Уральская пленница

Уральская пленница

– Уважаемые пассажиры, просим вас пройти на посадку.

Голос в динамике был усталый, с хрипотцой, но для небольшой группы людей, которые провели на этом богом забытом аэродромчике восемь часов, он прозвучал райской музыкой.

Наконец-то! Ольга Кузьмичева подхватила сумку и, стараясь не ступить каблуком в одну из выбоин в старом асфальтовом покрытии, в числе первых покинула зал ожидания.

Утро было хоть и солнечное, ясное, но довольно прохладное. Со всех сторон к летному полю стремились потоки холодного ветра, и укрыться от них не было никакой возможности.

Летное поле представляло собой небольшое продолговатое пространство, с одной стороны огороженное трехметровым забором из стальной проволоки, с другой – начинающимися отрогами уральских гор. Еще с двух противоположных сторон ограждение не просматривалось, и туда уходили ровные взлетно-посадочные полосы со свеженанесенной белой краской разметкой.

В тени, падающей от близких гор, стояли два убитых временем и нещадной эксплуатацией небольших самолетика. Рядом – что-то вроде ангара, но с выходящей на поле стеклянной будкой наверху. На тонкой спице, воткнутой в крышу, трепетал полосатый чулок, указывающий направление ветра.

Их долгожданный самолет только приземлился, и вокруг него сновали рабочие в засаленных комбинезонах. Шла заправка баков, осмотр шасси ну и остальная суета, присущая подготовке транспортного средства к полету.

Зачем их выгнали из зала ожидания так рано? Теперь придется стоять здесь, на ветру, и жалеть, что не надела что-то более теплое и удобное в дорогу, чем этот фасонистый черный костюмчик и модный тренч. Лучше бы надела джинсы и куртку. И, черт, побери, эти каблуки! Но разве она могла предположить, что застрянет здесь? Вчера ей показалась хорошей идея не трястись до Екатеринбурга на поезде, а добраться туда на самолете местной линии. Вот и сэкономила время! Сейчас бы уже летела в Москву.

На этот раз её предусмотрительность и расчет дали сбой. Мало того, что не выиграла по времени, так еще и может простыть. Ну и ветер!

Группка людей продолжала топтаться в десятке метров от самолетика, проклиная вчерашнюю непогоду и сегодняшнюю неторопливость аэродромной обслуги. Мужчинам хотелось закурить, но плакат на видном месте гласил, что курить на поле категорически запрещено.

Ольге тоже хотелось курить, но сигареты кончились еще в четыре утра, а в киоске зала ожидания, кроме крепких, ничего не было. Ветер пробирал все сильнее. Может зайти за ангар? Там и ветер, должно быть, тише. Все равно еще полчаса, а то и больше придется стоять и наблюдать неторопливую работу механиков.

За ангаром, действительно, было тихо и тепло. Слабый ветерок долетал и сюда, но на длинной прогретой утренним солнцем скамье, ограниченной с двух сторон железными ящиками с песком и стендом с пожарным инвентарем, было приятно сидеть, вытянув усталые ноги и подставив лицо ласковым солнечным лучам.

На этой стороне тоже стояли самолеты, а еще вертолеты, только маленькие, наверное, принадлежавшие частникам. Ближайший вертолет с облупленной краской и множеством вмятин на корпусе, выглядел развалиной. Возле него возился крупный мужчина, небритый, с сальными отросшими волосами, спрятанными под кепкой с длинным козырьком, повернутым назад. На нем костюм с капюшоном из маскировочной ткани, обшарпанные берцы, кожаная жилетка с выпирающими карманами. Мужчина запихивал в самолет огромные рюкзаки, тюки, ящики и одновременно с кем-то ругался. Со стороны это выглядело так, словно он разговаривал на повышенных тонах сам с собой.

Блютуз, поняла Ольга и прикрыла глаза. Через час с небольшим она будет в Екатеринбурге, а к вечеру точно попадет домой, если погода будет летной. В Москве её ждут неотложные дела, заботы с переездом на новую квартиру, с выбором места очередного отдыха. И Кирилл. Он так был недоволен, когда она сообщила, что должна поехать на похороны, считай, не родного ей деда.

