Лабиринты любви

– Кто нас теперь замуж возьмет с таким приданным? – Алиска кивнула на спящих мальчишек. – У нас с тобой на двоих четверо детей и ни одного мужа.

– Ты-то у нас одна недолго будешь. Претендентов на твою руку, я думаю, полным-полно. А про Виталика забудь, сколько можно одно и то же: «самая большая ошибка»? Был Виталик и сплыл!

– А вот и не сплыл! – рыжие глаза Алиски загорелись. – Знаешь, с кем я недавно столкнулась возле лифта? С Виталиком! Я из-за него свой этаж проехала, а он на шестом вышел. Представляешь, узнал меня, так мило поздоровался…

– А ты что же?

– А ничего! Вышла я на седьмом и пешком на свой поскакала. Но по пути кое с кем перемолвилась, информацию раздобыла. Мой Виталик, оказалось, теперь не какой-то там мнс, а директор «Транснижа». Знаешь, фирма, которая…

– Знаю.

Кира действительно знала, чем занимаются в «Трансниже», потому что недавно готовила для них документы на покупку земли под застройку. И с директором «Транснижа» Виталием Федоровичем Шаловым встречалась. Он произвел на неё сильное впечатление: умеет мужик масштабно мыслить и в то же время не упускать из виду мелочей, общительный, но серьезный, не красавец, но элегантен, обладает отменным чувством юмора и энциклопедически подкован.

Так вот значит, о ком столько лет твердила Алиска! Вот кто прячется за её вечным «самая большая ошибка». Теперь Кира может от души посочувствовать подруге – та действительно совершила большую ошибку.

– Все, больше никаких мужиков, – хлопнула ладонью по коленке подвыпившая Алиска. – Сколько можно терпеть их тиранию! Вот ты живешь с детьми, карьеру сделала, а я? Из-за этих сволочей как была секретаршей, так и осталась. А я ведь почти четыре года на экономическом проучилась. Что же я места лучше не найду? Все, решено! Мужики по боку, да здравствует карьерный рост!

Но надо знать Алису Борчукову. Уже через год телефон Киры вновь разрывался от звонков. На этот раз героем дня был Карен, топ-менеджер огромного универсама.

– Мы подали заявление в ЗАГС, – радостно верещала Алиса. – На свадьбу приедет вся его многочисленная родня. Ах, Карен! Знаешь, подружка, он настоящий мачо, как Бандерос! И, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, девчонок моих принял как родных. Ну, там конфеты, игрушки, в воскресенье в парк «Швейцария» водил. Сегодня за мной заедет, наши умрут, увидев его тачку. У нас таких авто три штуки в городе! Летом своим ходом к нему на родину поедем.

– А он откуда родом?

– То ли Сухуми, то ли Батуми, я не помню. Какая разница? Мы же не собираемся там жить. Кстати, поздравь: я в интересном положении!

Что тут сказать? Алиска в своем репертуаре – еще марш Мендельсона не прозвучал, а она уже беременна.

– Не поторопилась?

– Ничего ты не понимаешь! Карен сам из многодетной семьи, для него дети – божье благословение. Он как узнал, меня на руках весь вечер носил. Знаешь, Кирка, может, я хоть теперь забуду о Виталике, о своей самой большой ошибке.

Ну и слава Богу, подумала Кира, собирая со стола бумаги. Она больше не услышит о «большой ошибке». С Виталием Шаловым им приходится нередко встречаться, и когда она на него смотрит, то в ушах звучит Алискин голос: «Моя самая большая ошибка». Однажды Шалов даже спросил её, отчего у неё при встрече с ним такое выражение лица? Кира, конечно, ушла от объяснения, не могла же она поведать ему, что для её подруги он стал «большой ошибкой»?

Алиска вышла замуж за Карена, благополучно родила черноглазую Каринку и на три года погрузилась в домашние хлопоты. Встречаться подругам было некогда, так, иногда, по телефону обменивались последними новостями.

– Ты замуж не собираешься? – привычно спрашивала Алиса. – Что ты заладила: дела да дела! У тебя просто талант какой-то не видеть мужчин. Сколько лет работаешь, общается преимущественно с начальниками, а судьбу все никак не устроишь! Учись у меня, уж я своего счастья не упущу. Знаешь, как Карен моих дочек любит? Обожает! А твои ребята без мужского пригляда. Кстати, как они?

