Подруги

Недели через две после этого, вернувшись вечером домой, Женька сказал, что нам надо поговорить. Мы уложили Лизу спать, после чего прошли в кухню и сели друг напротив друга.

– Значит, так, – начал Женька без всяких предисловий. – Я прошел полное медицинское обследование.

Только тут я обратила внимание на его запавшие глаза и на синяки под ними.

– Ты болен?! – всполошилась я.

– Здоров. Во всех смыслах. Все органы в безупречном состоянии. И гормоны в норме.

– Гормоны?

– Да, гормоны. Знаю, тебя не устраивают наши интимные отношения, и решил провериться. Но лучше все по порядку.

Никогда, ни раньше, ни позднее, я не слышала, чтобы Женька столько говорил.

– Еще в подростковом возрасте я заподозрил, что со мной что-то не так, – начал он. – Возможно, я казался замкнутым и отстраненным, но не был ни слепым, ни глухим, так что осознавал, что вокруг меня происходит. Слышал разговоры одноклассников, видел, как они на физкультуре подглядывали за девчонками в раздевалке, и не понимал, зачем им это нужно. Обратился за помощью к интернету, – усмехнулся он, – побывал на различных порно-сайтах, но ничего кроме омерзения это у меня не вызвало.

– Может, ты голубой? – робко поинтересовалась я.

Последовала очередная усмешка.

– На гей-сайтах я тоже побывал. Меня чуть не стошнило. В общем, я принял себя таким, как есть, и эту тему оставил в стороне. Мне и без того было, чем заняться. Уже в девятом классе я знал, где буду работать. Будущие работодатели наняли мне учителя, который один стоил всех математических школ вместе взятых.

– Кстати, почему ты учился в обычной школе, а не в математической?

– Я тяжело схожусь с людьми, мне не хотелось менять окружение.

Как у него все просто. Похоже, он с раннего возраста сам управлял своей жизнью. Видимо, и на работе был сам себе хозяином. Сколько раз я звонила ему, нуждаясь в помощи, и он тут же срывался с места. Ни разу не последовало отговорок: «Мне нужно что-то доделать, подожди полчасика…». Женька продолжал.

– В общем, я был сосредоточен на работе, к которой недавно приступил, и в гораздо меньшей степени на учебе в школе. И вдруг все изменилось. – Он посмотрел на меня и улыбнулся. – В тот день Тамара Семеновна велела нам после физкультуры собраться в классе. Ты пришла туда в спортивной форме – трикотажных брюках и короткой футболке. Я случайно посмотрел на тебя, когда ты подняла руки, чтобы заколоть волосы, и у тебя оголилась часть живота, на самом деле, узкая полоска. А меня прошибло! В голове помутилось, мышцы живота сжались, да и все остальное будто мне не принадлежало. Я потерял контроль над собой, боялся грохнуться в обморок, настолько сильными были ощущения. Еле высидел до конца классного часа, потом помчался домой и рухнул на кровать. Постепенно возбуждение ослабевало, а в голове прояснялось. Я понял, что произошло, и почувствовал себя счастливым. Значит, я не какой-то урод, а обычный парень! Хотя, не совсем, – тут же оговорился он, – другие девчонки, женщины и фривольные картинки по-прежнему оставляли меня равнодушным. Только ты вызывала во мне подобные чувства. Я проверял.

Вместо того, чтобы почувствовать себя польщенной, я ощутила себя этаким эксклюзивным куском мяса, который (только он!) смог пробудить аппетит у больного анорексией. Впрочем, дальнейшие Женькины высказывания были более лестными. На его лице появилась мечтательная улыбка. Он рассказывал, как ему нравилось за мной наблюдать, слышать мой голос. Вскоре его перестала устраивать роль постороннего наблюдателя. Преодолев свою замкнутость, он стал проявлять ко мне открытый интерес и, не получив отпора, воодушевился. Мы подружились. Наше общение стало ему необходимо, как воздух. Иногда инстинкты давали о себе знать, но он боялся меня испугать, да и в себе не был уверен. Он был готов довольствоваться малым, но понимал, что рано или поздно я захочу большего, так что придется переводить отношения в новую фазу. Ему нравилось со мной целоваться, хотя далеко не всегда наши упражнения вызывали у него вожделение. Уверенности в себе не хватало, но однажды он все-таки решился на активные действия. В тот день мы отвезли бабушку в деревню, после чего зашли ко мне домой и сели пить чай.

