Юные герои Великой Отечественной

Художник Владимир Юдин

© Носов. Текст, иллюстрации, 2024

© Оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024

Издательство Machaon®

Марат Казей

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. На рассвете войска фашисткой Германии перешли западные границы Союза Советских Социалистических Республик на протяжении сотен километров и стремительно двинулись на восток.

Чтобы сломить сопротивление Красной армии, тысячи бомбардировщиков люфтваффе (так назывались военно-воздушные силы Германии) бомбили не только военные гарнизоны, штабы, железнодорожные вокзалы и аэродромы, но и жилые кварталы, больницы, школы. А в некоторых местах в тылу нашей армии с самолётов сбрасывали не тонны смертоносных бомб, а диверсантов, переодетых в форму бойцов Красной армии и милиции.

Так произошло и у белорусской деревни Станьково, рядом с шоссейной дорогой, ведущей в Минск. Автомобильные и железные дороги всегда оказываются целью диверсантов. И переодетые в форму Красной армии парашютисты, говорящие на русском, уже прятались в лесах вдоль шоссе.

С одним из них и столкнулся на опушке леса, недалеко от деревни окончивший четвёртый класс Марат Казей. Солдат был в форме советского танкиста, рослый, крепкий, с большой кобурой, которая странно висела на ремне не на боку, как обычно у наших военных и милиционеров, а почти на животе, у пряжки ремня. Марат это сразу заметил, но незнакомец отвлёк его вопросом:

– Здорово, паренёк! Отстал я от части, заплутал в вашем лесу… Военные или милиция есть в деревне?

– Нет, у нас никого нет, – насторожённо ответил Марат, а сам сразу решил: «Скорее домой! Надо рассказать! Вот почему заехали в нашу крайнюю хату утром пограничники! Парашютистов ловят!»

Но, чтобы не спугнуть врага, он простодушно предложил:

– Вы, дяденька, устали по лесу дорогу-то искать… Идёмте к нам: передохнуть и молока попить!

– Нет! Мне надо своих догнать, – ответил «танкист» и ушёл в сторону сельского кладбища.

А мальчик тут же побежал к матери, которая как раз кормила обедом пограничников, и с порога негромко крикнул:

– Там немец, диверсант! На опушке, недалеко от кладбища. Я проведу огородами, с другой стороны, – так ближе!

И скоро уже завязался бой! Первый бой Марата Казея!

Диверсантов на кладбище оказалось двое. Они начали отстреливаться, выхватив свои парабеллумы, и скрылись в густом кустарнике. Марат и пограничники бросились в погоню…

Вечером в село приехал грузовик с двумя связанными пленными в кузове. Среди стерегущих их пограничников был и Марат. После погони по лесу – весь в крови, в рваной одежде.

Мать увидела сына – перепугалась и запричитала:

– Господи, ранен!

Но бойцы её успокоили:

– Не плачьте! Ссадинами отделался. Повезло, не ранен! Хоть бой был трудный! Еле взяли этих… А сын у вас – герой. Без его помощи мы бы их не нашли и не поймали!

А война разгоралась. Сопротивление Красной армии было отчаянным, но приходилось постоянно отступать.

Вот уже разрушили бомбардировками и оккупировали фашисты Минск. Появился вражеский гарнизон и военная комендатура в районном центре – Дзержинске, что рядом с деревней Станьково. Закрыли оккупанты сельскую школу: не пошёл Марат Казей в пятый класс. Теперь в школе казарма. Жителей досматривают на улицах, обыскивают дома. Ищут оружие и листовки, призывающие к сопротивлению.

А у Марата в хате под половицей и в сарае под сеном сложено собранное по лесам, где прокатились бои, оружие и патроны. Об этом не знает даже мать – Анна Александровна, сама в тайне от сына наладившая связь с подпольщиками.

И вдруг по доносу предателя её арестовывают… Через несколько месяцев до Марата и его сестры Ады доходит страшная весть: мать казнили на площади Свободы в Минске. Так фашистские палачи пытались запугать жителей Белоруссии, устраивая массовые расправы прямо в центре столицы.

