Рыцарская академия. Книга 1

Когда разноголосый ученический хор слился в монотонный гул коверканной французской речи, старичок учитель снял очки. Вложил их в толстый кожаный футляр и бережно убрал в скарселлу. И, прикрыв глаза, начал блаженно дремать.

В это время Лопухин на четвереньках подкрался к его столу и сунул руку в скарселлу. Кадеты, наблюдая его озорство, толкали друг друга локтями, хихикали, но не прекращали чтение, чтоб не вспугнуть учителя. Ванька быстро нащупал плотный футляр с очками, вытянул его из сумки и так же на четвереньках вернулся на своё место за ученическим столом рядом с Митяем.

Друзья обменялись заговорщическим рукопожатием. Иван аккуратно сунул футляр в середину тома какого-то французского романа и с видом победителя откинулся на спинку стула:

– Всё! Враг обезоружен! – шепнул он Голицыну, – Ему теперь всё едино – двадцать человек в комнате или ни одного!

– Ну и ловок же ты, Лопух! – Митяй покосился на друга с восхищением.

Ванька пальцами взъерошил себе волосы:

– Честно говоря, голова пухнет от этой зубрёжки! Айда за Неву; чижей ловить!! Уже третьего дня как наплавной мост возвели. А у нас туда ещё нога не ступала!

– Говорят, там копейка за ход.

– Темнота!! На открытии моста императрицею было сказано, что кадетам и учителям Академии ход по мосту бесплатный!

– Правда?! Это добрая новость! – обрадовался Митяй, но тут же усомнился, – А что, как поймают? Может, после уроков?

– Куда там! Забыл? После уроков все, как один, на уборку – драить Академию перед визитом государыни!!

– Это верно.

– Пошли сейчас!! Не дрейфь!

– А куда пойдём?

Лопухин быстро смекнул:

– Пошли в лес за Кривушу. В Переведенскую слободу. Рядом сосновый бор; там чижей должно быть уйма! У меня, кстати, сетка с собой. И семечек конопляных в кармане найдётся.

– Далеко, однако…, – продолжал сомневаться Митяй, мысленно прикидывая расстояние от Васильевского острова до Глухой речки.

– Чепуха!! К обеду обернёмся!

– А как же урок танца?

– Да сдались тебе эти танцы?! Скажем, животы болели.

Голицын сдался:

– Уговорил, чертяка! Пошли!

Пригибаясь, полуползком они начали пробираться к выходу. Кадеты, возмущённые, загудели.

– Эй! Лопух! Митяй! Вы куда?

– На тот берег, – шепнул Иван, – К обеду вернёмся.

– Это не по-товарищески! Вы – в бега, а мы – зубри! – запротестовал кадет Кропотов, хватая Ивана за ворот кафтана.

Тот одним рывком высвободился:

– Не кипятись ты! С нас – калым.

– Какой?

– Всему классу по сахарному леденцу!

– Ну, гляди, Лопух! Не обмани!

– Не обману. А ты, Кропотов, скажешь на уроке танцев, что у нас с Голицыным животы скрутило.

– Ладно.

Они договорным жестом хлопнули друг друга по ладони. И Митяй с Иваном беспрепятственно выскользнули из учебного класса.

К основному зданию Меншиковского дворца ещё к открытию Рыцарской Академии, по распоряжению Миниха, были пристроены каменные флигели для размещения кадетов и офицеров. Но во внутреннем дворе продолжало идти строительство – возводились здания для комнат преподавателей, обслуживающего персонала, новых учебных кабинетов, спортивных залов и прочих помещений. И в этой суматохе кадетам ничего не стоило, лавируя между рабочими, пробежать через двор. Несмотря на то, что Академию окружал плотный и высокий забор, многие кадеты знали место, где одна из досок была снята с нижнего гвоздя, и легко отходила в сторону, позволяя незаметно покинуть территорию. И также незаметно вернуться.

Выйдя на набережную, друзья сразу оказались у заставы наплавного моста.

