Перед отъездом успели съездить на Дунай, станция метро находилась прямо на мосту, удалось подышать воздухом и ветром священной реки и бросить в неё монетку.

Спирихин, тонкий питерский человек, несколько спившийся, который вляпался в Австрию безнадёжно, жил в каком-то полуподвале, не имел работы и потерял навсегда жильё в Питере, пришёл к поезду и подарил мне часики на колёсиках. Время, которое едет…

Италия (февраль, 2007)

Там свистят Чиполины

Месяц у них лодочкой, качающейся на воде, а не буквой «С», как у нас. Птицы у них свистят, а не поют. Флоренция любит пешеходов и придумывает всякие каверзы, чтобы туристы всю её протоптали подошвами. Италия – страна врождённого эстетического чувства, которое не в силах затоптать даже всё нивелирующий глобализм,

Италия – страна, в которой божественная гармония бушует и цветёт через людей посредством производства красоты.

Закон выше власти денег

Одно из самых больших потрясений – это когда юная девушка-контролёр в ночном поезде в течение 40 минут доказывала семи здоровенным неграм, что без билета они не имеют права ехать в электричке. Поезд – почти пустой. Одна хрупкая итальянка против семи мужиков, явно нелегальных эмигрантов. Девушка контролёр с такой страстью, с таким бесстрашием доказывала неграм их неправоту, а они ей так и сяк с такой нарастающей страстью отвечали! И итальянка победила! В какой-то момент негры, рассерженные, пристыженные и переубеждённые, встали и пошли к дверям, явно не на своей остановке.

Потом с такой же страстью ночной портье отказал нам в ночлеге в гостинице на основе того, что у нас документов с собой не было. Мы ему подмигивали и совали деньги. Портье был непреклонен. Он сказал нам, что его может проверить полиция, и его тогда накажут за нарушение законов. Мы всё поняли и пошли на ночную прогулку. Деньги в Италии уже на втором месте после закона. Мы вспоминали наши электрички с контролёрами, кладущими наши и железнодорожные деньги себе в карман, без всяких квитанций. Вспоминали и другие факты… Тут, на севере Италии, встречались крепкие итальянские орешки.

Говорят, что на юге Италии всё по-другому, и Неаполь тонет в мусоре, и мафия на Сицилии правит бал. Тут же на улицах попрошайничают только цыгане, причём это, очевидно, международная мафия и есть, ибо они это делают по такой же методе, что и на Невском, и на Красной площади. Сидит типа согбенная старушка и трясётся от бедности и старости, вся с ног до головы закутанная отрепьями, лица не видать. И руку тянет для подаяния. А рука то хоть и грязная, смуглая, но молодая! Я отговорила двух старых венецианок подавать в эту руку евры и монетки. В другом месте законолюбивая венецианка насмерть прилепилась к попрошайке, разогнула её и стала чуть ли не пинками гнать в приют. Надо было видеть, какое у мошенницы было перекошенное от злобы лицо! Потом ночью на вокзале мы видели стайки этих цыган, спящих прямо на ледяных плитах пола. В 6 утра некая девица из соцслужб типа проверяла пульс у этих бродяг – не околел ли кто от холода за ночь. Тяжёлая у цыган свобода…

Скрытая теплота патриотизма

Италия- страна патриотов, которые любят свою родину. Мы были в Венеции, Флоренции, Милане, Виареджи, Сиене, Пизе, Пьетросанти – всюду, в больших и малых городах в кафе и ресторанах вы встретите блюда итальянской национальной кухни – пиццу и лозанью, пасту и спагетти, кьянти и граппу, томатный суп с раскрошенным в нём «панини»– хлебом. Хлеб, пан, панини – всему голова. Макдональдс чего-то не встретился ни разу. Правда, за две недели спагетти и пицца встали колом, от непременных сладких булочек с мармеладом на завтрак многие русские прибавили в весе. Ужас как надоело всё это мучное и на основе муки. Очевидно, это кухня итальянской бедности, когда хлеб, мука – это всё, это основной вид получения калорий. Плюс томаты. Мука и помидоры – самая дешёвая и здоровая пища! Ни в одной стране я не видела таких эскалопов. Под видом эскалопа подаётся тончайший, прозрачнейший лист мяса. Это удивительно- каким таким острейшим ножом можно отрезать миллиметровые пласты… И всё от бедности и жадности…

