Читать книгу: «Лекции по Метафизике. Том 1»

О лекция по метафизике Иммануила Канта.

Лекции Канта по метафизике, сохранившиеся в виде студенческих записей, таких как Metaphysik L₁ (Politz), Metaphysik Mrongovius и Metaphysik K₂ (Kaehler), представляют собой важный источник для понимания эволюции его философской мысли, особенно в дополнение к его критическим работам. Эти материалы не были опубликованы при жизни Канта, но они раскрывают ранние этапы формирования его идей и их дальнейшее развитие. В Lectures on Metaphysics (Cambridge Edition of the Works of Immanuel Kant, 1997), которые включают записи лекций, можно найти важные моменты, например, в Metaphysik L₁ (Politz) обсуждается связь между метафизикой и трансцендентальной философией (pp. 23–25), а в Metaphysik Mrongovius (1782–1783) Кант критикует вольфианскую метафизику за смешение эмпирических и априорных принципов (pp. 141–143).

Работа Хаймсёта Studien zur Philosophie Immanuel Kants: Metaphysische Ursprünge und ontologische Grundlagen (1956) анализирует влияние этих лекций на критическую философию Канта, подчеркивая, что уже в 1770-х годах он отвергал догматическое понимание субстанции (pp. 89–92). Стивен Нарагон в Kant in the Classroom: Materials to Aid the Study of Kant’s Lectures (2006) исследует различные записи лекций, включая Metaphysik Dohna (1792–1793), где Кант уточняет свою позицию по вопросу реальности пространства и времени в связи с Критикой чистого разума (pp. 45–47). Мартин Шёнфельд в The Philosophy of the Young Kant: The Precritical Project (2000) показывает, как ранние лекции, такие как Metaphysik Herder, содержат зачатки проблем, которые позже разовьются в Критике чистого разума (pp. 112–115). Герхард Леманн в Kants Tugenden: Neue Beiträge zur Geschichte und Interpretation der Philosophie Kants (1969) рассматривает связь между лекциями по метафизике и Opus postumum, отмечая, что в поздних записях Кант пересматривает свою теорию трансцендентального идеализма (pp. 67–70).

Эти лекции также имеют важное значение для понимания полемики Канта с его критиками. Например, в Metaphysik L₁ он отвергает лейбницианско-вольфианскую метафизику, что стало основой для его спора с Иоганном Эберхардом в работе Über eine Entdeckung, nach der alle neue Kritik der reinen Vernunft durch eine ältere entbehrlich gemacht werden soll (1790). В Metaphysik Mrongovius Кант критикует догматическое понимание вещи в себе, что вызвало возражения Фридриха Якоби в David Hume über den Glauben (1787). Кроме того, лекции оказали влияние на послекантовскую философию: в Metaphysik K₂ (Kaehler) обсуждается проблема самосознания, что повлияло на фихтевскую концепцию Ich в Grundlage der gesamten Wissenschaftslehre (1794), а в Metaphysik Dohna Кант пересматривает понятие свободы, что предвосхищает критику кантовского дуализма у Шеллинга и Гегеля, например, в работе Гегеля Glauben und Wissen (1802).

Лекции Канта по метафизике служат не только историческим источником, но и ключом к пониманию его философской системы, показывая, как его идеи развивались и как они были восприняты современниками и последующими мыслителями. Если требуется более детальный анализ конкретных цитат или связей с критиками, можно углубиться в изучение отдельных записей лекций и их сопоставление с критическими работами Канта и его оппонентов.

Лекции Канта по метафизике, помимо академических изданий вроде Cambridge Edition, публиковались и в других форматах, включая издания от Redero и цифровую версию на платформе ЛитРес. Ключевое различие между ними заключается в способе распространения и возможности обновления контента.

От переводчика.

Издательство Redero выпускает лекции в традиционном печатном или статичном электронном формате (например, PDF или EPUB без последующей правки). Это означает, что после публикации текст фиксируется, и любые исправления, уточнения или дополнения потребуют выпуска нового издания. Такой подход обеспечивает стабильность цитирования, но затрудняет оперативное исправление ошибок или включение новых исследовательских данных.

