Читать книгу: «Теория Чародейства»

Пролог

“…Привлечённые на нашу сторону чародеи оказали немыслимое влияние на весь ход войны. Никогда прежде мне не приходилось видеть, как на поле боя один за другим обрушиваются катаклизмы самых невообразимых масштабов. Один волшебник как-то сказал мне, что магия это такая же неотъемлемая часть нашего мира, как вода, которую мы пьём, или воздух, которым мы дышим. Возможно, это так. Однако, если ни один человек не в силах прожить без воды или воздуха, то без знаний о колдовстве никто не погибнет. Более того, куда больше людей останется в живых. Верно. Жители моей страны никогда более не прибегнут к безумным разрушительным чарам.”

Из записей Гавриила Альпа, последнего правителя Империи Альп.

Империя Альп – могущественная держава, под управлением которой находится большая часть земель континента Кентрик. Если быть точнее – весь континент, за исключением непроходимых северных лесов и ближайших к берегам континента островов. Самые мелкие из них совершенно необитаемы, крупнейшие же заняты странами-соседями, заключившими с Империей долгосрочный союз. Всему остальному миру Империя Альп известна как воинственное государство, которое стремительно расширяло свои территории на протяжении последних трёх сотен лет, захватывая близлежащие территории. Кроме того, Империя обладает весьма прочной церковной структурой. После издания Императором его последнего указа о полном запрете колдовства на территории государства, только высшие служители Церкви Вечного пламени сохранили за собой право на использование чар.

Прежде любое колдовство в целом активно порицалось как Церковью, так и самим Императором, однако, никто не видел в нём реальной угрозы. Так было до военной кампании в Линде. За королевством Линда было закреплено множество выгодных территорий на западе Кентрика. Богатая ресурсами, плодородными землями и торговыми маршрутами страна, через которую пролегало большинство сухопутных путей к остальным государствам, оказалась лакомым кусочком, от которого Империя никак не могла отказаться. Однако, разница в боевой мощи между Альпом и Линдой оказалась чрезмерно велика из-за вмешательства в войну магов, сражающихся на стороне последней. Значительный перевес на поле боя, шпионаж, стратегические возможности, всё это оказалось на стороне противника. Император не увидел других решений, кроме как привлечь к войне странствующих магов, коих в Империи было немало. Организованному войску, состоящему из различных талантливых колдунов не сложно оказалось перевернуть ход сражения, но результат оказался для Императора весьма шокирующим. Войско насчитывало едва ли сотню человек. И эта сотня, с минимальной поддержкой регулярной армии страны, смогла перевернуть ход войны настолько, что у Линды не осталось шансов на победу. Приграничные города оказались разрушены до основания, столица сдалась, не выдержав и нескольких часов осады.

Линда была захвачена, но Гавриила этот факт уже совсем не радовал. Всего сто человек. В сравнении с регулярной армией Империи Альп, это даже не тысячная её часть. И им хватило нескольких недель, чтобы захватить государство. Если не учитывать время, затраченное на перемещение, что, казалось, лишь замедляло это неудержимое войско, едва выйдет пять дней. Вывод напрашивался сам собой. Какой бы могущественной не была Империя Альп, если против неё выступит организованное войско чародеев, пускай лишь вдвое большее, она не выстоит.

Издание указа о запрете магии не заставило себя долго ждать. Столица Империи – город Акарат, ещё не успела оправиться от шумного празднования победы, когда на центральной площади объявили о полном запрете любого, даже самого безобидного колдовства. Наказанием за неповиновение стала смертная казнь. Конечно, Император не мог не опасаться восстания, но так же не мог просто проигнорировать наличие у него под носом подобной совершенно неконтролируемой силы. В народе ходили слухи о том, что Император сильно напуган, и кто-то должен его переубедить, но многие оказались согласны с подобным решением. И дело не столько в ужасе, сколько в отрицании самой по себе природы магии. Богомерзкой, перечащей всем законам Церкви, отравляющей общество. Такое мнение очень скоро заставило многих чародеев покинуть страну. Тех, кто пытался сопротивляться, нашлось не так уж и много. Их попытки вернуть себе признание и переманить на свою сторону общественность быстро пресекались сформированным Церковью отрядом, который вскоре стали жестоко именовать Инквизицией. И верно. Вслед за статусом “разрушительная сила” магия приобрела ещё и статус “ересь”.