Дело в том, что построить постоянный мост через широкую Неву в то время технически было невозможно. Поэтому переправой с Васильевского острова на Адмиралтейский служил мост, состоящий из барок-плашкоутов, поверх которых настилалось деревянное перекрытие. Он удерживался вбитыми близ берега сваями и несколькими корабельными якорями. Два пролёта были разводными – для провода судов их отводили в сторону. Такой мост назывался плашкоутным, а в народе – наплавным. Вскоре к нему стали применять третье название – Исаакиевский мост, оттого, что на противоположном берегу Невы мост упирался в площадь перед церковью Исаакия Далматского.

Конечно, такой мост был ненадёжным. Любой шторм на Неве уничтожал его. Поэтому мост возводили каждую весну, а осенью убирали.

Движение по наплавному мосту было платным. С карет парами взималась плата в пять копеек, с экипажей в одну лошадь – три копейки, с воза – две копейки, с пеших брали по одной копейке.

Друзья деловито козырнули вахтенному и вприпрыжку, приплясывая, пересекли мост. Учитывая затворнический образ жизни, любая вылазка за стены Академии была для них приключением. Особенно тягостно было в начале весны, с таяния снега до окончания ледохода; кадеты чувствовали себя узниками, заточёнными на огромном острове, лишёнными сообщения с левым берегом Невы. И наведение наплавного моста по весне в первых числах мая всегда было праздником; возможностью ступить на другую землю. Тем более, что именно там, на левом берегу, после переезда императорского двора из Москвы в Петербург, начала активно заселяться и строиться адмиралтейская сторона. Именно там теперь располагались все увеселительные заведения: дворцы и парки, магазины и площади. А так же и родные дома кадетов – родительские особняки, куда им отныне можно было наведаться только по случаю предоставленного отпуска или по болезни.

Восхищённо оглядывая стены Адмиралтейской крепости, в которой с начала года было затеяно переустройство (мазанковые строения заменялись каменными), Иван с Митяем миновали Большой луг и деревянные постройки адмиралтейской слободы. И помчались вперёд, взяв курс на Вознесенскую церковь, смеясь и радуясь, обгоняя друг друга и дурачась так, словно ничего более счастливого в их жизни просто и быть не могло. А, впрочем, какие заботы могут одолевать отроков в возрасте пятнадцати лет?

Ловля чижа – занятие весьма простое. Чиж – птица доверчивая и легко идёт на приманку. Для этого достаточно выбрать место на открытой полянке с невысокими кустами, посыпать на землю семян и шелухи. А сверху на веточки-тычки положить сетку, нить от которой охотник держит у себя, прячась за кустами. Как только чиж сядет под сетку лакомиться угощением, охотник дергает нить; тычки падают и сеть накрывает чижа.

Пойманного чижа легко продать, потому что столичные жители любят держать дома певчих птиц. А чиж очень быстро привыкает к неволе, неприхотлив в корме и поёт очень красиво и заливисто.

Ивану с Митяем повезло. Они быстро отыскали подходящее место в бору неподалёку от Вознесенской церкви и городского кладбища. И не позднее получаса в их сетку попал чиж. Да такой славный! С золотистой грудкой и переливчатым зелёным цветом по крыльям и хвосту.

Радуясь, приятели поместили птицу в шляпу Митяя и, в предвкушении звонкой монеты, что они выручат за пойманного чижа, пустились в обратный путь.

– Значит, так! На рынок толкаться не пойдём, – рассуждал деловито Иван, – Рядом с Адмиралтейской крепостью возле смольных магазинов есть одна торговая лавка. Тамошнему хозяину сдадим!

– Почём ты знаешь, что возьмёт?

– Я в прошлую зиму ему пять штук продал!!

– Ух, ты!

– А то! – хвастливо задрал нос Лопухин, – Я в этом деле ушлый! Мы ещё, когда на Москве жили, с Микурой чижей ловили. А ещё синиц и щеглов. Но те хуже на корм идут. Их сподручнее на подманку брать.

– Как думаешь, сколько лавочник даст?

– За зелёных пятнистых по сорок копеек давал. А этот вон какой красавец! Меньше, чем за шестьдесят не уступим!!

Кадеты пересекли узкий деревянный мост через Мойку, прошли пустующие участки, выделенные под постройку домов, на Большой и Малой Морских улицах. И остановились на Большом лугу переждать, пока какой-то крестьянин перегонял через дорогу стадо овец. Пастух был молод и нерадив; овцы его разбрелись, кто – куда и заполонили дорогу.