Но Марата и других советских людей охватывает не страх, а горе и чувство справедливой мести захватчикам Родины. Жители городов и сёл тысячами уходят в глухие леса и на болота, объединяясь в партизанские отряды. Не будет теперь оккупантам и их местным приспешникам пощады!

И Марат Казей становится смелым партизаном-разведчиком. Одеваясь в нищенскую одежду – рваный ватник и лапти с обмотками-онучами, – он часто ходит по округе, особенно в Дзержинск, где расположен крупный гарнизон

Хорошо ему знакомый с довоенных времён город стал чужим: вывески и указатели на немецком языке; расклеенные везде прокламации о борьбе с партизанами; перед бывшей школой вместо скульптуры пионера – виселица для врагов Великой Германии, которая должна после победоносной войны по плану «Барбаросса» раскинуться от Атлантики до Урала, поглотив самую большую страну в мире – бескрайнюю Россию.

– Подайте на еду! Голодно! – просит прохожих нищий мальчик. – Сирота я… Есть нечего! Подайте!

– Убирайся отсюда! – кричит на него часовой у комендатуры, заметив строгий взгляд стоящего рядом офицера. – Запрещено здесь попрошайничать!

Солдат ещё что-то ворчит, поясняя, что у комендатуры нельзя находиться, а сам вспоминает своих маленьких Марту, Ганса и Фрица, оставшихся в далёкой, ещё не затронутой войной Германии.

Но Марат снова и снова повторяет неумолимую правду:

– Подайте сироте! Голодно!

– Иди! Иди… – уже не так зло приказывает часовой, уносясь мыслями к собственным детям.

А разведчик всё считает солдат и офицеров, встреченных на площади. Запоминает, где стоят часовые и контрольно-пропускные пункты на подходе к городу. Примечает, сколько и в какую сторону проезжает грузовиков с пехотой, боеприпасами и продовольствием; сколько проползает танков; сколько провозят артиллерийских орудий и какого калибра…

Всё это было необходимо для партизан. Они готовились к внезапному нападению на Дзержинск. И успешная атака скоро была осуществлена: немецкий гарнизон понёс большие потери, а жители оккупированных территорий увидели, что борьба с захватчиками набирает силу.

Действительно, с каждым месяцем партизанские отряды в Белоруссии становились всё крупнее. В отряды шли не только мужчины, но и женщины, часто даже с маленькими детьми.

Поэтому ранним утром 8 марта дозорные, наблюдавшие издалека за дорогами, спокойно пропустили на окраины деревни Румок, где располагался штаб партизанского соединения, много женщин. Они шли по заснеженным лесным дорогам, укутавшись от мороза в старую одежду. Многие были, как показалось наблюдателям, с грудными детьми на руках.

И только самый последний дозорный, внимательно посмотрев в бинокль, распознал обман. Вскочив на лошадь, он кружным путём добрался с другой стороны до штаба.

– Тревога! Немцы! – успел он предупредить командира.

– Как же они подошли?!

– Переоделись женщинами! Да ещё с детьми будто на руках!

– В ружьё! – раздалась команда.

Марат – отличный наездник, вскочил на своего Орлика и понёсся вдоль деревенских домов, чтобы предупредить всех остальных.

И тут же первые выстрелы обороняющихся нарушили тишину морозного утра. Переодетые женщинами немецкие солдаты попадали в снег, «распеленав младенцев» – обёрнутые тряпками и одеялами автоматы. И опушка леса, обрамлявшего деревню Румок, превратилась в поле жестокого боя.

Штаб охраняли только несколько бойцов, кто-то уже был ранен или убит! А каратели брали деревню в «клещи».

Командир партизанской бригады Н. Ю. Баранов отстреливался из-за хаты. Рядом с ним в снегу лежали два адъютанта. Они ждали указаний. В стороне за сараем были привязаны лошади.

Марат обскакал деревню, всех предупредил о наступающих карателях и вернулся к командиру.

– Плохо дело: много их в лесу, а у нас патроны кончаются! Георгий! – окликнул комбриг помощника. – Скачи в отряд Фурманова. Им до нас на конях – рукой подать. Мы пока продержимся, а они пусть немцам в тыл, с леса зайдут!

Георгий только отвязал коня и вскочил в седло, как его скосила пуля снайпера. А второго адъютанта смерть настигла уже на скаку у края деревни.