Вслед за изгнанием чародеев Инквизиция взялась за литературу, научную или художественную, где тем или иным образом упоминалось колдовство. Служители Церкви Вечного пламени называли чародеев вероотступниками и пророчили им нескончаемые муки даже после смерти. И всё же, по тем или иным причинам некоторые чародеи и по сей день остаются в стране. Кто-то скрывается, кто-то ведёт спокойную жизнь, кто-то вовсю сотрудничает с государством. Но обо всём по порядку.

***

Огонь – символ разрушения. Не удивительно, когда в огне горят леса, города и целые континенты. Но пламя в том числе друг и товарищ. Способ согреться, приготовить пищу, отфильтровать воду. Большинство сообразительных людей одной из двух вещей, которые они возьмут с собой в поход, выбирают зажигалку, огниво или коробок спичек. Огниво – самое продуктивное. Из этого можно сделать вывод, что огонь опасен лишь в избытке, вне контроля, когда очаг возгорания нельзя мгновенно устранить. Скорее всего в этом кроется причина завораживающего влияния огня на человека, причина, по которой на него действительно можно смотреть бесконечно.

Однако сегодня ни у кого не было и мысли о бесконечном созерцании всепоглощающего огня, пляшущего на стенах и несущих балках одиноко стоящего на отшибе дома. Языки пламени один за другим облизывали крыши и стены дома и перемещались на небольшую пристройку, а затем и на землю, словно всё вокруг было пропитано маслом. Совсем скоро весь участок был охвачен им, и лишь едва заметные пятачки земли оставались нетронутыми. Раздвижные двери с треском разлетелись на мелкие щепки, и вместе с рыжим заревом, подобно пушечному выстрелу, наружу вылетел мужчина. Спиной он избороздил пыльную землю под собой, но не перевернулся. В руках он сжимал двоих десятилетних детей: мальчишку с каштановыми волосами и девочку, волосы которой были несколько светлее, ближе к бурому. Приземлившись, мужчина тут же поднялся на ноги, поставил детей на землю и закрыл своей спиной. Только сейчас можно было заметить крупный изогнутый меч в чёрных ножнах за его плечами. Несколькими движениями он отряхнул от пыли изодранное серое кимоно. Странный жест по отношению к одежде, на которой практически нет живого места. Мальчишка, стоя ближе всех к старику, хотел подойти к нему ближе, но тот остановил его широким жестом руки, приказывающим держаться подальше. Какое-то время ребёнок взволнованно сверлил старика заплаканными глазами, пока его не одёрнула стоящая позади девочка. Она схватила мальчишку за воротник и отбежала от старика вместе с ним. Остановившись в нескольких метрах позади, она закрыла мальчика своим телом и пристально всмотрелась в спину стоящего на прежнем месте старика.

Пламя в только что разбитом дверном проёме поутихло, как будто пропуская наружу следующего. По лестнице спускался медленными шагами мужчина, облачённый в пластинчатый доспех. В руке он сжимал полуторный меч с крестообразной гардой и довольно широким лезвием. Он широко взмахнул им вперёд снизу вверх. Вслед за этим движением борозда пламени прошлась стремительной волной по траве перед домом. Ещё немного, и старика, казалось, резрежет ею надвое, но он вовремя успел отскочить в сторону. Небольшой гранатовый медальон на груди мечника в доспехах будто сиял, отражая огненное зарево. Он мерно покачивался в такт его шагам, спускающимся по ступенькам. Ступив на землю, мужчина в доспехах несколько раз взмахнул мечом, крутанув его в кисти. Пламя справа от него выписывало узоры в воздухе вслед за движениями клинка.

