Читать книгу: «Работаем с полудня до апокалипсиса», страница 4

Дина смотрела поверх плеча Тана и жевала сыр.

– Если я – городской сумасшедший и описываю тебе картинки из своей головы, если всего этого не существует, то как я понял, что у тебя в роду были ведьмы?

– Спросил кого-нибудь, – равнодушно ответила Дина, хотя понимала, что никого он ни о чём не спрашивал. – Это же не тайна. Я всю жизнь живу в Ярославле, это не такой большой город. Мало ли кто тут знает, что моя бабушка была ведьмой.

– Как я узнал, что ты встретила ту старуху?

– Славка тебе рассказал.

– Я даже не знаю, кто такой Славка!

– Это ты так говоришь.

– Свечи у ведьмы были трёх цветов, – тон его стал вдруг жёстким. – Белая – верное решение, голубая – понимание и терпение, и третья – жёлтая либо чёрная.

– Чёрная, – буркнула Дина и закурила.

– Это мне тоже Славка рассказал? Или в квартире был кто-нибудь третий?

– Там была старуха. Она тебе и рассказала. Наверняка она почётный председатель вашего клуба отлетевших кукух.

Слова Дины были пусты, и она это понимала. И Тан, кажется, понимал, что она понимает. С явной неохотой он вытащил из нагрудного кармана и положил на стол медальон на верёвочке – незамкнутый круг пшеничного колоса и в нём – стилизованная капля воды.

– Та ведьма умерла через несколько часов после вашей встречи, ничего она не могла мне рассказать.

Чёрт побери, всё-таки нужно было вызвать скорую!

– И нет, ты с этим ничего не могла сделать, она и так уже умирала. А тебе теперь снятся эти три свечи. Откуда я об этом знаю, если всё неправда? Тебе передали бремя проявляющей, ты теперь всё пытаешься вспомнить Слово и ритуал проявления, вспомнить их, как длинную фразу на незнакомом языке. Но не можешь и не сможешь, ведь ты не ведьма, ты не поймёшь этого языка.

Чтобы не смотреть на Тана, Дина посмотрела на Мыша. Тот следил за разговором, невозмутимо метая в рот орехи, и поймав взгляд Дины, подвинул к ней тарелку:

– Будешь?

Она автоматически взяла фундук.

– И если ты не передашь Слово настоящему проявляющему, с тобой произойдёт какая-нибудь неприятная хрень, – сурово закончил Тан. – А я бы очень не хотел, чтобы Слово пропало.

– Зачем ведьма отдала его мне? – Дина развела руками. – Нельзя было сразу передать какому-нибудь колдуну?

– Значит, все, кому она его могла передать, закончились, – сумрачно ответил Тан. – В Ярославле, во всяком случае, не нашлось никого подходящего. И меня рядом не было, чтобы отвезти её куда-нибудь ещё. У неё уже почти не оставалось сил. До кого дотянулась, тому и отдала.

– Ну и как мне его передать дальше в этом испорченном телефоне? – сдалась Дина.

Как присоединиться к вашему клубу умалишённых? Есть ли у вас печеньки?

– Поедем с твоими коллегами в обособленный колдовской округ. Я знаю там несколько человек, которые могут помочь.

– А могут и не помочь?

Тан не ответил. Дина затушила окурок и вдруг поняла, что хочет кричать. Просто закрыть уши ладонями и орать, пока голова не треснет. Она стиснула зубы и вцепилась ногтями в виски. Сидела так, дышала, жмурилась, но орать хотелось только больше.

– Да, так бывает, – голос Тана донёсся словно из-под подушки. – Сидишь, никого не трогаешь, чай пьешь, и вдруг оказывается, что мир сдвинулся. Кто-то повернул регулятор, и вроде всё ещё на месте, кроме тебя. Вчера ты спешила на работу, беспокоилась о счетах и думала, что твои руки пусты, а теперь стоишь на палубе корабля, и земля от тебя уходит, и часы мира сбиваются с ритма, и тени прошлого протягиваются дальше, чем прежде. Вчерашний день остался за стеклом, а ты – по другую сторону, в новом, еще не проявленном мире, на шаткой палубе среди тумана. И карта оказывается написана твоей рукой.