В отличие от этого, ЛитРес предлагает сетевую версию, которая позволяет вносить изменения в текст после публикации. Это означает, что если обнаруживаются неточности в переводе, опечатки или новые редакторские правки, они могут быть оперативно добавлены, и обновлённая версия сразу становится доступной читателям. Такой формат особенно важен для академических текстов, где точность формулировок критически значима.

Последствия этого различия.

1. Актуальность и точность

– Версия ЛитРес позволяет поддерживать текст в актуальном состоянии, что важно для исследователей, работающих с тонкостями кантовской терминологии.

– В Redero же любые уточнения требуют переиздания, что может задерживать исправление ошибок.

2. Цитирование и научная строгость.

– Печатные и статичные электронные версии (Redero) обеспечивают неизменность текста, что важно для академических ссылок.

– В ЛитРес изменения могут вноситься без сохранения предыдущих версий, что создаёт риск расхождения цитат у разных исследователей.

3. Доступность и распространение

– ЛитРес обеспечивает мгновенный доступ к обновлениям для всех пользователей, что удобно для учебных целей.

– Redero сохраняет классическую модель, где каждое издание – это отдельный фиксированный продукт.

Вывод.

Выбор между Redero и ЛитРес зависит от целей использования:

– Для академических исследований, где важна неизменность текста, предпочтительнее Redero.

– Для учебных и оперативных целей, где важны актуальные правки, удобнее ЛитРес.

Это различие отражает общий тренд в цифровой публикации научных текстов: переход от статичных изданий к динамичным, позволяющим непрерывное улучшение контента. Однако такая гибкость требует и осторожности, чтобы не допустить размывания канонического текста.

Предисловие

Бессмертный основатель системы критической философии, как известно, не оставил после себя издания своих лекций по логике, религии и метафизике. Еще при его жизни (в 1800 году) вышла в свет «Логика», изданная Яше по инициативе самого Канта; вскоре после этого последовали фрагменты из лекций Канта по педагогике, опубликованные Ринком. Яше также анонсировал издание лекций Канта по метафизике человека, которые уже были указаны с установленной ценой в 2 талера и датированы 1802 годом в каталоге Хейнлинга (N. A. 1812) Т. 2. С. 549, но так и не увидели свет.

Четыре года назад, в 1817 году, редактор настоящего труда объявил о намерении издать лекции Канта по философской религии на основе рукописи, которая была записана со слов Канта и приобретена из наследия одного из его бывших коллег.

Одобрение, которое эти лекции получили у публики, не обмануло издателя, когда он ожидал, что истинные мыслители Германии среди множества недавно появившихся философских систем ещё не забыли великого исследователя, который, по сути, проложил новый путь в изучении самых первых и важнейших вопросов человечества.

Воодушевлённый этим одобрением, издатель теперь представляет также лекции Канта по метафизике. Тот, кто хотя бы немного знаком с системой Канта и его стилем изложения, не усомнится, что в этих лекциях он имеет дело с самим Кантом. Поэтому при публикации этого произведения издатель учитывал лишь два момента.

Во-первых, ему необходимо пояснить, на каких рукописях основано это издание. Их две, и он законно приобрёл их за деньги. Первая, судя по почерку, более ранняя, не содержала указания на год, когда она была записана во время лекций Канта. В целом она была более подробной и содержательной, чем вторая. Эта более ранняя рукопись легла в основу изложения космологии, теологии и рациональной психологии. Вторая рукопись (вместе с логикой, которая, однако, не была напечатана из-за издания Яше) была записана в 1788 году, а затем в 1789 или 1790 году частично исправлена, но в большей степени расширена и дополнена на широких полях другой рукой, вероятно, отражая поздние лекции Канта. Из этой тетради взяты введение и онтология, но с постоянным сравнением и учётом первой, более ранней рукописи. Таким образом, данное произведение в целом составлено на основе двух рукописей и записей, сделанных во время трёх различных лекций Канта по метафизике.