Откуда-то из горящего здания раздался женский крик. Старик, не отворачиваясь от мужчины в латах, заметно посуровел и стиснул зубы. Его меч, чересчур большой, чтобы выхватить его из-за спины, оказался в жилистой левой руке. Старик уложил его на своё плечо так, что рукоять оказалась за спиной. Её тут же обхватили пальцы правой руки. Старик слегка подсел и широким движением руки и корпуса извлёк клинок из длинных ножен, которые тут же упали на траву.

– Мама… – шёпотом пробормотал мальчишка, глядя в сторону горящего дома.

– Бегите отсюда, – произнёс старик, покосившись на детей.

Парнишка поднял на старика испуганные глаза, раскрыл было рот, чтобы ответить что-то. В ту же секунду девушка схватила его за руку и кинулась к выходу. Ограда была сломана, и ничто не мешало им сбежать. Двери большого дома рухнули под натиском ещё двоих латников. Один волок за собой по лестнице два окровавленных тела. Мужчину и женщину средних лет. Оба, очевидно, были уже мертвы. Он бросил их на землю друг на друга, отряхнул руки. Все трое теперь уставились на старика. Первый, остановившись, кивком головы указал двоим на выход, куда только что убежали дети. Те кивнули в ответ и бегом направились в ту сторону. Сразу после того, как двое его подчинённых бросились в погоню, он продолжил наступать на старика. Пробегая мимо престарелого мечника, один из латников только доставал из ножен свой меч. Сделай он это чуть раньше, это могло бы спасти ему жизнь, но в эту секунду клинок, пройдя по широкой дуге, лишил его головы. Пятно во дворе, ещё не охваченное пламенем, тут же окрасилось в багровый цвет вместе с лезвием клинка. Пинком старик отправил в непродолжительный полёт его тело, сбивая второго с ног. Хлещущая из шеи кровь залила его лицо, глаза, доспехи. Придавленный мёртвым товарищем к земле, он долго не мог столкнуть с себя его тело. Кровь заливалась в рот, то и дело исторгавший грязные ругательства. Разворот. Клинки с диким лязгом столкнулись, высекая друг из друга снопы искр. Один раз, второй. Для человека, облачённого в такие тяжёлые доспехи, он двигался поразительно быстро. Старик едва успевал парировать его удары. В ходе схватки он упустил из виду ещё живого подчинённого. Тот наконец сумел столкнуть с себя бездыханное тело, смахнул с лица кровь, продрал глаза, отплевался, сблевал. Это заняло достаточно времени, чтобы старик слегка успокоился и выровнял дыхание. Теперь он мог сосредоточиться на схватке и не думать о том, что выживший может догнать ребят. Придя в себя окончательно, латник вытер рот перчаткой, поднял с земли меч и кинулся к лесу. Старик лишь успел увидеть, как от крыши его дома оторвался приличных размеров пламенный шар и метнулся в лес, поджигая деревья. Он цокнул языком, продолжая сдерживать тяжёлые удары.