– Он тебе никто, и ты ему никто, – убеждал Кирилл. – Когда вы с ним последний раз виделись, а? У него есть родные, пусть и хлопочут.

Конечно, Кирилл был в чем-то прав, но он не знал главного: именно этот неродной дед помог Ольге в самый сложный момент её жизни. Можно сказать, дал путевку в жизнь.

Петр Петрович был вторым мужем её бабушки Елены Васильевны. Он её взял с двумя уже взрослыми детьми – дочкой Анной и сыном Михаилом. Михаил выучился на пожарного, а через несколько лет сгорел при тушении пожара на нефтеперегонном заводе. Детей у него не было, осталась молодая жена, которая вскоре уехала к родителям в Крым. Анна вышла замуж, родила Ольгу. Жили хоть небогато, но справно, в выходные навещали деда с бабкой, которые перебрались из центра городка на окраину, купив дом с садом. Ольге там не нравилось. Ей были по душе шумные городские улицы, суета магазинов, рынков, массовые гулянья. В школе она училась не то что без троек, но даже без четверок. Учеба давалась легко, память у неё была отличная, учителя не могли на неё нарадоваться. Правда, ни с кем она особенно не дружила, но это её никак не напрягало. Свободное время проводила за книгами, любила решать задания со звездочками по разным предметам, не возражала, когда её отправляли в Екатеринбург на предметные олимпиады. Часто привозила призовые места, и её фотография постоянно висела на стенде «Ими гордится школа».

За три года до выпускного отец ушел из семьи к другой. Мать, оскорбленная до глубины души, не нашла ничего лучшего, как запить. Через полгода её выгнали с работы, её через пару месяцев она пропала в неизвестном направлении. После её исчезновения оказалось, что она втихаря продала квартиру. Никакие обращения в инстанции не помогли, и Ольге пришлось переехать к бабушке. До школы нужно было добираться почти час, но это время девушка тратила на обдумывание дальнейшего своего пути.

Бабушка почему-то думала, что внучка поступит в одно из местных училищ – педагогическое или медицинское, на крайний случай попробует поступить в институт в областном центре.

Но Ольга решительно настроилась на Москву. Она, конечно, понимала, что у неё есть единственная попытка, чтобы зацепиться в столице, это поступить в вуз. На какие шиши она будет там жить, не задумывалась, решив, что лучше черствый хлеб запивать водой, но только не возвращаться к себе на Урал.

Получив на выпускном золотую медаль, девушка сообщила о своем решении ехать в столицу, вытерпела слезы бабушки и молчаливый укор неродного деда.

Она знала, что будет трудно, но менять своего намерения не собиралась. Её манил огромный город, знакомый ей по фильмам, его заполненные толпами людей улицы, яркие магазины, широкие центральные площади и известные по книгам узкие переулки старого Арбата.

Стоя на перроне с небольшой дорожной сумкой и пакетом с домашними пирожками, она предчувствовала, что это последние дни в кругу семьи. В какую-то минуту она даже решила остаться, но тут её в сторону отозвал Петр Петрович.

– Вот возьми, – протянул он конверт. – Больше ничем помочь не могу. Надеюсь, твои мечты сбудутся. А если сможешь, то приезжай хоть изредка, ну, там, на каникулы что ли.

Наверное, в первый раз Ольга внимательно взглянула на деда. Невысокий, худощавый, с редкими кустиками волос на голове, печальными глазами. Она знала из разговоров взрослых, что Петр Петрович приехал сюда из Екатеринбурга, где занимал высокую должность, имел семью. Что разрушило его прежнюю, жизнь, девушка не удосужилась узнать раньше, а теперь было поздно.

Уже в вагоне она заглянула в конверт. Деньги. Много денег. Если с умом их тратить, то можно растянуть на пять лет. А уж там она начнет сама зарабатывать и вернет деду все до копеечки.

И слово своё сдержала – вернула Петру Петровичу всё и даже больше. Но не знала, что все эти годы он ждал не денег, а её саму. А Ольга приехала только раз, когда умерла Елена Васильевна. Похороны, памятник, оградку, поминки – все оплатила, все сделала по-людски, не придерешься. Только времени не хватило, чтобы поговорить с дедом, утешить. Снова оставила большую сумму денег и уехала, решив больше сюда не возвращаться.