Его голос успокаивал. Тан говорил так уверенно, будто видел нечто подобное десятки раз и умел с ним справляться, и на его умение можно было опереться, как на мачту того корабля, который уходит из-под ног.

– Ты не знаешь маршрут, никто не пометил для тебя опасные рифы и тихие гавани, а компас не показывает на север, ориентиры больше не работают, а твой кораблик – очень простой, неприметный и, быть может, даже с течью.

Но карта написана твоей рукой, и никто кроме тебя не отыщет путь через туман. Не потому, что именно тебе кто-то выдал разрешение, а потому что больше некому, потому что только твой кораблик повёрнут носом на пролив и только у тебя штурвал в руках. Люди на других кораблях ещё даже не знают, что плавание началось. Они ещё сидят и пьют чай, и беспокоятся о счетах, и их часы ещё не сбились с ритма.

Не судьба указывает избранных, их выбирает пустота, которая требует заполнения. Мир не выдаёт лицензий на свершения. Но многие большие события начались с одного неуверенного поворота штурвала, и неравнодушие оказалось важнее опыта, а решимость – мощнее волшебства. Бывает так, что кто-нибудь обычный оказывается больше, чем все думают, он попадает в необычные условия и становится атлантом, и поднимает небо на своих плечах…

Тан умолк, словно проснувшись, провёл ладонью по лбу, отбрасывая красно-рыжие пряди и раздумчиво добавил:

– Но, конечно, бывает и так, что не поднимает. Надрывается.

Дина смотрела и смотрела на Тана и не отваживалась спросить: почему он говорит все эти слова, откуда в нём такая уверенность, словно он видел нечто подобное десятки раз и откуда, откуда он знает вещи, которых знать вроде бы не должен? Как давно он видел и знает? Кто он, собственно, такой?

Сейчас, глядя в глаза Тану, Дина снова не могла понять: серые они всё-таки или сиреневые. А Тан вдруг протянул руку и коснулся самых кончиков её пальцев. Просто коснулся пальцев, но каким-то образом в этом простом жесте было столько уверенности, силы, обещания поддержки и… и ещё чувствовалось, чего в этом жесте нет.

Пустых заверений, что всё непременно получится. Голословных обещаний и успокоительных поглаживаний. Тан ни на мгновение не пытался сделать вид, что предлагает Дине лёгкую задачу – но обещал, что она пойдёт не одна.

– Это примерно то же самое, что быть ребёнком, который уходит в весну, – тихо сказал Тан. – Только умнее. И глупее тоже. Ведь в тот раз тебе удалось вернуться домой до рассвета.

Дина снова закурила и посмотрела на Мыша. Кто его знает, на что она рассчитывала. Может, что у него окажется другой план, получше. Или что сейчас Мыш достанет из кармана будильник и Дина проснётся.

Мыш отставил пустой бокал из-под пива и двинул на середину стола большой чайник с холмской росписью.

– Ну что, чайку?

Глава 6

(в которой кто-то жрёт и не толстеет)

Тан

Молодой синтавр вёл через сквер большую группу пенсионеров с палками для ходьбы. В основном это были человеческие женщины, но мелькали и несколько мужских бород, размахивали палками трое или четверо трошек.

– Брюшки сильные, плечи расслаблены! Следите за ритмом, как будто идёте на всех четырёх ногах! Флориане, подтяните крупы, дышите глубже, как перед весенним клацуном!

Трошки захихикали. Тан остановился, провожая взглядом дивную процессию. Лица у всех разрумянились, волосы выбиваются из-под капюшонов и шапочек. На синтавра, размахивающего голыми рукоклешнями, холодно было смотреть, даже зная, что эти товарищи не особо мёрзнут и на северных приисках: у них хитин и густая длинная щетина, эволюционировавшая в подобие шерсти.