Но мы за это на Италию не в обиде. Всё же они молодцы. Они пропагандируют свою национальную кухню, свои пищевые традиции. Они их отстояли, они не пускают в эту сферу экономики пришлецов. Шаверму, которая в России вытеснила национальные пирожки повсюду, и в глубинке, и в больших городах, в Италии мы встретили один раз – в глухих задворках Венеции, в какой-то дыре над попахивающим каналом.

Национального в Италии ещё очень много: и архитектура, и дизайн, и одежда. Йогурты местные, колбасы местные, много вонючих сыров с плесенью, которые у нас дорогие, а у них – дешёвые. Особенно меня увлекли овощи и салаты. Какие-то штуки типа репы с торчащими листками, синие кочаны, кудрявые капустки, серые морковки. Видно, что фермеры в Италии не спят и не дремлют, гонят и гонят из земель всякие древние римские овощи. Тонкошкурые, красные внутри апельсины стоят один евро за три килограмма. Правда, всё это в супермаркетах, в маленьких же магазинчиках всё раза в три дороже.

Понравилась архитектура. Всё очень человеческое, небольшое, в основном дома в два-три этажа, редко где в шесть и выше. Почти не встречаются строительные сериалы, большинство домов – индивидуализированы, имеют отличия по форме и по цвету. Правда, при ближайшем рассмотрении, выяснилось, что в хорошеньком домике живёт порой несколько семей, бывает и очень тесно.

Сан сантехники

Сантехника шикарная, космическая! Италия – королева сантехники. Какие-то немыслимые краны, сливные кнопки, которые всегда приходилось искать, так изобретательно они были вделаны. Медные трубы для вечного пользования водой, полы с хитрым подогревом. В поезде как на экскурсию мы ходили смотреть на унитаз с крутящимся стульчаком, который обтирался специальной губочкой при вращении.

Всё озеленено, возле домика, на балконах – садик, в горшках или на земле растут пальмы, лавровые кусты, лимонные деревья. Мимоза цветёт уже вовсю, ах, как цветёт мимоза! Она ничего общего со знакомыми по 8 марта полузасушенными шариками цвета куриного желтка не имеет. Цветущая мимоза пышна, как пух цыплят. В-общем, эта сбывшаяся мечта нынешнего российского среднего класса – каждому по коттеджу и зелёному уголку, правда, в скученных местах, с соседями через каждые два метра. И каждому по машине.

Автопром

Машины в Италии на селе – насущная необходимость. Когда пытались проголосовать на шоссе, на нас все смотрели с изумлением, как на сумасшедших. Смотрели все: девяностолетние деды на старых раздолбайках, домохозяйки в коротких плащах на красных ферари, двадцатилетние девчонки в джипах, фермеры с фургончиками, чопорные французы и англичане, любящие скупать средневековые руины в этих красивых землях. Они смотрели и не понимали, как это так, что у людей нет своей тарантайки для передвижения, и вообще, что им надо? А автобусы в сельской горной местности ходят два раза в день, совсем как у нас в районе станции «Дно». А в выходные дни и праздники они не ходят. И автостопом не берут. А пешком от станции до домика идти километров 30, что нам и пришлось проделать. Выяснилось, что и местным жителям это иногда случается проделывать. Ужасы эгоцентричной капиталистической жизни, где каждый сам за себя.

Экология

Мусорок есть, но не в таких масштабах, как у нас. Свободной земли мало, Италия выглядит как большая мастерская. Всюду вдоль дорог-артерий – или жилые дома, или паром дышащие заводики и цеха, или аграрные площади, где что-то растёт на продажу – деревца-саженцы, оливки, виноград, овощи какие-то. Городки повсюду, почти на каждой вершине горы каменные дома. Всюду мусорные баки разных цветов с закругленными боками – и в городах на узких средневековых улочках, и в дикой сельской местности. Между занятыми людьми территориями бегают дикие кабаны, олени, лисы, а в озёрах копошатся пеликаны. Я сначала удивилась, что за цапли такие горбатые – это были пеликаны.