И вдруг со стороны Новой Голландии показалась богатая карета с открытым верхом, запряжённая шестёркой коней. С такой роскошью по Петербургу разъезжала только сама императрица.

Горожане, кто был поблизости, остановились, ротозея. Мужчины сняли шляпы. Женщины присели в глубоком поклоне. Возница привстал на козлах и заорал что есть мочи:

– Дорогу давай!!!

Но, перепуганный пастух ещё сильнее растерялся. Овцы в страхе стали сбиваться в кучу, всё больше запруживая дорогу. Кучер натянул поводья и принялся на все лады костерить овец и их тупоголового пастуха.

Карета остановилась как раз, поравнявшись с кадетами, которые от страха остолбенели. Прямо перед ними возникли две женщины, разодетые в шелка и бриллианты так, что глаза слепило. Одна из них, постарше, высокая и тучная была императрица Анна Иоанновна. Кадеты часто видели её; в течение года государыня уже дважды наведывалась в Академию. Другая – юная и хрупкая – её племянница четырнадцатилетняя Елизавета-Екатерина-Христина, которую императрица недавно окрестила в православную веру, и теперь её следовало именовать Анной Леопольдовной.

Ни для кого был не секрет, что год назад Анна Иоанновна торжественно объявила, что наследование трона оставляет за будущим ребёнком (мальчиком), коего родит из своего чрева её племянница. Императорская воля показалась для всех странной, но придворные послушно присягнули на верность ещё не зачатому младенцу. И отныне на девочку-принцессу Анну —Лизу все смотрели с почтением, как на будущую мать будущего наследника Российского престола.

Кучер продолжал размахивать кнутом и орать на пастуха, переходя на бранные слова. Анна Иоанновна без тени волнения (даже с интересом) наблюдала, как горожане пытаются помочь пастуху согнать овец с дороги. Тем временем племянница повернула голову, встретившись взглядом с Митяем и Иваном. Застенчиво улыбнулась, показав ямочки на щеках. И потянула за рукав императрицу, громко зашептала:

– Тётушка! Взгляните, какой красивый мальчик.

И ткнула пальцем в направлении Голицына. Анна Иоанновна хлопнула её по руке и по-житейски отчитала:

– Посмотрите-ка на неё! Русская принцесса! Головой крутит во все стороны, только свист в ушах стоит! Мальчиков она на обочинах высматривает!! К тебе на днях жених из немецких земель пожалует!

Анна-Лиза покраснела до самых ушей и поджала губы от обиды. Но тут же, вспыхнув глазищами, снова начала дёргать государыню на рукав:

– Тётенька! У него в шляпе кто-то шевелится!!

В этот момент чиж предательски засвистел и забился в шляпе.

– Там птичка!! – радостно взвизгнула принцесса. И повисла на руке у императрицы, – Тётушка! Я хочу птичку! Пожалуйста, пожалуйста!!

Анна Иоанновна была вынуждена обратить внимание на двух отроков, застывших перед каретой.

– А ну, пойдите сюда! – поманила она их пальцем, – Кто такие будете?

– Кадеты конной роты Рыцарской Академии Вашего императорского величества! – оттарабанил Лопухин.

– А в шляпе чего?

– Чиж.

Вот уж влипли так влипли!

– Покажи.

Митяй трясущимися руками протянул им шляпу. Императрица ткнула локтем племянницу в бок:

– Анька. Глянь ты. Да осторожно! Не выпусти!

Девочка кончиками пальцев приподняла краешек шляпы:

– Ой, какой красивый!! Грудка жёлтая! А на спинке перышки зеленые, будто переливаются. Чудо, как хорош! Ах, тётушка, мне хочется такого!!

– Возьмите себе, Ваше высочество, – Митяй не без сожаления отдал шляпу царевне, стараясь выглядеть учтивым.

– Мне?! – обрадовалась она, – Ой! Спасибо!!!

– Та-ак! – угрожающе протянула государыня, – Это что же вы, господа кадеты, во время учёбы прогуливаться изволите?! Чижей ловить!! Или за вами присмотру в Академии нет?!