Специалисты, если они беспристрастны, признают, что уважение к высоко заслуженному покойному автору при публикации его записей было в достаточной мере соблюдено благодаря тщательному сравнению трёх различных лекций по одной и той же науке. При работе с этими рукописями издатель действовал так же, как и при подготовке к публикации тетради по философскому учению о религии, что было одобрено компетентными критиками в печати. Он не позволил себе никаких самовольных изменений даже там, где он не мог согласиться с проясненными взглядами; только исправление пунктуации и иногда удалённые излишние «но, или, итак» не имеют значения, поскольку они не всегда могли быть избегнуты при живости устного изложения. Даже довольно грубые слова, такие как «нецесситен», «бонитет» и подобные, которые вполне можно было бы заменить немецкими, он сохранил из уважения к покойному и для сохранения своеобразия тона. Лишь несколько мест он удалил, которые записывающий, вероятно, неверно уловил. Ибо хотя их можно было бы исправить в духе философских взглядов, известных из других сочинений Канта на эти темы, он предпочёл, ради честности подхода, этого не делать. Таким образом, читатель имеет на каждой напечатанной строке подлинного Канта.

Что касается внутреннего соотношения двух основных рукописей, положенных в основу, редактор замечает, что Кант в обеих – то есть в лекциях разных лет – последовательно придерживался одного и того же порядка изложения предметов и одних и тех же основных принципов, и что немногие обнаруженные вариации касались либо примеров, приведённых для пояснения, либо незначительных модификаций; – не говоря уже о том, что более поздняя рукопись была несколько короче по объёму, чем ранняя; будь то потому, что эта краткость обусловлена более сжатым изложением Канта, возможно, из-за меньшей продолжительности академического семестра, или более сжатой записью слушателя.

Второй момент, о котором редактор должен договориться с читателями этой книги, касается своеобразного характера и духа этих лекций, а также их отношения к дальнейшим разработкам и изменениям в метафизике со времён Канта.

Однако, поскольку по предложению издателя он посвятил следующее краткое обозрение последнему вопросу, в это предисловие остаётся добавить лишь несколько слов о своеобразном характере и духе этих лекций по метафизике.

Уже при беглом взгляде видно, что Кант в изложении этой основополагающей науки философии не придерживался обычного разделения её на онтологию, космологию, псипсихологии и теологии удалились. Более глубокое проникновение в дух этих лекций показывает, что хотя учения, характерные для создателя критической системы – о категориях, о пространстве и времени, о соотношении вещей в себе с явлениями, о недостаточности всех спекулятивных доказательств бытия Бога, о моральной вере в Бога, о достойности счастья и т. д., – здесь также преобладают, однако форма и выражение его академических лекций в деталях кажутся более догматичными, чем форма его опубликованных работ. Если издатель, основываясь на впечатлении, которое эти лекции произвели на него, может позволить себе открытое суждение о них, то то, что Кант говорит во введении об истории философии, так же неудовлетворительно, как и его изложение истории естественной теологии, которое находится в конце лекций по философскому учению о религии, прочитанных в 1817 году. Однако, по мнению издателя, это введение нельзя было опустить, поскольку оно также содержит суждение Канта, высказанное в 1789 году на кафедре, о критическом методе, о которой до сих пор высказывались настолько разноречивые мнения, что необходимо услышать и самого основателя этого метода.

Издатель находит онтологию сравнительно не столь своеобразной и глубокой, а также не столь содержательной, как космология и психология. Очевидно, что Кант при изложении онтологии всё ещё слишком придерживался общепринятых, довольно громоздких схоластических форм в этой первой части метафизики; хотя издатель не хочет этим вызвать подозрение, будто онтология, ради удобства недостаточно подготовленных, должна излагаться лишь популярно. Она, как ствол всей метафизики, всегда должна содержать самые глубокие и сложные исследования; однако можно представить, и некоторые уже пытались не без успеха, уменьшить и смягчить схоластику прошлых веков в этой области.