Часто встречается слово «комонито» – что-то об общественной собственности. Такое ощущение, что в Италии много коммунного, общинного. То скамейка какая-то, то стенд, то мост строится на деньги «комонито», с чётким указанием тратящейся на строительство суммы, перечислением имён архитектора, прораба, инженеров и их телефонов. Нам бы такую прозрачность по поводу общественных денег и проектов!

Антиквариат

Вся земля усеяна бесчисленными сохранившимися руинами и обломками ушедших эпох. Там средневековый каменный дом, увитый плющом, точь-в-точь прототип с фресок какого-нибудь сиенского мастера, тут – колонны римские обкусанные стоят посреди улицы, и трамвай их нежно объезжает. Они такими же обкусанными были и тысячу лет назад, и с тех пор не изменились. С ужасом думаем о том, что ещё снесут в Питере из старых домов, пока мы тут смотрим на тщательно сохраняемое старое, и какой макетик из папье-маше воткнут вместо старых антикварных стен из старой ручной кирпичной кладки. Наша проблема национальная – это налезание друг на друга, это когда земли много, а все толкутся друг на друге и стараются друг друга вытеснить. Полный бред. Земли у нас много, нам есть, где жить, проявлять свою креативность, но всё напластование и ходынка возникают. У итальянцев же всё в порядке с чувством пространства и с исторической памятью.

На вилле Камерата во Флоренции, где мы остановились в отеле, посреди двора – древний фонтан. Может быть, ещё во времена древних римлян сооружённый. Округлый такой, мраморный, с художественным краном, обвитым истлевшей змеёй. Видно, что всё здесь сделано под этот пейзаж, под этот горный склон, где снизу вид на долину, а сбоку север и холм, и лужайка округла. И дом большой вписывается, а маленькие пристройки должны сползать по холму вниз, подбоченясь, с разной высоты стенами. И бассейн тут идеален круглый. А скамейка полукругом, высеченная из цельного камня, вторящая природному закруглению. Рыбки сонно плавают. На их предков, может, Достоевский смотрел, или Анна Каренина, или Горький периода «Сказок про Италию», может и Данте ещё смотрел… Всё может быть… В садике, среди стриженных лавровых кустов – чудесная скульптура Дионисия с Сатиром из позеленевшего мрамора, если копия – то ей лет 300, а может и не копия… Никто скульптуру не завалил и нос не отбил, вот что странно. В главном здании виллы – лепнина, ангелы в стиле барокко трепещут, фрески на куполе, внизу дядька встречает туристов, в столовой мозаичный жизнерадостный флорентийский пол из мелкой-мелкой мозаики, красно-голубой орнамент. Никто полы не сдирал, мрамор не перепродавал, фрески в музей не относил, спасая от варваризации. А вилла Камерата – местечко буйное, сюда съезжаются толпы тинейджеров из разных стран, по ночам они пьют и орут, бегают и поют. Но красота в Италии королева, люди ей прислуживают.

Я видела как сельский итальянский житель колок грецкие орехи на столике эрмитажной красоты. Он его нашёл в земле, извлёк и пользовался как мог…

Вандализация

По поводу слов «варваризация» и «вандализм». Эти слова по-особому звучали однажды поздно вечером, когда мы ехали из Сорано во Флоренцию. Юноши-арабы, видно обкуренные, подожгли наш вагон. Вроде пошли в тамбур покурить в смутном сне разума, вагон весь из пластика, от окурка что-то вспыхнуло, кто-то успел всё залить пеной из огнетушителя. Электрическую дверь заклинило. Поезд остановили в гнусном местечке Монтекатиньо. На ночную улицу упал страшный холод, плюс один после плюс семнадцати ещё два часа назад при солнце. Прибежали карабинеры, стройные мужчины с белыми ремнями, в белых касках как у Гермеса, вроде как с намёком на крылышки сзади, вроде как ангелы, сбоку в белой кобуре эффектно выглядывает пистолет, наручники рядом, левее – дубинка. Малочисленные пассажиры высунулись из окон посмотреть, что будет. Мимо пронеслись те трое арабов, хихикающие нехорошо. Следом за ними – девушка-контролёр, несколько пассажиров, все встревоженные, с горестными возгласами «Вандализация в поезде! Вандализация!». Наверное, так вскрикивали древние римляне, когда варвары рушили им их виллы, статуи и колонны. Тогда тоже было это самое – варваризация и вандализация со стороны странных людей, не умеющих бережно относиться к успехам цивилизации, к комфорту и уюту, созданному трудом. В Монтекатиньо стояли часа полтора, весь график поездов, ездящих по одноколейке, был сшиблен. Вокзал Монтекатиньо мёртв и холоден.