Ну, вот и дождались… У Голицына холодный пот ручейком скатился по спине. А Ванька неожиданно выпалил:

– Никак нет, Ваше императорское величество! Мы по поручению!

– По какому-такому поручению?

– От господина учителя.

– Какого именно?

– Преподавателя французского языка господина де Пуазье.

Голицын чуть не поперхнулся, но усиленно делал вид, что полностью согласен с товарищем. Анна Иоанновна насмешливо указала пальцем на шляпу:

– Это он вас попросил птиц ловить?

– Так точно!! – залепил Ванька и, не давая никому опомниться, выдал какую-то совершенно немыслимую тираду, – Господин Пуазье убеждён, что слушание пения птиц помогает лучшему усвоению произношения при изучении иностранных языков!

И, подумав, добавил:

– Новейшая французская метода.

Митяй после этих его слов готов был провалиться сквозь землю. Да и сам Лопух, осознав, что за чушь спорол, ждал, что сейчас на них обрушится вполне заслуженный гнев государыни.

Но, вопреки их ожиданиям, императрица вдруг задумалась и в изумлении пожала плечами:

– Надо же… Какие оригиналы преподают в нашей Академии! – и обернулась к племяннице, – Вот что, Аня! Верни птичку кадетам. Видишь, она им нужна для учёбы.

Но принцесса крепко обхватила шляпу, прижав её к груди, и капризно сморщила нос:

– Ну, тётушка!! Они мне её подарили!!!

– Бог с ним. Берите, Ваше высочество, – милостиво позволил Иван, – Мы ещё поймаем!

Императрица укоризненно покачала головой, сверля племянницу осуждающим взглядом. Затем залезла в наручный кошель, пошарила там:

– Вот вам. Держите за вашего чижа! – и сунула монетку в ладонь Лопухина.

– Благодарствуйте, Ваше императорское величество!

Но она уже потеряла к ним интерес:

– Что там с дорогой?!

– Можно ехать! – сообщил возница, провожая взглядом последнюю овцу, покидающую пределы дороги.

– Трогай! – велела государыня.

Карета дёрнулась и умчалась, обдав Лопухина с Голицыным клубами дорожной пыли.

– Ты что наплёл, Лопух?

– Сам не знаю. Понесло! Не мог остановиться.

– А, если всё всплывёт?! Тут никаким штрафом не отделаешься!! Выгонят из Академии взашей!!

– Да брось, Митяй! Кажись, обошлось.

И разжал слипшуюся от пота ладошку:

– Ух, ты!! Рубль!! – он повертел перед приятелем серебряным кругляшом, – Целый рубль!! Видал!

– Здорово! – обрадовался тот, – Вот свезло-то!!

– Лучше не придумаешь!! Айда в кондитерскую! Накупим леденцов на всех, как обещали! То-то наши обрадуются!!

– Да…, – почесал в затылке Голицын, – Одно плохо. Шляпы-то нет. За шляпу Шашков выпороть прикажет. А может и под арест определить. Дня два – не меньше!

– Да, будет тебе горевать, Митяй!! Подумаешь, шляпа! Где наша не пропадала?!

дом графа Бурхарда Христофора Миниха

В то время, пока Лопухин с Голицыным на другом берегу ловили чижа, Микуров, получив от директора увесистый бумажный пакет, шёл по набережной Васильевского острова к дому генерал-фельдмаршала Миниха, что располагался в одном квартале от Академии. Впрочем, домом его нельзя было назвать – это был настоящий дворец высотою в два этажа! Инженерное произведение искусства. Высокие двери с позолоченной резьбой, два мускулистых каменных атланта, а также замысловатая двухъярусная крыша, в виде набегающих друг на друга волн, и лепнина на фронтоне – всё выглядело так величественно и гармонично, что хотелось долго рассматривать и каждую деталь, и весь дом в целом.

Василий Микуров уже не в первый раз бывал в доме Миниха. Дворецкий его впустил беспрекословно, сообщив:

– Хозяин в кабинете.

Василий снял шляпу и уверенно направился по мраморной лестнице на второй этаж. Депеши из Академии надлежало доставлять Миниху лично в руки.

