Убийство на Васильевском острове

В участке подполковник Богданов по секрету от судебного следователя сообщил, что Александр Петров почти с полудня сидит в одиночной камере. Постоянно нервно ходит, но разговаривать более не хочет.

– С ним говорил Козлов?

– Вот после их разговора молодой человек замкнулся в себе и не хочет больше ни кого видеть.

– Могу я с ним поговорить?

– Но Сергей Карлович?

– Николай Павлович, я же прошу не для собственного удовольствия, а для продолжения следствия.

– Я понимаю, – пристав задумался, – Василий Васильевич, а что там, всё равно Козлов… Идите в допросную камеру.

Петров вошёл первым. Осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами, ввалившиеся щёки, словно не полдня прошло, а несколько суток.

– Садитесь, Александр, – сыскной агент указал рукой на табурет, – вы не будете против, если я вас буду звать просто Александром?

– Ваше право, – удручённо произнёс Петров.

– Скажите, вы часто бываете у Натальи Ивановны?

– Можно сказать, нечасто.

– Сегодняшней ночью вы находились в её квартире?

– Находился.

– В котором часу вы ушли утром?

– В восьмом.

– Почему вы вернулись в квартиру?

Петров обречённо посмотрел на Фурсова и ничего не сказал.

– Хорошо, скажите, каким ключом вы открыли дверь?

– У меня нет ключа, Елена оставляла дверь открытой.

– Вы знали, что Елена беременна?

– Что? – В глазах Александра читался страх и боль, сыскной агент не мог понять, чего больше.

– Елена была беременна.

Александр закрыл лицо руками.

– Это вы её соблазнили?

– Мы любили друг друга.

– А как же ваша невеста Анна?

– Это только повод посещать семейство Жак.

Фурсов тяжело вздохнул.

– Мне вас жаль.

– Отчего?

– Вы сами загнали себя в тупик. Вы забыли шляпу на месте преступления, дворник видел, как вы пришли и потом убегали.

– Но я…

– Знаю, – Фурсов ходил по камере, заложив руки за спину, – я знаю, что вы не убивали, но судебный следователь уверен, что поймал убийцу, тем более, всё против вас, даже беременность Елены, это и станет основным мотивом убийства.

– Почему?

– Господин Козлов представит это так, что вы, узнав о беременности любовницы, решили избавиться от неё, поэтому вызвали на квартиру и под видом ограбления убили девушку.

– Но я готов взять Елену в жёны, я её не убивал, – потом плечи поникли, – я не убивал, когда я зашёл в квартиру, она уже была мертва, именно, поэтому я сбежал.

– Оставим, – перебил Петрова сыскной агент, – когда вы зашли в квартиру госпожи Жак, никого не встретили?

– Нет, – покачал головой Александр.

– Может быть, что—то вас привлекло или насторожило?

– Постойте, а ведь верно, – поднял голову задержанный, – тогда мне показалось, что кроме Елены в квартире ещё кто-то есть на кухне. Я испугался, что это Наталья Ивановна, но потом успокоился, ведь я видел, как она ушла.

– Значит, на кухне кто-то был?

– Да.

– Почему этим человеком не могла быть Елена?

– Нет, она всегда меня ждала в комнате.

– Понятно, – Фурсов на миг задумался, хотел, было, что—то спросить, но дверь в камеру распахнулась и на пороге возникла фигура судебного следователя Козлова. Глаз его дёргался, рот скривился, для крика не хватало воздуха. Из губ только вырывался хрип.

– Я вас, господин Петров, понял и более вопросов не имею, – потом сыскной агент посмотрел на Козлова, – задержанный в вашем полном распоряжении, – и вышел из камеры, протиснувшись мимо Сергея Карловича, готового к словесной перепалке.

Первым делом следовало вернуться на место убийства, расспросить прислугу, пользующуюся чёрной лестницей. Совершено преступление не слишком рано, поэтому кто—то мог видеть, тем более, что семейство Жак проживает на четвёртом этаже, а значит, преступник, нарвавшийся на свидетельницу, которой не должно быть дома, наверняка, запаниковал и рванул, как заяц, а значит, не соблюдал осторожности. Но это в случае, если проникший в дом, испугался содеянного, а если спускался по лестнице, как на прогулке, зная, что нельзя привлекать внимания.