Вообще вокзалы в Италии не ахти, мало мест для отдыха, нет зала ожидания со скамейками, правда, если б был, то там поселились бы надолго кочевники из поруганных стран – румыны, негры, арабы. Наши русские вокзалы всё же гуманнее.

Ночная жизнь

Ночная жизнь во Флоренции отсутствует. Ни одного круглосуточного магазина, кафе, ресторана, бара, «буквоеда» какого-нибудь. Единственный неусыпный Макдональдс у вокзала – и тот обманул. Закрылся в 5 на уборку, в 6 открылся, хотя было написано от 6 до 6. Ночью по Флоренции неприкаянно шатались толпы иностранных туристов: англичане, французы, немцы, много местной симпатичной молодёжи. Присесть негде. Выпить и закусить – тоже. Последний бар с барменом-китайцем закрылся в 2. Компании слегка навеселе бродили среди Давида и Нептуна, весело общаясь, кто-то пытался присесть на ледяные каменные скамьи, но тут же вскакивал как ужаленный, потом кто-то уходил в отель, кто-то уезжал на машине домой. У церкви Санта Мария Новелла как исчадия ада восстали из тьмы подозрительные африканцы и предлагали все виды разврата – от наркотиков до сексуальных услуг на все вкусы. Они были очень похожи по своей функции на средневековых и маньеристских чёртиков, которых художники обычно помещали в нижнем правом углу как побиваемых святыми, но ещё не сдавшихся. В неуютной ночной жизни виноват, очевидно, перегиб с европейским социализмом, когда предприниматель не имеет права эксплуатировать тружеников ночью, и за это ему будет кирдык. Ну и зря кирдык, город и страна теряют миллионы от недополученных доходов от обслуживания туристов ночью.

Мы с сыном бодро бегали по ночной Флоренции до 3 ночи, но потом силы иссякли. Я нашла тележку на вокзале, загнала её в угол, где не дуло, мы на неё сели и покемарили часок до 6 утра, трясясь от холода. Под зад я подложила журнал «Магазин». Cтало теплее. У входа в Макдональдс выстроилась очередь из подмороженных туристов и ночных гуляк, в 6 утра двери распахнулись, к барным стойкам со сладкими пирожками и горячим эспрессо припали пожилая дама в норковой шубке, глухонемой местный юродивый, пара негров, пара немок, весёлая компашка юношей и девушек в полосатых юбочках, какие-то деловые люди в белых рубашках, выкатившиеся из своих крутых тачек.

Карнавал в Венеции

Венеция во время карнавала разочаровала. По центральным улочкам сновали толпы туристов, ждущих величайшего счастья, красоты, таинственности и сказки. Физиономии у всех были напряжённые, всем казалось, что сейчас оно начнётся. Но оно не начиналось. Некоторые прикупали себе золотые и серебряные носы, кое-кто побогаче – полные костюмы, с маской, с плащом и шляпой. Они были как главные молекулы карнавала, остальные как придача к ним. Толпа подобно стаду двигалась вперёд, протискиваясь среди рыночных и торговых рядов, магазинчиков и забегаловок. Хитрые венецианцы предлагали покупать, покупать и покупать всякий вздор: маски из папье-маше, футболки, рюмочки, маленькие маски для прицепки на холодильник, ботинки, платья. Негры на панелях предлагали хорошие зонтики по 3 евро, а также ремни и сумки, которые делали, наверное, их соплеменницы в Африке из натуральных зверей. Это был типа большой европейский шопинг по древним улочкам. Никакой музыки, музыкантов, клоунов, артистов, представлений, никакого народного творчества масс, стихийного народного веселья, никакой бесплатной раздачи вина и пиццы тем, кто в масках.