– Нормально.

– А у меня с Нинкой проблема – та еще егоза. Боюсь я за неё! В голове не учеба, а парни. И в кого безголовая уродилась? Николай, помнится такой уравновешенный, серьезный был.

Действительно, усмехнулась про себя Кира, чьи гены у Ниночки?

– Так хочется на работу, – вдруг вздыхает подруга. – Засиделась я дома, как считаешь? Дети – муж, муж – дети…А мы ведь с тобой девушки еще молодые, перспективные! Я тут подумала, а не перейти ли мне на работу в другую фирму?

– В какую?

– Ну не знаю, может, в «Трансниж»? Ты не в курсе, Виталик женился или все еще страдает по мне?

– Страдает?

– Ну да! А ты думаешь, почему он до сих пор не женат?

– И почему же?

– Меня забыть не может!

Что тут ответить? Подруга живет в уверенности, что все мужчины только о ней и думают! Хотя чему тут удивляться. Даже на четвертом десятке Алиска сто очков вперед даст любой киношной красотке. Она может такое лицо состряпать, что до сих пор её в общественных местах не иначе, как девушка, не называют.

А ведь я завидую подруге, вдруг подловила себя Кира. Но тут же отвергла предположение: да нет, нисколько! Это мне можно позавидовать: дом, сыновья, успешная карьера. Вот только… с каждым годом все сильнее любви хочется и человека рядом надежного, понимающего. Да где ж его взять? Свадебный поезд так и не остановился на её станции, просвистел мимо.

Иногда Кира фантазировала, какого мужчину ей хотелось бы видеть рядом. Образ получался размытым, неконкретным. Только в последнее время что-то стало прорисовываться. Например, ежик темно-русых волос, широкие прямые брови, чуть выдвинутый вперед подбородок.

Совсем как у Шалова. У «Алискиной ошибки». Последнее время Шалов предпочитает иметь дело только с их юридической конторой, поэтому Кире приходится часто видеться с директором «Транснижа», и каждый раз она открывает в нем все новые качества, так редко встречающиеся у знакомых ей мужчин.

– Ты опять в отпуск с ребятами? – в трубку слышно, как Алиска что-то жует. – Опять в поход или на байдарках? Ты можешь хоть раз позволить себе съездить в хороший санаторий или дом отдыха, прочувствовать все прелести курортной жизни?

– А Ромка со Стасом?

– Пусть в спортлагерь едут.

– Нет, я так не могу. Я скучать буду. И вообще, зачем мне, совершенно здоровой бабе, в санаторий?

– С ума сойти! В санаторий не лечиться ездят, а…

– Знаю, знаю, ты мне уже объясняла. Но это не для меня.

– Ты не исправима, подруга. С таким гонором так и останешься в девках. Твои пацаны обзаведутся семьями и станут тебе внучат подкидывать. А ты знаешь, какое самое главное предназначение женщины?

– Ну и какое же?

– Быть женщиной! Понимаешь, женщиной! Не мамой, не бабушкой, а любимой и любящей женщиной.

– Вот как ты, – стала заводиться Кира. – Ты любишь – тебя любят, ты разлюбила – тебя разлюбили. И так сто раз.

– Ну и что? Зато будет что в старости вспомнить. Я вообще удивляюсь, как ты Ромку родила, как только Вадим смог тебя уговорить?

– Хватит! Нашла, что вспомнить. Ни в какой санаторий я не поеду, работы полно.

– Врешь! Летом у юристов затишье. Кого хочешь обмануть?

Алиска бросила трубку.

Но Кира в общем-то не врала, она действительно набрала работы. К тому же «Трансниж» собирается расширяться, открывать филиалы, и Шалов предложил ей взять на себя всю юридическую волокиту. Не может же она отказать постоянному и такому выгодному клиенту? А санаторий…Санаторий подождет. Вот состарится она, обзаведется хроническими недугами, тогда и отправится лечиться. А пока работать, работать и работать. Кстати, мальчишек и впрямь надо в спортлагерь отправить. В этом Алиска права.