Двое детей, спотыкаясь, пробирались через лес. В такие моменты более всего жалеешь о решении жить в доме на отшибе, вдали от людей, и вместе с тем понимаешь, что, живи ты даже в небольшой деревушке, таким людям никто не помешал бы ворваться туда и спалить всё дотла. Теперь, когда они бежали рядом, не приходилось сомневаться в том, что они – близнецы. Одинакового цвета изумрудные глазки, только волосы разной длины и оттенков. Стоит радоваться, что вокруг лишь ранняя осень, однако эта мысль их явно не греет. Глаза девочки бегают из стороны в сторону, выбирают маршрут. Она напугана, изо всех сил вытирает рукавом подступающие слёзы, трясёт головой, стараясь привести себя в чувства, смахивает ладонью с глаз непослушные растрёпанные волосы. Ей ещё рановато плакать. Она бежит первой и крепко сжимает руку брата. Тот, едва поспевая за ней, плачет. Она то и дело одёргивает его на ходу, притягивает к себе, заставляя быть тише. Тот повинуется не сразу. Паника захлестнула его настолько, что он даже не соображает, куда бежит, его глаза закрыты, слёзы льются рекой по розовым щекам. Ещё пара резких движений сестры, призванных привести его в чувства, заставляет мальчика наконец замолчать. Собраться с мыслями помогает оказавшееся под ногами у девочки бревно, о которое оба спотыкаются, сваливаясь в ров. Измазанные грязью, запыхавшиеся, они лежат в грязи и листве. Девочка, отряхиваясь, поднимается на ноги и протягивает брату руку. Тот опирается на неё и старается подняться, но ноги не держат его, колени дико дрожат и беспокойство не сходит с лица. Она смотрит ему в глаза, медленно дышит. Вдох, выдох. Ещё, но теперь уже медленнее. Мальчишка повторяет за ней, его дыхание постепенно выравнивается, но влажные глаза всё ещё подрагивают. Сверху, откуда они только что прибежали, раздаётся треск падающего дерева. Девочка поднимает глаза и видит за оврагом пылающее зарево. У них нет времени. Она наклоняется к брату и ловко подхватывает его на плечи, руками обхватывает ноги. Ей тяжелее, но она решительно поднимается из оврага и бежит дальше.

– Сейчас, – пыхтя, успевает сказать она, – Уже близко…

В густом лесу она ловко маневрирует между деревьями. Откуда-то сзади раздаётся громкий треск веток. Крупные деревья с грохотом валятся на землю. Лес горит. Хотя она и заметила это вовремя, огонь распространяется слишком быстро. Она останавливается, бегая глазами и вращая головой во все стороны. Пламя постепенно окружает их. Нахмурившись, она вглядывается куда-то между колоннами огня, вздымающимися перед ней, подхватывает брата по крепче, чуть приподняв его на спине. Тот сильнее обхватывает сестру руками, прижавшись к ней.

Ветки хрустели у неё под ногами, повсюду трещал огонь. От яркого пламени у неё слезились глаза, от жара краснели щёки.

Очень скоро она остановилась. Такое часто бывает, когда попадаешь из огня в самое полымя. Когда в надежде пытаешься скрыться от надвигающейся опасности и вдруг осознаёшь, что скрываться уже негде, некого просить о помощи. Не на кого надеяться. Так случилось и сейчас. Выбраться из леса оказалось недостаточно для того, чтобы опасность наконец отступила. Более того, они, быть может, оказались даже в большей опасности. Перед ними раскинулась пылающая, словно упавшая звезда, деревня. Хаты с осыпавшимися истлевшими крышами, поваленные заборы. Огонь полыхал так, словно подожгли пару минут назад, хотя гореть было практически нечему. При виде этого, девочка отступила было на шаг назад, однако и там во всю разгорался пожар. Бежать было некуда.

В деревушке повсюду лежали обгоревшие изуродованные тела. Под ногами грязь мешалась с кровью и человеческими внутренностями. Она старалась туда не смотреть. Они плелись по широкой улице, до середины которой огонь не доставал. Он постепенно утихал. Дети двигались медленно. Она по-прежнему тащила брата на спине. При виде трупов, он тут же уткнулся в её спину лицом, зажмурив глаза. Казалось, в мире сейчас нельзя было отыскать более бледного человека, чем его сестра. Она заставила свой взгляд замереть на мёртвой точке где-то вдалеке, заставила периферическое зрение расплыться так, чтобы ничего под её ногами не было видно. Слёзы хорошо помогли ей в этом. Теперь уже им было можно. Она не старалась их сдерживать, но толком и не плакала. Они просто текли словно сами собой, без её участия. Омывали бледные щёки, капали на руки брата, обвивающие её шею. Тот вдруг открыл глаза. Он всё ещё смотрел в спину своей сестре, не решаясь оторвать от неё взгляд. Руки мальчишки ещё крепче обхватили сестринскую шею и плечи. Лишь на окраине деревни, где пламя утихло совсем, она отпустила брата, без сил рухнула на колени и бросилась ему на шею, уткнувшись лицом в мальчишескую грудь. Её крик очень долго потом звучал и в её, и в его голове, в страшных кошмарах и воспоминаниях.