Особенно разочаровало последнее. Я взяла с собой маски кривомордых кошечек, сделанных из папье-маше моей соседкой. Я думала, что мы все наденем эти маски и будем большой кошачьей группой подходить к бесплатной раздаче, сэкономим деньги. Увы, всё было за деньги. На русско-финской границе нам устроили большой обыск с потрошением всех-всех саквояжей. Мы узнали всё-всё друг о друге, у кого какие носки и трусики. Одна дама особенно заинтересовала русского пограничника, он спросил у неё, а что у неё там под свитером прячется. Она ответила: «Целлюлит», – и он отступил от неё. У меня же из сумки были извлечены два советских гранёных стакана и четыре кривомордые кошечки. Пограничник чуть с ума не сошёл от такой гадости.

Шопингующие из всех стран сливались в большой котёл на площадь Сан Марко. Там тоже не было ничего интересного – масок побольше, костюмы пошикарнее, типа того, как у нас у Спаса На Крови стоит Пётр первый в парике и Екатерина в платье. На сцене в глубине с ужасным звуком, от которого сыплется штукатурка и опадают фрески, происходило дефиле костюмов. Ну, дамы в платьях, ну, глаза припрятаны загадочными гламурными лицами из мёртвого папье-маше в блёстках. Ну и что. В этом всё счастье – купить золотой нос за 10 евро, нацепить его на себя и так бродить среди таких же олухов, как и ты?

От нарастающей злобы против этой обманки спасло странное происшествие. В ушанке за столиком в переулке сидел Анвар Либабов, с которым неделю назад в Питере я делала интервью. На нас капал холодный дождь. Анвар в русской шапке на лысой голове сказал, что привёз на карнавал три костюма, но ни один ещё не надевал из-за плохой погоды. Мы попили с ним кофе. Кстати, потом во Флоренции, в некоей дыре под горой, в баре, куда я зашла на минуту купить билет на автобус, кто-то назвал меня по имени. Это был итальянский режиссёр Риккардо Соттили, который делал фильм об Итальянской армии в России в 1941 году. Мы с ним познакомились в Питере осенью, и моя мама стала героиней его фильма, ибо была свидетельницей тех событий, Соттили к нам домой приходил. Ну и ну! Встретиться в Италии со знакомыми в толпе. Это как иголки в стогу сена!

Мы свернули с протоптанной трассы, и там открылась настоящая Венеция. Тихая-тихая, с бирюзовой лаковой водой, с облупленными домиками, с тонко колорированным декором среды. Ставни голубые, дверь оранжевая, чёрная гондола и гондольер в красной шапке. Гармония цвета изначальная была столь сильна, что всё под себя перемалывала, всё в себя вписывала. Куда не кинь взгляд – всюду чистая живопись. В кривом тёмном провале между стенами мы увидели скрюченного дряхлого старика, в недоумении склонившегося над большой сумкой. Старику было лет 200, он еле-еле держал голову на шее, потом он вдруг сумел согнуться, схватить крепкими руками чужую сумку и утащить её куда-то в лабиринт дворов, обычно кончающийся тупиком у воды канала. В другом кривом затхлом венецианском тупике к нам подошёл странный человек лет 40, не цыган, он стал у нас выпрашивать металлическую денежку. Нет-нет, не купюру, а именно мелкую монету. Мы решили, что он алхимик, может быть маг и колдун, и может ему уже 1000 лет, и он колдует над глуповатыми туристами и питается их энергией. А, в довершение венецианских чудес, мы увидели железную цепь, которой была прикована лодка к берегу, которая не тонула, а болталась на поверхности волн противоестественным образом. Шопинг-шопингом, но мистика в этих местах сочилась из всех щелей. Хотя под золотыми носами чаще всего скрывались богатые немцы, а в гондолах катались богатые китайцы.