– Ваше высокоблагородие! Пакет от господина Любераса! – громко доложил Василий, вытянувшись в струнку перед фельдмаршалом.

Миних, склонившийся над длинным чертежом, приподнял голову и дружески кивнул:

– А-а, Микуров. Добро пожаловать! Что там? Должно быть, счета за прошлый месяц? Положи вон туда на стол.

Василий аккуратно присоединил пакет к кипе прочих бумаг на столе и с благоговением окинул взглядом кабинет, обстановка которого его завораживала. На стенах висели карты, причудливо раскрашенные, изображающие водные глубины и почвенный состав земель. На низком табурете возвышался огромный оранжевый глобус на скошенной ножке. Всюду были какие-то чудесные, неведомые инструменты. Чертежи. Макеты.

– Ну? Какие новости в Академии? – вывел его из оцепенения Миних.

– Ожидается визит государыни на первый выпускной экзамен.

– Что ж, это большое событие! – согласился фельдмаршал, – Как думаешь? Не подкачаете перед императрицею? Не подведёте меня?

– Как можно, Христофор Антонович!! С сегодняшнего дня, по распоряжению господина Любераса, все, как один, начнём расчищать двор и мыть комнаты!

Миних громко рассмеялся, не прекращая чертить грифелем одну линию за другой:

– Это в духе Любераса! Внешнего лоску напустить – дело нехитрое! А каковы знания выпускников? Не оплошают?

Василий, не зная, что ответить, пожал плечами. Миних покачал головой:

– Чтоб угодить государыне, чистотой не отделаешься! Тут зрелище помасштабнее требуется. Люберас в таких делах ещё мало каши ел. Надо бы мне самому наведаться к вам!

– Приходите, Христофор Антонович. Мы Вам завсегда рады!

– И я рад бы! Да дел невпроворот!! – неожиданно посетовал тот, – Запросы у государыни-матушки растут день ото дня. Поручения сыплются, что горох из ведра! Веришь ли, Василий, сплю по три часа в сутки. Пойди-ка сюда! Взгляни, – и он отступил на шаг, позволяя кадету рассмотреть чертёж, – Как мыслишь, что это?

Тот внимательно всмотрелся в детали и уверенно заявил:

– Башни. Эта – военная. Эта – складская.

– Верно! – обрадовался Миних, – Ну, а эта?

– Эта…, – Василий задумался, – Водяная, что ли? Или пожарная?

– Водонапорная. Вода в неё набирается с помощью гидравлического насоса. А затем из общего котла подаётся по трубам. Это называется система водопровода, – пояснил он и одобрительно кивнул, – А ты хорошо разбираешься в чертежах!

– Меня отец научил. Вообще, он на флоте служил. На «Портсмуте». В Эзельском сражении его сам царь отметил. А опосля он заведовал московской школой навигацких наук.

– Славное дело. А где он теперь?

– Помер в позапрошлом годе.

– Прости. Так почему ты решил, что башня пожарная?

– Так у Вас тут наверху огромная бочка нарисована. Вот я и подумал, если её наполнить водой, а в дно насыпать порох, то в случае пожара огонь подпалит порох; тот взорвёт бочку и вода затушит пламя.

Миних в изумлении приподнял брови:

– Так-так… Интересно. Где ты такое видел?

– Я сам придумал, – скромно признался Василий.

– Сам?!

– Да. Видел недавно, как на строительстве у работников сорвало у бочки дно, когда её поднимали на канатах. Вот и пришла в голову такая мысль.

– Начинить дно порохом? Слушай, а это гениально!! – всплеснул руками генерал-фельдмаршал, – Вот что, Василий-светлая голова! Садись-ка, за стол, бери грифель и зарисуй эту схему в виде чертежа. Это, я скажу тебе, открытие!!

Васька, польщённый похвалой, взялся за рисование.

– А я пока счёта перепроверю, – рассудил вслух Миних, вынимая из конверта, принесённого Микуровым, пачки бумажных листов. И уселся перед бюро, внимательно перечитывая каждую строку. Иногда брал мел и делал проверочные вычисления на грифельной доске:

– Люберасу доверяй, но проверяй! А будь моя воля, я бы шведу в России не доверял вовсе, – бормотал он между делом, – Obwohl ich selbst deutscher (хоть и сам я немец).