Но всё равно стоило проверить.

Кухарка с первого этажа и горничная с третьего, в самом деле, слышали тяжёлые шаги на лестнице в предполагаемое время убийства, но распознать один бежал или двое, сказать точно не могли. Отговаривались тем, что незачем им за жильцами следить. К одной привезли продукты, так она занята была разговором с доставщиком, вторая, смущаясь, призналась, что вышла в нужник, который располагался между третьим и вторым этажами, но слышала, кроме шагов чей-то голос на втором этаже, возможно, Николая, прислуживающего хозяевам на втором этаже.

– Пробежали двое, – сказал Николай, – только вышел и со спины их видел.

– Как они выглядели запомнил?

– Обыкновенно, – пожал плечами слуга.

– Обыкновенные, это какие?

– Молодые совсем.

– Лет-то по сколько?

– Так откуда мне знать? Я ж им в лицо не заглядывал.

– Узнал бы?

– Во, – обрадовано сказал Николай, – я ж тогда подумал, чего ж это сынок барыни с четвёртого этажа тут бегает.

– Это какой барыни?

– Так у той, что дочь убили.

– Натальи Ивановны?

– Так.

– Ты не путаешь?

– А чего мне путать?

– Сам говоришь, что видел со спины?

– Так я Степана часто вижу, вот и узнал.

– Во что он был одет?

– В гимназическую форму.

– В такой форме многие ходят?

– Нет, видел я Степана.

– Хорошо, а второй?

– Второго я не спознал.

– Может, когда приходил в дом?

– Не припомню.

– И куда они побежали?

– Вот это не могу знать, внизу хлопнула дверь, а куда далее они побежали, не могу знать.

– Значит, видел Степана?

– Точно его.

Картина прояснялась, но дикой была сама мысль, что к смерти сестры причастен родной брат. Может быть, Николай обознался и видел совсем другого человека? Хотя как может посторонний человек узнать о том, что у бедной вдовы имеется небольшой запас денег? Притом надо знать, где они хранятся.

Степан проходил курс обучения в реальном училище. Фурсов, памятуя о неудачном визите в заведении княгини Оболенской. Теперь Василий Васильевич разузнал от воспитателей, с кем был наиболее дружен Степан Жак, какого поведения и нрава сей молодой человек. Потом пришлось проявить актёрское мастерство, и уже от приятелей услышал, что оказывается их сотоварищ не только заносчив и спесив, но и малолетний жуир, готовящий себя к беззаботной жизни. По секрету поведали, что Степан недели две тому проиграл в карты крупную сумму денег, но так хорохорился, что без труда расплатиться.

– И что расплатился?

– Кто его знает? Сегодня разговора не было.

– Чьим должником стал Степан?

– Сашка Иевлев из старшего класса.

– Из старшего?

– Да, Степану льстит знакомство с учениками старших классов.

– Что представляет из себя этот Иевлев?

– Скажу только одно, ему нравится окружать себя такими, как Степан.

Фурсов, идя в сыскное, размышлял, кому из двоих, появившихся в следствии фактически подозреваемых, отдать предпочтение. Каждый из них имел свои преимущества. Степан, вроде бы близкий родственник, но сколько раз сталкивались, ведя расследование, что отец убивает сына, дочь травит мать, внук деда. Он должен объяснить, что делал в квартире в минуту убийства? Почему убегал? И кто был его спутник?

Василий Васильевич остановился посредине улицы и направился на Васильевский, чтобы там переговорить, пока не допросить, а именно, переговорить с братом убитой. Хотя мог бы задержать, как подозреваемого, показаний хватало, но что-то не сходилось, а в голове настойчиво крутится «брат-убийца».

Степан оказался невысоким юношей шестнадцати годков с крепкой, не по летам, фигурой, большими руками и хмурым выражением лица, словно надел маску, только глаза выдавали живого человека.

– Степан? – То ли вопрос, то ли утверждение.

– Да, меня зовут Степан, с кем имею дело?

– Надворный советник Фурсов, чиновник по поручениям при сыскной полиции. – представился Василий Васильевич. Брат убитой вздрогнул и втянул голову в плечи, сжав до белизны губы. – У меня есть несколько вопросов.