Если рациональная теология в своих основах не содержит ничего нового по сравнению с тем, что система Канта известна уже десятилетиями, то её изложение здесь весьма привлекательно и даже частично отличается от того, что можно найти в его специальных лекциях по философскому учению о религии – согласно изданию, сообщающему о 1817 годе. По крайней мере, этот раздел философии здесь, где он до сих пор рассматривался как часть метафизики, изложен гораздо короче, чем в тех самостоятельных лекциях. Наибольшую оригинальность в изложении представленного материала читатели, вероятно, найдут в космологии и психологии, особенно если они сравнят лекции с изданной самим Кантом антропологией. Как точно говорит Кант о соотношении эмпирической и рациональной психологии между собой и как он предвещает самостоятельное свободное развитие первой в то время, когда Карл Христиан Эрхард Шмид, Якоб, Хоффбауэр и другие делали первые шаги в этой независимой от метафизики разработке эмпирической психологии. Как четко уже в этих лекциях, наряду с учением о способности суждения и вожделении, выделяется самостоятельная трактовка третьей духовной способности – способности чувства; и сколько приобрели известные теоретическая и практическая философия, особенно этика, эмпирическая психология и эстетика благодаря этому, поставленному наравне со способностью суждения и вожделением положению способности чувства! С другой стороны, конечно, многих, включая издателя, удивит, что Кант в психологии мог допустить: «душа существовала до земной жизни и пришла в тело, как в темницу, через рождение!» Однако это воззрение будет очень приветствоваться другой новой философской школой! В то же время из рациональной теологии вновь станет ясно, насколько нелепым был часто повторяемый упрек великому человеку: будто он был атеистом! Даже из этого станет понятно, как мало прав был Фихте, когда в определенное время утверждал, что Кант полностью согласен с ним в учении о Боге! Кант никогда не был трансцендентальным идеалистом в том смысле, в каком им был Фихте! Он оставался, кем и хотел быть, – критическим философом, хотя фихтеанский идеализм представляется лишь усилением критической системы!

Не все из этих лекций по метафизике перейдет в философию, как она формируется в наше время; но точно многое, возможно, очень многое. По крайней мере, спокойные исследователи нашего времени охотно примут это внутренне связное изложение Канта.

Метафизику следует понимать и применять на практике, и даже те, кто не является профессиональными филологами, несомненно оценят множество прекрасных, подчас афористичных высказываний в этом собрании речей. Особенно каждый преподаватель должен стремиться перенять у Канта точность, ясность, определенность и живость в свободной устной речи. Редактор, который уже почти три десятилетия работает академическим преподавателем, знает по собственному опыту, как сложно говорить о важнейших вопросах человеческого познания в свободной устной форме, которая часто зависит от умственного и физического состояния в данный момент, – говорить не только обоснованно и исчерпывающе, но и совершенно точно, ясно и в максимально выразительной форме. Он с благодарностью признает, что многому научился в этом отношении из речей Канта!

Поскольку редактор проживает почти в двадцати милях от места печати, возникшие опечатки, о которых уже сообщалось, не должны быть поставлены ему в вину.

Написано 30 апреля 1821 года.

Введение

Краткий обзор основных изменений в метафизике после Канта.

Проблема, столь же древняя, как сама философия, заключается в вопросе о том, каково соотношение между сферой внутреннего мира, или человека, и сферой внешнего мира, или вещей. В сознании можно наблюдать два различных порядка познания: один внутренний, другой внешний, которые в различных философских системах обозначались по-разному, но к которым любой исследователь мысли неизбежно возвращается, как бы он их ни называл.

В философии, предшествовавшей Канту, эти сферы идей обозначались терминами вещи в себе и явления (ноумены и феномены) – выражениями, заимствованными из философских систем античности и Средневековья и сохранёнными Кантом. После Канта Фихте, Шеллинг и большинство других философов нашего времени чаще использовали термины объективное и субъективное вместо прежних. Мы также будем пользоваться ими, поскольку они стали общепринятыми и даже устоявшимися.

Чем яснее человек различает в себе то, что мыслит, чувствует и желает, от того, что приходит к нему извне и не может быть отнесено к его индивидуальности, тем сильнее он стремится исследовать сущность и взаимные отношения субъективного и объективного.

Если рассмотреть с этой точки зрения все философские системы и попытаться их классифицировать, не обращая внимания на частные нюансы мнений, то окажется, что они сводятся к трём основным направлениям:

1. Материализм – когда субъективное полностью объективируется, то есть считается, что оно целиком происходит из объективного и содержится в нём.