– Товарищ командир, разрешите мне!

– Давай, Марат, скачи, сынок! Некому больше… Прямиком к той роще на холме! А мы тебя прикроем, пока патроны остались.

– Есть, товарищ командир! – смело ответил Марат и пополз под пулями к своему Орлику за сарай.

Горячий верный конь устремился к роще.

Пули засвистели с новой силой. Но всадник, пригнувшись к шее коня, будто слившись с ним воедино, скакал к спасительному лесу. А партизаны следили за ним с замирающим сердцем.

– Ура-а! – разнеслось по деревне, когда Марат скрылся в роще. – Ура-а!

И бой завязался с новой силой.

Хотя Марат предупредил отряд Фурманова и пришла подмога в Румок, деревню позже пришлось всё равно оставить: каратели подтянули танки и даже авиацию.

От боя к бою Марат становился опытнее. И ему поручали каждый раз всё более ответственные задания.

В декабре 1943 года его с Александром Райковичем отправили в засаду на Слуцком шоссе. В назначенное время они не вернулись, и в отряде забеспокоились. Но послышался шум мотора, и к замаскированному в лесу наблюдательному пункту по просеке подкатила немецкая штабная машина. Партизаны уж приготовились вступить в бой, но вовремя заметили в машине Марата и Александра. Они спокойно вылезли из трофейного автомобиля, окликнув наблюдателей:

– Свои! Отбой! Вот «игрушку» добыли! Принимайте в хозяйство!

– Молодцы, хлопцы! – похвалил их старший, выслушав доклад Марата. – А что это за портфель у тебя из «крокодила»?

– Да так, товарищ командир, всего понемногу: карты секретные, схемы, планы военных действий! Вместе с машиной такой улов достался!

В другой раз Марат в группе из десяти подрывников ушёл на задание под командованием бывшего учителя из родной деревни. Сначала Михаил Павлович не хотел брать с собой совсем юного партизана, но Марат упросил старого учителя. Они вместе получили разрешение от командира бригады Н. Ю. Баранова, который сказал:

– Что же, сынок, разрешаю! В мирное время обучал тебя Михаил Павлович литературе да математике, а теперь вот, видишь, будет учить, как фашистские поезда под откос пускать!

Путь к железной дороге, где планировали взорвать проходящий военный состав, был долгим и опасным. Немцы всюду проверяли документы.

Через два дня тяжёлого обходного марша по заснеженным лесам диверсионная группа вышла к деревне Глубокий Лог. Нужно было встретиться со связным, чтобы узнать обстановку. Но войти в деревню засветло казалось слишком рискованным. А ждать темноты – терять полдня.

– Товарищ командир, разрешите, я переоденусь и схожу один, – предложил Марат.

Михаил Павлович задумался: вдруг там всё же немцы? Но согласился:

– Да, Марат, выручай! Время дорого! Собирайся!

Разведчик достал из вещмешка припасённую изодранную одежду, переоделся и направился в Глубокий Лог под видом попрошайки.

Его ждали с тревогой, и, когда он вернулся, все с облегчением стали наперебой спрашивать:

– Ну, как там? Что сказал связной?

– Разрешите доложить? – обратился Марат к командиру.

– Докладывай, сынок!

– Немцы тут проезжали утром. Их до полусотни. Сейчас устраивают засады на нашем возможном пути на Мостищи. Нельзя нам той дорогой!

– Верно, разведка, говоришь. Придётся опять кружным путём идти.

Переход оказался трудным. Апрельский снег за день подтаивал, особенно на дорогах и полянах: ноги проваливались в воду по колено. Да и шагать партизаны старались след в след, чтобы вражеские следопыты не сразу поняли, что прошла большая группа.

К ночи подошли к железной дороге. Но везде были часовые, колючая проволока и минные поля. Постоянно взлетали осветительные ракеты, и промокшие, измотанные люди разом припадали к земле, в ледяную жижу. Когда ракеты гасли, бойцы снова вставали и шаг за шагом подбирались всё ближе и ближе к железнодорожной насыпи.

Командир подбадривал бойцов: «Терпите, ребята! Скоро фейерверк посмотрим и согреемся!»

