– Мало ли чего не воевал! Иному война все мозги повыбивала. Сколько нашего брата спилось после победы… А кто и к мирному труду не пристал. Я не виню людей… Тут особая сила нужна. Уж и не знаю, Божья или чья иная.

Он посмотрел в Сашкины карие глаза, в которых стоял неразрешенный вопрос. В такой поре парень, когда надо нравственные устои воздвигать на прочный грунт. Иначе мосты времен не выдержат нагрузки и рухнут под напором жизненной реки.

Хрустнул ветеран оставшимся от обеда пупырчатым огурцом, пожевал в раздумчивости, вкуса не различая. Разбередил его молодой рыбак.

– Я тебе так скажу, не за всех, а за себя только. Лично для меня война не кончилась. Каждый год по радио и в газетах что талдычат? «Битва за урожай…» Это про нас, сельских работяг, значит. «Сражение в горах…» Ну, это про строительство ГЭСов разных. «Труженики страны вышли на новые рубежи…» Как на фронте, повышают работяги производительность труда, пупы напрягают до треска. И так далее… Воюем, чего там, и по сю пору. Ладно, будем считать всю эту журналистскую болтовню только за ради красного словца. Я тому не обучен. Я обучен подчиняться начальству, партии родной многомиллионной. Дисциплина в меня въелась, как ржа в железяку. Иной раз постоять бы надо на своем, а я щелкаю каблуками: «Есть! Так точно!..» Как уборка урожая, где я – на автобусной линии? Уже лет пятнадцать, не меньше, в августе и сентябре буксую на раздольненских полях в совхозе. Вожу, как сам понимаешь, вначале ячмень на зерновой двор, а потом пшеницу, а позже всего сою – «царицу полей», «амурскую чудесницу». Так учучкаешься круглосуточно – на ходу спишь. В том году был случай…

Он отпил из бутылки молока, вытер губы тыльной стороной по-негритянски черной руки, сверкнув контрастно белой ладошкой.

– Привез вечером уже пшеницу на зерновой двор. Стал сдавать задом под навес, куда разгружаться было велено. А там бригадир, три ротана ему в печенку колючих, свою «кашку», мотоцикл семисильный, к столбу прислонил, да так, что он проезд загородил. Ну я и задел мотик, помял слегка. И что ты думаешь, кого обвинили? Бригадира, который бросил мотоцикл где не положено, или меня, двенадцать часов из-за «баранки» не вылезающего, кроме как помочиться да кусок перехватить?

Маркович понял по насупленным бровям слушателя, что тот догадался сам, чем кончилась история.

– Правильно, я виноват оказался! «Телегу» в суд накатал хозяин, хотя там ремонта – подправить да постучать кой-какие железки. Мотор не пострадал. Правда, фару я ему коцнул своим «зиском» самосвальным, который мне в страду выдали в совхозе. Своих-то шоферов у них раз, два и обчелся. Присудили компенсировать ущерб бригадиру, мать его героиня! Ничего я не доказал… С тех пор мы с тем мужиком не здороваемся. Кулацкая морда, молоканский жмот! – в сердцах выругался Маркович, которому на суде такие аргументы пускать в ход не пришлось, а то бы припаяли еще и оскорбление личности.

Вот и помогай после этого людям…

Прошу читателя заметить, что не Маркович сказал последнее предложение, это даже и не Сашкин вывод, а первая в рассказе и, уверяю вас, она же и последняя авторская ремарка. Чего комментировать там, где любой здравомыслящий человек сам дотумкает. Людям, конечно, помогать надо. Но не всем без разбору, а так, чтобы польза была и тому человеку, кому помогаешь, и обществу в целом. Истина ходульная, конечно, газетчиной отдает. Но ведь в ту пору, о которой повествуется, мозги большинства были настроены лозунгами и программами. «Все во имя Человека, все на благо Человека!» Так и писалось слово «человек» с большой буквы, словно это уже и не мужчина или женщина во плоти, а некая абстрактная субстанция, философская категория, которой ни пить, ни есть не требуется, ни иные биологические отправления осуществлять. На сем умолкаю.

После перекуса Маркович спрятал кирпич у подножия самой большой ивы, пригодится в следующий раз. У него почти у каждого здешнего озера есть схроны подобного рода. Он и через год мог припомнить свою заначку, коли пути-дорожки приводили его к насиженному местечку. В иных потайных местах даже закопченный чайник или старую кастрюльку с прикрученной проволочной дужкой сыскать можно. Поклажу приторочили тем же манером возле задней сидушки, на которой Сашке пришлось задирать ноги чуть не до подбородка, чтобы не спихнуть в дороге груз.