Но вернуться пришлось, когда врач районной больницы прислал телеграмму: «Ваш родственник в тяжелом состоянии».

Честно признаться, если бы дед умер, она бы не поехала, только бы денег прислала. А тут её что-то толкнуло – надо ехать!

Она успела, застала деда живым. Он долго смотрел на неё своими печальными глазами и молчал. Больничная палата была обшарпанной, дверью соседствовала с общим туалетом. На панцирной сетке тощий матрас, застеленный серой простыней, поверх исхудавшего тела клетчатое байковое одеяло с инвентарным номером. На тумбочке пакет с апельсинами – соседи позаботились.

Говорить им было не о чем. Целая жизнь легла между ними – тринадцать лет. Чтобы как-то загладить свою вину, Ольга заплатила за отдельную палату, купила новый матрас, новое постельное белье, шелковую пижаму, каждый день приносила из лучшего ресторана вкусности, которые чаще оставались нетронутыми. Она рассказывала о своей жизни в Москве, о бизнесе, о сложностях в финансовой сфере, о взяточниках и попрошайках разных рангов. Рассказывала, где ей пришлось побывать по делам или на отдыхе. Дед слушал, иногда чуть заметно улыбался. Он любовался статной женщиной, сильной, знающей себе цену. Вон как перед ней врачи и медсестры забегали. А ведь и голоса ни на кого не повысила. Наверное, и в бизнесе у неё все в порядке, и в семейной жизни.

Вот здесь Петр Петрович угадал наполовину. Да фирма у неё крепкая, с большим потенциалом. Людей она подбирала сама, по человечку, только профессионалов. А вот семейная жизнь почему-то не складывалась. То ли из-за нехватки времени, то ли из-за мужского склада ума, то ли не созрела еще душой. Любовники были, любви не было.

Правда, появился Кирилл Зубов, и впервые Ольга почувствовала, что её потянуло к мужчине. Он был красив, образован, практичен, имел квартиру на Юго-Западе, умел поддержать беседу на любую тему, и в свои тридцать пять лет еще ни разу не был женат.

С Ольгой Кузьмичевой они пересеклись на одном официальном приеме и сразу стали встречаться. Они были похожи в своём стремлением достичь большего, умением работать двадцать пять часов в сутки, не обращать внимания на мелкие житейские неприятности. Даже через год ни тот, ни другой не заговаривал о совместной жизни. А когда Ольга сообщила, что собирается покупать новую квартиру, Кирилл помог ей с выбором района и посоветовал надежную риэлтерскую контору. Оба понимали, что в их отношениях больше дружеского общения и партнерского интереса, чем потребности сблизиться и жить одной семьей.

Однажды Ольга увидела Кирилла в обществе красивой дочери их общего знакомого и почувствовала укол ревности. Она тут же зафлиртовала с главой консалтинговой компании, который давно подбивал к ней клинья, и даже разрешила тому проводить её до дома. Дальше этого дело не пошло, но уже на следующий день Кирилл предложил ей на несколько дней отправиться в Хорватию, где они впервые заговорили не о «тебе и мне», а о «нас».

Если бы не эта поездка на Урал, на похороны неродного деда, они бы уже неделю назад подали документы в загс, как планировали в Хорватии.

Но что случилось, то случилось: сходят в загс на следующей неделе. Днем раньше, днем позже, никакой разницы.

А мужик возле обшарпанного вертолета тем временем пытался затащить на борт последний тюк, но одному ему было не с руки. Тюк никак не хотел протискиваться в узкий проём, и мужик снова и снова поднимал его, напрягаясь всем телом. Наконец, поняв тщетность своих усилий, он уселся на него и, бормоча что-то злое себе под нос, вынул сигареты.

– А курить здесь запрещено, – заметила неизвестно для чего Ольга. – Вон и плакатик об этом вещает.