2. Идеализм – когда объективное субъективируется, то есть представляется как полностью содержащееся в субъективном и им обусловленное.

3. Дуализм – когда объективное и субъективное рассматриваются как две различные сферы.

При этом дуализм может проявляться в двух основных формах:

– Догматизм – признающий причинную связь между объективным и субъективным.

– Критицизм и скептицизм – отрицающие возможность познания этого отношения.

Мы сводим эти системы к следующим формулам, используя современную философскую терминологию:

I. Материализм

Нет никакой «вещи в себе», отличной от явления, ничего субъективного, отличного от объективного; субъективное основано и содержится в сущности объективного.

Это материализм, который можно также назвать физическим реализмом в противоположность рациональному реализму. Согласно этой системе, не существует умопостигаемого мира, отличного от чувственного. Всё, что мы называем интеллектуальными операциями и способностями, всё, что проявляется в формах, явно отличных от чувственных восприятий, в конечном счёте является лишь действием материи, чья сущность нам слишком мало известна, чтобы мы могли ясно объяснить, как и почему всё «духовное» есть не что иное, как результат материальных сил.

Наше познание не только начинается с опыта, но и полностью из него выводится.

– В своей грубой форме материализм утверждает, что душа – лишь пустое слово, а все «душевные действия» суть результат материальных сил.

– В смягчённой форме он допускает существование души, отличной от тела, но считает её материальной по природе.

В недавние времена этот система была представлена:

– Автором «Системы природы» (Гольбахом, по другим данным – Мирабо или Лагранжем).

– Каноником Римом в его «System der Natur» (1792).

II. Идеализм

Нет явлений, вызванных «вещами в себе»; объективное содержится в субъективном и им порождается.

Это идеализм, который редко встречался в древней философии до епископа Беркли, учившего, что наши чувственные идеи суть копии и интуиции идей материального мира, существующих в бесконечном духе. Однако идеализм Фихте, который мы рассмотрим далее, существенно отличается от берклианского.

III. Дуализм

Основанный на различии между объективным и субъективным, он принимал различные формы:

1. Догматизм

Утверждает, что субъективное и объективное (вещи в себе и явления) суть две различные сущности, связанные причинным отношением. Догматизм получил своё название потому, что он стремится установить эту связь и утверждает, что вещи в себе содержат принцип или основание всего, что мы наблюдаем в человеке и мире.

Он включает в себя:

– Онтологию (учение о фундаментальных силах и отношениях вещей в себе).

– Космологию (рациональное объяснение явлений природы).

– Рациональную психологию (сущность человеческого духа).

– Рациональную теологию (учение о Боге и его атрибутах).

До Канта догматизм развивался в строгой математической форме (Христиан Вольф и его ученики: Майер, Баумгартен, Эберхард и др.).

2. Критицизм

Субъективное и объективное различны по сути, и их отношение непостижимо для нашей познавательной способности.

Это великое достижение Канта, опровергшего прежнюю метафизику и положившего начало новой философии. Сам Кант оставался строгим критиком, тогда как его последователи развивали его идеи в разных направлениях:

– Оставаясь верными критицизму (Шульц, Якоб, Шмид и др.).

– Идя иным путём (Рейнгольд, Фриз).

– Превращая критицизм в идеализм (Бек, Фихте, Шад).

3. Система тождества

Субъективное и объективное тождественны в абсолютном.

Шеллинг развил идеализм Фихте, указав на абсолют как на точку безразличия объективного и субъективного. Взгляды Вагнера, Гегеля и др. являются ответвлениями шеллингианства.

4. Как рациональный реализм:

Абсолютная тождественность – это ни объект, ни субъект, ни тождество одного и другого, а проявление Бога в природе. Это возвышение над философией тождества Шеллинга побудило Бардили к грубому догматизму. Данная попытка привлекла больше внимания из-за обращения Рейнгольда к подобному мнению, чем заслуживала сама по себе с научной точки зрения.

5. Как скептицизм:

Само сознание есть первичный синтез субъективного и объективного. Круг придал критицизму новую систематическую форму этим принципом, от которой он отошел лишь незначительно в основных теориях.