– Я слушаю, – голос звучал глухо и настороженно.

– Мне искренне жаль, что вас постигло нежданное горе, но приходится забыть об учтивости и доставить вам несколько неприятных минут.

– Неприятных? – Зло спросил юноша.

– Мне приходится задавать одни и те же вопросы…

– Да спрашивайте, наконец, – вспылил Степан.

– Что вы делали и где были сегодня утром?

– В гимназии, – быстро ответил побледневший брат убитой.

– К сожалению, меня там уверили, что Степана Петровича Жака до полудня никто не видел, за что он понесёт наказание.

– Я…

– Тем более, что есть свидетели, которые видели Степана Петровича Жака на чёрной лестнице, где проживает его мать Наталья Ивановна. Не поясните, господин Жак, сей факт? – Голос Фурсова звучал с металлическими нотками, указующими, что чиновник по поручениям сыскной полиции не потерпит никакой лжи.

Степан, словно проколотый воздушный шарик, обмяк, не зная куда деть непослушные руки.

– Когда мы, – начал он.

– С Иевлевым?

– Вы и это знаете?

– Продолжай.

– Когда мы вошли в комнату, Елена была мертва.

– Почему ты пришёл в квартиру?

– Чтобы взять денег и отдать долг чести.

При последнем слове Василий Васильевич криво улыбнулся.

– Долг чести?

– Я – дворянин и должен…

– Далее.

– Я хотел взять из хранящихся денег сто рублей, именно поэтому сбежал из учебного заведения.

– Долг Иевлеву?

– Да.

– Что было дальше?

– Увидели Елену в крови, испугались, тем более открылась входная дверь, мы через чёрную лестницу сбежали. Вот и всё?

– Пришли в квартиру каким путём?

– Тоже через чёрную.

– Никого там постороннего не встретили?

Степан покачал головой.

– Может быть, слышал шум, шаги?

– Нет, ничего.

– Так, Степан Петрович, вы говорите правду?

– Слово дворянина, – высокопарно произнёс юноша.

– Почему я должен, собственно, вам верить? – Рассуждал вслух сыскной агент, обращаясь то ли к себе, то ли Жаку, – может быть, это вы убили сестру, чтобы, как вы выражаетесь, сохранить честь дворянина?

– Я… вы… да я… вы всё неправильно… я никогда… – и заплакал.

– Если хочешь, – Фурсов процедил сквозь зубы, более не церемонясь с юношей, – чтобы настоящий убийца был пойман, вспоминай всё, даже самую малость. Что говорила тебе Елена, чем делилась, что её заботило? Всё, что ты в состоянии вспомнить.

Степан молчал, вздрагивали только плечи.

Иевлев подтвердил показания приятеля, и у Фурсова сложилось впечатление, что они не сговорились, а рассказывали правдивую историю. И снова Василий Васильевич находился в исходной точке, с которой начал расследование. Петров, хотя и подлец, совративший девушку, но в смерти Елены не виновен. Слова и дворника, и сына Натальи Ивановны подтверждали невиновность. Но опять встаёт вопрос – кто? Круг замкнулся, но убийца даже не объявился на горизонте.

Фурсов не был раздосадован, расследование не всегда даёт результат в первый день порой приходиться ноги истоптать, кучу бумаги исписать, допросов провести великое множество, прежде чем следствие сдвинется с места.

Задребезжала некая мысль, но Василий Васильевич не сумел её схватить.

– Степан, ты сказал, что когда щёлкнул замок входной двери, вы с Иевлевым ретировались? Так?

– Так.

– Когда ты с приятелем пришёл, дверь была закрыта?

– Нет, она оказалась незапертой, и мне пришлось закрыть.

– И услышав щелчок, вы сбежали?

– Именно так.

– Вход со стороны чёрной лестницы был открыт?

– Да.

– Господин Богданов, Николай Павлович, вы проверяли, что находится в карманах Петрова?

– Да.

– Среди вещей были ключи?

– Возможно, – пожал плечами пристав, – надо посмотреть.

Подполковник приказал принести изъятое при задержании у Александра. Действительно, была и связка ключей.