– Ты пила чай, а я сидел и не мог оторвать от тебя глаз, – рассказывал он. – Мне все в тебе нравилось – твое лицо, то, как ты двигаешься, как смеешься. Во мне поднялась такая мощная горячая волна, что я уже собой не владел – схватил тебя и потащил в твою комнату. Ты вроде бы не возражала. Все было замечательно, а потом – как отрезало. Я в ужасе высочил из твоей квартиры и всю ночь не спал, читал в интернете о подобных случаях и готовил речь, которую произнесу перед тобой завтра. Но на следующий день ты огорошила меня известием, что влюбилась в другого. Не знаю, как выжил.

Он неделю, как и рассказывала Наталья Сергеевна, не ел, не спал, даже работа перестала его интересовать. В те ужасные дни он понял, что, если я совсем исчезну из его жизни, то она потеряет всякий смысл и, смирив гордыню, позвонил мне и предложил свою дружбу. По счастью, я ее не отвергла. Он видел, как я счастлива, и смирился с тем, что не он, а другой мужчина сделал меня счастливой. До этого разговора я и не подозревала, насколько сильными были его чувства. Он выглядел таким отстраненным, что казался холодным. Я знала лишь то, что Женька был настоящим другом и всегда приходил на помощь, когда я в этом нуждалась. Но, оказывается, с его стороны была не только дружба, но и Любовь. А с моей?

Женькина исповедь была не только подробной, но и очень эмоциональной, чего я от него совсем не ожидала. С виноватым видом он поведал, что в скорбный день бабушкиных похорон чувствовал себя невообразимо счастливым – он не только смог меня утешить, но и сделал СВОЕЙ. О рождении дочери он рассказывал с неменьшим воодушевлением, а уж, когда узнал, что является и биологическим отцом, был на седьмом небе от счастья, ощутив себя полноценным мужчиной. Он старался сделать для меня и дочери все, что было в его силах, чтобы мы ни в чем не нуждались и были счастливы. До недавнего времени ему казалось, что наша совместная жизнь меня устраивает, но оказалось – это не так. Он решил пройти полное обследование, что и сделал.

– В самом начале нашего разговора я упоминал, что гормоны у меня в норме, – бесцветным голосом произнес он. На лицо вернулась его обычная отстраненная маска. – Врач сказал, что можно попробовать повысить либидо с помощью медикаментов, но существует опасность. Избыточное количество гормонов может привести к неконтролируемой агрессии.

Я представила, как Женька с искаженным лицом набрасывается на меня, и содрогнулась.

– Не нужно этого делать, – прошептала я.

– Я тоже так думаю. Агрессия может проявиться по-разному. Не хочу, пусть и на время, превращаться в маньяка или насильника. Я такой, какой есть. Я консультировался с психиатром. Пока никому не удавалось изменить то, что заложено природой, хотя многие и пытались. Мне вообще повезло, что я встретил тебя, а то мог бы так и остаться неразбуженным. С таким диагнозом, как у меня, это норма. Если ты меня бросишь, другой женщины в моей жизни не будет.

Смысл его последней фразы добирался до моего мозга как-то слишком долго. Когда это, наконец, произошло, мне стало не по себе. «Если ты меня бросишь, другой женщины в моей жизни не будет.». Я ощутила себя в ловушке. Я не собиралась его бросать, не собиралась в кого-то влюбляться, но его слова лишали меня свободы выбора. Я оказалась в западне. Он умный человек, к тому же, хорошо знает меня, так что не мог не понимать значения того, что сказал. Он знал, что после таких слов я НИКОГДА НЕ СМОГУ его бросить. На какое-то мгновение я ощутила ненависть к своему тюремщику. Потом и другие слова добрались до моего сознания. Диагноз… Какой диагноз? Впрочем, я не хотела этого знать. Факт оставался фактом. Теперь я намертво к нему привязана. Я подняла глаза и поймала напряженный Женькин взгляд.