Начало осени принесло неожиданное повышение Киры в должности и…развод Алисы с Кареном.

– Ну, сколько можно! – кричала в трубку Кира, узнав об этом. – Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь? Подумала о дочерях? Им каково? Жить в ожидании, что мать опять приведет в дом чужого мужика, которого нужно называть папой?

– Ты ничего не понимаешь! – кричит в ответ Алиска. – Я не могу жить с человеком, который меня не уважает! Я только тем и занималась, что встречала, кормила и обстирывала его многочисленных родственников. Бабушки, тети, братья, сестры! Я превратилась в прислугу у собственного мужа! И он, между прочим, всю эту работу по обслуживанию родни считает чисто женской. Он хоть раз помог мне? Не-е-е-ет!

– А зачем нужно было рожать? Если на то пошло, то встречайся на стороне, но не торопись в загс, а тем более в роддом.

– Я порядочная женщина и не позволяю себе…

– Это ты без мужа не позволяешь, а со штампом в паспорте очень даже позволяешь!

– Да-а-а, я считала тебя подругой, а ты! Спасибо за сочувствие, спасибо за такое мнение обо мне, – на том конце провода послышались всхлипывания, грозящие перейти в бурные рыдания.

– Алис, подожди, не кипятись, – пошла на попятную Кира. – Давай обсудим. Не бросай трубку!

Но все бесполезно. Алиса заливается слезами, слышно, как старшая Нина пытается её успокоить, а потом частые гудки.

Теперь тащись через весь город, думает Кира, отпаивай несчастную жертву любви валерианой и коньяком, а у неё на сегодня были совершенно другие планы. Надо звонить и объяснять, почему она сегодня в ресторан не пойдет, хотя и новое платье наготове и в парикмахерскую успела, и вообще многого ожидала от сегодняшнего вечера. Но сможет ли она веселиться, когда Алиска, единственная подруга, в слезах? Ладно, ресторан откладывается.

…На часах в кабинете 18.50. Алиска, наверное, уже ждет в кафе. Опять будет в лицах представлять ссору с очередным возлюбленным. Боже, когда же она успокоится?

Кира просматривает бумаги. Вроде все учла, можно на завтра назначать встречу с клиентом. А сейчас бегом в кафе.

Кира выруливает с автостоянки и направляется в сторону парка, к заветному кафе «Старый пруд», где Алиска уже ждет за столиком. Не дав подруге устроиться, начинает выплескивать на неё эмоции и слова, давно выученные Кирой наизусть. Вот сейчас она в черных красках разрисует моральный облик своего нового дружка, потом напомнит, что такая, как она, одна на миллион, потом съест два пирожных, выпьет три чашки крепкого кофе и, устремив затуманенный тоской взгляд в окно, заговорит о «самой большой ошибке» в своей жизни.

А Кира будет сидеть, тянуть из стакана минералку, делать вид что слушает, кивать в нужных словах головой и двигать возмущенно бровями и подыскивать слова, чтобы объявить подруге о том, что она, наконец-то, выходит замуж. Что «самая большая ошибка» её лучшей подруги стала самой большой любовью для неё, Киры.

Два мороженых

Моя подруга Таня работает в школе. Сами знаете, какие там заработки – одна нервотрепка да головная боль. В августе же у ее дочери Жанны день рождения – двадцать пять исполняется. Решила Таня не флакон духов подарить или очередную кухонную вещь, а сделать дочке основательный подарок. Поездила по магазинам и нашла симпатичный плащик.

– Цвет кофе с молоком,– объясняла она мне по телефону, – потайная застежка, а у горла такая блестящая прямоугольная штучка. Короче надо брать.

Надо, конечно, но на тот момент у моей подруги была только сотня долларов, а плащик стоил пятьсот. Где еще четыреста взять? Задумалась она. А на другой день купила газету «Из рук в руки» и давай по объявлениям названивать. Номеров тридцать отзвонила, пока не наткнулась: «Требуется рабочая в усадьбу. Заработок в месяц 500 долларов».

Подруга обрадовалась – это даже больше, чем она планировала.