– У вас всё описано?

– Конечно.

– Могу ли я взять, – Фурсов подбросил в руке ключи, – это для проверки одной теории.

– Василий Васильевич, но…

– Понимаю, всё верну.

– Тогда возьмите.

Один из ключей подошёл ко входной двери госпожи Жак. Теперь стало всё по своим местам.

– С вашего позволения, Николай Павлович, я могу ещё раз допросить Петрова.

– Допрашивайте, – усмехнулся пристав, – больше шума, чем был поднят Козловым, в прошлый раз уже не будет.

В камеру допросов ввели Александра. Теперь он выглядел не таким уставшим, на лице светилась самодовольная ухмылка, словно он свысока взирал на сыскного агента

– Как ваше самочувствие? – Спросил Фурсов.

– Вашими молитвами, – не сдержался и съязвил Петров, – как вы думаете, легко ли сидеть под замком?

– А ведь вы, Александр, едва не провели меня вокруг пальца.

– Не понимаю, – на лице задержанного появилось выражение удивления, хотя глаза смотрели холодно.

– Вас выдало это, – и сыскной агент бросил связку ключей на железный стол.

– Всё равно не понимаю

– Александр, можете отговариваться, молчать, отрицать, но я знаю, как всё было.

– И как?

– Елена всегда оставляла открытой дверь чёрного входа и вы, таясь приходили, но в этот раз вам надо было сделать всё, чтобы подозрение миновало вас. Когда вы узнали, что Елена беременна, она стала вам не интересна, поэтому вы решили её убить. Явились тайком, совершили преступление и ретировались, а так как не имели ключей от чёрного входа, то оставили дверь открытой. Потом засветились перед дворником, но вас подвело то, что ключа от квартиры вы иметь не могли. Так, что вы не только подлец, совративший девушку, но и гнусный убийца.

Убийство на Дровяной улице

Солнце, освещая крыши домов золотистым цветом, поднялось над горизонтом. По небу лениво плыли маленькие облачка. День обещался быть тёплым.

В шестом часу пополуночи во дворе дома Грачёва поДровяной улицу стояли две женщины, одна из них держала в руках корзину, собралась на рынок за продуктами для хозяйского обеда, вторая только решала идти или нет.

– Опять Сашка пива перепил, – кивнула первая в сторону Поплавского, слуги живущего при капитане Горлове.

– Приспичит, так не такой ранний час выскочит, – желчно съязвила вторая, демонстрируя жёлтые зубы и сощуренными глазами провожая мужчину в отхожее место.

Поплавский, малый лет тридцати с соломенными прямыми волосами и заспанной физиономией, прикрыл за собою дверь, почесал под расстегнутой рубахой пятернёй грудь, окинул мутным взглядом двор и пошёл в дом.

Через некоторое время из парадных дверей вышла женщина, озираясь по сторонам и быстрым шагом удалилась по улице, свернула за ближайший угол..

Одна из женщин толкнула вторую локтем, мол, видела, опять капитан новую пассию завёл.

– Не, – возразила вторая, – я слышала помощница.

– В постельных делах.

Обе хихикнули. Первая тихо начала рассказывать некоторые подробности личной жизни Горлова.

Спустя минуту или две из открытого окна второго этажа, где находилась спальня капитана, донеслись неясные стоны.

– Слышала?

Прислушались

– Стонет кто-то?

– Послышалось, – отмахнулась первая, – нет и правда, кто—то стонет. Уж не капитан ли?

– Почему так думаешь?

– Так у него одного окно открыто.

– Надо Ефимычу сказать.

– Так позови.

Дворник отмахнулся.

– Сдурели вы, бабы, – проворчал Ефимыч, крепкий старик шестидесяти лет с крючковатой седой бородой и хмурым взглядом из—под широких бровей. Снял кепку с лысой головы и платком протёр затылок.

– Не успел день начаться, ты уж умаялся, – прошипела одна из женщин.

– Пока тут лясы точишь, из спальни Сергея Львовича стоны слышны.

– Так небось, – дворник пригладил бороду, – свою жиличку тискает.

– Охальник ты, Ефимыч. Сам седой, а туда же, – покачала головой, – иди разузнай, что в квартире деется.