Мужик глянул на плакат, потом задержался взглядом на даме, оккупировавшей служебную скамью. Он оценил её формы под модным костюмом, ухоженные темно-русые волосы, слегка подкрашенные серые глаза, а также шикарную дорожную сумку и скромные на первый взгляд серьги, но которые, по его прикидкам, стоили как хороший автомобиль.

С минуту они смотрели друг на друга, потом Ольга отвернулась, а мужик полез в брюхо вертолета.

– А вы не поможете мне? – услышала Ольга через пару минут.

Она приоткрыла глаза, взглянула на стоящего у вертолета мужика, который в очередной раз пытался запихнуть тюк внутрь.

Еще чего, подумала женщина, но встала. Ладно, сделает она доброе дело, а то он так и провозится до ишачьей пасхи.

– Давайте вы наверх, а я тут снизу подам, – мужчина подхватил её за талию и легко поднял над землей. Она вцепилась руками в поручни, перекинула сначала одну ногу через бортик, потом другую. Повернувшись к выходу, потянула на себя довольно объемистый и тяжелый тюк, который снизу толкал хозяин вертолета, но не удержалась на каблуках и опрокинулась назад, с ужасом представляя, как сейчас поклажа раздавит её. Но, кажется, обошлось без травм.

– Не ушиблись? – мужчина смотрел на неё заинтересованно, но не торопился освобождать от тюка.

– Руку дай.

– Пожалуйста.

С его помощью она поднялась, поправила тренч, отряхнула юбку.

– Вот возьмите, – мужчина протянул ей платок. – У вас на лице…

– Не надо, у меня есть свой.

Но вертолетчик оказался настойчивым.

– Давайте я вам помогу.

Его рука приблизилась к лицу Ольги, и она прикрыла глаза, ожидая, как платок пройдется по её щекам, лбу.

Она почувствовала прикосновение к коже…

И это было последнее, что осталось в её памяти. Нет, еще она запомнила странный запах паленого. От яркой вспышки в голове мысли и чувства отключились.

Ей снился странный сон. Она едет в поезде, вагон нещадно раскачивается, ей с трудом удается удержаться на верхней полке, чтобы не упасть. На столике в подстаканнике стакан с недопитым чаем, в стакане чайная ложечка, которая бренчит и бренчит, все громче и громче. От этого звука и от качки раскалывается голова, во рту неприятный железистый привкус, а язык так распух, что скоро перекроет проход воздуха к легким.

– А-а-а-а, – вырвалось из пересохшей глотки. Женщине показалось, что она сейчас упадет с полки головой прямо на столик, на котором стоит стакан в подстаканнике, и разобьется. Но падения не произошло, хотя боль появилась, но почему-то только в кистях рук и шее. Почему она в поезде, куда она едет? Она же собиралась лететь на самолете? И что так больно ей давит в бок? И этот ужасный грохот. Он совсем не похож на стук колес поезда.

Сознание медленно возвращалось к Ольге. Перед глазами маячило что-то серое, неопределенное. Она поняла, что лежит, попробовала пошевелиться – ничего не вышло. Мягкое и тяжелое придавливало её к полу, а от пола исходил лютый холод. Пытаясь освободиться от тяжести, вдруг обнаружила, что её руки странным образом находятся сзади и никак не хотят подчиняться.

Я что, связана? Где я? Что со мной?

– О-о-о-о, – воздух с трудом вырвался из глотки. – О-а-а-а-а!

– Очнулась? – перед ней замаячило небритое лицо давешнего вертолетчика. – Потерпи, немного осталось. Как приземлимся, я тебя развяжу.

Лицо исчезло, и Ольга поняла, что находится внутри вертолета, который нещадно мотают воздушные потоки, вокруг неё тюки и мешки, коробки и ящики. Она лежит на вибрирующем полу, а от рядом стоящей огромной канистры несет соляркой.

Голова гудела, и этому способствовал гул винта и грохот плохо закрепленных вещей.

Женщина попыталась подняться. Без помощи рук сложно. Тогда она подтянула колени к животу, уперлась в один из ящиков и с трудом приподнялась. Со своего места она увидела спину вертолетчика, часть закрытого густыми облаками неба за бортом, а чуть справа…морду огромной собаки с печальным взглядом желто-карих глаз.