– Наталья, хитинец ровнее, представьте, что несёте на голове корзину с кормом! Вы все сегодня молодцы, вы двигаетесь, как юные жеребята! Ах этот воздух, этот запах витаминок…

Тан потянул носом. Пахло прелой листвой, ранними сумерками и близким снегом. Но в этом вся сущность синтавров – у них всегда воздух пахнет витаминками, водопой близко и жизнь удалась. За это их Тан и любил.

– Безобразие, – догнал его старушечий голос, – пустые полки с крупами, веришь, Татьяна, пус-ты-е!..

Он обернулся. По аллее шла женщина с котомкой и смартфоном возле уха, раскрасневшаяся, взъерошенная, как после пробежки или старой доброй ссоры с криками и угрозами показать всем вокруг, куда мавки кочуют.

– Они говорят, грузчики на складах бастуют! А мне что их забастовки, мне гречка нужна! Ох я с ними скандалила, ох и скандалила! Приду домой, жалобу на них напишу в прокуратуру! А? Куда? Ну, в надзор напишу, значит, да!

Тан поморщился. Два в одном, ага. Спасибо хоть бешеные лисы по тому магазину не бегали…

Квартира, в которой сейчас обосновалось его семейство, была двухуровневой, на двадцать девятом этаже. Весной, наверное, вид на микрорайон чудесный, а осенью довольно и того, что ты ближе к небу, чем к лужам.

Квартиру добыла сестра. Несколько дней тишком обрабатывала одну из своих подписчиц, пока та не ощутила, как же невыразимо изголодалась по тёплым краям, и не засверлила мозги своему семейству насквозь. Теперь вся семья этой самой подписчицы сидела в отеле на Пхукете и спрашивала себя, какого хрена она тут делает в ноябре, если поездка была запланирована на февраль. А у семейства Тана появилась приличная и просторная временная квартира.

Да, прекрасная квартира в экологически благополучном Заволжском районе, из которого утром невозможно выбраться без пробок, а вечером так же невозможно забраться обратно. Возможно, сестра таким образом слегка поиздевалась над Таном, ну или не слегка.

Он ввалился в прихожую со стопкой квадратных коробок, и вышедшая на шум сестра изогнула брови так сильно, что они едва не съехали с лица:

– Это что, пицца?!

– Сырная, мясная, острая с пеперони… Не надувайся жабой, сестричка, твои негодовашки я в гробу видал.

Сестра держала в руках серого стрижа. Тан скользнул по нему взглядом, скинул ботинки и понёс коробки в кухню, к панорамному окну и плетёному креслу. В гостиной едва не запнулся о сдвинутые журнальные столики, на которых что-то химичил отец, бормоча. На появление сына не отреагировал.

Матери Тан демонстративно не замечал сам, пока она сама не подала голос с лестницы на второй этаж:

– Вот что ты вечно тянешь в дом всякую дрянь?

– Вовсе не дрянь, ты бы хоть раз попробовала, – в который раз ответил Тан.

Он сказал это просто по привычке и из вредности: знал, что никто тут на его пиццу не посягнёт. Ну и славно, потому как делиться он вовсе не хотел: оголодал так, что штаны держатся на честном слове и на последней дырке ремня. Совсем отвык от промозглой погоды, сырости и слякоти, перепуганный организм расходует энергию, как умалишённый: не то спешно пытается накопить какой-то адаптационный жирок, не то бастует и просится обратно в Стамбул, под солнышко и плюс пятнадцать.

Или даже на Пхукет, где жареные креветки, Пром Тхеп и дружелюбные слоны.

– Нет, – завелась мать, – знаешь же, никто не будет это есть, ты же назло всё делаешь…

Сестра за спиной отца проскользнула к окну, бесшумно открыла его и выбросила на улицу серого стрижа. Тот щебетнул и пропал.