– Та, – Ефимыч махнул рукой, мол, отстаньте, бабы, надоели, и пошёл убирать улицу, но не прошёл и трёх шагов, как из парадного вышел капитанов вестовой Синеус, поправил форменную фуражку. Сперва медленно, а потом бегом припустил к Курляндской улице, повернул за угол.

Через минуту из спальни раздался выстрел Дворник от неожиданности присел, посмотрел на открытое окно, потом побежал в подъезд.

Дверь капитановой квартиры оказалась запертой. Ефимыч начал тарабанить, не заботясь о том, что может разбудить соседей.

Спустя минуту замок щёлкнул и на пороге оказался Сашка, в расхлёстанном виде, с испугом на лице, но глаза отчего—то смотрели равнодушно и насторожено.

– Кто стрелял? – Только и выдавил из себя запыхавшийся дворник, так и не приведший дыхание в норму.

– Барин застрелился, – только и смог сказать слуга.

Ефимыч отодвинул в сторону Сашку и, громыхая сапогами по паркету, прошёл в спальню Горлова. Позади раздались более осторожные шаги. Городовой, нёсший службу на улице, прибежал вслед за дворником.

Горлов лежал на кровати и дышал, делая судорожные вздохи.

Городовой подошёл ближе, поднял с полу летнее одеяло и накрыл обнажённого капитана, потом, когда Сергей Львович в последний раз моргнул глазами и затих, снял фуражку, перекрестился и тихо произнёс:

– Отошёл, – повернув голову в сторону дворника, шёпотом, словно боялся потревожить опочившего, произнёс, – беги, Ефимыч, к приставу, – и повысив голос добавил, – одна нога здесь…

Около шести часов утра прибыл врач Иванчевский, призванный приставом для подачи уже ненужной умершему помощи.

Капитан лежал на кровати навзничь, голова покоилась на подушке и была обращена лицом несколько к стене, правая рука, закинутая за голову, упиралась локтем в стену, в этой руке Горлов держал большой охотничий нож в ножнах; левая рука вытянута вдоль туловища.

Склонившись над трупом и обращаясь ни к кому в конкретности, врач, поправляя на носу очки, сказал:

– Труп уже окоченел, – досадуя, что вызвали так поздно, может быть, и можно было спасти. – Придётся вести к нам, в анатомический.

– Отвезём, – мрачно сказал пристав, – только протокол составим.

Квартира капитана Горлова в пять комнат помещалась во втором этаже дома купца 1 гильдии Ивана Степановича Грачёва, который сам в нём не проживал, а сдавал в наём все три этажа. Пятью окнами выходила на Дровяную улицу, четырьмя же во двор, имела два выхода, один по чёрной лестнице, второй – парадный ближе к воротам.

Частный пристав прошёлся по квартире, состоящей из четырёх комнат, кухни, двух передних, но более уделил внимание тем, что выходили окнами во двор – спальне и кабинету, двери которых выходили в небольшой тёмный коридор.

– Так кто, говоришь, в квартире ночью находился? – Пристав строго посмотрел на Поплавского.

Сашка теперь стоял в рубахе, которую успел заменить и теребил край пояса.

– Так-с, как обычно-с.

– Ты из себя дурака не строй, – пристав хотел повысить голос, но сдержался, – на вопрос отвечай. И говори кто, где спал.

– Хозяин – в спальне-с, барышня, извините-с, с ним-с…

– Какая барышня?

– Серафима Петровна.

– Почему её нет?

– С рассветом уехали-с.

– Куда? – Удивился пристав, недоумевая, как дама посмела покинуть место преступления.

– Так на поезд-с, они-с к мамаше во Псков собрались.

– Кто ещё был в квартире?

– Вестовой Синеус.

– Где он спал?

– В кабинете.

– Почему его нет?

– Отослан по службе—с.

Пристав тяжело вздохнул. Все, кто в квартире ночевал в разъездах, остался только бестолковый слуга.

– Так, – произнёс пристав и поманил рукой околоточного надзирателя, – бери бумагу и пиши протокол осмотра квартиры.