6. Как философия веры (для этого учения пока нет точного названия):

Философски упорядоченное человеческое знание есть результат индивидуальной веры, а эта вера проистекает из первичного чувства человека. Таково в общих чертах основание весьма оригинальной философской концепции Фридриха Генриха Якоби, который, правда, не систематизировал свои личные воззрения, но, по сути, проложил особый путь в философских исследованиях, по которому последовали, среди прочих, Фридрих Кёппен – человек большого ума и проницательности.

7. Как скептицизм (в новом значении этого слова):

Отношение между субъективным и объективным может быть воспринято в сознании лишь субъективно, без возможности объяснения его конечной причины; следовательно, оно не может быть ни доказано, ни опровергнуто, но его природа состоит исключительно в том, чтобы быть необъяснимым. Помимо Платнера, Абихта и других, самым известным представителем этого нового скептицизма в его научной форме является Готтлоб Эрнст Шульце, который уже в своем труде «Энезидем» убедительно пошатнул теорию Рейнгольда о способности представления.

После этого изложения основных метафизических систем, предназначенного лишь для обозначения их принципиальных различий в отношении лежащих в их основе принципов, мы попытаемся в нескольких параграфах раскрыть общие черты метафизических систем, используя лишь цитаты из сочинений их авторов, не вдаваясь пока в критический и полемический анализ обоснованности или необоснованности этих систем и даже не претендуя на то, чтобы в столь сжатых рамках охватить все отличительные и характерные черты каждой новой метафизической системы. Подобные пространные разработки уместны лишь в крупных трудах по истории философии, таких как работы Буле, Теннемана и др. Здесь же достаточно обозначить различия новых систем в отношении фундаментальных учений метафизики – связи субъективного с объективным.

§1. Кант, Бекк, Фихте

Если принять во внимание, что основной чертой господствовавшей в Германии до Канта метафизики был догматизм, имевший целью доказать причинную связь между субъективным и объективным, то станет понятен бессмертный вклад, окончательно внесенный Кантом в философию вообще и в метафизику как основополагающую философскую науку в частности. Опираясь на критическую единую меру и установление границ законного применения нашей познавательной способности, он привел метафизику к великому выводу, что отношение между вещами в себе и явлениями необъяснимо; хотя в своих трудах он неоднократно утверждал вполне определенно и почти догматически:

– что существуют вещи в себе;

– что существуют явления;

– что между этими двумя порядками вещей есть связь;

– что эта связь недоступна лишь человеческому разуму, а потому следует отказаться от объяснения отношения между вещами в себе и явлениями.

Чтобы приведенные ниже цитаты были полностью понятны, необходимо вкратце охарактеризовать суть критицизма. Согласно строгой критике нашей познавательной способности и четкому определению ее операций (чувственность, рассудок, разум) и ее границ, мы познаем вещи не так, как они существуют сами по себе, а лишь так, как они нам являются. Мы не можем знать ничего о вещах в себе как основе явлений и их действии, кроме того, что явления производят на нас впечатления, поскольку мы познаем лишь то, что поступает в наше знание через чувственное восприятие.

Однако, поскольку учение о причинной связи между вещами в себе и явлениями было основой догматической метафизики, после получения такого результата необходимо было заменить школьную метафизику критикой всей предшествующей метафизики.

Но в духе критической системы явления – это не вещи в себе: они образуют для нас в нашем представлении совокупность опыта. Поскольку мы воспринимаем их через формы чувственности – пространство и время, а также через категории, то есть чистые формы рассудка, мы мыслим. Однако эти формы существуют лишь в нас и априори, то есть в изначальном устройстве нашей познавательной способности; и хотя наше знание, несомненно, начинается с опыта, оно все же не сводится целиком к опыту, и его форма (способ, каким многообразие связывается в единство и это единство осознается нами как знание) полностью субъективна, то есть не зависит от являющихся объектов.

Таким образом, фундаментальная черта критицизма состоит в том, чтобы мыслить объекты, являющиеся вне нас, как отличные от наших представлений о них и от вещей в себе, лежащих в основе этих представлений, но остающихся для нас совершенно неизвестными: так что мы мыслим явления лишь согласно изначальному устройству нашей познавательной способности, то есть априори.