Мысли в голове ворочались с боку на бок, но никак не хотели складываться в образы. Она пока ничего не понимала, но животный ужас уже вылез из дальнего угла кабины вертолета и струйкой потек к связанной женщине. И с каждой секундой он все ближе подступал, захватывая сначала малюсенькую часть души, потом все большую и наконец заполнил все существом тягучей лавой, на дне которой исчезло сознание.

В следующий раз она очнулась, когда болтанка и гул винтов прекратились. Вертолет еще подрагивал от недавнего напряжения, но уже твердо стоял на земле.

Что-то больно ткнулось в ногу, потом опять и опять. Ольга открыла глаза. Переступая через неё, мужик выпихивал из нутра вертолета громоздкие вещи.

– Хватит отлеживаться. Давай я тебя развяжу.

Он потянул её как тюк, пригнул голову к коленям и чиркнул ножом по веревке, стянувшей кисти рук. Руки безвольно упали вдоль тела. Они не слушались и выглядели чужими: набухшими от перетяжки, темно-бордовыми, с посиневшими ногтями.

Ольга подтянула к себе колени и, опираясь на локти, сделала попытку встать. Но и ноги её не слушались.

– Чем ты меня…

– Электрошокером.

– Зачем?

– Потом.

Голос вертолетчика был неприятно грубым, хриплым от усталости. Он наконец выкинул наружу последний ящик, спрыгнул сам, не удосужившись помочь женщине. Она сидела на грязном полу вертолета, краем сознания отмечая, что колготки безнадежно испорчены, юбка не только в пятнах, но и разошлась по шву, одной туфли не было вообще, у второй был оторван каблук.

Со второй попытки ей удалось подняться на ноги. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Костюм неприятно облепил тело, сковывая движения. Оглянувшись, женщина обнаружила в углу свою дорожную сумку.

Захотелось помыться и переодеться. Но вначале нужно было выбраться из вертолета. Короткая металлическая лесенка под тяжестью тела скрипела и вихлялась, пока Ольга спускалась на землю.

Вертолет стоял на ровной площадке, окруженной со всех сторон отвесными горами. Горы по периметру переходили одна в другую, образуя почти правильный круг. Август клонился к своему закату, и отроги гор, поросшие смешанным лесом с густым подлеском, покрылись золотом и багрянцем, подставляя свои пока не облетевшие кроны лучам проглянувшего в разрыве облаков неяркого солнца.

– Где мы?

Сквозь муть в глазах Ольга разглядывала окружающий её пейзаж и не могла поверить, что вместо проспектов Москвы она оказалась в месте, не тронутом цивилизацией. Хотя нет, кое-что здесь было.

На краю площадки, спрятавшись под кронами высоченных деревьев, стоял бревенчатый дом, рядом навес, под которым выстроились в ряд железные бочки, а на обломках кирпичей стояла ванна, некогда белая и блестящая, а сейчас ржавая и в некоторых местах насквозь прогнившая.

Чуть поодаль стояла еще одна хибарка, возле которой были свалены сухие стволы деревьев, пенек огромных размеров с воткнутым в него топором.

– Не стой, бери и неси, – мужчина подтолкнул Ольгу к ящикам и тюкам. – До темноты надо устроиться, что-нибудь сготовить и пожрать. Тут электричества нет.

Это она уже поняла, как и то, что, кроме электричества, тут не было ни людей, ни другого жилья, ни дороги из замкнутого горами пространства. Сюда можно было добраться только по воздуху и так же по воздуху выбраться отсюда.

Плохо соображая, но подчинившись грубому голосу, Ольга потянула за собой мягкий тюк, ощущая босыми ногами холод пожухлой травы и жесткость камешков.

Внутри дом был достаточно большим. В центе печка-буржуйка, возле единственного окна грубый дощатый стол, рядом такие же скамейки. Два сколоченных невысоких помоста по разным сторонам избы, очевидно, предназначались для ночлега. Все свободное пространство было завалено вещами из вертолета.

– Кидай сюда, – мужик указал на один из помостов. – И будь как дома.