Встречный ветер на пустынной шоссейке бил Сашку по глазам до слез, Марковича выручали мотоциклетные очки. Пыль секла лицо, гравийка под колесами юзила «ижак», но тяжело груженный мотик, ведомый опытными руками, мчал, не замечая «гребенки» и прочих неровностей пути.

Вырвавшись из-за большой рощи на крутой спуск к пойме Альчина, увидели привольно раскинутую Степновку, которую шоссейка перерезала аккурат по центру. Маркович сбросил скорость и спокойно въехал в село. У дома Вихоревых тормознули. Сашка отпер дом, и рыбаки зашли на веранду. Маркович по-хозяйски снял с полки бельевой таз, дернул тесемки рюкзака и отсыпал Сашке половину улова с гаком.

– Да куда мне столько одному, – попробовал сопротивляться Сашка, на что Маркович никак не среагировал. Дележка всегда у них была честной, независимо от величины персональной удачи.

– Бате нажаришь, – подвел черту располовиниванию добычи Маркович, присоединяя к Сашкиному крупному первому карасю своего «лаптя». Карасиная куча приобрела в тазике живописную завершенность натюрморта, хотя жанр нарушался шевелением живучих озерных «князей».

По крыше веранды крупно и весомо ударили первые капли дождя, редкие вначале – словно раздумывали, продолжать ли дальше. Северо-восточная туча успела накрыть село до половины и принялась за дело, все учащая и усиливая сброс воды.

– Ну, покедова! – подхватился Маркович. – Ты надолго-то домой? Какие у тебя планы? – поинтересовался он перед уходом.

– Да завтра на обедешний поезд надо к тринадцати ноль три, в Краснодар едем командой, – спокойно сказал Сашка, как о чем-то далеком и не заслуживающем переживаний. Но потом припомнил, что давеча утром цыганка говорила ему что-то про тучи над головой. Конечно, вряд ли она имела в виду тучи дождевые, скорее это была метафора. Но все-таки накаркала чертовка. Кратко пересказал Марковичу случай с гадалкой и поинтересовался: как это совершенно случайный человек с места в карьер вычислил «дальнюю дорогу»?

Сам цыганистый в смуглоте и подвижной сухощавости, Маркович засмеялся:

– Ничего особенного, тут не нужно быть большим психологом. Идет по деревне парень в городской модной одежке, с сумкой на плече, по всему видно – студент. Ясно, что гостит летом у родителей. Ну а лето у студента, сам лучше моего знаешь, для каникул короткое. Значит, скоро снова в путь. Думаешь, цыганам не известно про стройотряды и всякие там соревнования? Они ведь радио слушают, на вокзалах вашего брата насмотрелись именно в летний период. Так что невелика мудрость, чтобы золотить за нее ручку… Я и сам могу кому хошь погадать без карт и на руку не глядя, правды будет полста на полста. Жизнь знать надо. А цыгане народ тертый.

Маркович выглянул из-под козырька крыльца на тучу, покачал шляпой, как самолет крыльями.

– Смотри не припозднись. Похоже, обложной, а то и циклон достал. Была бы гроза, так это ненадолго, а тут не гремит, не сверкает, – оценил он обстановку опытным взглядом. – Если что, звони, я завтра на ремонт автобус ставлю. В случае чего, могу отпроситься у начальства.

Сашка даже рукой махнул на такие страхи.

– Я еще на танцы схожу. Какой там циклон! То потухнет, то погаснет… – припомнил он рыбацкую поговорку родственника.

– В таком разе танго советую, а вот вальс не танцуй, – озарился Маркович прощальной усмешкой. – Не подсклизнись на «сковородке». Так вы, студенты, кажись, прозвали танцплощадку у себя в городе…

Через минуту за забором рыкнул «ижак» и под аккомпанемент усиливающегося дождя потарахтел на юго-западный край Степновки, куда неотвратимо надвигалась черная пелена.

Сашка посмотрел на тазик с карасями. Надо чистить рыбу, хочешь не хочешь. Наточил кухонный ножик о край печки, приставил помойное ведро к столу и принялся на разделочной деревяшке скоблить да потрошить еще трепыхающихся бронзовых с серебряным отливом карасей. Дело это заняло никак не меньше двух часов, которые скрашивал концерт по радио. «Жил да был черный кот за углом… – с озорной бесшабашностью распевала шлягер сезона московская певичка Миансарова своим девчоночьим голоском, – …и кота ненавидел весь дом!»