– Ну, что ты решила?

– А что тут решать? Будем жить, как прежде.

Он на то и рассчитывал, так что облегченно перевел дух.

Наша совместная жизнь продолжилась, но не совсем так, как прежде. Во время интимной близости, случавшейся с прежней периодичностью, я старалась себя сдерживать, опасаясь потребовать от своего мужа больше того, что он мог дать. Нерастраченные эмоции я отдавала творчеству, что не замедлило сказаться на результатах. Сублимация. Маринка и тут оказалась права. В остальном мы были обычной семьей – заботились о дочери, беспокоились, когда она болела и радовались ее успехам. В выходные частенько ездили к свекрови на дачу. Гости у нас собирались довольно редко, в основном, приходили Маринка с Катей. Маринка иногда притаскивала с собой очередного бойфренда, а затем и Костик стал появляться в нашей компании. Я не сразу заметила повышенный интерес Маринки к моему мужу, а когда это произошло, ничего не почувствовала. Все ее уловки были напрасными. Но открывать ей глаза и выставлять напоказ нашу интимную жизнь я не хотела. А ведь всего пары фраз хватило бы, чтобы остудить ее пыл. Но пусть лучше меня считает холодной стервой.

Наша жизнь как-то наладилась. Материальных проблем не было, я могла заниматься тем, чем хотела. Появилась интересная работа, которая меня полностью захватила. В целом, я была довольна своей жизнью. Женьку по-прежнему считала хорошим другом и достойным человеком, но иногда на меня накатывало, и я чувствовала себя пленницей в золотой клетке, отчего мое отношение к нему резко менялось – я начинала его ненавидеть. Правда, эти порывы быстро проходили, разум одерживал верх, и некоторое время я уже себя ненавидела за черную неблагодарность по отношению к мужу. Тем временем стали выходить книги с моими иллюстрациями, и я все больше сосредотачивалась на работе и все меньше думала о наших отношениях с Женькой. Казалось, так будет продолжаться вечно. Но, как известно, ничто не длится вечно.

Однажды июльским вечером раздался звонок в дверь. Оказывается, это был не просто звонок – это прозвонил колокол, как бы банально это ни прозвучало, – по Женьке и по моей прежней жизни. На пороге стояли двое полицейских. Все происходило, как в сериале. Краткая информация, соболезнование, вопросы. Я не сразу поняла, что именно они говорят, а, когда поняла, то на какое-то мгновение у меня промелькнула мысль: «Теперь я свободна!». Я тут же ужаснулась себе, и у меня на глазах выступили слезы.

– Этого не может быть, – прошептала я.

Дальше я помню смутно. Хорошо, что Лиза была на даче у бабушки. Меня возили в морг на опознание, затем в участок, где задавали какие-то вопросы. Спросили, не нужно ли кому-то позвонить, чтобы за мной присмотрели. Я сказала, что сама с этим справлюсь. Та же парочка отвезла меня домой. Оказавшись в своей квартире, я рухнула на пол прямо в прихожей и разрыдалась. До меня постепенно доходило, кого я потеряла, и что потеряла. Больше никто и никогда не будет любить меня так самозабвенно, ни для кого мои дела не будут важнее собственных, и никто не станет для Лизы таким отцом, каким был Женька. Я не буду засыпать в любящих объятиях. Я представила стройное Женькино тело, его ласковые руки и разрыдалась еще громче. Какой же дурой я была, похотливой дурой! Мне, видите ли, интима не хватало. А как же все остальное? Но ведь и интим был, пусть и не в том объеме, в котором мне бы хотелось. Как часто мы чего-то не ценим по-настоящему, пока это «что-то» не потеряем! И до меня, наконец, дошло, что мои чувства к Женьке, пусть и неоднозначные, были очень сильными. Теперь мне приходилось жить с осознанием этого.