– Тебе же нравится злить сестру, – всё повышая голос, продолжала мать, – и в нас с отцом тыкать свою ненормальность…

– Ну всё-всё-всё! – перебил отец. – Не бранись, милая.

Мать секунду смотрела на него, сдвинув брови, а потом вдруг расхохоталась визгливо:

– «Не бранись», ой не могу! Ой уморишь ты меня, ой уморишь!

– Аха-ха! – зашёлся и отец – Уморю, ой уморю!

Тан с сестрой переглянулись – на лице у обоих был совершенно одинаковое выражение тоскливой покорности судьбе – и одинаково же подняли глаза к потолку. Пожалуй, единственное, в чём они когда-либо были единодушны – это оценка чувства юмора своих старших родственников.

Ногой придвинув плетёное кресло поближе к окну, Тан открыл коробку пиццы с пеперони и перцем, облизнулся, подцепил первый кусок. Сестру вымело из кухни запахами горячего теста и копчёных колбасок. Он слышал, как она записывает сторис, шлёпая босыми ногами по длинному коридору:

– Привет, мои пупсики! Ноябрь поёт нам в ушки, что на носу новогодние корпоративы! Давайте убедимся, что вы у меня умнички и не выглядите коровами в ваших праздничных нарядах! Скидывайте свои фоточки из примерочных! А для коровок у меня есть новая система, как скидывать по пять килограмм в неделю, если хватит силы воли! Цём-цём, пупсики!

Тан вытащил из-под себя высокую подушку, которая невесть зачем лежала в кресле. Наверное, тут любил сидеть ребёнок настоящих хозяев квартиры, и подушку ему подкладывали, чтобы дотягивался до столика. Тан наклонился, осмотрел стекло столешницы. Так и есть: недостёртые отпечатки маленьких пальцев на краешке.

Ему нравилось исследовать человеческие квартиры, офисы, дома, подъезды, дачи, бытовки, машины, рестораны, улицы. Нравилось видеть проявления и следы жизни: ту, что есть, и ту, которая была прежде. Ловить её отзвучавшее эхо и видеть, что прошлое никогда не заканчивается полностью.

Даже если люди ушли из какого-то места, они уносят в себе его частички – предметы, память и мечты. События, которые случились, и тысячи мелочей, вросших в привычки, слова, нейронные связи. Спустя многие годы, несчётные километры и другие отношения – люди помнят. Их пальцы хранят где-то в глубине нервных окончаний прохладу той самой стеклянной столешницы, щекотное тепло самого собачьего из носов, вкус бабушкиных пирожков с картошкой, шуршание зачитанных страниц старой книги. Где-то в памяти продолжает скрипеть дверь того самого дома, с которым разделяют километры и годы, хранится там шёпот давно спиленного тополя, что жил когда-то за окном, и привычная колючесть одеяла. И запах малинового варенья разбудит воспоминания о детстве даже спустя десятилетия.

Семья Тана никогда не изучала дома, квартиры, бытовки, офисы и прочие места обиталища простецов – как простецы не особенно погружаются в анализ молотка, который берут в руки, чтобы забить пару гвоздей. А Тана бесконечно интересовало и восхищало сложное устройство человеков, морян, дворферов и трошек. И даже синтавров. Бесконечно любопытно было наблюдать за ними, понимать их и ошибаться в них, находить кусочки пазликов их жизни в следах маленьких пальцев на стеклянной столешнице.

Тан взял второй кусок пиццы и сполз пониже в кресле, закинув ноги на подоконник. Жевал и смотрел в стеклянный скос потолка, в висящее прямо над головой небо. Он сходу мог придумать десяток причин, зачем миру нужны слоны, солнце и жареные креветки, но у него было ноль идей, зачем нужен серый, промозглый, бесснежный ноябрь. Разве что ты медведь и собираешься впасть в спячку.

Скорей бы снег пошёл! В нём есть волшебство и умиротворение. Снег что угодно делает красивым, даже ноябрь.