Услышав его бормотание, Василий не удержался:

– Христофор Антонович. Entschuldigen Sie meine Frage, aber Woher Sie stammt? (Простите, мой вопрос, но откуда Вы сами будете родом?)

– Из Ольденбурга, – ответил тот и похвалил кадета, – А у тебя хорошее произношение!

– Спасибо.

– Что, Микуров, как кадетам в Академии языки преподают?

– Скверно.

– Отчего?

– Учителя по-русски ни бельмесы. Одна зубрёжка. Мне, конечно, оно без надобности. Я на четырёх языках изъясняться могу. Отец обучал. Хочу вот ещё турецкий освоить.

Миних усмехнулся:

– Ишь, ты! Никак с турецким султаном воевать собрался?

– Ну, а вдруг?

– Мой тебе совет: начни с польского!! Нынче у нас там козырный интерес! Смекаешь, о чём говорю?

– Нет, – растерянно признался тот.

– Эх, ты, Микуров! Запомни! Хочешь построить успешную карьеру – вникай в политику. Кто владеет сведениями, тот владеет миром! Ну, что? Нарисовал?

Василий протянул учителю чертёж.

– Дельно изобразил. Молодец! – похвалил Миних, внося грифелем собственные поправки в его рисунок.

– Христофор Антонович, а это правда, что Вы один Ладожский канал построили?

Миних рассмеялся:

– Ну, это ты хватил, Микуров! Разве может человек в одиночку канал построить?!

– Но ведь все расчёты Вы сделали?

– Это верно. Сделал.

– А можно посмотреть? – прошептал Василий.

– Чертёж? – удивился тот, – Конечно, можно. … Постой-ка, где же он? Ага! Вот. Гляди, коли хочешь.

И Миних, вынув из тугого чёрного тубуса бумажный свиток, раскинул его на пол. И тот лёг почти через весь кабинет, точно полотняная дорога. Васька чуть не задохнулся переполнившим его восторгом:

– Ух, ты! Вот это мощь…, – пробормотал он, – Силища!!

Бурхард Кристофор Миних происходил из бедной ольденбургской семьи и всего достиг собственным умом, усердием и талантом. Он был приглашен на русскую службу как инженер-гидростроитель для постройки Ладожского канала, который русские строили-строили, да так и не построили. А Миних приехал – и построил. Копать, конечно, было кому и без Миниха. Но надо было копать с умом; глубины соблюсти, перепады высот. Построенный Ладожский канал был крупнейшим гидротехническим сооружением того времени в мире; подумать только, 117 километров, со шлюзами и мостами!

Не успел Миних одну идею осуществить, как перед ним уже другую задачу поставили. После того, как двор юного императора Петра II в Москву переехал, Петербург вроде как и не нужен стал. И оставили Миниха в городе главным – пущай дальше в болотах копается, раз любитель такой.

Деятельный Миних всячески старался поддерживать опустевшую столицу. Он неутомимо давал обеды, балы, празднества в торжественные дни, делал смотры войскам, парады при спуске судов. И, помимо развлечений, неукоснительно внедрял в жизнь петровский план строительства Петербурга.

Анна Иоанновна, вступив на престол, решила вернуть столицу в Петербург. И Миних в кратчайшие сроки подготовил праздничное пышное торжество по случаю прибытия государыни и её двора, разыграв на Неве целое ледовое представление.

Императрица осталась довольна. Ей понравился трудолюбивый, умный и талантливый немец. И она предоставила простор его организаторскому гению. Едва внедрив в жизнь проект первого военно-образовательного учреждения Рыцарской Академии, Миних переключился на строительство и перестройку военных крепостей Петербурга, в первую очередь Кронштадта и Петропавловской. И делал это быстро и грамотно, следуя современным взглядам инженерной мысли.

Тут же императрица поручила ему провести реформу вооруженных сил в империи. И он вновь с рвением взялся за дело, умно и кропотливо заменяя петровскую «табель о рангах» новыми армейскими штатами. Под его руководством родились тяжелая конница и гусарские части. Из-под его пера вышли военные приказы о преобразованиях, которые во многом определили дальнейшие победы русского оружия. Кажется, не было предела его талантам.