Глава 1

Прозвучал он и сейчас. Тихим отзвуком, далёким эхом, заставившим её выпасть из своих раздумий. Девушка стояла посреди корабельного трюма, заставленного различными коробками, сундуками, ящиками, клетками, из которых то и дело доносилось мирное сопение каких-то животных. Корабль покачивался на волнах, и вместе с ним раскачивалась под потолком одинокая лампа. Огонь в ней подрагивал, освещая большое прямоугольное полотно, которое держал перед ней громила-матрос в изодранной безрукавке, лысый, с квадратной башкой и торчащим зубом, одна рука забита татуировками, о значении которых он сам никогда скорее всего не задумывался.

– Ну, Лиз, как тебе?

– Что? – девушка перевела взгляд сперва на него, затем снова на картину. На полотне был изображён объятый пламенем город.

– Картина, говорю, как?

– Написана круто, – она усмехнулась и отвела взгляд, – Но видок, конечно, так себе.

– Лучше не скажешь, – он снова свернул полотно в трубочку и сложил в открытый сундук к прочим таким же. Крышка сундука захлопнулась, – Этого ваятеля за его творчество отправили на костёр, а смышлёные люди, пока не остыло, обчистили квартирку.

– Оперативно, – хмыкнула девушка, присаживаясь на ящик напротив своего собеседника. Она рассматривала всё, помимо него самого, давая понять, что он ей максимально не интересен.

Обычный матрос, которого она к тому же видела не впервые, не сильно раздражал Элизабет. Иногда он бывал даже приятным, но не сейчас. Больше всего в жизни она ненавидела огонь. Порой, в минуты усталости, ей сложно было примириться даже с тем, что огонь может дать ей свет, тепло и вкусную еду. Радовало только, что такие минуты были крайне редкими. Раздражало её и то, что этот парень никогда не знал и не узнает о том, как сильно ранит её воспоминания всё, что связано с огнём. Он всего лишь хвастался ей уловом, дурацкой картиной, украденной из опустевшего дома, и не подозревал, как много усилий ей приходится предпринимать, чтобы не дать ему в морду. Будь она не такой уставшей, быть может, затеяла бы драку в этом грязном полутёмном трюме.

– А ты думала? Хочешь жить, умей вертеться.

– Ладно, вертлявый, – она зевнула, – Я бы как следует выспалась перед прибытием, если не возражаешь, – пожалуй, спровадить его куда подальше было единственной удачной затеей. Уже поздно, а завтрашний день обещал быть слишком хорошим, чтобы портить его побоями.

– Мне и самому бы вздремнуть, с рассветом заскочу.

– Обойдёшься, – бросила она, спрыгивая с ящика на ноги, – Бывай.

Матрос вышел, а вглубь трюма направилась семнадцатилетняя девушка. За её спиной в такт шагам раскачивалась длинная, до пояса, коса бурого цвета с кисточкой на конце. В темноте, словно у кошки, сверкали её изумрудные глаза. Сапоги из довольно грубой кожи, на вид тяжёлые и весьма прочные, выстукивали ритм шагов по деревянном полу. Хороший пинок таким ботинком на морде живого места не оставит. Слыша удаляющиеся позади неё шаги, она даже пожалела о том, что поленилась наградить энтузиазм её приятеля увесистым пинком по причиндалам. В этом её утешала лишь одна мысль – его несчастная супруга будет ей за это обязана.

В конце трюма между двумя вертикальными балками натянут гамак. В нём, не подозревая даже о том, что только что была спасена чья-то жизнь, раскачивается, посапывая, юноша семнадцати лет. На его лице лежит раскрытая книга, копна волос на голове растрёпана. За исключением причёски, он производит вид вполне себе аккуратно го человека. Даже шнуровка на сапогах выглядит в разы опрятнее, чем у только что подошедшей девушки. Закинутые за голову руки довольно сухие, хорошо различим рельеф мускул. У девушки, кстати, они несколько объёмнее.