Религия

Зазвонил колокол и призвал прихожан к мессе. В собор, украшенный беспечно росписями кисти Тинторетто и Веронезе, стекались прихожане: старушки, девушки, мужчины. Мальчишки обрядились в бело-лиловые одежды и крутились у алтаря. На время мессы включили обогреватели, свисавшие из-под величественных сводов рядом с люстрами. В других храмах не было никого, в одном надпись: «В соборе ведётся видеонаблюдение». Среди скульптур и росписей на скамье сидела толстая девушка в позе покаяния с опущенной на молитвенную подставку головой. Потом присмотрелись – это была туристка, которая решила отдохнуть от карнавала и чуток в тишине поспать. Ведь на улицах Венеции нет ни одной скамейки, чтобы турист мог ногами отдохнуть, только за деньги стулья кафе… Мы тоже так присели и чуть-чуть покаялись.

Католические храмы вообще производят грустное впечатление. Бог в Европе мёртв, Европа пронизана атеизмом и материализмом, пусть простят за банальность все предшествующие наблюдатели, произносившие эту фразу с 19 века. Вспоминалась живая таинственность русских православных церквей, где вечно кто-то покупает свечки, молится, где молодые красивые батюшки ведут службы, церковные хоры что-то прекрасно поют, кого-то крестят в купели, кого-то отпевают. Церкви не пустуют, в них идёт напряжённая жизнь. У католиков церкви почти безлюдны, «под видеонаблюдением».

Во время воскресной мессы в Пьетросанти к нескольким десяткам прихожан вышел старый-старый падре в серебряной шапочке, он громко запел надтреснутым тонким голосом в микрофон, у меня от грусти сердце сжалось. Ему вторил на органе другой старый-старый падре. Ещё один, совсем как бы столетний, в чёрной ризе, сидел еле-еле в деревянном чёрном домике с решёточкой и чёрной занавеской для выслушивания покаяний. На скамьях лежали хорошо отпечатанные программки о плане благотворительной работы прихожан на месяц. От горести я вышла на площадь. Там было другое. Там немолодой седой танцовщик разложил на древних камнях площади покрывало, включил оперную итальянскую музыку, записанную на диске, и под неё стал одухотворённо танцевать, вздевать руки к небу, и всячески изображать мольбы современного человека о лучшей жизни. Зрителей тоже собрал немного.

Европейцы выглядели как заевшиеся угрюмые бурундуки, несущие каждый отдельно сам по себе своё зерно во рту за щекой в свою норку, и на общие идеи покаяния или возвышенности духа у них времени и сил не было.

Пьетросанти

Городок, где Феллини снимал свои фильмы и откуда он брал своих персонажей. На 25 тысяч жителей – культурная жизнь по густоте как в пятимиллионном С-Петербурге. Каждый день по пять и больше событий культурной жизни. Вернисажи, финисажи, литературные презентации, поэтические вечера… Мы успели выпить шампанского из пластиковых стаканчиков на открытии выставки скульптора, проходившей в залах старинного здания, выстроенного в виде квадрата с галереями и двором в центре. Солнце играло с резьбой колонн, на мраморных плитах вымощенного дворика то там то тут озадачивали выкрученные многозначные формы, в которых то можно было увидеть птицу, то девицу… Потом мы выпили дешевого вина из пластиковых стаканчиков и заели его крекерами на литературном вечере, где экстравагантная дама в шляпке представляла недавно вышедшую книжицу в гибком бесцветном переплёте. О чём проза, мы не поняли в силу слабого владения языком. Каждое событие сопровождала околокультурная тусовка, благородные седые гуру, длинные фрики, толстенькие весельчаки, несколько спившегося вида дамочки, угрюмо одетые девушки, романтичные юноши со взором горящим. Все необычные, возвышенно пламенеющие искусством во всех его видах.