Родители всё продолжали хохотать. Из комнаты, занятой сестрой, взгремела музыка в тщетной попытке заглушить родительские голоса.

Есть некоторые плюсы в том, что вы вечно вместе. Кто, кроме родни, способен понять, насколько сильно вы бесите друг друга? Но когда он снова сбежит от своей сумасшедшей семейки, хочется верить, у него будет в запасе дней десять, пока его не найдут.

Глава 7

(в которой тайный становится явным)

Мыш

Чего он не ожидал, когда поднёс карточку к считывателю – это что его кабинет окажется незапертым. Мыш замер на пару секунд, прислушался, держа в одной руке карточку, в другой гематогенку, потом толкнул дверь.

Дина замерла у шкафа. В руках папка с уставными документами, в глазах – непереводимая игра слов. Рассеянно рассматривая обёртку гематогена, Мыш закрыл за собой дверь.

– Сплошной сахар. Где старый добрый состав, истекающий железом? Охренели вкрай.

К чести Дины, она быстро взяла себя в руки, аккуратно поставила папку обратно на полку, обернулась, посмотрела на него почему-то зло, мотнула головой, откидывая с глаз чёлку, и огорошила:

– Мыш, ты вампир?

Теперь, видимо, в его глазах станцевала чечётку непереводимая игра слов, но он тоже быстро взял себя в руки.

– Да, Дина, я вампир, только правильно говорить «У меня ферремия». А ты знала, что проникать без спроса в кабинет начальства – почти так же неприлично, как задавать вопросы о здоровье?

– Неприлично ехать туда, не знаю куда, в компании всяких сомнительных личностей, Мыш.

– Нихрена себе сомнительных! – возмутился он. – Я больше ста лет в России живу! В электрификации участвовал! Я столько налогов заплатил за эти годы, что можно всю Чукотку превратить в цветущий сад! Это я сомнительный?! У меня отчётность перед налоговой прозрачнее, чем я сам на рентгене! У меня благодарственные письма за вклад в пропаганду здорового образа жизни! Да я ещё при Брежневе соцплакаты о донорстве крови рисовал! Ты спроси лучше, как тяжело с ферремией получить кредит на развитие бизнеса!..

Посмотрел на Дину, бросил на стол гематогенку, выдохнул.

– Что ты хотела тут найти? Расчленёнку?

– Надеялась её не найти, – ответила Дина ему в тон.

Он видел, что ей неловко, потому она и пытается держать себя нагло и самоуверенно, и прощал всю эту эскападу только по причине пункта один – ей было неловко. Хорошая, в общем, девочка в не очень хорошей, прямо сказать, ситуации.

Впрочем, был ещё пункт три: они оба сейчас никуда не денутся от Тана, так что прощать или не прощать друг друга можно до посинения, это ничего не изменит. Они в одной упряжке.

– Я просто… просто не понимаю. Мне нужно знать, кто… с кем…

В ожидании, пока Дина прозаикается, Мыш сел за стол и открыл ноутбук.

– Ты давно знаешь Тана?

– Достаточно.

– Он колдун?

– Нет.

– А кто?

Мыш посмотрел на Дину поверх ноутбука, подбирая слова.

– Считай, что сейчас он – обычный человек без особых способностей, разве что характер у него тяжёлый, как чугунный мост.

Дина удивлённо шевельнула бровями. Видимо, Тан не казался ей похожим на человека с тяжёлым характером. К её счастью, у неё вряд ли будет возможность узнать его получше.

– Главное, – Мыш положил на стол ладонь и беззвучно начал припечатывать ею каждую фразу: – Тан, вероятно, единственный, кто понимает, что можно сделать с этим Словом в твоей голове. Единственный, кто найдёт, как и кому его отдать. Если ты не хочешь бегать кругами и орать, когда Слово начнёт сводить тебя с ума, то держаться Тана – твой самый лучший план. Всё, иди работай.