– Ваше благородие, – околоточный смотрел начастного умоляющими глазами, – господин капитан, Иван Петрович, вот у меня Иванов, так у того и почерк поразборчивей и пишет пошустрей.

– Зови Иванова, – процедил пристав. Смерть всегда приносит неприятности, надо исписать множество бумаг, прежде чем отправить дело в архивную часть, а если убийство, то вообще беда. Следствие, розыск, допросы свидетелей. Опять тяжело вздохнул. – Ну, где твой Иванов?

– Ваше благородие, – гаркнул полицейский, приложив руку к козырьку.

– Тише, – поморщился пристав.

– Ваше благородие, городовой Иванов по вашему приказанию прибыл.

– Грамоте учён?

– Так точно.

– Бери прибор и пиши: протокол осмотра квартиры господина Горлова. Написал?

– Так точно.

– Далее. Квартира капитана Гoрлова помещается во втором этаже, четырьмя, нет пиши, пятью окнами выходит на улицу и, – частный прошел по коридору, – четырьмя на двор. Имеет два выхoда: на чёрную лестницу, идущий во двор и парадный ближе к ворoтам, выходящую на Дрoвяную улицу.. Квартира состjит из четырёх комнат, кухни и, – снова прошёлся по квартире и, вернувшись, продолжил, – двух передних. По очереди следуют парадная прихожая, кабинет, кухня, черная передняя в виде узкого коридора и спальня. Все комнаты имеют прямое сообщение

между собою. Написал?

– Так точно, – полицейский после каждого к нему обращения вскакивал с места.

– Сиди, – милостиво разрешил пристав, – твоё дело писать.

Сам же подошёл к одной из передних, сощурил глаза и что—то высмотрел, наклонивши голову. Выпрямился и продолжил

– В черной переднeй усматриваeтся на двeрях, идущих в кухню и растворенных во внутрь этой перeдней, довольно замeтная помарка тёмного цвета, похожая на кровь, шириной в человеческую ладонь, состоящая из двух частей: нижняя часть более блeдная, а верхняя, – снова присмотрeлся, немного подумал, пожевал губу и повторил, – с более ясным обозначением крови, обе части уже засохли и помещаются онe посрeдине от дверной рамы. Нeсколько ниже того пятна, на тех же дверях находится след брызг крови с засохшею внизу каплею чёрного цвета. Написал, чёрного цвета? Нет? Тогда заместо «чёрного цвета» напиши «капля крови». Пиши далее. Того же характера брызги крови усматриваются и в самом низу этих дверей, равно как и нeдалеко от этих дверей на полу усматривается несколько капель крови. Успеваешь?

– Так точно.

– В спальнe, с правой стороны от входа, стоит комод, на котором положeно некоторое количeство выстиранного бeлья, рядом с бeльём шесть книг.

За комодом, в незначительном расстоянии от окна, небольшой шкап, на нём часы жёлтого металла с такого же цвета цепочкой, табачница и пепельница светлого металла с недокуренной папироской, щипцы для ногтей и стакан, наполненный до до половины, – пристав понюхал стакан, скривил губы, – пиши, водой. Внутри шкапа за закрытою дверью находится ночной горшок, – частный взял с комода одно из полотенец, брезгливо поднял крышку ночного горшка, по спальне начал распространятся неприятный запах, быстро закрыл и бросил полотенце на стопку белья, – горшок, наполненный до половины мочой. Так далее. На подоконнике стоит графин неполный воды, а также, – пристав взял в руки книгу и открыл заглавный лист, – роман Чернышевского «Что делать». – Бросил на подоконник. —

Далее за шкапом помещается узкая, простая кровать, в углу же стоят несколько разного рода ружей, нет, пиши, штуцеров. В другом углу же стоит большой платяной шкап, между ним и выходными дверями в спальню из передней находится

стул, на котором висит летний китель. Такой же стул находится при кровати со стороны ног, на нём сложены синие брюки, тут же на полуботинки и носки. На расстоянии четверти аршина на полу от изголовья кровати находится кинжал, остроконечный, с одной стороны заострённый, а с другой – широким лезвием около вершка и длиной же в клинке около пяти вершков с искривлённой рукояткой, вероятно, оленьего рога около трёх вершков. Одна сторона клинка замарана кровью от острия до места на вершок от рукоятки, на другой его стороне кровяные следы едва заметны и доходят до места гораздо ниже полу вершка. Успеваешь?