Вспоминать свои звонки близким с ужасным сообщением и последовавшие за этим похороны не хотелось. Слишком много боли пришлось пережить не только мне, но и Наталье Сергеевне, и Лизе. Моя маленькая дочь повела себя очень достойно. Когда она поняла, что больше никогда не увидит папу, то долго и горько плакала, а, когда и я к ней присоединилась, она стала утешать меня, и до сих пор меня опекает, будто приняв эстафету от отца. Подруги постоянно находились рядом, помогая всем, чем могли. Кое-как я пережила то время, но иногда совершенно неожиданно выступали слезы. «Милый-милый Женька, как мне тебя не хватает.». Наверное, то, что я к нему испытывала, и было любовью. Мне вдруг пришло в голову, что он об этом не только догадывался, но и знал наверняка, ведь он же был таким умным. Да, знал. Иначе его благородство не позволило бы ему припирать меня к стенке. Он надеялся, со временем я сама это пойму. К сожалению, я поняла это слишком поздно.

На второй день после Женькиной смерти на моем пороге появилась еще парочка незнакомых мужчин. Обоим было в районе сорока, один был среднего роста и крепким, второй маленьким и тщедушным. Однако оба были хорошо одеты и выглядели интеллигентно. Они представились Женькиными сотрудниками и, выразив соболезнование, вручили мне пухлый конверт с деньгами.

– Это на похороны, – пояснил более представительный мужчина и в лоб спросил: – Что вам известно о работе мужа?

Мне тогда было не до разговоров, но я знала, какое значение Женька придавал своей работе, поэтому сосредоточилась.

– Только то, что она секретная и высокооплачиваемая.

– А где располагается офис, он вам говорил?

– Только то, что в Невском районе. Думаю, на Правом берегу.

– Почему?

– Он всегда выходил из дома в половине девятого. Чтобы к девяти добраться туда, нужно примерно полчаса. Хотя… Невский район большой, может, и где-то в другом месте.

Учитывая то, что мы с Катей недавно открыли, я постаралась вспомнить тот разговор как можно подробнее. Похоже, главным в той парочке был мужчина покрепче, именно он вел разговор.

– Ввиду секретности нашей работы, – сказал он, – мы не сможем появиться на похоронах, но обязательно пришлем венок.

– Спасибо, – пробормотала я.

– И еще, – добавил он. – Если вы не возражаете, мы навестим вас после похорон. Нужно кое о чем поговорить, но сейчас не время. – Я кивнула. – Если же кто-то будет интересоваться Жениной работой или вообще заметите что-то подозрительное, то позвоните мне.

Он протянул карточку, на которой было указано имя: Валентин Иванович и номер телефона. Больше никакой уточняющей информации. Эта карточка до сих пор хранится в верхнем ящике Женькиного письменного стола, я ей ни разу не воспользовалась.

Женькины сотрудники слов на ветер не бросали. На похоронах действительно таинственным образом появился венок от сотрудников, затмивший своей роскошью все прочие. А народу собралось больше, чем я ожидала. У Женьки не было друзей, зато было много родственников. У меня наоборот. Из родственников были только тетя Аня, постаревшая, но еще крепкая, и ее дочь. А вот друзей набралось немало. Рита постаралась, собрав почти весь наш курс. Ну, и, конечно, мои школьные подруги.

Через несколько дней после похорон появился Валентин Иванович в сопровождении безымянного спутника. Поскольку никто Женькиной работой не интересовался и ничего подозрительного я не заметила, то вроде бы разговаривать было не о чем. Но у них имелись свои планы. Они были немногословны, но свои мысли выражали так четко и доходчиво, что никаких вопросов не возникало. Этим они напомнили мне Женьку. Во главе всего стояла секретность. Они боялись любой утечки информации. Мол, мало ли, Женя взял какие-то материалы для работы дома, да так и не успел вернуть. Я сказала, что все, что может быть связано с его работой, хранится в его столе, и открыла дверь в спальню. Увидев широкую кровать, они переглянулись. Я усмехнулась.

