Читать книгу: «Изменяя прошлое», страница 3

Глава 3

Жизнь вообще вещь чрезвычайно странная. С одной стороны, столько всего за мои шестьдесят годиков было, половину и не упомнишь! А с другой стороны, вроде только вчера молодым был, как так получилось, что я уже почти старик? Самое противное в старости не то, что сил нет, здоровье плохое, а вот именно то, что ты очень хорошо помнишь себя молодым, и кажется, что это было еще вчера.

Помню, мне лет десять или двенадцать было, отец с матерью говорили о каком-то их знакомом, что он разбился в аварии насмерть. И всё жалели его – такой молодой, всего тридцать три года! А я, малец, удивлялся тогда про себя: разве ж тридцать три года – это молодой? Это же уже старик, жизнь считай, кончена, что там можно в тридцать три? Для меня тогда те, кому не то что за тридцать, а даже те, кому за двадцать глубокими стариками выглядели, у которых и интереса в жизни уже никакого быть не может.

А когда сам тридцатник разменял, а потом и до возраста Христа добрался, то с удивлением обнаружил, что я вполне себе молод и полон сил, а вся жизнь еще впереди. Тогда думал, вот, до полтинника бы дожить, а там можно и умирать, что за жизнь после пятидесяти?

Но и в пятьдесят оказалось, что я еще совсем не стар, хотя уже несколько и не суперстар. Все системы работают нормально, да и чувствую я себя еще достаточно молодым, уж стариком-то точно себя не ощущаю. И вот исполнилось шестьдесят лет, и что вы думаете? – Да все то же самое! Да, уставать стал чаще, да – спина побаливает, то-сё, но разве я уже старик? Нет, конечно, да, дай мне сейчас молодуху, и я не хуже, чем в былые восемнадцать исполню на ней, что полагается! Что и доказывал не раз, пока менты меня вновь не поймали. Разве старики такие бывают?

Но это я так, конечно, хорохорюсь. Эх, на что свою жизнь потратил? Не то чтобы обидно, нет, я не жалею, глупо жалеть попусту о том, чего не исправить. Но ведь все могло совсем иначе сложиться! Или не могло? Об этом мы с Сурком ученым тоже беседы вели часто. Он придерживался мнения, что хотя в принципе ничего не предопределено, но есть в жизни каждого человека некие ключевые точки – моменты, когда ты свое будущее как бы выбираешь из как минимум, двух вариантов, и от выбора этого оно, будущее твое, зависит. А я сомневался. Вот, скажем, если бы я тогда, в июне семьдесят девятого просто остался дома и с пацанами не пошел, сильно бы это изменило мою дальнейшую жизнь? Может, да, а может, и нет. Просто не в этот раз, так в другой попался бы. Это мне нужно было не просто в тот день не пойти, а всю жизнь свою поменять, на тот момент в одном русле текущую, от компании этой отрываться, и больше с ними вообще не тусоваться. С другой стороны, вовсе не все парни из нашей компании сели, многие даже на учете у ментов никогда не были. Сложно все, но теперь, если всё срастется, то можно будет попробовать. Терять-то мне нечего.

Главное, не дать Сурку первым воспользоваться шансом, он постоянно мечтает все у себя исправить, чтобы мента того не убивать и сейчас не сидеть. И если он это раньше меня сделает, то мы ведь тогда с ним не встретимся, и я даже не вспомню о нем и его приборе. Парадокс? – Еще какой! Как может быть так, что не будет того, что уже есть?

Пока же я согласился помочь ему загнать прибор на зону, а там посмотрим. Нет, Сурок, ты, конечно, молодец и без тебя ничего бы не было, но и я собственный шанс упускать точно не собираюсь. И если для этого потребуется тебя подвинуть, то я сомневаться не буду. Способы есть разные, совсем необязательно убивать, чтобы заставить человека язык в жопе держать и от планов своих отказаться. Но это так, на крайняк.