Повсюду в городке у маленьких кафе, на улицах, за столиками эти пронзительно и изысканно одетые товарищи сидели под солнечными зонтами, потягивали вино или вкушали кофе. Эта был театр тщеславия и амбиций, каждый деятель искусства или деятель бизнеса от искусства тут что-то вылавливал, кого-то поджидал, с кем-то что-то обсуждал, кого-то соблазнял или отшивал. Большинство вальяжно рассиживающих у столиков персонажей имело несколько гротесковый вид. Театр! Кино! Фредерико Феллини тут явно находил густейшую, плодороднейшую почву для своего творчества.

Городок был не только насыщен яркими необычными людьми, он был перенасыщен современной скульптурой, керамикой, приметами проживания художнического люда.

Виареджи

Мы оказались в Виареджи. Совершенно сказочное по красоте место: горы с белыми от мрамора головками, синее Лигурийское море, ослепительно белоснежные яхты и белые, как торт из сливок, виллы, пальмы. Говорят, что это городок, где любят отдыхать миллионеры. Вроде, как и яхта Березовского тут стояла, когда мы были, по слухам.

Жизнь трудовая вокруг мира денег кипит, кругом доки, мастерские, итальянские мужчины в белых комбинезонах яхты ремонтируют и красят, моряки и капитаны с кривоногой походкой поедают пиццу в кафешках, кто-то продаёт кальмаров со своей лодки. На набережных загорают дамы в норковых шубах, мужчины в белых брюках с собачками читают газеты. Детей в колясках выгуливают важные бабушки и матери. Дикие дюны все застроены и зарешёчены заборами, лишь полоса пляжа – общая, может быть в честь зимы. На домах висят красные типа Буратины, кукольные морды какие-то и изображения осьминогов, здесь тоже недавно был карнавал.

Наши русские друзья, увидев синее море и почуяв плюс семнадцать в воздухе, несмотря на февраль, стали сбрасывать с себя одежды, чтобы искупаться. С севера же мы! К ним подбежал пожилой мужчина и стал что-то объяснять. Мы поняли, что. Среди белых яхт и вилл красовалась труба, из которой в синее Лигурийское море нагло сливалась чёрная жижа. Итальянец сказал, что тут 18 лет уже никто не купается. Мы были потрясены. Я на месте миллионеров, живущих в этих краях, чуток от миллионов потратила б на очистные сооружения.

У вокзала на полянке росло роскошное дерево, всё-всё покрытое апельсинами. Философ Ноговицын из нашей группы стал подпрыгивать и сорвал много апельсинов. Они оказались горькими-горькими. На вокзале под карнавальной скульптурой пьяного хряка все выпили граппы, которую в Италии никто почти не пьёт, кроме отчаянных русских. Русских в Италии сейчас, наверное, каждый двадцатый. В любом автобусе, поезде, в музеях и кафе – всюду звучала русская и с хохляцким акцентом речь.

Телевидение

Телевидение в Италии ужасное – точь-в-точь как у нас в России. Одни товары гигантские летают по экрану, по всем каналам пошлейшие шоу, тупейшие плоские сериалы, никакой культуры, никакой гуманитарности. Скучная долгая политика, чуть-чуть слепляет нацию боление за футбол, что-то живое проскакивает иной раз в новостях. А так – тупость, бескультурье, попса и печенье на весь экран, забивание людской расы своей же вышедшей из-под контроля жратвой. Никакого напоминания о Россини, Феллини, Антониони, «Пармской обители», никакой оперы и марионеток, никакого театра и интеллектуалов на ТВ. Одна жвачка для обывателей, будто у Италии нет корней и Рим – не великий город.

Но утром за крепко зажмуренными жалюзи виллы Камерата насвистывал свою песню Чиполино. Я подумала – что это, не сошла ль я с ума, как сошёл с ума Стендаль от красоты Флоренции? Говорят, что во Флоренции есть дом Стендаля, где подлечивают особо нежных туристов, свихнувшихся от разлитой в Италии красоты. Нет-нет, я не сошла с ума! Это свистел не Чиполино! Это свистели птицы в вечнозелёной туе, лаврах, кипарисах и среди хвои пиний. Точно так же они свистели с фресок фра Бартоломео, так же насвистывали они в уши римским патрициям и рабам о наступающей весне…

Итальянская подруга

Первым мужем Даши стал питерский художник Саша, представитель культурного питерского рода. У Саши и Даши родились две дочки – Лиза и Ксюша. Но началась перестройка, финансовые трудности, семья распалась. Даша встретила симпатичного интеллигентного итальянца Витто, любителя искусств и игры на виолончели, и оказалась с дочерьми в Италии. Потом Даша встретила другого замечательного итальянца – Мауро. Девочки выросли настоящими итальянками. И вот я оказалась в гостях в доме у Даши и Мауро в местечке Пеша, на берегу одноимённой реки.