– Да, спальня и кабинет совмещены.

– Странно. Неужели он не мог купить квартиру побольше?

– Нас и эта устраивала, – буркнула я.

В ящиках стола было полно всяких флэшек и жестких дисков.

– Вы не возражаете, если мы все это заберем?

Наверное, с моей стороны было легкомысленно отдавать что-либо неизвестным людям, ведь они мне никаких документов не предъявляли, но в тот момент я еще не отошла от похорон, да еще находилась под гипнозом слова «Секретность». Женька окружил свою работу такой тайной, что я боялась туда соваться. То, что он мог заниматься какими-то неблаговидными делами, мне и в голову не приходило. Его ноутбук они тоже прихватили, предложив возместить его стоимость, но я отрицательно покачала головой. Женька любил свою работу, и мне не хотелось, чтобы из-за его смерти она пострадала. Оказалось, что моим визитерам и этого мало. Они хотели осмотреть всю квартиру, другими словами, обыскать. Поначалу все во мне воспротивилось, но потом я решила, что, сказавши «А», нужно сказать и «Б». Я ведь разрешила им осмотреть Женькин стол, так почему бы и все остальное не осмотреть? Мне скрывать нечего. В то, что Женька мог украсть какую-то информацию у своего работодателя, я не верила. А если что-то взял для работы, то наверняка положил в стол. Но у помешанных на секретности свои тараканы в голове.

– Значит, обыск? – недружелюбно осведомилась я.

– Нет, всего лишь осмотр, – не слишком убедительно возразил безымянный тип. – Ели вы возражаете, мы сразу уйдем.

– Обыскивайте. Только Женька вряд ли что-то прятал, не такой он был человек.

Они покивали головами, но тут же вызвали помощников. Те появились так быстро, что я подумала, будто они ждали возле подъезда. Теперь, зная, где находится офис, думаю, они примчались оттуда. Я настояла на том, чтобы при обыске присутствовала Марта, объяснив это тем, что она лучше знает, где что лежит. Они переглянулись, но возражать не стали. Только спросили:

– Она надежный человек?

– Вполне.

– Не хотелось бы, чтобы об этом эпизоде кто-нибудь узнал. Вы понимаете?

– Понимаю, – усмехнулась я, – секретность.

– Вот именно.

Обыск они производили вчетвером, очень тщательно и аккуратно и, конечно, ничего не нашли. По их виду нельзя было определить, довольны они этим обстоятельством или разочарованы. Похоже, в их фирме невозмутимые маски вместо лиц обычное дело. Напоследок Валентин Иванович сказал, что Лизе положена пенсия за утрату кормильца, и они сами побеспокоятся о ее оформлении. Такая забота несколько сгладила неприятное впечатление от их визита. Когда они ушли, Марта еще долго ходила по квартире, что-то подправляя, хотя в этом не было необходимости, и ворчала себе под нос. Я примерно так же вела себя в мастерской. Прикосновения чужих рук к личным вещам – неприятное испытание. Мы с Мартой никогда не обсуждали тот эпизод, а я постаралась тут же выкинуть его из головы, посчитав неизбежным злом, которое всегда сопутствует потерям. Теперь, в свете новых обстоятельств, возможно, еще не раз придется вспомнить тех мужчин, все их слова, сам обыск, но не сейчас.