– Малой, что читаешь? – бодро произносит она, поднимая книгу настолько, чтобы было видно его лицо, – Все страницы слюной запачкал, так интересно?

– Полож, где взяла, – пробормотал он, не открывая глаз.

– Ладно, – хмыкнула Лиз, роняя на лицо брату раскрытую книгу.

– Твою ж, – вскрикнул он, хватая книгу в руку, – Я спал!

– С пробуждением, Меррик, – она улеглась на расстеленный на полу матрас.

Вид слегка рассерженного лица брата поднимал ей настроение. Не потому, что ей нравилось доставать его, а потому, что иного действенного способа обратить на себя внимание она не знала и знать не стремилась.

– Я уснул две минуты назад, – он положил книгу под гамак и снова закинул руки за голову.

– Двадцать две, – она хихикнула, после чего повернулась на бок.

– Мак уже заходил?

Она ответила не сразу. Вспышками мелькнули снова языки пламени, так хорошо нарисованные художником, имя которого она даже знать не желала. Девушка съёжилась на матрасе и подогнула ноги к груди. Не будь она уверена, что в трюме кроме них двоих никого нет, ни за что бы не приняла это позорное положение, близкое к позе эмбриона. Однако её никто не видел, кроме того, кому видеть было разрешено.

– Да, – сказала она, погодя, с отчётливой злобой в голосе, – Пересчитал тут всё с видом эксперта.

– Может, будь у него возможность, стал бы талантливым художником, – с иронией произнёс он, повернув на сестру голову.

Он её слышал и задавал вопросы не столько ради информации, сколько ради оценки её состояния. Назойливый Мак был противным парнем, который активно ухлёстывал за девушкой на протяжение всего этого плавания и некоторых предыдущих. Элизабет была не из тех, кому льстило мужское внимание. Меррик готов был поклясться, что никогда в жизни не видел сестру такой сдержанной, как во время этого путешествия. Быть может, в иных условиях, когда первостепенной задачей не стояло бы + «не создавать себе проблем», твердолобый Мак усомнился бы в своей твердолобости под натиском этой девчонки.

– Сомневаюсь, – она улыбнулась, – В его здоровой башке тонкое чутьё – капля в море. Решил вдруг показать мне «Пылающий Тербас», – она наконец взяла себя в руки и собралась с мыслями.

– Бьёт, не глядя, собака, – он приподнялся на локте, – И как ты?

Меррик не понимал до этой секунды масштаба проблемы, но теперь, когда осознание пришло к нему, разволновался не на шутку. Сестру мало что могло ранить. Со временем из этого списка исчезла половина известных им разновидностей холодного оружия, но ядовито-жгучим воспоминаниям о доме, объятом пламенем, исчезнуть оттуда было не суждено. Он знал, что она никогда не жаловалась, а потому считал своей обязанностью не давать ей повода. И сейчас, глядя на неё, он, словно заклинатель, пытался внушить ей взглядом мысль о том, что он рядом, и что ей не о чем волноваться.

Она видела этот взгляд и ждала его, сама того не понимая. Она будто почувствовала его спиной и обернулась, чтобы краем глаза увидеть его. Лишь на мгновение их взгляды столкнулись, но ей хватило этого сполна, чтобы выдохнуть, расслабиться и вытянуть ноги.

– Быстро отлегло, – отмахнулась она, – Но осадочек остался.

– Он не со зла.

– Да знаю. Просто подбешивает, – она повернулась на спину и закрыла глаза локтем.

Повисло молчание. Меррик, покачиваясь, сидел в гамаке и смотрел на неё с лёгкой улыбкой. Несколько секунд назад её напряжение практически сравнялось с весом груза в трюме, ещё немного, и они могли бы дружно пойти ко дну. Меррик по пальцам мог бы пересчитать моменты, когда ему случалось наблюдать это её состояние. И всякий раз удивлялся тому, как быстро он может свести его на «нет». В такие моменты больше всего он чувствовал свою важность и хотел быть ближе к ней.