И вот два опытных минёра уже заложили взрывчатку под рельсы и, растянув электрический провод, вернулись к основному отряду на опушку леса.

– Минирование выполнено!

– Приготовиться! Ждём поезд! – скомандовал Михаил Павлович. – Сразу после подрыва отходим!

Он протянул Марату подрывную машинку, подключённую проводом к мине.

– Появится поезд – не спеши! Крутанёшь ручку, как учил, только когда скажу!

– Так точно, товарищ командир!

И вот послышалось далёкое пыхтение паровоза и стук колёс товарного состава, гружённого танками, пушками и боеприпасами.

Бойцы приготовились к завершению операции, и прозвучала команда: «Крути!»

Марат крутанул ручку: из-под поезда вырвалось пламя и раздался оглушительный хлопок. Состав будто на миг замер, качнулся, и вагоны стали валиться вниз с высокой насыпи, наскакивая друг на друга. Взрывались боеприпасы.

Командир сделал знак рукой, и партизаны устремились по глубокому снегу обратно в лес. Они оглядывались на зарево от горящих вагонов, танков и пушек.

Когда стихли взрывы, Михаил Павлович похлопал Марата по плечу и сказал: «Вот ты и отомстил за мать… Но месть – последнее дело. Главное – ты приблизил нашу победу над фашистами! Вернёмся в отряд, доложу комбригу, что ты стал опытным подрывником!»

За эту и другие операции Марата наградили орденом Отечественной войны 1‑й степени; медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Через несколько недель, когда снег остался только в самых глубоких, тенистых оврагах, а по утрам уже светало совсем рано, почти по-летнему, Марат и начальник штаба бригады Михаил Степанович Ларин подъехали на лошадях к деревне Хоромицкие. Тишина казалась подозрительной, но было необходимо встретиться со связным Виктором Кухаревичем.

Крайне осторожно войдя в деревню, партизаны осмотрелись, прислушались и успокоились. Засады не было.

Командир отправился на встречу со связным, а Марат решил отдохнуть в знакомой семье Аксёнчиковых. Он прилёг, не снимая с шеи автомат и не отстёгивая, как всегда, две гранаты с пояса. Но не прошло и получаса, как раздались выстрелы. Добежавший до Марата Ларин, крикнул: «Каратели! По коням! В лес!»

Но было поздно, деревню окружили местные полицаи и зондеркоманда СС.

Ларин и Марат вскочили на коней и устремились через поле к лесу. Но тут пуля настигла начальника штаба. А пулемётная очередь подкосила Орлика и зацепила Марата. Юный партизан, тяжело раненный и оглушённый падением с коня, всё же попытался доползти до опушки. Но силы его иссякли, и он принял свой последний бой в чистом поле. Маленькая ложбинка дала возможность хоть немного укрыться и начать отстреливаться. Но десятки карателей подступали к раненому бойцу. Марат стрелял всё реже, понимая, что патроны сейчас кончатся. Вот последний точный выстрел – и убит наповал офицер. Немцы залегли в полусотне метров. Полицаи стали кричать: «Сдавайся! Сохраним тебе жизнь!»

Но в ответ партизан метнул гранату в поднявшихся было карателей. Наступила гнетущая тишина. И тогда, понимая, что его хотят взять живым, тяжело раненный Марат, сорвав чеку со второй гранаты и пряча её в руках, с трудом встал во весь рост и крикнул: «Ну же! Идите сюда!»

Каратели ринулись к юноше, а он отпустил взрывной механизм… Граната взорвалась, погубив смелого бойца, но и уничтожив десяток вражеских солдат.

Этот последний бой Марата случился 11 мая 1944 года, за год до великой победы. Марату было всего четырнадцать лет.

А 9 мая 1965 года Марату Ивановичу Казею посмертно присвоили звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина.

Люся Герасименко

Утром 22 июня, в воскресенье, семья Герасименко собиралась поехать на Минское озеро. Погода солнечная, радостная. Лето, каникулы, скоро у взрослых отпуск.

Десятилетняя Люся любила собирать полевые цветы и потом зарисовывать их в свой альбомчик. Вот и завтра она хотела пройтись с папой и мамой вдоль озера, над которым всегда летало много стрижей и ласточек, и набрать красивый букет из васильков, ромашек, колокольчиков.