Я огляделась. Облака немного разошлись, так что почти не потемнело, но людей на берегу поубавилось. Собачники исчезли, лишь в отдалении прогуливалась какая-то парочка, да неподалеку пожилой мужчина курил, глядя на противоположный берег. Половина первого! Катя мне ни разу не позвонила, значит, уснула. Вот и хорошо. Ей необходимо отдохнуть, да и мне тоже. На обратном пути я попыталась подытожить то, к чему пришла в результате сегодняшних воспоминаний и размышлений. Любила ли я Женьку? И поняла, что опять не могу однозначно ответить на этот вопрос, хотя в ходе сегодняшних размышлений уже не раз это делала. Мои воспоминания были очень сумбурными, и каждый период жизни вызывал разные чувства, подчас противоположные. Но разве так обязательно навешивать на чувства общепринятые названия? Если принять за эталон любви те чувства, которые я испытывала к Олегу, то Женьку я не любила. Но ведь любовь может быть разной. В любом случае, он был мне очень дорог, и после его смерти в моей жизни образовалась такая брешь, которую вряд ли кто-то сможет заполнить. Но у меня есть дочь, есть моя работа, мне есть, ради чего жить!

Глава шестая

Катя

Прошедшая неделя была просто кошмарной. Накопившееся неудовлетворение жизнью выплеснулось из меня самым диким способом. Сначала высказала Косте все свои обиды, не гнушаясь явными преувеличениями и грубостью. Затем попыталась Маринку поставить на место, она немало крови мне попортила. Боже, да ведь я гордилась собой – своей решительностью и принципиальностью! А чем это закончилось? Да тем, что я осталась совсем одна – нелюбимая и никому не нужная. Впрочем, к этому мне не привыкать. Даже душу некому излить, Вероника «ушла в подполье». А ведь, когда ей нужна была помощь, я все свои дела бросала, и не из чувства долга. Мне ХОТЕЛОСЬ ей помочь! И Маринке хочется, и Марте, и Женьке хотелось, да и многим другим. Почему я ни у кого не вызываю подобных чувств? Что со мной не так? Как будто на мне выжгли клеймо «Ее нельзя любить!». С самого детства я об этом размышляю, но ответа пока не нашла.

В выходные вообще из дома не выходила, не убиралась, не готовила. Включила телевизор, там меня ничто не заинтересовало. Взяла книгу, но чтение никогда не было моим любимым занятием, хотя прочитала я немало, за подругами тянулась, но в таком состоянии чтение меня совсем не привлекало. Костя при уходе забрал кое-какие вещи, а остальные продолжали висеть в моем шкафу. Это ужасно нервировало. Все эти дни я подспудно ждала его звонка – то ли с сообщением об окончательном разрыве, то ли о примирении. Я уже сама не знала, чего хочу. Но пусть хоть что-то происходит! Я больше не могла жить в таком вакууме. В общем, выходные я еле пережила и с некоторым воодушевлением отправилась в понедельник на работу. По счастью, там все было хорошо. Наталья Максимовна, наконец, подала заявление об уходе, и Геннадий Сергеевич официально меня уведомил, что через две недели я вступлю в новую должность – заместителя начальника отдела. В нашей иерархии это было большим шагом вперед или вверх, не знаю, как правильнее сказать. В связи с новыми обязанностями часть моих клиентов передали молодому сотруднику, в том числе, и фирму «Цвета лета». Я не знала, радоваться этому обстоятельству или огорчаться. Решила все-таки порадоваться. Мы случайно обнаружили нечто непонятное, и неизвестно, к чему это приведет.

Я уже собиралась уходить, когда позвонила Маринка и предложила встретиться возле метро, чтобы вместе отправиться на выставку. Неужели и ей знакомо чувство робости? Ладно, неважно, главное, она на меня не сердится за недавние выпады. На душе немного полегчало. У нас обеих были пригласительные билеты на два лица, и я в свое время пригласила Костю. Он согласился, он вообще очень хорошо относится к Веронике. Творческие личности его привлекают. Только вряд ли он появится на выставке, ведь не позвонил же. Но неужели Маринке некого было прихватить с собой? На нее это не похоже. Впрочем, в последнее время она изменилась. Бойфренды как-то повывелись, да и прежнего огня в ней не чувствуется. Неужели Женькина смерть так на нее повлияла? Но лучше об этом не думать, а то опять выскажусь невпопад.