Анна Иоанновна высоко ценила Миниха, не забывая осыпать наградами. В кратчайший срок он сделал головокружительную карьеру. Сперва стал командующим всей артиллерией и инженерными войсками империи, затем президентом военной коллегии, а в прошлом году был удостоен нового звания генерал-фельдмаршал.

Распрощавшись с Минихом, Василий вышел на улицу и остановился, запрокинув голову, чтоб ещё раз полюбоваться диковинной лепниной на фронтоне здания. Отступая назад, он нечаянно натолкнулся на некоего господина, который тоже глазел на чудо инженерной мысли.

– Скажите, юный отрок, это и есть дворец Миниха? – неожиданно спросил он.

– Да. Верно, – ответил Василий, и добавил не без гордости, – Христофор Антонович сам спроектировал этот дворец и сам построил!

– Невероятно талантливая и разносторонняя личность этот Миних! – заметил молодой господин и покрутил пальцем жемчужную серьгу, поблёскивающую в правом ухе сквозь пряди парика.

Микуров отступил на несколько шагов и покосился на незнакомца. Господин, явно, был из знатных дворян, о чём говорил его наряд: дорогой парик, присыпанный перламутровой пудрой, багряный с отливом бархатный кафтан и парчовый вышитый золотом камзол, а так же башмаки из тонкой кожи с серебряными пряжками. От него за несколько шагов пахло духами. Мужчина держался галантно, был молод, красив лицом и обладал мягким бархатным тембром голоса. Но при всей своей внешней красоте, отчего-то, показался Василию неприятным.

Пока Микуров разглядывал незнакомца, на набережную въехала карета и остановилась прямо за спиною молодого господина.

– Что это Вы зазевались, друг мой? – спросил его из кареты строгий мужской голос на немецком языке, – Так ведь недолго и под лошадь угодить!

– Засмотрелся, Ваше Сиятельство, – тоже на чистом немецком наречии ответил тот, – Вы только взгляните, как роскошно живёт наш новоиспечённый фельдмаршал! Точно это он в Петербурге король!

– Тому, кто высоко взобрался, больнее падать. Садитесь же! Не привлекайте внимания!

Красавец-дворянин распахнул дверцу кареты и ловко запрыгнул внутрь. Кучер незамедлительно хлестнул лошадей.

Микуров разбежался и вспрыгнул на запятки; отчего бы не прокатиться до Академии на чужой карете? Всё быстрее, чем пешком топать! Присел и затаился.

Карета катилась. А голоса двух таинственных пассажиров были отчётливо слышны сквозь дощатую стенку.

– Пишут ли Вам братья? – спросил хозяин кареты, – Может, есть новости от Фридриха?

– Мой брат Фридрих немногословен. Последней новостью от него месяц назад было то, что в личном разговоре с примасом Потоцким ему удалось доподлинно выяснить, что тот принял сторону Лещинского. Ну, да Вашему Сиятельству это должно быть известно не хуже моего.

– Да уж, удивил нас примас! Никто не ждал такого подвоха от соотечественника.

– Очевидно, карманы его рясы хорошо оттянулись под тяжестью французских луидоров.

– Уверен, не без этого!! Флери не скупится на то, чего сильно желает.

– Я слышал, государыня Анна Иоанновна отправила ему грозную грамоту с требованием исключить Лещинского из списка кандидатов на польский престол.

– Да. Я собственноручно составил сей документ.

– И какова была реакция Потоцкого?

– Почуяв, что запахло жареным, он стал рьяно склонять шляхетство к присяге Лещинскому угрозами и деньгами!

– Ах, вот как?

– И развернул воинственные приготовления такого масштаба, что мне пришлось в ответ попросить Вашего брата Карла переместиться с военными укреплениями из Берлина в Варшаву, дабы охладить пыл не на шутку разгулявшегося временщика.

Услышав про Варшаву, Микуров напряг слух. Ведь только что Миних сказал ему, что в Польше нынче сосредоточен главный интерес, и настоятельно велел вникать в политику.

– Очевидно, это перемещение и встревожило примаса, раз он незамедлительно провёл сейм по предварительному избранию кандидатуры короля.