– Угу, ответил дописывавший слово полицейский, но потом спохватился, вскочил и отрапортовал, – так точно.

Пристав отвернулся и, склонив голову, продолжил диктовать:

– Кинжал лежит остриём к кровати, на некотором, нет, некотором вычеркни, пиши, на расстоянии полу, – прикинул на глаз, – полу аршина от него на полу у описанного выше шкапа лежит револьвер, – поднял с пола и посмотрел, – заряженный пятью зарядами, шестой заряд использован и содержит порожнюю гильзу в барабане, ствол, – частный пристав посмотрел и понюхал, – нет, отверстие и сам конец ствола закопчён пороховым дымом. Сам револьвер обращён ручкой к шкафу, а дулом к кровати. На рукояти усматриваются следы крови, – положил револьвер на место.

– Ваше благородие, – начал околоточный, но пристав зло на него взглянул.

– Пиши далее, На полу, между кинжалом и револьвером различимы, – пристав посчитал, – шесть капель свежей крови; капли эти между собою скучены, ещё не засохли и довольно обильны. В той же комнате, по направлении от кровати к дверям, которые находятся в передней, а затем к кухне, на полу усматривается около десятка капель крови, отстоящих одна от другой в расстоянии четверти аршина, капли эти несколько бледны, видимо, были притоптаны. Написал? Внизу «частный пристав Богоявленский». Молодец, – похвалил полицейского, – пишешь разборчиво. – Потом обратился к врачу. – Теперь, господин Иванчевский, дело за вами. Составляйте протокол осмотра тела. Вот этот молодец, – ткнул пальцем в городового, – хорошо пишет и почерк разборчивый, поэтому советую воспользоваться его помощью.

– Благодарю, Иван Петрович, благодарю, – произнёс в задумчивости и каком—то отрешённом состоянии.

– У вас сложилось мнение по этому делу? – Частный пристав смотрел на мертвеца, хотя и чувствовал позывы желудка выплеснуться наружу.

– Иван Петрович, пока не осмотрю, не сделаю вскрытия, о деле можете меня не спрашивать. Мне не нравится строить догадки, для меня важны только факты. Вот вы сейчас будете выискивать мотив, если имело место убийство, а я только опишу то, что вижу на теле.

– Оно так, но…

– Иван Петрович, позвольте мне приступить к детальному осмотру.

– Не смею мешать, – и пристав направился к слуге Поплавскому, больно у того плутовской вид и очень уж бегающие глазки, то ли украл у хозяина что-то, то ли сам его к праотцам отправил. За спиною послышался голос врача, который монотонно диктовал то, что необходимо было запечатлеть в протоколе.

– Труп капитана Горлова лежит на узкой кровати на спине с несколько подавшимся справа налево, с вытянутыми вдоль ногами, из которых правая касается левой сверху. – Наклонился и потрогал ногу. – Стопа правой ноги запачкана кровью, левая же нога заложена между решетчатыми проволоками кровати. Так, успеваешь?

– Успеваю, городовой позволил себе расслабиться. Всё-таки это доктор, а не пристав.

– Правая рука согнута в локте под прямым углом, причём локоть упирается в стенку. В окоченевшей кисти этой руки, несколько сжатой, находится рукоятка кинжала в ножнах, висящих на ремешке, – повторил, – ремешке, зацепившимся за крючок, выгнутый из проволок решётки изголовья кровати. На рукоятке кинжала видно пятно крови, напиши уточнение, едва заметное пятно крови. На другом крючке той же решётки у изголовья на ремешке, на белом ремешке висят ножны от другого кинжала, – поднял с пола кинжал, примерил и снова положил на место, – подходящие кинжалу, найденному на полу.

– Вижу, Сашка, – пристав заложил руки за спину, переваливался с пятки на носок и обратно, смотрел таким грозным взглядом, что слуга не смел пошевелиться, – что неправду мне говоришь.

– Извиняюсь, ваше благородие, не понимаю ваших слов—с.

– Кажется, что это ты хозяина своего порешил.