– Слушай, – звоню я ей, – а не тяжело тебе будет рабочей? Ты всю жизнь у доски, больше головой работаешь, чем руками. Стоит ли соглашаться?

Но Таня уже загорелась. Поехала на встречу с хозяевами. А я подумала: ну что же, она родом из деревни, для неё сельский труд, даже основательно подзабытый, все же не в новинку. Зато жиры свои растрясет и к новому учебному году постройнеет – будет чем перед коллегами похвастать.

Встретились мы с Таней уже осенью в кафе, заказали пломбир, пирожные.

– Как дела? Купила Жанке плащ?

– Конечно.

– Тяжело было работать у богатых?

– Конечно.

А сама смеется.

– Хочешь, расскажу?

– Давай!

И вот что Таня рассказала. Объявление в газету дали действительно владельцы усадьбы, что расположена в районе западного шоссе. Добралась она туда на рейсовом автобусе. Метров через сто от остановки начинался высоченный бетонный забор, а метров через пятьдесят в нем обнаружились стальные ворота с красной кнопкой под козырьком и видеокамерой сверху. Таня нажала кнопку – вышел охранник.

– Я по объявлению.

Охранник окинул ироническим взглядом рыхлую фигуру претендентки.

– Пошли.

Моя подруга ни разу не видела, как живут богатые, поэтому откровенно пялилась на трехэтажный особняк со стеклянными галереями, огромными балконами с коваными решетками, на блестящие машины, возле которых лениво похаживал парень в комбинезоне. Слева и чуть вглубь стоял еще один дом – двухэтажный. И оттуда подпрыгивающей походкой неслась молодая женщина.

– Хозяйка, – буркнул охранник.

– Здра-а-аа-вствуйте, – поздоровалась та. – Вы, наверное, по объявлению, – то ли спросила, то ли констатировала факт.

Она с интересом смотрела на Таню, Таня – на неё. Охранник тоже с минуту смотрел на них обоих, а потом, многозначительно хмыкнув, пошел к воротам.

Хозяйка усадьбы ростом была с Таню, но раза в три меньше в объемах. Светлые волосы она подобрала под фирменный козырек, фирменный же комбинезон обтягивал ее фигуру. Кроссовки и перчатки тоже были с нашивками известного производителя. Судя по выпачканным в земле перчаткам, хозяйка возилась в земле.

Алла Борисовна (так звали хозяйку) повела Таню к двухэтажному дому, как оказалось, гостевому, а по пути показывала и рассказывала, что предстоит сделать в усадьбе за лето.

Хозяйка Тане, в общем-то, понравилась. Пришли они в гостевой домик. Комната, где предстояло жить подруге, была похожа на гостиничный номер-люкс: спальный гарнитур белого цвета, японский телевизор, холодильный шкаф, кондиционер. Здесь была отдельная ванная комната и широченная лоджия, откуда открывался вид на заливной луг, ограниченный лесополосой.

Не останавливаясь ни на секунду, Алла Борисовна делилась планами обустройства и мечтами о будущих праздниках, собираться на которые будут «коллеги и друзья Кирилла».

Кирилл, сообразила Таня, хозяин усадьбы и муж Аллы Борисовны.

Пока подруга выкладывала свои вещи из сумки и раскладывала в шкафу, хозяйка принесла ей футболку, перчатки и козырек, как и у неё самой. Наверное, подумала подруга, рабочая одежда закупалась оптом, и всех, кто здесь работал, оделяли ею.

– Только комбинезона нет…, – хозяйка замялась, – вашего размера. Но мы что-нибудь придумаем. А сейчас идемте пить кофе.

Вслед за Аллой Борисовной Таня спустилась на первый этаж и вошла в галерею, где по одной стене тянулась барная стойка с кофейным автоматом и ящичками для кофе и различных приправ.

Поставив перед новой работницей чашку кофе со сливками и придвинув вазочку с конфетами, хозяйка забралась с ногами на одно из кресел и с улыбкой посмотрела на Таню, словно поощряя рассказать о себе. Но Таня о себе не стала рассказывать, а с ходу брякнула, что собирается поработать лишь месяц, так как её нужны пятьсот долларов.