– Это мне уже известно.

– Тогда Вы, наверняка, знаете и о решении сейма?

– Знаю, друг мой.

– И каково оно?

– Сейм постановил избрать в короли природного поляка и католика, не имеющего ни своего войска, ни наследственной державы и женатого на католичке. И это более скверно, чем я предполагал, – Василий услышал, как невидимый господин нервно постукивает чем-то по днищу кареты (очевидно, тростью).

– Однако, это ещё не всё, – возразил собеседник, – Братец Карл написал мне, что, когда нужно было подписать статьи сейма, часть выборщиков отказалась это сделать.

– А вот это интересно!! – радостно встрепенулся тот, – Кто они?

– Князья Вишневецкие, Любомирские и Радзивилл.

– Что ж, неплохо! Теперь этим господам без могущественного покровительства не обойтись. Так что, бьюсь об заклад – в скором времени они дадут о себе знать. И поддержка шляхетства развяжет нам руки!

– Вы говорите о военном вмешательстве?

– Флери полагает, что любые идеи можно купить за золото. Придётся убедить старика в том, что любое золото становится послушно свисту пушечных ядер!! На всякий случай, наши полки уже сосредоточены у польских границ!

– Только наши? А как же «Союз трёх чёрных орлов»?

– «Чёрные орлы» в союзе редеют. Вспомните, чем закончились недавние переговоры Карла в Берлине.

– Да, ваше Сиятельство, Вы правы. Кайзер Прусский лишь на словах был горазд выдвигать кандидатуру младшего сына на польский престол. На деле же все попытки заставить его подкрепить договорённость на бумаге зашли в тупик.

– Вот видите! А другой «чёрный орёл» елозит от мысли, что потомство саксонского курфюрста имеет больше прав на австрийское наследство, нежели он сам! К тому же кардинал Флери нынче активно втягивает его в войну, отвлекая от польского вопроса.

– Вы допускаете, что и цесарь Австрийский может уклониться от военных действий в Польше?!

– Пусть только попробует! Не зря же мы отдаём за их Бевернского принца нашу маленькую принцессу – будущую матушку будущего императора! К тому же в отстранении Лещинского от польской короны австрийский император заинтересован не меньше нашего.

Карета подъехала к Рыцарской Академии и остановилась у заставы наплавного моста. Кучер бросил монету, расплачиваясь за проезд.

Василий спрыгнул с запяток. Потоптался на месте. Но вдруг неожиданно передумал идти к воротам Академии, а припустился бегом за каретой. Догнав её на середине моста, вновь ухватился за подножку и пристроился на запятках, навострив уши.

Пассажиры, не подозревая о незримом участнике их разговора, продолжали беседу.

– … так это нахождение Бюрена в гуще событий, – услышал Василий окончание фразы молодого собеседника.

– И Вас это тоже удивляет?

– Признаться, да. Отчего он вдруг покинул тёплое крыло государыни и трётся в Варшаве между иноземными посланниками? Ведь у него нет ни военного опыта, ни способностей к дипломатии!

– Зато есть отменный нюх!! Не обольщайтесь, глядя на то, как наш фаворит улыбается и перед всеми заискивает. Этот курляндец не так-то прост!

– Полагаете?

– Вот помяните моё слово! Он построит головокружительную карьеру! Передайте братьям, чтоб были с ним осторожнее. В этой заварушке Бюрен намерен отхватить себе добрый куш. По моим расчётам он метит на титул герцога Курляндского.

– Сын конюха?!

– Чему Вы удивляетесь? Это Россия, мой дорогой друг. Сын пироженщика здесь стал Светлейшим князем, крестьянская девчонка – царицей. Отчего же сын конюха не может стать герцогом?! – он усмехнулся, – К слову сказать, я и сам был сыном бедного лютеранского пастыря. Не делайте такое лицо, будто Вы этого не знали.

Съехав с моста, кучер остановил карету возле церкви Исаакия. Микуров спрыгнул, отбежав на безопасное расстояние и спрятался за строительную насыпь. Увидел, как собеседники распрощались. Молодой красавец-дворянин вышел, и направился пешком прямо. А карета повернула вправо на набережную и почти сразу остановилась – у второго от угла каменного дома.