Но только вышли они из дома, как послышалось фырканье мотоцикла.

– Товарищ Герасименко, – обратился мотоциклист в кожаном шлеме, снимая защитные очки, – вас срочно вызывают на экстренное заседание.

Отец вернулся только к вечеру. Уже было сообщено по радио, что фашистская Германия нарушила Договор о ненападении и вторглась на территорию Союза Советских Социалистических Республик.

– Объясни, что сейчас происходит! – попросили Люся с мамой.

– Немцы прорвали оборону почти по всей границе. Но стойко обороняется Брестская крепость. Завтра могут начаться бомбёжки Минска. Скорее всего, город придётся оставить, хоть и заявляют пока, что не сдадут его противнику… Я буду работать здесь, а вы завтра же отправитесь в эвакуацию.

Николай Евстафьевич оказался прав. На другой день немцы десять раз бомбили вокзал и аэродром. У нашей противовоздушной обороны не хватало зениток и снарядов. Множество наших самолётов было уничтожено прямо на земле. Разрушены железные дороги. А 24 июня фашисты совершили три налёта. В каждом участвовало по полсотни бомбардировщиков. Они разбомбили жилые дома и почти все промышленные предприятия; лишили город электричества и водоснабжения; повредили хлебозавод.

Бомбоубежищ для двухсот пятидесяти тысяч жителей не хватало: женщины, старики и дети метались под бомбами в поиске укрытия. А германские военно-воздушные силы – люфтваффе – продолжали бомбёжки.

И как ни сражались зенитчики до ночи, вылавливая в чернильно-синем небе лучами мощных прожекторов вражеские бомбардировщики и сбивая некоторые из них, спасти город от разрушения не удалось.

Стремительное наступление противника, ошибки нашего командования, неразбериха и отсутствие достоверной информации привели к тому, что Минск сдали немцам. Части вермахта вошли в город уже через пять дней с начала войны!

– Что же, товарищи, – сказал Николай Герасименко на секретном заседании одной из групп Сопротивления. – Теперь придётся нам бороться с фашистами в подполье. Война, вероятно, будет затяжной и кровавой, но мы победим!

А тем временем вернулись в Минск с десятками тысяч других беженцев Люся с мамой Татьяной Даниловной. Не смогли они уйти далеко. Танковые колонны Гота и Гудериана молниеносно продвинулись далеко на восток и перекрыли все дороги.

В самом же городе уже хозяйничали оккупанты, найдя себе помощников-предателей. Населению приказали сдать охотничьи ружья и радиоприёмники. Ввели пропускную систему и комендантский час. Согнали евреев в гетто. Арестовали и казнили тысячи партийных и руководящих работников, не успевших эвакуироваться.

Татьяна Даниловна часто плакала, рассказывая мужу услышанные от соседей и знакомых печальные вести, что многие знакомые погибли. Николай Евстафьевич отвечал: «Знаю Таня, знаю… Ведь даже архивы не успели уничтожить или вывезти из Дома правительства. А в них имена и адреса многих наших друзей… Но мы за них отомстим!»

Чем свирепее становились захватчики, тем сильнее разгоралось вооружённое сопротивление на всей территории Белоруссии. Даже множество карательных экспедиций, когда сотни деревень были уничтожены прямо с жителями, не сломили дух партизан и подпольщиков. На заводах и фабриках, где фашисты заставляли работать местных жителей, совершались диверсии. На вражеских солдат и офицеров нападали и в городах, и в сельской местности. Шли под откос военные поезда. Подрывались на минах автомашины на шоссе.

И в этой борьбе начала участвовать Люся Герасименко.

Одним из первых её заданий было расклеить антифашистские листовки на уцелевших заборах и столбах в городе. Пока немецкие патрули пристально наблюдали за каждым взрослым, проверяя документы и обыскивая подозрительных, девочка с голубыми бантиками в косичках успевала расклеить несколько листовок, призывавших к борьбе.

Она умудрялась проносить листовки через весь город и даже входила с ними на территорию завода, где работал отец.

– Опять обед тащишь? – спрашивал толстый полицейский у проходной, досматривая её узелок, пожёвывая сигарету в зубах.

