостами песок со дна и широко разевая рты, рыбки кидаются на красных червячков.