***

Наталья Александровна Нелидова (в девичестве – Суркова), солидно смотрящаяся женщина «где-то за сорок» (а если точнее, то без года пятьдесят), учёная физик, мать и бабушка, а также – сестра своего старшего брата, великого, как она не без основания считала, ученого, вышла из дверей адвокатской конторы и в растерянности остановилась. Похоже, всё, все шансы испробованы. Дорогой адвокат сумел провести дело ее брата как непредумышленное убийство, поэтому максимальный срок Коле не дали. Но и десять лет – это очень много, учитывая, что Коле уже пятьдесят четыре. Кассационная жалоба результатов не дала, приговор суда оставили в силе, и Коля уже отправлен в колонию. Адвокат пообещал написать жалобу в Верховный суд, но дал понять, что это вряд ли что изменит.

Наталья вздохнула: вот дурак Коля, зачем, зачем он это сделал? Она знала, он ей говорил, что работает над чем-то важным, что, по его словам, перевернет современную науку, да и весь мир заодно. Что-то связанное со временем в квантовой механике. Она в его работу не лезла, своих дел было полно, сейчас они все на оборонку трудились, свободного времени даже на внука не хватало. И в тот день, когда брат прибежал к ней, весь взъерошенный, с сумасшедшими глазами и сказал, что убил куратора от ФСБ, у нее чуть сердечный приступ не случился. Он тогда сунул ей прибор в сумке, сказал, что это его гениальное изобретение, и она должна его спрятать так, чтобы никто не нашел, даже если у нее дома будет обыск, чего он не исключал. Наталья взяла, конечно, а к кому брату еще обращаться, если не к ней? За свою жизнь он так и не женился, шутил, что женат на науке, детей у него не было, жил один. Сказал тогда, что не виноват, что эфэсбэшник предатель и хотел изобретение на Запад продать, а когда он отказался, то угрожал оружием. Коле случайно удалось завладеть пистолетом, по его словам, он даже не целился, просто выстрелил в сторону куратора, хотел испугать. Но выстрел оказался роковым – прямо в глаз пуля попала, тот умер на месте.

А на суде история вывернулась совершенно иначе: как оказалось, прибор, который делал Коля, у него не получился, расчеты оказались неверными. А на свидании Коля шептал ей, что так надо, пусть все так и думают, зато его прибор искать не будут. А с его помощью он все исправит. Наталья и верила брату и не верила одновременно. Он всегда был сильно повернут на науке, она, конечно, знала, что он гений, но вот как все получилось: он в тюрьме на целых десять лет. Доживет ли она до его освобождения? Доживет ли он сам, все же уже немолодые они? И сердце у Коли больное, и гипертония. А прибор, что прибор? Он так и лежит, спрятанный в разном хламе на чердаке их с мужем дачи. Никто его не искал, никому он не нужен. Да и что там тот прибор может? В чудеса Наталья Александровна, стоящая на исключительно научных позициях, не верила. Коля, конечно, гений, но…

– Здравствуйте!

Она вздрогнула от неожиданности и подняла глаза. Перед ней стоял мужчина среднего возраста, какой-то весь блеклый, не запоминающийся. Он курил сигарету, и Наталье бросились в глаза наколки на пальцах его руки: кажется, перстни какие-то. Она оглянулась, вокруг было много людей, а недалеко стояла машина полиции. Это ее немного успокоило.

– Здравствуйте, – осторожно ответила она, как-то сразу догадавшись, что это вестник от Коли. Он ведь сейчас там, где такие… вот такие… с наколками на руках. А это значит… это значит, что она не должна бояться этих людей, ведь ее Коля, по сути, теперь один из них, как это ни ужасно осознавать.

– Вы Наталья Александровна Нелидова, сестра Николая Суркова? – как-то совершенно безразлично поинтересовался мужчина и выпустил в сторону струю сизого дыма.

– Да, это я. А вы кто такой?

– У меня для вас весточка от вашего брата. Давайте отойдем, не посреди же тротуара стоять.

– А…, куда? – растерялась женщина, машинально отметив про себя, что выражается мужчина вполне культурно.

Тот пожал плечами, потом оглянулся и кивнул на скамейку неподалеку под деревьями:

– Да, давайте хоть вот там присядем.

Они прошли немного и уселись в теньке под тополями на свободную скамейку. Мужчина достал из кармана телефон и вручную набрал номер. Она с удивлением наблюдала за ним, не зная, чего ожидать. Он говорил о весточке, и она почему-то поняла это так, что он передаст ей письмо от брата.