– Да, господин полицейский. Мама снова меня послала. Вот в кастрюле каша, а это хлеб и лук…

– Ну, проходи, проходи, не толкайся здесь.

Скоро отец уже ел кашу, зная, что на дне лежат завернутые в пергаментную бумагу листовки. А к концу смены их будут читать все рабочие.

– Молодец, доченька! Великое дело ты делаешь! Люди должны воспрянуть духом, должны понимать, что с каждым днём приближается наша победа!

– Да, папа… Только ты должен быть ещё осторожнее! Сегодня в Центральный парк фашисты согнали людей на казнь подпольщиков. Звери! Но я их не боюсь!

– Да, доченька… Война – страшная штука. А с фашистами – ещё страшнее. Надо быть всегда внимательной и находчивой! Но мы не можем испугаться и отступить… Беги домой к маме. Пусть готовит картошку с салом. У нас сегодня соберутся гости…

Вечером Люся вышла во двор с игрушками: куклами и плюшевым мишкой. Она расположилась на крылечке так, чтобы её было хорошо видно из их квартиры со второго этажа, и крикнула тоненьким голоском соседкам:

– Танечка! Маша! Я уже гуляю… Давайте играть в куклы!

– Идём, – отозвались подружки и сбежали вниз по лестнице.

Со стороны казалось, что Люся полностью занята игрой. На самом деле она внимательно следила за обстановкой на улице. Они договорились с отцом: если нагрянут немцы – надо начать ссориться с девочками, громко кричать и плакать. Если войдут во двор незнакомые подозрительные люди – запеть звонким голоском…

Вот пришёл и поднялся к ним старый друг отца, подпольщик Александр Никифорович.

Появилась какая-то женщина. Люся собралась уже запеть песенку, но незнакомка спросила:

– Девочка, тебя не Люсей зовут?

– Да, Люсей, тётенька… А что?

– Не у тебя ли мама портниха? Ей нитки нужны? Я могу поменять на муку.

– Нитки всегда нужны! А нет ли у вас ещё и шерсти, чтобы носки вязать?

– Нет, вот шерсти – нет.

Это были пароль и ответ. И Люся тихо пояснила: «Второй этаж, квартира двадцать три».

Так собиралась подпольная группа для обсуждения текущих дел. «Гости» знали: если всё же объявится полиция с фашистами, то Татьяна Даниловна тут же поставит на стол сковороду с жареной картошечкой на сале и стаканчики для самогона, будто празднуют её именины.

Приходилось Люсе встречаться с товарищами отца и в городе. Однажды ей поручили повидаться с Александром Никифоровичем на углу двух указанных улиц и передать поддельные пропуска. Они предназначались для группы бежавших из плена красноармейцев.

Люся вышла к намеченному месту с корзинкой в руках. Ей навстречу уже шёл дядя Саша, но вдруг позади него из переулка вынырнул немецкий патруль. Люся тут же поставила корзинку с морковью и свёклой на мостовую. Это был сигнал об опасности. Но она не растерялась и успела прошептать прошедшему дяде Саше: «Через пять минут на площади…» Смелое было решение – передать корзинку, на дне которой лежали документы, в людном месте, где ходило много немецких солдат и офицеров. Но Люся правильно рассчитала: пусть думают, что внучка принесла деду овощи, и они не скрывают своей встречи прямо в центре оккупированного города.

– Молодец, смелая ты и находчивая! – похвалил и погладил её по волосам дядя Саша.

Они будто беззаботно сидели на лавочке, разговаривали и улыбались. Мимо проходили фашисты и полицейские, которые и не догадывались, что у них в корзинке под овощами фальшивые пропуска для красноармейцев, которые завтра же уйдут в партизаны.

В конце декабря, когда по доносам предателей начались аресты в Минске, несколько дней прятался по подвалам и в развалинах секретарь подпольного райкома партии Григорий Смоляр. Он пришёл на окраины города из партизанского отряда, но узнал, что две конспиративные квартиры провалены. И остался без приготовленных для него поддельных документов и без крыши над головой. Вооружён он был лишь пистолетом с двумя десятками патронов. Он почти не ел и зарос щетиной. В таком виде нельзя было попадаться немцам на глаза. Оставался последний, запасной адрес: ул. Немига, дом 25, кв. 23.