Ольга дотянула тюк, взгромоздила его на помост и рухнула рядом без сил.

– Ты что-то совсем расклеилась, – усмехнулся хозяин. – Давай я тебя подлечу.

Он пошарил в одном из рюкзаков, вытащил бутылку водки и резким движением вышиб пробку. Подойдя к Ольге, он притянул её за отворот тренча, запрокинул её голову и сунул горлышко бутылки прямо в рот. От неожиданности женщина даже не сопротивлялась. И только ощутив мерзкий вкус пойла, дернулась в сторону, пытаясь освободиться от жесткого захвата. Но не тут-то было. Вертолетчик крепко держал её и продолжал вливать водку. Чтобы не захлебнуться, ей пришлось сделать несколько крупных глотков, и только после этого мучитель её отпустил.

– Ты, сволочь, – прошептала, – урод, как ты смеешь…

– Ну, вот другое дело, приходишь в себя, – мужик зло прищурил глаза. – Поспи, если хочешь, но лучше бы тебе заняться делом.

– Гад, фашист, упырь, – не унималась Ольга, – да ты знаешь, что тебе за это будет? Да тебя живьем закопают, ты понял?

Если бы она могла, она бы произносила слова жестко, напористо, но вместо этого сипела и откашливалась от попавших в дыхательное горло капель водки.

– Закопают, говоришь? – «упырь» подошел, остановился перед ней. Ей пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо. Водка начала действовать, и лицо врага расплывалось, теряло четкие очертания. – Детка, чтобы сразу все стало ясно, предупреждаю, хозяин здесь я, а ты так, временная жиличка. Захочу – дам тебе приют, не захочу – вышвырну вон! А чтобы ты усвоила, что все серьезно…

Мощный удар обрушился на женщину. Она даже не успела понять, куда он пришелся – все разом померкло перед взором, и наступило спасительное бесчувствие.

Сколько она пробыла в обмороке, неизвестно, но пробуждение было ужасным. Во-первых, голова раскалывалась от боли так, что выжимало слезы, во-вторых, один глаз ничего не видел, на ощупь вместо него был болезненный отек размером с яблоко. И самое неприятное – она обмочилась, то ли от слабости, то ли от боли. Сырость внизу и запах мочи были непереносимы. Хотелось вымыться, но больше хотелось умереть или хотя бы провалиться сквозь землю от стыда и бессилия.

Собрав волю в кулак, она сумела сесть. Подождала, пока голова перестанет кружиться. В избе еще было светло, и она разглядела за столом хозяина. На разложенной газете ломти хлеба, порезанное сало, вареная картошка. Еду мужик запивал водкой. Лицо его ничто не выражало: ни злобы, ни сочувствия. Он равнодушно смотрел на пытающуюся встать Ольгу.

– Хочешь помыться? Выйдешь и сразу направо. Через десять шагов увидишь ручей. Извини, – хмыкнул он, – горячей воды никто не припас. Нечего было разлеживаться тут.

Нащупав рядом свою сумку, женщина, шатаясь, поплелась к выходу, стараясь не задеть расставленные тут и там ящики и коробки. За дверью пришлось зажмуриться от яркого света, хотя солнце уже наполовину опустилось за гору. В двух шагах от входа женщина увидела собаку. Ольга плохо разбиралась в породах, но однажды видела подобную – это был алабай.

Собака лежала в тени навеса, положив на передние лапы крупную голову, слегка похожую на медвежью. Лапы и спина были серо-коричневого цвета, брюхо, шея и часть морды белые. Вокруг глаз темные круги, такие же темные нос и верхняя челюсть. Собака внимательно наблюдала за женщиной, но не сделала попытки подойти. И вообще никак не отреагировала на неё.

Повернуть направо, командовала себе Ольга, не падать, держаться!

Несколько десятков шагов ей дались с трудом, и прежде чем спуститься к ручью, она посидела на земле, приводя мысли и ощущения в порядок. Все тело болит, значит, жива. Глаз заплыл, но на месте, это хорошо. Зубы, судя по всему, тоже целы. Одежда, что на ней, на выброс. В сумке джинсы, майки, свитер и кроссовки. Даже халат есть. Нижнее белье есть. Еще, помнится, она клала шерстяную юбку и вязаный жилет. Весь этот набор она взяла с собой, когда собралась к Петру Петровичу. Больше недели она провела с ним в больнице, и не могла же в захолустной больничке выпендриваться в своих фирменных шмотках. А когда дед умер, купила черный костюм.