Зря она это сказала. Очевидно, Алла Борисовна считала, что только она вправе устанавливать сроки пребывания в усадьбе, а все должны быть счастливы, что попали именно в эту усадьбу и благодарить судьбу и мечтать провести здесь остаток жизни. Наверное, до Тани все так и было, и каждый нанимающийся на работу планировал продержаться здесь как можно дольше. Но Тане-то нужны были только пятьсот долларов, в не «вечное счастье» в богатой усадьбе.

Мало сказать, что хозяйка в этот момент в лице изменилась. Наверное, и кофе её вмиг стал горьким, потому что она отставила чашку с таким видом, словно Таня туда плюнула.

– Пойдемте, я покажу вам, что нужно делать, – а в голосе металл.

Подруга не успела глотка из чашки сделать, поднялась и, боясь отстать, побежала за прыткой хозяйкой на территорию позади дома, размером чуть меньше футбольного поля.

Да-а-а-а, объем работы, причем самой черной, под силу был разве бригаде, а не единственной разнорабочей. Полчаса Алла Борисовна инструктировала Таню, что нужно сделать до вечера. При этом хозяйка нет-нет да и дернет плечиком, и фыркнет возмущенно, никак не успокаиваясь по поводу «вероломства» новой работницы.

Таня уже кляла себя, что самой себе навредила. Ну что ей стоило промолчать, а черед месяц попросить расчета, сославшись на какую-нибудь уважительную причину.

Но слово не воробей, и Танина честность обернулась для неё долгими часами изнурительной работы. День за днем ей приходилось вскапывать огромные клумбы, полоть грядки, таскать кирпичи, возить тачки с навозом, чистить бассейн, грузить строительный мусор, участвовать в разгрузке стройматериалов.

Начинался её рабочий день в семь утра и заканчивался в восемь вечера, два перерыва на отдых и еду. Вечером полчаса на прохладный душ, полчаса на обработку мозолей и смазывание обгоревшей на солнцепеке кожи. До постели Таня еле добиралась, спала без снов, не меняя положения тела.

Понемногу задний двор преображался: тут и там радовали глаз высаженные в готовые клумбы привезенные в горшочках невиданные для средней полосы России цветы, лохматые экзотические растения оккупировали огромные вазоны, дорожки из разноцветной брусчатки разбегались в разные стороны.

Тяжело было Тане поначалу, а потом она втянулась – деревенская закваска сказывалась. К тому же Танин живот и другие выпуклые места к четвертой неделе стали более плоскими, а выданная хозяйкой футболка теперь на ней болталась.

Но если к тяжелому труду моя подруга привыкла, то к тому, что с ней не общались другие работники усадьбы, её удручало. Она ведь общительная, компанейская, а тут почти месяц не с кем словом перекинуться, не считая самой хозяйки, которая, надо отдать ей должное, работала рядом с Таней. Она, правда, не брала в руки лопаты или мотыги, но часами колдовала над клумбами с совком или что-то подкрашивала, переставляла и так далее.

Отношения между ними так и не складывались. Алла Борисовна частенько прикрикивала на свою работницу, позволяла себе ехидные замечания в её адрес, хотя по возрасту годилась моей подруге в дочери. Но Таню трудно вывести из себя, в трудные минуты ей на помощь всегда приходит врожденное чувство юмора и уверенность в том, что «если жизнь преподнесла тебе лимон, сделай из него лимонад».

На последней неделе своего пребывания в усадьбе довелось Тане увидеться с хозяином. Однажды утром Таня вышла во двор, а там лысоватый мужчина в шортах и с голым торсом ходит, меряя землю шагами, а в руках молоток и колышки, из кармана шортов змеится тонкий шнур.

Не успела Таня поздороваться с незнакомцем, как откуда ни возьмись Алла Борисовна.

– Кирилл, это рабочая…я говорила тебе.

– Угу, – Кирилл забил первый колышек и привязал к нему шнурок.

– Я думаю, здесь… – Алла Борисовна развела в сторону руками.

– Отойди, – буркнул муж и забил второй колышек между кроссовками жены.