Добравшись незамеченным до нужного дома, подпольщик ещё раз оглянулся по сторонам, вошёл во двор и поднялся на второй этаж и постучал в дверь.

– Кто? – спросил детский голосок.

– Здесь живёт портниха? У меня в деревне есть шерсть, чтобы вязать носки. Меняю на муку.

– Мы уже достали шерсть. Но у мамы кончились нитки! – Это был пароль.

Люся впустила гостя в коридор, а сама вышла во двор и осмотрелась: никого, всё тихо. Она вернулась, пригласила его войти в комнату и сказала:

– Спокойно вокруг. Мама и папа скоро придут. Располагайтесь.

– Спасибо! – выдохнул подпольщик и попросил: – Мне бы чаю стакан и хоть что-то поесть. И надо побриться. А пока я прилягу, сил нет…

Он расстелил шинель в углу комнаты, положил под голову шапку, под неё сунул парабеллум и провалился в сон, почувствовав себя в безопасности.

Когда пришёл отец, Люся уже нагрела гостю воды, чтобы побриться, и накормила его картошкой с подсолнечным маслом.

– Здравствуйте, товарищ Скромный (это была подпольная кличка Смоляра)!

– Здравствуйте, товарищ Герасименко! Вот славная у вас дочь: приютила меня, помогла… Спасибо вам!

Обсудили положение. Решили, что Смоляр поживёт два-три дня в комнате Люси, которая выходила окном не во двор, а на улицу Революционную. А тем временем ему подготовят поддельные документы.

25 декабря к ночи Николай Евстафьевич принёс новый паспорт, куда уже вклеили фотографию Смоляра, перевели с помощью яичного белка синюю печать и даже продавили фотографию и страницу ещё второй, объёмной печатью.

– Документы в полном порядке! Завтра утром вам можно перебираться в другое место. Запоминайте адрес новой явки: улица Железнодорожная, дом 3. Пароль: «Могу вырыть погреб и построить сарай». Ответ: «Погреб уже сделал брат. А сарай нам не нужен», – сказал отец и добавил: – Я сейчас ухожу, надо успеть мне выйти за город до комендантского часа. До встречи, товарищ Скромный!

Но только стемнело – в крепкую, из белорусского дуба, дверь застучали приклады.

– Открываем! Сейчас, – крикнула Татьяна Даниловна, и тихо успела сказать Смоляру: – Выпрыгивайте в окно из Люсиной комнаты на Революционную, а там – сразу направо за угол!

Через минуту в квартире хозяйничали полицаи и солдаты.

Они нашли пишущую машинку, на которой печатали листовки; запрещённый радиоприёмник и красный пионерский галстук Люси. Этого уже было достаточно, чтобы арестовать хозяев.

Их выгнали во двор: «Быстро! Ничего не брать с собой! Шнель!»

В тюрьме мать и дочь бросили в переполненную уже камеру. Татьяна Даниловна всё время обнимала и прижимала к груди Люсю. На вопрос, за что их задержали, они отвечали уклончиво – нарушили комендантский час. Люся помнила, что отец учил: «Никогда не откровенничай с незнакомыми людьми. Среди любопытных могут быть провокаторы, шпионы». Вот и здесь, среди десятков измученных, голодных арестанток могли быть подосланные агенты гестапо – тайной немецкой полиции.

Сначала хитрые расспросы о пишущей машинке и радиоприёмнике, а потом – недели избиений и пыток. На них донёс предатель, сообщив немцам, что вся семья – подпольщики, тесно связанные с партизанами. Но ни мать, ни маленькая Люся не были сломлены. Так и не назвала двенадцатилетняя девочка имена бывавших в их доме людей; адреса, куда носила она листовки и поддельные пропуска для бежавших из плена.

Через три месяца Люся, истерзанная и совершено измождённая, с трудом вышла в тюремный двор. Везде стояли часовые. Лаяли сторожевые собаки. Над Минском стояло зарево пожара – партизаны взорвали в пригороде склад с боеприпасами. Борьба с захватчиками продолжалась. Люся пошатываясь, отказавшись от помощи взрослых, с трудом поднялась в машину, которая увезла её с матерью и другими пленницами на расстрел…