Что еще в сумке? Таблетки, косметичка, в маленьком отделении карточки, немного денег, завещание на дом Петра Петровича.

С этим пока все. Что дальше? Привести себя в порядок. Значит, лезем в воду.

Женщина разделась догола, шагнула в воду. Ручей был неглубокий, но вода в нем ледяная. Но это даже лучше – быстрей в себя придет. Ей необходимо взбодриться, смыть с себя грязь вертолета, остудить горящее от удара лицо.

Так как юбка была испорчена, женщина использовала её в качестве мочалки. Она с остервенением терла себя, плескала полные горсти ледяной воды на лицо, грудь, ноги. Некоторые места отзывались болью. До правой ключицы было не дотронуться. Пригляделась – две темные отметины – след электрошокера. Поясницу саднило, видимо, она её ободрала, когда падала. Кисти рук, хоть и выглядели намного лучше, но при малейшем напряжении отзывались резкой болью, а на запястьях остались синие следы от веревки.

Но Ольга не давала себе слабины. Она терла и терла кожу, обливалась водой и обливалась. Наконец, заледенев окончательно, выбралась на бережок, встала ногами на сброшенный черный жакет. Вытереться было нечем, но это неважно – и так обсохнет.

Через несколько минут, чистая и в чистом, женщина повернула к избушке. Джинсы, темно-синяя футболка и свитер как раз для полевых условий, а кроссовки и носки из ангорской шерсти приятно согревали заледеневшие ступни.

Выполосканные вещи развесила на ветках ближайшего деревца. Пусть высохнут. Юбку, хоть и порванную по шву, она все же решила не выбрасывать. Нечего вещами разбрасываться.

Следующее что она должна сделать, это поговорить с вертолетчиком. Выяснить, по какой причине он привез её сюда. Если ради выкупа, то не стоило забираться так далеко. Отсюда и дозвониться, наверное, невозможно – вокруг стеной горы. Спрятал бы меня где-нибудь, а она сама бы позвонила Кириллу, чтобы тот заплатил, сколько ему скажут.

А если это не с целью выкупа? Может, он маньяк! Ворует женщин, привозит их на эту поляну и насилует. Но, опять, зачем так далеко забираться? Нет, на маньяка он не похож: вертолет, узлы, ящики, этот дом…Зачем он сюда прилетел и зачем она ему?

В доме за время её отсутствия ничего не изменилось. Только вертолетчик перебрался от стола на лежак и, заложив руки за голову, рассматривал прокопченный низкий потолок.

– Нормально? – спросил он, услышав шаги Ольги. – Садись, поговорим. Есть хочешь? Вот сало, хлеб, водки глотни, чтоб полегчало. Водка – хорошее обезболивающее.

А почему бы нет? Есть, действительно, хотелось. Вчера на поминках она какой-то салат ковыряла да минералку пила. А сегодня в местном аэропорту две чашки кофе выпила да половинку шоколадки съела. Побоялась пробовать выставленные на витрине засохшие бутерброды, неестественно желтую курицу и пожухлые апельсины. Сейчас, после купания, желудок мучительно сжался от голодного спазма.

Не церемонясь, Ольга отрезала несколько кусочков сала, уложила их на ломоть хлеба, плеснула в мутный стакан водки.

– За знакомство. Меня Ольгой звать. Ольга Кузьмичева.

– Семён Сурин. Вот и познакомились.

Водка оказалась хоть и теплой, но вполне ничего, не паленая. А сало с чесночком и перцем да с черным хлебушком вообще показались райской пищей. Можно, конечно, разыгрывать из себя обиженную и оскорбленную, но она чувствовала – не тот случай. С Семеном такие игры не пройдут. Жалеть и вытирать ей слезы он не будет, а вот закрыть второй глаз – вполне. Её же главная задача – выйти из ситуации с наименьшими потерями и как можно быстрее. Тем более, играя на чужом поле.