Но вот звонок, видимо, прошел, мужчине с наколками на пальцах ответили, и он сказал в трубку:

– Доброго времени суток, Пастор! Сестра рядом со мной, дай трубку физику.

«Пастор»? – успела удивиться Наталья Александровна. – «Он что, в церковь звонит»? И тут мужчина передал ей трубку. Она машинально взяла и машинально же произнесла:

– Алё.

– Наташа, это я, Коля, – услышала она с рождения знакомый голос. – У меня все хорошо, я здесь неплохо устроился. Как у тебя дела?

И она, сначала не веря, а потом, зачем-то заплакав, сквозь слезы стала рассказывать брату о своем разговоре с адвокатом, перебивая рассказ вопросами о том, как он там, здоров ли, есть ли лекарства для сердца и от давления, не надо ли чего привезти. Но Коля, выслушав ее причитания, ответил:

– Наташа, послушай меня, сейчас это все неважно, я тебе потом еще позвоню, поговорим. Или напишу. Сейчас послушай главное: прямо сейчас поезжай с этим человеком туда, где ты положила то, что я тебя просил сохранить, и отдай ему. Он передаст это сюда, мне, он знает как. Наташенька, это то, что мне сейчас больше всего нужно, просто поверь и отдай прибор этому человеку. Прошу тебя, не беспокойся и не сомневайся, просто сделай то, о чем я тебя прошу. И тогда все будет хорошо, верь мне, сестренка.

И она поверила, а что ей оставалось делать?

***

Я недоверчиво рассматривал обычный с виду телефон, а если точнее – смартфон «Honor», лежавший сейчас передо мной на тумбочке. Это и есть устройство для путешествия в прошлое, та самая пресловутая машина времени? Как-то несолидно смотрится. А, с другой стороны, чего я ожидал, что в зону загонят трейлер с аппаратурой? Современная машина времени, наверное, так и должна выглядеть.

– Ты мне вот что скажи, Коля, – с некоторых пор я перестал именовать физика Сурком в личных беседах, что подразумевало некую близость между нами, возникшую от обладания общей тайной. – Я очень много прочитал книг, в том числе – книг фантастических, в которых какие только способы путешествия во времени ни использованы авторами. Я вообще стал в тюрьме заядлым читателем, хотя и с детства читать любил. Но, скажем, такой простой вопрос. Вот, ты сейчас включишь этот прибор, и каким-то образом, пусть даже лишь матрица твоего сознания, перенесешься в прошлое, изменится ли настоящее в том случае, если ты изменишь прошлое? По идее должно измениться, в этом же и есть суть путешествий во времени, разве не так? Ты ведь хочешь отправиться в прошлое, чтобы изменить настоящее, которое там для тебя будет будущим, так? Подожди, не бухти, – пресек я его попытку перебить меня.

– Но если это так и ты изменишь свое прошлое, то изменится и это настоящее. Не получится ли тогда, что ты здесь мгновенно исчезнешь вместе со своим прибором, а я сразу о тебе забуду, поскольку наша встреча в прошлом не состоялась? Но ведь она уже состоялась, куда денется то, что уже произошло? Только давай сейчас без зауми, простыми словами мне объясни, можешь?

Сурок задумался на минутку, а потом разразился целой речью. Отряд был на работе, в нашем отсеке, кроме нас, никого не было, никто не мог нас подслушать. Никто ничего вообще не знал, я запретил Сурку говорить об этом хоть кому-то, и сам молчал, даже Нечаю, самому близкому своему кенту, ничего не сказал. Как гласит поговорка, популярная в наших местах: сегодня кент, а завтра, может, мент – кто его знает? Глупо, конечно, думать так о Нечае, но ведь и дело я непростое затеял. И посвящать ли в него Нечая, я сомневался, но склонялся к тому, что все же не стоит. По крайней мере, пока.