Алла Борисовна оказалась умницей: тихой мышкой покинула двор, и скоро её звонкие приказы звучали со стороны оранжереи. Кирилл Андреевич оказался мужчиной за сорок, обыкновенной наружности, немногословным.

– Давай туда и туда, – не глядя на Таню, сказал хозяин. – Потом вправо и больше выровнять.

Что в конечном итоге имел в виду Кирилл Андреевич, подруга не поняла, но встала рядом и, шестым чувством угадывая, что делать, начала копать. Взялся за лопату и хозяин.

Ближе к полудню на земле стал вырисовываться силуэт двух-, а в некоторых местах трехуровневого котлованчика. В короткие перекуры ни Таня, ни Кирилл Андреевич не перемолвились ни словом, Только пару раз мужчина украдкой вскидывал на работницу глаза, вернее, как подозревала она, на её грудь, которая хорошо просматривалась под намокшей от пота футболкой.

Работали до обеда. После обеда и получасового отдыха хозяин выкатил из-под навеса тачку, в которой погромыхивала огромная совковая лопата. В дальнем углу усадьбы, под кленами, были навалены кучи чернозема, песка и какой-то смеси. Этим-то и нужно было заполнить вырытый котлованчик. Вначале они возили песок, потом смесь, потом чернозем. Таня лопатой нагружала тачку, хозяин тачку отвозил и аккуратно сваливал её содержимое в котлованчик так, чтобы не нарушить границ уровней. И так часа три не меньше. Опять перекур. Опять хозяин молчит, и только глазами зырк-зырк.

А солнце в этот день! А жара! А духота! Подруга моя уже ни рук, ни спины не чувствовала. Страшно хотелось пить, а еще больше снять одежду и в воду. Под вылинявшей футболкой пот ручьями стекал по жаркому телу, высыхал, а на этот слой лился следующий. И так бесконечно долго.

И что интересно, привыкшая к тяжелому труду, Таня чуть жива от жары и тяжеленной лопаты, а Кирилл Андреевич только изредка стряхнет с носа капельки пота, подтянет сползающие с животика шорты и катит очередную тачку.

Но кончилась и эта работа. Вот сидят они в тенечке. Рядом шланг, из него тонкой струйкой ледяная вода. Кирилл Андреевич берет шланг, отвинчивает посильнее кран и окачивает себя. По покрасневшим плечам, спине, животу льется вода, он направляет шланг на голову, в лицо, крякает от удовольствия. Тане очень хочется того же, но она стесняется. Неожиданно шлаг вырывается из рук мужчины и окачивает Таню. Футболка вмиг намокает, и под тканью проявляются аппетитные округлости. Мужчина несколько мгновений смотрит, а потом пинает своевольный шланг и, отвернувшись, начинает стряхивать с себя остатки воды.

Полчаса отдыха позади. Теперь Таня и хозяин разравнивают землю в котлованчике, утрамбовывая землю в местах, где один уровень переходит в другой.

Скоро ли конец, вздыхает про себя Таня, из последних сил тягая взад-вперед трамбовочный каток. Они укатывают землю по очереди, но Таня замечает, что Кирилл Андреевич катает минут 20-30, а ей дает не более пяти-семи.

Только в начале девятого вечера котлованчик готов и теперь напоминал трехступенчатую террасу, подобную тем, которые видела моя подруга на юге. Там на таких террасах виноград сажали. А здесь что будет?

Без сил подруга опускается на нагретую за день землю. Ноги гудят, спину раздирает подзабытый в последние годы радикулит. Испачканные в земле руки мелко подрагивают, от духоты на части раскалывается голова. Через минуту рядом опустился Кирилл Андреевич. У подруги мелькнула мысль, что она грязная, потная, а рядом как-никак мужчина. От него тоже пахло потом, но запах не отвращал, а странно притягивал. Подруга, прикрыв глаза, отдыхала, наслаждаясь вырвавшимся откуда-то свежим ветерком и близостью мужчины, который хоть и смотрел больше на котлованчик, но изредка взглядывал и на неё. Он сидит тут, думала Таня, хотя давно мог оказаться в джакузи, и ловкие руки его женушки ласково бы терли его плечи, грудь, спину…

Молчание затягивалось. Нужно было что-то сказать. А что? В голове Тани мыслей ноль. И тут…

– Кирилл Андреевич, а вам не кажется, что за такую ударную работу мне полагается премия?