Пеша находится недалеко от Флоренции, в очень живописных горах, это место туристы называют Пешетинской Швейцарией – из-за сходства пейзажей. Бурная река, горы, поросшие буком, каштаном и лианами, повсюду – древние средневековые дома и городки на вершинах гор, непременно с прямоугольной колокольной башней и часами на маленькой средневековой площади.

Дом Мауро оказался бывшей средневековой мельницей. Три этажа, подвалы выходят прямо на бурный поток, толстенные стены из огромных камней. Мауро когда-то жил в городе. В городе выросли его родители, они были рабочими на заводах. Но деды и прадеды Мауро когда-то жили в деревнях, имели свои дома, обрабатывали земли. И вот в Италии что-то изменилось лет 10 назад, стало вдруг модным возвращаться к своим корням, покупать деревенские дома, заниматься фермерством. Шесть лет назад Мауро взял у правительства кредит и за 100 000 евро купил заброшенную древнюю мельницу на реке Пеша. Сделал новые деревянные перекрытия, соорудил винтовую лестницу из брусков, расчистил камин, поставил новые рамы. Дом получился трёхэтажный, почти как средневековый замок какой-то. На третьем этаже – спальня, на втором – кухня с огромным столом, старинными креслами, сделанными по римскому образцу. Внизу – огромные хозяйственные помещения со сводчатыми потолками, и ещё вторая часть дома с несколькими комнатами и мастерской Даши.

Картины Даши были отличными. Несколько широких взмахов кистью – и полное ощущение бирюзовой Адриатики, оранжевого марева холмов Флоренции, пирамидальная зелень итальянских холмов. Точная, лаконичная петербургская живопись… Очень хорошая авторская керамика. Всё это продавать здесь в сельской местности оказалось затруднительно. Итальянцы неохотно пускают на свой арт-рынок иноземных художников. Да и вдохновение к Даше в Италии приходило реже, чем в Петербурге.

В солнечной и жаркой Италии зима длится, увы, долго и скучно, почти как в России. В ноябре начинаются холода, и длятся они до марта-апреля. Плюс 10 градусов днём, ночью до нуля, на самом деле это холодно и противно. Особенно если учесть, что Европа безалаберно привыкла радоваться жаркому лету, и совсем не готова к уютной жизни зимой. Русских печей здесь нет, камины дом совсем не нагревают, если только не усесться прямо возле огня. На улице от нуля до плюс десяти, и в доме точно так же. А я то думала, почему на картинах европейских художников средневековья и ренессанса дамы и рыцари так любят меха. Нет ничего лучше меховой шубки, толстого бархата и множества всяких одёжек-пододёжек, толстенных юбок, стёганых штанов, шерстяных чулок, а также желательно иметь бархатный тёплый берет на вате – и тогда ещё в каменном европейском доме зимой европейской можно как-то перекантоваться.

Постели в доме Мауро нас ошарашили. Огромные, с пятью одеялами, представляющими собой всевозможные варианты борьбы с холодом. Кроме обычного, пухлого, на вате – одеяло 70-х годов с электрическими проводками, включающимися в сеть. Сверху – итальянской бабушкой вязаный плед в крупную дырочку, очень даже согревает. Совсем сверху – ковровое покрывало с радостным флорентийским красно-голубым орнаментом. Ах, капитализм, вот у нас во второй половине 20 века покрывала в СССР делали каких-то бежево-серых тонов, что-то с цветоощущением у наших фабричных художников было не то, глубокая депрессия у них была, и они ею щедро делились с потребителями. А тут народ сохранил в душе древнее тонкое цветоощущение.