–Понимаешь, Андрей, – в разговорах между нами Сурок тоже обращался ко мне исключительно по имени. – Совсем без зауми, наверное, не получится, но я постараюсь. Вопрос о возможности путешествий во времени рассматривается же не только фантастами, это вполне себе научная задача, и многие физики с мировыми именами пытались и пытаются эту задачу решить. Есть много разных теорий, я тебе это уже, кажется, говорил. Но большинство исследователей приходят к выводу, что даже в том случае, если путешествия во времени теоретически и возможны, то изменение будущего все же невозможно. Я не буду особо объяснять, ты все равно не поймешь, поскольку тут задействованы специальная и общая теория относительности Эйнштейна, в частности, геометрии пространства-времени. А также мировые линии в виде потенциально возможных замкнутых времениподобных кривых, которые теоретически же составляют замкнутые петли в пространстве-времени, так называемое «пространство-время Геделя». Тут и «червоточины» – гипотетическое искривленное пространство-время, допускаемое уравнениями поля Эйнштейна общей теории относительности. Здесь и «Цилиндр Типлера» – теория, допускающая путешествия во времени только при наличии отрицательной энергии⁹, да и много вообще всякого по этой теме существует. Например, принцип самосогласованности Новикова утверждает, что любые действия, предпринятые путешественником во времени с самого начала были частью истории, и поэтому путешественник во времени не может каким-либо образом изменить историю.

– Вот и объясни это, но чтобы понятно для меня, – остановил я его заумное словоизвержение.

– Понимаешь, – тут же кивнул тот, – академик Игорь Дмитриевич Новиков, выдающийся советский астрофизик и космолог, еще в середине восьмидесятых годов прошлого века предположил, что действия потенциального путешественника во времени могут быть причиной событий в их собственном прошлом.

– Это как? – не понял я.

– Э-э-э, – Сурок задумался. – Ну, смотри. Тут суть в том, что если и возможно какое-то воздействие путешественником из будущего, то только в том плане, что оно будет являться причиной того, что уже произошло.

Мы замолчали, Сурок, возможно, обдумывая, как лучше мне объяснить, а я – потому что понял то, что он сказал и теперь пытался это осознать. Ведь понять и осознать – это разные вещи.

– То есть, – наконец нарушил молчание я. – То, что мы сейчас здесь сидим и смотрим на этот твой прибор, может быть следствием того, что кто-то из нас отправился в прошлое и попытался его изменить? И вот это как раз результат такого изменения и есть?

– Да, – кивнул Сурок – Это так называемая «временная петля», когда путешественник во времени может изменить прошлое только таким образом, что это изменение будет соответствовать тому, что уже произошло в настоящем. Верно и обратное: то, что происходит в настоящем, может быть инициировано действиями путешественника во времени в прошлом.

– Но тогда, – задумчиво констатировал я, – мы ничего не сможем изменить просто потому, что если бы могли, то мы оба сейчас не сидели здесь, а у нас была бы совсем другая жизнь. А если мы изменили прошлое так, что оба оказались сейчас здесь…

– То это означает, что ни хрена у нас не вышло, – подытожил Сурок.

Тут уже замолчали мы оба, задумчиво разглядывая лежащий перед нами прибор. Наконец, я вздохнул и сказал:

– Ладно, продолжай.

– Есть еще теория многомирности, часто используемая фантастами, но это тоже вполне научная теория, если рассматривать такую возможность с точки зрения квантовой механики, – продолжил Сурок. – Суть ее в том, что любое воздействие на прошлое способно его изменить только в новом мире, возникшем в результате такого воздействия. К примеру, я могу сейчас отправиться в прошлое, изменить его для себя, но это не окажет никакого воздействия на ту реальность, в которой мы с тобой находимся, а просто создаст новый мир или, если угодно, еще одну реальность, отличную от уже существующей. И в этой новой реальности мы с тобой не встретимся, поскольку там я в тюрьму не сяду. Однако в этой реальности все останется по-прежнему. У этих двух реальностей будет общее прошлое до момента моего воздействия, а дальше они разойдутся. Чисто теоретически существование множества реальностей не противоречит некоторым трактовкам современной квантовой физики и квантовой механики.

Я молчал, понимая, что это еще не все, что он хочет мне сказать, поскольку помнил, что он говорил раньше.