– Ваше благородие, да разве ж я, – залепетал Поплавский и бухнулся на колени, – ваше благородие…

– Что благородие? Зачем утром во двор выходил? Не за дружками ли?

– Ваше благородие, ваше благородие, – повторял беспрестанно слуга, – я ж утром по нужде, меня вон две бабы, как их? Фу, ты чёрт, ну эти бабы-то видели.

– Ладно, по нужде. А чего долго дверь не открывал?

– Испугался я, когда выстрел грохнул, в спальню, а там барин в крови и глазом так зырк. Испужался я.

Врач Иванчевский продолжал осматривать убитого и диктовать городовому протокол:

– Левая рука тоже согнута в локте под прямым углом, кисть оной вытянутыми пальцами упирается в левое бедро. Локоть этой руки лежит на подушке, равно как и плечо, а также и часть поясницы. Рубашка подобрана до половины живота, воротник её расстёгнут, рукава застёгнуты на пуговицы. Край правого рукава слегка замаран кровью; левый же, начиная от плеча, по косому направлению к животу, пропитан до того же локтя кровью, которая проходить за пределы локтя и покрывает рубашку кровью до самого обшлага рубашки.

Отошёл на шаг от кровати, посмотрел на зародившийся за окном день

– На чём я остановился?

– «покрывает рубашку кровью до самого обшлага рубашки», – прочитал полицейский.

– Хорошо, далее. Тело капитана Горлова, человека, имеющего на вид около тридцати лет, – повертел своей головой из стороны в сторону, да, тридцати лет, светловолосого, росту..э… выше среднего,, – откинул одеяло, которым накрыл полицейский тело, в сторону, – хорошего телосложения. Одето оно только в одну рубашку; – подозвал ещё одного полицейского, – помоги перевернуть, пиши, на левой ягодице и бедре кожа запачкана кровью. На правой ляжке видны пятна крови, размером более, нежели ладонь. Обе подушки с левой стороны сильно пропитаны кровью, которая находится также и на простыне, где лежит локоть, а также левая часть спины. Кровяное пятно находится в ногах с правой стороны, на расстоянии трёх вершков от спинки нижней части кровати и на вершок от стены. Пятно, почти круглое, находится в правом углу нижней части кровати, не касается тела капитана Горлова. – Осмотрел ладони капитана. – Ладонь правой кисти в крови, левая – чиста. Рубашка на левой части грудной клетки почти до живота, а также левое плечо, ниже локтя, сверху облито свежею кровью, На большой грудной мышце, а именно на наружной части, на расстоянии четырёх вершков от левого плеча, почти под мышкой, находится резанная рана в грудной полости.

– Испужался он, говори, когда барыня ушла?

– Я во двор вышел, а когда возвращался, она мне на лестнице встретилась.

– В каком виде она была?

– В самом обыкновенном.

– Я тебя, болван, спрашиваю, не заметил ли на одежде или руках крови? Бежала ли она? Испугавшись была? – Передразнил Сашку пристав.

– Ваше благородие, я ж доветру со сна пошёл, вот ничего и не заметил.

– С барыней в каких отношениях хозяин пребывал?

– В самых, что ни есть, интимных, – блеснул иностранным словом слуга.

– Болван, я тебя не о постельном спрашиваю, а о другом. Ссорились они или душа в душу жили?

– Всяко бывало, – Поплавский почесал затылок.

– Ну, – поторапливал Сашку пристав.

– Не то, чтобы душа в душу. – сказал Сашка.

– Договаривай.

– Барыня, хотя и сожительствовала с Сергеем Львовичем, он имел перед нею обещание обвенчаться, вот иной раз и возникали ссоры у них.

– Значит, барыня не могла совершить насилие?

– Кто знает, что у бабы на уме, – уклончиво ответил слуга.

– Скажи, посторонний мог попасть в квартиру?

– Я дверь никому не открывал

– А Сергей Львович?

– Я не слышал.

– Всё—таки мог прокрасться в квартиру чужой?

– Видимо, мог.

– Иди, пока ты свободен, но подозрения с тебя я не снимаю.

– Значит, с составление протокола вы кончили? – Пристав вернулся в спальню.

– Да, – сжал губы Иванчевский.

– Могу прочесть.