Хозяин вскинул голову. В его зрачках Таня явственно разглядела окошечки с цифрами – олигарх подсчитывал, сколько отвалить разнорабочей, которая весь день плечом к плечу пахала рядом с ним. Вот пролетела сотня рублей, потом промелькнула десятка с лицом американского президента.

– И сколько? – хозяин напрягся.

– Я считаю…– Таня нарочно тянула, глядя, как цифры в зрачках-окошечках забегали с ускорением. – Считаю…, что два мороженных будет в самый раз.

Ни звука, ни движение в ответ. Тане показалось, что хозяин просто не может сосчитать, сколько стоят две порции мороженого. А когда сообразил, что она попросила… Моя подруга не специалист считывать мысли и эмоции с лиц собеседников, но даже она увидела там такое!

…– Знаешь, – продолжала она рассказывать, приканчивая второе пирожное, – там было много чего: изумление, радость, насмешка и уважение, детские воспоминания и мысли о будущем. Моя просьба задела его за живое, это точно. А ты считаешь, я должна была денег попросить?

Я так не считала. Просто в очередной раз восхитилась мудростью и отменным чувством юмора своей подруги.

– А дальше что?

– Дальше…

Придя к себе в комнату, Таня на час погрузилась в ванную. Душистая пена, мягкий шампунь и упругая мочалка в виде косматого колобка вернули ей силы. Она подсчитала, что до конца её добровольной барщины осталось четыре дня, а там расчет, и она в тот же день помчится в магазин за плащом для Жанки.

Ополоснувшись под прохладным душем и завернувшись в простыню, Таня вышла из ванной комнаты. В комнате кроме неё никого не было, а на столе у окна стояли два вафельных стаканчика с поблескивающим кремовым глянцем пломбиром.

Таня села к столу, подперла рукой голову и уставилась на мороженное. Какие мысли мелькали в этот момент в голове, она не поделилась, но когда она очнулась от сладких грез, перед ней стояли два вафельных стаканчика, заполненные растаявшей молочной смесью.

Зять

Я дважды была замужем и дважды развелась. Первый муж ушел от меня, закрутив служебный роман с директором фирмы, в которой работал начальником охраны. С ним мы прожили семнадцать лет, нажили дочь Елену, трехкомнатную квартиру, дачку в шесть пресловутых соток, на которую нас безотказно возила не первой молодости «шестерка». После развода мне достались Ленка, квартира и воспоминания о счастливом до некоторых пор браке. Муж продал причитающиеся ему дачку и машину и купил новый «форд», но, как я предполагаю, не без финансовой поддержки новой супруги.

Второй муж у меня был военным-отставником, а потому упертым и слишком прямолинейным. Он очень хотел наследника, поэтому у нас появился Васька, названный так в честь Василия Ивановича Чапаева, любимого исторического и киношного героя супруга.

Те, кто знает меня хорошо, не могли понять, зачем я за него вышла. Да я и сама не понимаю. Наверное, чтобы не носить клейма «брошенки». Любви между мной и вторым супругом особой не было. Но он не пил, по бабам не шлялся, свободное время проводил в гараже, натирая до блеска и что-то подкручивая на новенькой «Волге», которую мы купили с ним в первый год совместной жизни и за которую расплачивались пять лет из семи, что прожили вместе.

Елене к тому времени исполнилось двадцать два года. Она никогда не упрекала меня за то, что я повторно вышла замуж, обожала всем сердцем Ваську, но к его отцу относилась с едва скрываемой неприязнью. Мужа подобное отношение «младшей по званию» не устраивало, он все время навязывал уже взрослой девушке свое представление о том, как ей вести себя, что говорить, что делать.

– Отцепись, – сквозь зубы цедила Ленка, не желая выслушивать наставления, как она говорила, чужого мужика, и демонстративно захлопывала за собой дверь. – Отставник!

Последнее слово особенно нервировало мужа, и он едва сдерживался, чтобы не наговорить в ответ резких слов. Я не вмешивалась. Конфликт отцов и детей существовал всегда, думала я, к тому же мечтала, что Ленка не сегодня-завтра выйдет замуж и уйдет к такому же «чужому мужику», который со временем станет «родным».