– Однако, согласно моим вычислениям, возможность изменения собственного прошлого без расхождения миров существует, если только твоя жизнь не будет затрагивать центральных мировых линий. Ну, то есть, если это изменение никак не затронет общих тенденций развития мировой истории. Сам посуди, что значит жизнь какого-то простого человека, если он, скажем, никогда не станет тем, чья жизнь способна хоть как-то значимо повлиять на будущее всего человечества? Такой человечек проживает свою жизнь и умирает, не оставляя за собой никакого следа, либо тот небольшой след, который все же остается, постепенно развеивается, не неся глобальных последствий. И даже если бы этого человека не было вообще, ровно ничего бы в мире не изменилось. Но я пошел в своих рассуждениях дальше: даже в том случае, если предположить, что его потомки, например, при обычном течении событий могли бы что-то изменить в мире будущего, но в результате вмешательства ничего не сделают, то просто это сделает кто-то другой, сохраняя, таким образом, мировые линии в неприкосновенности. К примеру, если бы, скажем, кто-то вернулся в прошлое и застрелил Адольфа Шикльгрубера еще в детстве, то просто «Гитлером» стал бы какой-то другой человек, поскольку претендентов на эту роль в Германии того времени было более чем достаточно. Роль личности в истории преувеличена в том смысле, что кандидатов на такую личность всегда очень много и если ситуация потребует, то им станет не один, так другой. И таким образом, как бы мы ни меняли свое прошлое, это никак не может изменить общемирового будущего, по крайней мере, в части каких-то более-менее значимых событий. Этого и не понимали в Конторе, ухватившись за мое изобретение. Поэтому и куратор, когда это понял, а он был совсем неглупый человек, и образование имел подходящее, решил кинуть свое начальство. Ведь даже если нельзя изменить мировую историю, то свою-то собственную жизнь изменить все же вполне возможно! Представляешь, сколько на этом можно будет заработать?

– То есть, как ты и сказал: все дураки, кроме тебя? – улыбнулся я.

– Да, – скромно признал Сурок и тоже улыбнулся.

– Ну а если дураком окажешься все же ты?

– Тогда у нас просто ничего не выйдет, и мы продолжим сидеть дальше. Но я точно не дурак!

Самоуверенности Сурку было не занимать. Я посмотрел на него и покачал головой:

– Не могу поверить, что никто до тебя до такого не додумался.

– Что ты! – замахал руками Сурок. – Конечно, все это сто раз обсуждалось и излагалось. Вот только реальную машину времени кроме меня никто так пока сделать и не смог. Ну, насколько это мне известно, – добавил он подумав. – Чисто теоретически, может, она уже давно сделана, и спокойно себе кто-то свое прошлое втихаря уже давно меняет. А поскольку этого никто не замечает и на общемировых линиях это не сказывается, то все шито-крыто.

– Подожди, – вспомнил я, – ты же говорил, что пребывание в прошлом ограничивается одними сутками?

– Если точнее, то двадцатью тремя часами и тридцатью тремя минутами. Если воздействие оказалось недостаточным для изменения будущего, то ты просто возвращаешься назад.

– А если достаточным? – вкрадчиво спросил я.

– Думаешь, я не знаю, о чем ты думаешь, Андрей? – улыбнулся Сурок. – Ты думаешь, вот, сейчас я смотаюсь в прошлое, там изменю свою историю, и как только я ее изменю, то здесь мое тело исчезнет вместе с прибором, а ты тут же забудешь, что вообще когда-то слышал обо мне. Так?

– А разве не так, Николай? – ответно улыбнулся я, только гораздо более хищно.

– Не совсем так. Я, конечно, здесь исчезну (а, скорее, умру), но при этом, во-первых, ни я не забуду ничего из того, что однажды со мной произошло, и о нашем с тобой знакомстве, ни ты ничего не забудешь. Это уже произошло с нами, и мы будем помнить об этом исправленном варианте нашей жизни всегда. Хотя бы для того, чтобы, забыв, не наступить на те же грабли снова. А, во-вторых, прибор останется здесь, с тобой, даже если исчезну я. Он как бы скопируется или, возможно, удвоится, я не знаю, но, поскольку именно он является причиной изменений, он исчезнуть не может. Поскольку, если исчезнет причина изменений, то не будет и изменений. У всего должна быть причина, здесь Новиков был прав, причинно-следственная связь не может быть нарушена. Я не могу тебе более простым языком объяснить это, но я уверен, что ты уже понял меня. Как выяснилось, ты человек очень даже умный, тебе просто образования не хватает, но при этом суть ты схватываешь очень быстро.