Опровергая эту нелепицу, у ног Сашки терся кот Мурсик, прибежавший с улицы спасаться от дождя. Летом он жил вполне самостоятельно, домой заглядывал попить молока, добывая остальную пищу где придется. Случалось, и разбойничал, принося в ограду чужих цыплят, о чем немедленно сообщали соседи. Вихорев-отец кота бил нещадно веником, приговаривая: «Ах ты, собака!» После этого Мурсик исчезал на несколько дней, страсти улегались, а по возвращении кот всегда был молчаливо прощаем, о чем свидетельствовала полная мисочка с молоком. Масти Мурсик пестрой, пятна идут не вразброс, а пропорционально, на спине красуется черное седельце, грудь и брюхо сверкают аристократической белизной, лапки обуты в темные сапожки, а кончики завершаются белыми носочками, которые посерели в походах. Величиной и статью кот не блещет, вполне средних размеров, но пружинист и быстр, как уссурийский тигр, если бы того сумели сократить до Мурсиковой комплекции.

Свежую озерную рыбу Мурсик не особо жалует, предпочитая ей речную, живущую в проточной водице. Разнюхал что к чему! Но на сей раз оголодавший кот не привередничал: получив очищенного карася, поволок его под стол и принялся с хрустом уписывать подношение. Сашке кота тоже жалко, живет дома, почитай, один-одинешенек, питание нерегулярное, промысел опасный. В зоне риска постоянно.

Покончив с карасями, большую часть положил в кастрюлю и спустил в подполье, в прохладу. Включил электроплитку, поставил сковородку, плеснул подсолнечного масла из бутылки, очистил пару луковиц, сыпанул мучицы в мелкую тарелку для панировки. Дальнейшее вряд ли стоит описывать. Жарить карасей – занятие известное, это вам не омаров мариновать или там лангустов запекать на барбекю. Тем более процесс поедания жареного карася. Если он доведен до любимой отцом хрустящей кондиции, то на косточки, пронизывающие вкуснейшее мясцо, и внимания обращать не стоит.

На веранду в открытую дверь залетали брызги разошедшегося не на шутку ливня. Монотонность грохотания потоков воды по крытой железом крыше после еды стала клонить в сон. Ставить чайник на плитку не хотелось, Сашка запил карасей квасом, который у бати нынче удался. Не иначе, дрожжей чуток сыпанул для брожения и сахару не пожалел. Вот и пьется славно квасок в родительском доме. Рецепт этот отец и сын изобрели нечаянно в прошлом году в такую же вот июльскую пору, когда Сашка приезжал помогать окучивать огород. Поработав с полчасика, зачастили оба на летнюю кухоньку, где в тенечке стояли две трехлитровые банки с шипучим хлебным напитком, который отец завел на скору руку накануне приезда сына. Вроде и жажды особой уже нет, а выпить шибающего в нос прохладного сусла так и тянуло. Первым догадался повеселевший от кваса батя: «Знаешь, чего мы вместо кваса изобрели?» – «Чего?» – ворохнул потолстевшим языком сын. «А бражку, вот чего». Впору песняка давать мужикам, да в осиротевшем после недавней смерти матери доме не принято было веселиться.

Кинув подушку-думку на вынесенную в веранду раскладушку, Сашка закемарил в пару минут, утомленный дневными хлопотами и убаюканный ливнем, а когда проснулся, то в сумраке радио играло гимн. Первым делом услышал густой стук по крыше. «Как из ведра… Ничего, утро вечера мудренее», – успокоил себя Сашка, повернулся на другой бок и провалился вновь в молодой крепчайший сон.

Под гимн же и проснулся, заставив раскладное дюралевое лежбище заскрипеть всеми пружинками. «Сла-авься, О-оте-ечество на-аше свобо-одное!» – мощно выводил хор под аккомпанемент ливня, который не думал униматься и утром. «Ну дела…» – озабоченно ворохнулась мысль. Ни о какой «утренней мудрености» и речи не могло быть. Выглянул во двор. Ветер швырял пучки сильных струй в стекла дома, превратив утоптанный дворик усадьбы в маленькое озерко. Н-да! Точно, циклон дотянулся в их степновскую материковость и не думал прекращать сброс воды сверх всякой меры, поселяя в душу неспокойствие и тревожное ожидание чего-то, превосходящего обычные неприятности. Правда, облака стали вроде повыше и на востоке кое-где просвечивались полосками. Ясно было только, что надо двигаться в город пораньше. Конечно, за Степновкой до города – асфальтовая по большей части трасса, но мало ли чего мог натворить этот бесконечный потоп.