Но Ленка оставалась в девках, хотя её подружки уже по второму разу сбегали в загс. И если бы она дома сидела! Ничего подобного! Дочка после института сумела устроиться в контору, занимающуюся проектированием каких-то зданий, и, насколько я знала, коллеги у неё были в основном мужчины. Кроме того, дочь не бросила плавание, которым занималась с малолетства, и имела звание мастера спорта. Среди её товарищей по бассейну тоже в основном были парни, да еще какие – сплошь Аполлоны! К тому же Ленка – девка хозяйственная, заботливая, отменная кулинарка и чистюля. Весь дом на ней. А личное счастье дочки все не складывалось.

Я старалась не показывать своего беспокойства по поводу Ленкиной неустроенности, но видела, что та переживает и где-то даже завидует своим подружкам, встречая их на улице с колясками.

Не знаю, до каких пор дочка сидела бы в девках, но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Работа забирает меня без остатка, и домой я не прихожу, а приползаю. Из-за этого я как-то просмотрела зарождение серьезного конфликта между дочерью и мужем, не заметила, как её презрение к отчиму сменилось ненавистью. И главное, ни он, ни она в свои взаимоотношения меня не посвящали.

Поводом для последнего скандала послужила пустячная Васькина шалость. Муж накинулся на мальчишку, Ленка встала на защиту брата. Уже потом сынок мне рассказал, какими словами муж обзывал Ленку, как смеялся над тем, что её никто замуж не берет. Я же попала, как говорится, к кульминации.

…– Дрянь! – неслось из-за закрытой двери. – Проходимка! Это ты дома, перед матерью, скромница! Думаешь, я не знаю, чем ты в бассейне занимаешься?! Отец твой б…н, и ты в него!

Я как назло никак не могла попасть ключом в скважину – руки затряслись, а с другой стороны двери, не слыша моей возни, отставник продолжал поносить мою дочь и бывшего супруга.

– Яблоко от яблони не далеко падает! Бросил тебя папаша, а я к тебе со всей душой. Тебе бы со мной ласковей быть, а ты нос воротишь. Не ценишь ты хорошего отношения!

– Идиот! Не смей трогать моего отца! Ты и мизинца его не стоишь!

– Что же он бросил тебя, променял такую красавицу и умницу на богатую старуху? Видали мы альфонсов!

– Сам альфонс! Тупой! Одна извилина в голове, да и та от фуражки!

Ключ наконец-то встал как надо, дверь поддалась и со всего маху откинулась вглубь квартиры. Звука пощечины я не услышала, но первое, что мне бросилось в глаза, это бледное лицо дочери с расплывающимся алым пятном на левой щеке. Еще я увидела Ваську, прижавшегося к ноге сестры, и супруга, разгоряченного скандалом, набычившегося, с кулаками наготове.

Для всех я появилась неожиданно, потому что так рано с работы меня никто не ждал. Да я бы и не появилась дома до восьми, но в тот день у меня разболелся коренной зуб. Я с работы отправилась в клинику, а оттуда шофер отвез меня прямо домой, так как для меня нет ничего страшнее, когда отходит заморозка. Это время я предпочитаю проводить в постели с хорошей дозой обезболивающего или на крайний случай коньяка.

Но я стояла в дверях и боли в развороченной десне не чувствовала, зато чувствовала, как ледяная ярость затопила меня по самые ноздри. В такие моменты люди и совершают убийства. Но своего супруга я не убила, хотя и следовало.

– Д-д-даю т-т-тебе, – вдруг стала заикаться я, – двадцать минут. И чтобы т-т-тебя здесь н-н-не было. Шагом марш!

И он ушел. Правда, не через двадцать минут, а гораздо позднее, потому что ему потребовалось время, чтобы собрать свои пожитки, потом прочитать мне проповедь о том, какая я плохая мать и потому неправильно воспитала дочь. Потом он стал уверять в этом Ваську, но тот быстренько скрылся в комнате у Ленки и не показывался на глаза отцу, пока тот не захлопнул за собой дверь.