Но Дина осталась на месте. Она провела очередное экспресс-совещание с архивариусом в своей голове, который всех расставлял по полочкам в башенке представлений Дины о мире, и решила временно считать Тана ещё одним вампиром. Он явно старше, чем выглядит, но не колдун, он и Мыш дружат, Мыш не хочет говорить, кто Тан такой – вывод напрашивается. Вампиры обычно скрывают свой диагноз, даже устраиваясь на работу, что уж говорить о личных контактах. И можно их понять: инерция репутаций очень устойчива.

Правда, Тан на вампира совсем не похож, но может, у него ремиссия глубже обычной. Или он принимает какие-нибудь экспериментальные препараты, которые настолько хороши, что устраняют даже мельчайшие визуальные проявления ферремии и необходимость придерживаться ферродиеты. Обычный современный вампир выглядит как человек, который маловато спит и многовато работает, а вампир Тан благодаря новым лекарствам выглядит как человек с рекламного плаката, отчего бы нет?

Мыш снова поднял сумрачный взгляд над ноутбуком:

– Ты почему ещё тут?

– Я не понимаю, как поступить. Я не хочу никуда ехать и не знаю, может, вы с Таном два сумасшедших вампира, у которых хранилище крови в тайной комнате. Я не знаю, верю ли в эту историю про Слова…

– О-о, – коротко взвыл Мыш, – высохшие чернила снова проступают на пергаменте! Ты определись, веришь ли тому, что происходит в твоей голове, или это тоже придумали два сумасшедших!

– Ну даже если всё так, то мы ведь даже не знаем, что это за Слово! Может «Аннигиляция»!

– Тогда мы будем искать, кто его запрёт, – буркнул Мыш, подумав про себя: «Тьма, дай мне терпения». – А если это, к примеру, «Левитация» – будем решать, как его проявить.

– Левитация научно невоз…

– Дин, не душни, ладно? Нужно узнать, какое это Слово – раз, и понять, кому и как ты его сможешь передать – два. Всё, иди работай.

– А если я сейчас уйду домой и сделаю вид, что никакого Слова нет? Тан так и не сказал, что тогда случится!

– И ты ожидаешь, что я скажу: «О, ну тогда Слово тоже уйдёт домой и перестанет давить тебе на голову?». Дина, мы не знаем, что будет, если оставить всё как есть! Тебе передали Слово и бремя проявляющей, но ты не ведьма! Может, тебя разорвёт на кусочки и развеет в эфире, и тогда я смогу наконец ответить на рабочую почту! А может, ты возьмёшь и станешь проявляющей! Или сойдёшь с ума и убежишь в лес! Я не знаю! Тан не знает! Но если ты думаешь, что он согласится не обращать внимания на новое Слово, на Слово, из-за которого закончился целый ковен, то тебе стоит передумать! И ты точно не хочешь быть одна в этой истории!

– Я вообще не хочу в ней быть.

– Тьма, дай мне сил!

Мыш протянул Дине пачку сигарет, клацнул зажигалкой. Дина скосила на неё глаза – опознала корпус из бронзы, покрытый патиной, и характерный узор, в котором сочетаются руны и чешуйчатый орнамент. Да, девочка, это Aquamontis. Нет, я никого не убил, чтобы завладеть сим раритетом. Но когда живёшь почти полтора века…

– Слушай, я понимаю, что ты сейчас думаешь: «Я не подхожу для всего этого, я не хочу никаких свершений, судьб мира, больших тайн и путешествий на гору Синай». Но ты не сможешь выйти из этой истории. Слово уже у тебя в голове. Путь у тебя – только вперёд, и я думал, что ты это поняла. Но если вдруг ты между зарядкой и утренней сигаретой придумаешь, как и кому передать Слово, не вставая с кресла, так ты мне черкни словечко, и я пришлю курьера!

Дина глубоко затянулась, медленно-медленно выпустила клуб дыма в потолок и признала:

– Ладно, хорошо. Мне нужно пойти и поработать. Обо всём остальном я подумаю позже… в дороге.