«Пылающий Тербас». Популярная картина известного художника Маркуса Кальери. Многие его картины были признаны революционными, а потому незаконными и еретическими. Он не боялся напрямую показывать ужасные деяния, совершённые Инквизицией, за что и поплатился. Трагедия в Тербасе – событие, которое было не принято обсуждать, придавать огласке, и уж тем более так демонстрировать. Кальери вскоре после выхода этой картины был отправлен на костёр. Прочие его работы не вызывали сильного гнева церкви, хорошо продавались в узких кругах. «Тербас» в свою очередь вызвал огромный ажиотаж. Настолько смелую работу оценили по всей Империи, и Церковь довольно скоро решила принять соответствующие меры. Художника обманули, выманили, схватили, ну, а дальше и без слов понятно. Галерею должны были сжечь вместе с картинами, но к тому моменту, как туда нагрянула Инквизиция, всё добро уже вынесли. Картина много кочевала по миру. Элизабет видела её всего раз и то случайно, но этого ей хватило для того, чтобы возненавидеть это полотно всем сердцем.

Спустя несколько минут Меррик наконец решился нарушить тишину. Он два раза быстро цокнул языком. Оставалось только потереть друг об друга пальцы, чтобы подумать, будто он подзывает к ноге любимого питомца. Сжатые от обиды на саму себя, на свою минутную слабость губы сестры расслабились, превратившись в лёгкую улыбку. Ещё одна разительная разница между ним и любым другим человеком была именно в том, сколько всего она позволяла ему, на сколько вещей просто не обращала внимания. Ни один больше человек в мире не мог бы позвать её, как собачонку, а ему это не стоило никаких усилий.

Он спустился с гамака, уселся возле неё, скрестив ноги, а затем уложил на одну из них её голову. Девушка с удовольствием приняла этот жест, поудобнее укладываясь на его ноге. Убрав руку с глаз, она протянула её назад, нащупала ладонь брата и положила её на свою щёку сверху. Блаженство и покой. Оба они были благодарны за то, что в них не угасло сильное тактильное восприятие друг друга и окружающих. Сильнее всего они ощущали друг друга через прикосновения, и многое понимали без слов, когда касались друг друга. Впрочем, не удивительно. В утробе матери слишком тесно, чтобы избежать прикосновений.

– Завтра утром уже будем на месте, – тихо произнёс он.

– Кто б мог подумать, – она зевнула и прикрыла глаза.

– Ты бы не могла, – отшутился он, за что мгновенно получил локтем по рёбрам.

Меррик осторожно протянул свободную руку к одеялу, которое валялось в ногах, после чего медленно натянул его на спящую сестру. Он часто бывал с ней перед сном. Так она засыпала немного быстрее и спокойнее. Так и теперь на её лице в тихом свете тусклой лампы сияла улыбка. Он несколько секунд смотрел на неё после того, как убрал её голову с колен, и лишь через пару минут потушил свет.

Нельзя сказать, что Элизабет спала неспокойно. Бывало, их обоих прежде мучили кошмары, но вопрос выживания, вставший довольно остро, быстро лишил их времени смотреть, запоминать и переживать о них. Теперь обоим сны снились редко, и никто не считал это существенной потерей, просто навязчивые образы из чертогов разума не мешали больше перематывать время между концом одного дня и началом другого. Меррик не спал ещё несколько минут, чувствуя, как в кончиках пальцев теплится ещё мандраж от недавнего потрясения. Его коснулась вполсилы мысль о том, какими хрупкими бывают люди, даже те, что кажутся ему самыми стойкими в мире. Человек слаб потому, что он человек. Он чувствует, помнит, переживает, видит, слышит и разговаривает, лишний раз сталкиваясь с напоминаниями о том, что его будоражит, выбивает из колеи, нарушает ритм жизни. И потому юноша был благодарен за то, что их двое. Ведь каждый из них беспомощен в своей хрупкости и вряд ли сможет собраться снова, не зная, что может рассчитывать на опору. Быть её опорой – то немногое, что действительно имело для него значение. Сейчас, завтра. Всегда.