– Может чаю? – спросил Семен.

– Хорошо бы, – с набитым ртом проговорила женщина.

Мужчина встал, из ближнего ящика вытащил закопченный чайник.

– Сходи за водой, – протянул он ей посудину. – Ну, к ручью. А я пока печь затоплю.

Она недоуменно посмотрела на хозяина.

– Да, да, к ручью, – подтвердил тот. – Водопровода здесь не предусмотрено, и даже колодца нет. Да не волнуйся ты, вода здесь в любом источнике, как слеза ангела. К тому же мы её вскипятим.

Ольга отправилась к ручью. Набрав полный чайник, вернулась в избу, где в печи уже разгорались мелкие дровишки. Она протянула Семену чайник, снова села за стол и взяла начатый бутерброд.

– Подожди.

Мужчина, поставив чайник на огонь, уселся за стол напротив неё, тоже отрезал себе сала, выбрал кусок хлеба потолще, вылил остаток водки в стакан.

– Ну, с новосельем тебя!

Он отпил половину дозы, протянул стакан ей, а сам вонзил зубы в бутерброд. Ольга не стала возражать, глотком выпила водку, чуть не закашлялась, но сумела преодолеть приступ и тоже закусила хлебом и салом.

– А ты молодец, не истеришь, – похвалил он гостью. – Другая бы на твоем месте уже вся соплями изошла, а ты крепкая. Уважаю. Вот так пусть будет и впредь.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что мы с тобой сюда не на пикник прибыли. И не развлекаться. Для развлечения я бы помоложе выбрал.

– Тогда почему остановил свой выбор на мне?

– Я не выбирал, так сложилось, – Семен нахмурился. – Я должен был сюда с Алкой лететь, договор у меня с ней железный. Я ей и денег вперед дал. А она, стерва, кинула меня, в последний день исчезла в неизвестном направлении. Сеструха её сказала, что Алка скоро родит и не хочет рисковать здоровьем ребенка. Вот подвела меня, так подвела. А другую искать и договариваться времени не было. Мне здесь без бабы никак. Сготовить, постирать, ну там шкурками заняться…А то, может, для удовольствия тоже…За три месяца здесь без женщины озвереешь. Я уж хотел один лететь, думаю, черт с ними, с бабами, может, обойдусь раз. А тут ты нарисовалась. Сидишь такая на скамье, на солнышко щуришься. Я и подумал: какая разница? Подсуетился, и вот ты здесь. Не бойся, я тебя не обижу, доставлю домой в целости и сохранности. И денег дам, честь по чести.

– Не поняла, а ты что здесь делать будешь?

– Отдыхать, – ухмыльнулся Семен, а потом пояснил: – Я, видишь ли, браконьер, а место это – заповедник. Здесь не то что охотиться нельзя, но даже появляться запрещено. Мне это местечко еще батя показал. Отличный был охотник и по камешкам большой спец.

– Каким камешкам?

– Уральским самоцветам. Тут иногда такие экземпляры попадаются, знатоки с руками отрывают. У меня свои покупатели, берут не торгуясь. А пару раз попадались самородки – серебро и золото. Не веришь?

Ольга пожала плечами. Ей было все равно, что здесь попадается. Ей нужно выбираться отсюда.

– Слушай, – заговорила она после некоторого раздумья, – хочу предложить тебе другой вариант. Ну, сколько ты зарабатываешь за эти три месяца? Я тебе дам в два раза больше. Даже в том случае, если ты через день-два снова вернешься сюда. Да и женщину подходящую найдешь. Как тебе мое предложение?

Семен внимательно разглядывал её лицо, как будто искал какой-то подвох.

– Заманчиво, конечно, – протянул он, – но трудно исполнимо. Это ты сейчас такая тихая, кроткая. А как попадешь на большую землю, так вмиг забудешь свои обещания. Не-е-ет, рискованно. Лучше я здесь свою долю заработаю, чем отвечать за твое, так скажем, похищение. Вы, женщины, мстительны, обид не прощаете. И попаду я как кур в ощип.