Маринка, как это часто случается, опоздала, и торжественное открытие выставки прошло без нас. Когда мы появились в галерее, она была заполнена под завязку, а телевизионщики уже складывали свою аппаратуру. Для проведения выставки было задействовано три помещения. Первое было небольшим и напоминало прихожую. В нем были установлены столы с закусками и напитками. За порядком в этом отсеке следила симпатичная официантка. Она убирала использованные бокалы и выставляла чистые, добавляла закуски на тарелки.

Из этого импровизированного буфета был вход в основной зал. Здесь издательство в полную силу себя рекламировало. Справа были расположены витрины, в которых расположились книги с Никиными иллюстрациями. Рядом приютился киоск, где шла бойкая торговля этими книгами и каталогами выставки. По остальному периметру были развешаны эскизы к книжным иллюстрациям. Ника называла их эскизами, но, на мой взгляд, это были полноценные картины, каждая из которых представляла несомненный интерес. Все это выглядело ярко, нарядно и даже празднично. Я гордилась своей подругой. Мы с Маринкой переглянулись, и я поняла, что она ощущает то же самое.

Нику мы обнаружили у окна, дающей интервью интеллигентной женщине в очках. Наверняка представитель солидного журнала, подумала я, а не какой-нибудь желтой газетенки. Ника нас заметила и проартикулировала: «Потом», а сама повела журналистку во второй зал. Мы направились следом. Там тоже народу хватало. Этот зал был отдан тринадцати картинам из цикла «Эмоции». Они были разного размера и выполнены в разных стилях. Как утверждала Вероника, каждая эмоция требует своего способа выражения. Например, картина «Ярость» была абстрактной. Я видела ее в мастерской, тогда она особого впечатления на меня не произвела, но, как говорится, большое видится на расстоянии. Теперь, увидев ее, я остолбенела. Всполохи фиолетового, пурпурного, черного и каких-то смешанных цветов буквально придавили меня к месту, заставляя ощутить чуть ли ни ужас. Маринка понимающе кивнула: «Ника очень талантлива. На ее фоне я чувствую себя жалкой букашкой, этаким жучком-паразитом.». Я рассмеялась и ответила детским стишком, неожиданно всплывшим в памяти: «Мамы всякие нужны, мамы всякие важны.». Маринка улыбнулась и одобрительно похлопала меня по плечу. Рядом с нами Тамара, Никин агент, беседовала с солидным мужчиной.

– Эти картины не продаются, – терпеливо объясняла она. – Цикл еще не завершен.

– Но я очень хотел бы приобрести хотя бы некоторые из них, – не сдавался мужчина. – Неужели художница не нуждается в деньгах? Я готов заплатить хорошую цену.

– Этот вопрос не обсуждается, – отрезала Тамара. – И, да, художница достаточно хорошо обеспечена для того, чтобы не расставаться с тем, с чем не хочет расставаться.

Мы прошли дальше и стали прислушиваться к отзывам. Все были положительными, правда, степень одобрения колебалась от весьма умеренной до восторженной. Однако, думаю, не только мы, но и остальные посетители понимали, что присутствуют при рождении нового Имени. Выставка была небольшой, всего два зала, но никто не торопился покидать ее. Некоторые из посетителей перемещались с бокалами в руках, мы решили последовать их примеру и прошли в буфет.

– О картинах я уже не говорю, но как хорошо все организовано! – одобрительно высказалась Маринка.

За обсуждением выставки и самих картин наши бокалы незаметно опустели, мы попросили их заново наполнить и вернулись в зал. Вскоре Ника сама нас нашла и потянула к окну, где недавно давала интервью. Выглядела она блистательно. Никогда не считала ее красавицей, но сегодня она превзошла себя. Глаза казались абсолютно зелеными, прозрачными и так сияли, хоть зажмуривайся. Нежный овал лица, аккуратный носик, губы – не слишком пухлые, но и не тонкие, имели приятный рисунок. Блестящие каштановые волосы были собраны в высокую прическу, правда, несколько прядей из нее выбились, что ничуть не портило Веронику, скорее, добавляли романтизма ее облику. И платье! Тут Маринка постаралась. Когда выставка только намечалась, Маринка сразу спросила, в чем Ника собирается появиться на ее открытии.