– Спокойной ночи, – уронил он, глядя на неё сквозь полузакрытые веки, уверенный, что его мысли отражаются в её голове так же ясно, как его собственное лицо в поверхности воды.

На палубе суетились. Повсюду бегали матросы, и их топот вскоре коснулся ушей наших героев. Конечно, топот стал лишь одним из тех факторов, которые повлияли на их пробуждение. Оба всегда спали так, что просыпались ровно тогда, когда чувствовали, что пора. Во всех без исключения случаях этот момент совпадал с точностью до минуты. И эта минута решала весь дальнейший день, поскольку тот, кто проснулся первым, непременно должен был разбудить второго, да так, чтобы последний запомнил пробуждение на весь оставшийся день, или хотя бы до обеда.

В этот раз проснуться минутой раньше посчастливилось Элизабет. Брат, очевидно, слишком долго сидел с ней прошлым вечером, ведь после такого эмоционального потрясения девушка быстро вырубилась и очень сладко спала. Сейчас же, слыша, как он всё ещё посапывает в гамаке, она осторожно поднялась на ноги одним ловким и бесшумным движением. Под её ногами несколько раз скрипнули половицы, но сон Меррика оказался слишком крепок, чтобы этот звук пробился сквозь него. Гамак пошатывался из-стороны в сторону вместе с тем, как корабль качало на волнах. Она не любила спать, качаясь, а он быстро привык. Правда теперь перед ней он был совершенно безоружен. В момент, когда гамак двинулся в сторону, где стояла девушка, он тут же должен был направиться обратно, однако та задержала его обеими руками и стала медленно поднимать выше. Выше, выше, ещё выше, пока беззаботно посапывающий брат не открыл глаза, приняв практически вертикальное положение.

Он смирился моментально. Битву пробуждения нельзя было выиграть, если тебе не повезло проснуться раньше другого, а, стало быть, расстраиваться в проигрыше не было никакого смысла. Меррик просто иронично вздохнул перед тем, как гамак вместе с ним пустился в недолгий обратный путь. С грохотом свалившись на пол, юноша долго ждал, пока маятник гамака остановится, и лишь затем произнёс:

– С добрым утром, сестрёнка, – как часть традиции, на того, кому повезло проснуться первым, ни в коем случае нельзя было злиться, иначе весь последующий день состоял бы сплошь из ссор и склок. К тому же, проигравший должен был пожелать победителю доброго утра первым. Разумеется, правила этой игры между ними никогда не оговаривались.

– С добрым, – она протянула ему руку и помогла подняться на ноги, – По-моему, подходим, – она подняла глаза наверх, обратив внимание на суету на палубе.

– Ещё нет, качает довольно сильно, идём на полном ходу.

– Тогда может успеем? – она глянула на него и медленно зашагала спиной к лестнице из трюма.

– Брось, – юноша потянулся, разминая руки и спину, – Барнс снова будет бурчать.

– Пускай догонит сначала, – она хихикнула.

– Даже если не догонит, мы ведь всё равно… – не успев закончить фразу, он столкнулся с её недовольным и осуждающим взглядом, – Ладно, – смиренно произнёс Меррик, а затем прохрустел мышцами шеи, – Начинай.

– Только, – загадочно протянула она, делая ещё пару шагов назад, – Без фокусов, идёт?

– Сегодня твой день.

Элизабет усмехнулась, сделала ещё пару шагов назад, после чего внезапно развернулась и, низко присев, бросилась сквозь трюм к лестнице, взлетая по ней наверх. Матросы, таскавшие грузы из трюма на палубу, едва не свалились с лестницы, стоило девчонке ураганом пронестись мимо них. Она тут же рванулась куда-то в сторону, к тросам, ведущим к мачтам, и стала резво карабкаться по ним вверх. Следом за ней из трюма выскочил Меррик. Он, не оглядываясь, тут же кинулся в противоположную сторону, хватаясь за такие же тросы, с другой стороны.