– А иначе здесь не выжить, – пробормотал я, глядя прямо в глаза Сурку. Я понял, что он сказал, оставалось только выяснить, правда это или нет. И для выяснения существует всего один способ. Физик взгляд не отводил, и взгляд его казался мне честным. Может, только казался?

– Давай сделаем так, Андрей, – он положил руку на телефон. – Первым в прошлое отправишься ты.

Я покивал, собственно, других вариантов мной и не предусматривалось. Я в любом случае не позволил бы ему улизнуть первым. Оставалось понять, может ли он, пока меня нет, что-то изменить здесь в этой своей машине времени, чтобы я, скажем, застрял в своем прошлом, даже если изменить его не удастся или, например, просто исчез в каком-нибудь безвременье. Сурок, словно услышав мои мысли, быстро добавил:

– Андрей, неужели ты не понял, что в прошлое отправится лишь копия твоей матрицы, а ты сам останешься здесь? И если необходимое воздействие не будет совершено, то копия просто самоуничтожится. На тебе это вообще никак не скажется. Потом, когда прибор вновь станет доступным для нового путешествия, нужно будет подождать, чтобы понять последствия. Если необходимое воздействие будет произведено, то ты, скорее всего, в течение очень короткого времени уснешь и не проснешься. Таким образом, разрешится парадокс измененного будущего. Если же ты продолжишь существовать здесь, то надо будет пробовать еще раз, поскольку, очевидно, что изменить жизнь не получилось. Я вообще думаю, что нащупать необходимую точку бифуркации, то есть, в данном случае – момент, когда воздействие окажется достаточным, с первого раза будет не так просто. Как я тебе раньше говорил, в жизни человека, как мне кажется, есть некие «точки», которые определяют, куда повернет вектор твоей жизни. И в этих точках ничего не предопределено, но, наоборот, имеется выбор как минимум из двух вариантов. Но вот как нащупать эти «точки»? Для этого, скорее всего, понадобиться несколько «нырков» в прошлое. Хотя, конечно, есть вероятность, что повезет с первого раза, мы ведь подсознательно чувствуем, в какие именно моменты наша жизнь перевела стрелки на своем пути. Однако слишком рассчитывать на такую удачу я бы не стал.

Врет или не врет? Я склонен был считать, что не врет, хотя, скорее всего, говорит не все. Вопрос: насколько это «не все» опасно для меня? С другой стороны, а что я теряю? Мне шестьдесят, возраст, конечно, некритический, если здоровье не подведет, лет двадцать еще вполне прожить могу, я мужчина крепкий. Вот только стоит ли жалеть эту жизнь, что я в ней кроме тюрьмы видел? Короткие периоды на воле, заполненные бесконечными пьянками? Тоже мне, ценность!

– Ладно, Сурок, – хищно взглянул я на физика, специально не назвав его по имени. – Давай проверим, какой из тебя ученый, гений ты или фуфломет.

***

Нечай, пригибаясь, отполз от открытого окна, завернул за угол здания и только там выпрямился. Вот, значит как, Пастор, жизнь свою поменять решил? А за кента своего самого близкого, столько лет зад твой прикрывавшего, даже не вспомнил, да? А скорее, специально не стал ничего говорить, своя шкура ближе к телу. Вот в такие моменты и проверяется, на самом деле у тебя есть кент, или все это слова пустые, ничего не стоящие. Обидно, да. Обидно! И Нечай пошел к выходу из локалки. Он не задумывался о том, как возможно то, что он услышал. Человек он был простой, неученый, и в этом, кстати, большой плюс невежества, избавляющий от сомнений. Зато он точно знал, что Пастор на всякую хрень не клюнет, ума тому не занимать, всегда был кручёный. И если он поверил, да еще так, что ото всех в тайне держит, то это значит, что дело того стоит.

«Может, еще, конечно, – подумал Нечай с надеждой, – Пастор скажет мне позже, просто не хочет трепаться раньше времени?» Он покачал головой, слишком хорошо он знал своего кента, слишком хорошо, надо подстраховаться…