– Да какая разница! – отмахнулась подруга. – От художников никто не ждет элегантности и следования моде.

– А ты их удиви.

В общем, Маринка настояла на своем, в результате чего у Вероники появилось это изумительное платье – кремового цвета, чуть за колено, подчеркивающее фигуру и открывающее ее красивые плечи и руки. Греческий загар еще не сошел, так что контраст светлого платья и загорелого тела выглядел впечатляюще. Вероника казалась роскошной светской дамой, а не художницей. Она была равнодушна к драгоценностям, так что на ней была только цепочка из белого золота с медальоном из того же металла и серебряный браслет с колокольчиками. Недавно он заменил своего предшественника. За последние годы Рита весьма преуспела в своем мастерстве, и это была уже не детская поделка, а произведение ювелирного искусства.

Вероника пылко нас обняла.

– Как я рада, что вы здесь! Жаль, что вас не было на открытии. Наверняка Маринка опоздала. – Мы рассмеялись, тут комментарии не требовались. – Ну, как вам?

– Потрясающе! – выдохнули мы хором и опять рассмеялись.

– Девчонки, предлагаю вам пару часов где-нибудь погулять, а то вас станет тошнить от моих картин, а потом вернуться сюда. К этому времени должны подойти мои однокурсники. Они не захотели толкаться в такой толпе. Это Рита всех организовала.

Я заметила, что за нами наблюдает симпатичный парень. Именно симпатичный, а не смазливый, я очень четко разделяю эти понятия. Несмотря на привлекательность, в нем не было ничего слащавого. Ника тем временем рассказывала, что однокурсники решили сделать ей сюрприз, о котором она только сегодня узнала. На сегодняшний вечер они арендовали кафе, в котором она работала в студенческие годы, так что после закрытия все отправятся туда, благо кафе находится неподалеку, и до него можно добраться пешком. Она предложила и нам присоединиться к этой компании. Мы, не раздумывая, согласились. В это время парень, наблюдавший за нами, отклеился от стены и подошел. Вежливо поздоровавшись, он обратился к Веронике:

– Ника, можно тебя на пару минут?

– Потом, – раздраженно отмахнулась она.

Это было на нее не похоже, обычно она очень вежливая. Маринка быстро среагировала. На ней был красный костюм, который делал ее еще ярче и заметнее, чем обычно, но парень никого не замечал, не отрывая взгляда от Ники.

– Нам с Катюшей пора промочить горло, – доброжелательно произнесла Маринка и, подхватив меня под руку, повела в буфет.

– Кто это? – изумленно спросила я.

– Понятия не имею, но он очень хорош и явно к ней неравнодушен. Не знаю, почему Ника на него волком смотрит.

– Но ведь он моложе ее!

– Ну, и что? Мы пока тоже не старухи, а ему никак не меньше двадцати шести-двадцати семи лет, самое то. Зачем нам нужны старикашки? Веронике пора начинать полноценную жизнь, а то до тридцати двух лет никак не может проснуться.

Я была не согласна с этим утверждением, но спорить не стала, не хотелось нарушать доброжелательную атмосферу, которая сопутствовала нашей сегодняшней встрече. Как я недавно в очередной раз убедилась, качать права и кого-то в чем-то обличать – не мой конек. Ничего кроме сожалений и осознания своей никчемности это не принесет. Мы ненадолго вернулись в зал. Ника стояла в окружении каких-то людей, симпатичного парня рядом не было. Она нас заметила и помахала рукой. Мы жестами дали понять, что уходим, но еще вернемся. Тогда она показала нам два пальца, напоминая, что нам следует вернуться через два часа. Мы покивали и удалились.

Мы гуляли по улицам, сразу признавшись, что давно ничего подобного не делали. Обычно мы перемещались по городу из точки «А» в точку «Б», практически не глядя по сторонам, не замечая, какая красота нас окружает. Каждая улица, каждый дом или мостик имели свою историю, некоторые из этих историй мы знали и помнили, о других ничего не могли сказать.