Критицизм, безусловно, различает вещи в себе и явления и признает существование и тех, и других; но он считает их связь необъяснимой, поскольку мы можем мыслить явления лишь через изначальные формы нашей познавательной способности, не зная абсолютно, соответствуют ли эти формы и воспринимаемые ею объекты вещам в себе.

Следующие цитаты из трудов Канта подтверждают точность этого изложения критицизма с интересующей нас метафизической точки зрения – связи субъективного и объективного. В «Пролегоменах ко всякой будущей метафизике» (с. 104), работе, вышедшей после «Критики чистого разума» и то ссылающейся на нее, то поясняющей, то расширяющей ее выводы, он пишет:

«В самом деле, когда мы справедливо считаем объекты чувств лишь явлениями, мы тем самым признаем, что они имеют в основе вещь в себе, хотя и не знаем, что она такое сама по себе, а знаем лишь ее явление, то есть способ, каким это нечто неизвестное воздействует на наши чувства. Но уже тем, что рассудок допускает явления, он признает и существование вещей в себе, и в этом смысле можно сказать, что представление о сущностях, лежащих в основе явлений, не только допустимо, но и необходимо. Таким образом, наша критическая дедукция не исключает такие вещи (ноумены), а лишь ограничивает принципы эстетики так, чтобы они не распространялись на все сущее (иначе все превратилось бы в mere явления), но имели силу лишь для объектов возможного опыта».

– С. 169:

«Чувственный мир есть не что иное, как связь явлений, соединенных по общим законам: поэтому он не имеет самостоятельного существования, не является вещью в себе и необходимо относится к тому, что служит основой этого явления, – к субстанциям (сущностям), которые познаются не как явления, а как вещи в себе. В отношении познания этого мира разум может надеяться на полное удовлетворение своего стремления лишь тогда, когда перейдет от обусловленного к условию».

– С. 165:

«Было бы величайшей нелепостью отрицать вещи в себе или считать наш опыт единственно возможным способом познания вещей».

– С. 165:

«Действительно, мы не можем иметь никакого определенного представления за пределами всякого возможного опыта, то есть о том, каковы вещи сами по себе. Однако мы не вправе полностью воздерживаться от их познания, не попытавшись: ведь опыт никогда не удовлетворяет разум полностью».

– С. 147:

«Когда я говорю о предметах во времени и пространстве, я говорю не о вещах в себе – по той простой причине, что ничего о них не знаю, – а лишь о вещах как явлениях, то есть об опыте».

– С. 159:

«Никогда нельзя доказать непосредственно, а лишь как следствие опыта и для его объяснения, не только то, что нечто реальное соответствует нашим внешним восприятиям, но и что оно должно соответствовать».

В том же ключе Кант высказывается об этом фундаментальном вопросе метафизики в своем «Ответе на вопрос, предложенный Берлинской академией: Каковы действительные успехи метафизики в Германии со времени Лейбница и Вольфа?». В этом небольшом сочинении, опубликованном Ринком (1804) и, вероятно, представляющем собой лучшее критическое изложение философии Лейбница, Кант ставит вопрос:

«Не остается ли объект, который мы утверждаем вне нас, всегда внутри нас?»

На что отвечает (с. 54):

«Даже если бы метафизика оставила этот вопрос без решения, она от этого ничуть не потеряла бы, потому что восприятия, служащие нам для построения опыта посредством категорий, могли бы оставаться теми же внутри нас; и для расширения знания безразлично, соответствует ли им что-то внешнее или нет, поскольку мы можем – без этого – привязываться не к объектам, а лишь к нашим восприятиям, которые всегда внутри нас».

Мы полагаем, что привели достаточно цитат из сочинений Канта, чтобы иметь право заключить, что в своей метафизике он был столь же далёк от догматизма, как и от идеализма, и что Як.-Зиг. Бек в своём сочинении «Единственно возможная точка зрения, с которой следует рассматривать критическую философию» (Галле, 1796), равно как и Фихте – по крайней мере до тех пор, пока он излагал свою систему лишь как критицизм в иной форме (то есть до того, как сам Кант опроверг это мнение), – оба они неправильно истолковали Канта, приписав ему идеализм.