Почаевничав на скорую руку, Сашка навел порядок в доме, закинул вещички в спортивную сумку, запер дверь и сунул ключ под половицу. Три квартала до автовокзала, преодоленных молодецким галопчиком с прыжками через лужи, вымочили до нитки. Забирать из дому единственный старенький зонтик матери и в голову не пришло. У отца такой галантереи и в помине не бывало, лишь на курорт он обычно уезжал с зонтиком жены. Своим не обзаводился ввиду того, что у районного начальства, к коему принадлежал зампред райисполкома Вихорев, в ходу были прорезиненные, длиной до полу, офицерские плащ-палатки с капюшоном. В такой одевке хоть день-деньской шлепай по лужам под дождем – не промокнешь, только вспотеешь от перегрева. Но свой пот рубашку не рвет. Сталинский полувоенный стиль довершали непременные галифе и гимнастерка под ремень, а также хромовые сапоги по праздникам, а в будни – хорошо нагуталиненные яловые бродни, в которых никакая грязь не страшна. Сашкин же летний наряд состоял из спортивных узких шаровар с резинками на щиколотке, желто-красной распашонки в клетку с шахматными фигурками и замшевых модных сандалет на микропорке. Все это теперь безнадежно утратило праздничность обновки. И модная прическа «канадка» утеряла под дождем свою бравую вздыбленность и пружинистость.

У автовокзала, на удивление, стояло аж три автобуса, и все с табличками направления на Добровольск. В иное время это могло показаться удачей, но сейчас только насторожило. В душном деревянном здании вокзальчика толпился странствующий люд, то и дело брякала железная кружка на цепи, коей она насмерть была прикована к цинковому бачку с колодезной водой. Народ утолял жажду, гудел многоголосо, слышался недовольный детский плач, визгливо тетешкала грудного младенца рыжеволосая молодуха в сарафане, из которого рвались на волю налитые материнским молоком и покрытые конопушками мощные груди.

Выяснилось, что в десятке километров от Степновки, в пойме, у деревни Толстушки, размыло мост и теперь сообщение с городом временно перерезано – до той поры, когда ремонтеры из местного дорожно-строительного участка восстановят движение. А пока там на лодке наладили переправу для наиболее отчаянных голов, благо с той стороны разрушенного моста подходят машины. Идет обмен пассажирами.

Сашка вышел на вокзальное крыльцо под навес, вскинул к глазам кисть правой руки и глянул на часы «Кама» с черным циферблатом, его гордость с седьмого класса, когда он летом заработал их на местном кирпичном заводе. Стрелки равнодушно показывали восемь часов и черт их разберет сколько еще там минут, похоже на четверть – время, с которым ничего нельзя было ни рассчитать, ни просто надеяться. Расклад предельно «илиментарен», как говорил их тренер по волейболу Евгений Михайлович. Отремонтировать мост – на это уйдет как минимум пара дней, да еще надо, чтобы погода наладилась. Впрочем, какие-то просветы в небе стали протаивать, усилившийся ветер начал растягивать водную пряжу на тонкие стропы, а затем уже и нити. Эх, – досадливо махнул рукой Сашка, – и влетел же в историю! Кому скажи, что за полведра карасей подвел команду – не поверят, обхохочутся. Основной нападающий, бьющий с двух рук, каменная стена на блоке – и вот на тебе, пригорюнился, как сестрица Аленушка у озера…

Спасительно всплыли в сознании слова, сказанные вчера при расставании Марковичем о том, что, ежели чего… Вот и настало это самое «чего». Только на бывалого шофера и осталась надежда. В запасе четыре с лишним часа, в обычное время даже на рейсовом «пазике» можно пару раз смотаться туда и обратно в город. Но то именно в обычное…

В гараже автороты Марковича искать долго не пришлось. Завидев Сашку, родич, облаченный в куртку-брезентушку и кепку-восьмиклинку с пуговицей на макушке, закивал головой:

– Говорил тебе, раз не гремит, значит, хреновина надолго разыгралась. Как в воду глядел! – словно бы обрадовался он своей давешней погодной прозорливости.

Выслушав Сашкину информацию, не мешкая пошел к завгару отпрашиваться на пару часов. Начальство перечить не стало, сына зампреда Вихорева надо выручать, дело понятное. Мотоцикл Марковича стоял здесь же, в гараже, хотя на нем бережливый хозяин редко ездил на работу. Но сегодня брести по лужам полсела кому была охота.

– Погоди трошки, я бензинчика плесну в бак, мало ли чего на фронте не бывает, – озаботился Маркович. Налив под горловину, добавил пол-литровую банку автола. Обтер тряпкой бак и пробку и хопнул по сиденью «ижака»:

– Выручай, моя телега! – и натянул на глаза мотоциклетные очки, превратившись в гонщика-аса.

Поначалу они довольно медленно проехали центральную часть села, профессиональная привычка слушаться дорожных знаков не позволяла шоферу разгоняться сверх положенного, да и лужи покрывали в иных местах едва ли всю ширину проезжей части улицы. Лишь на выезде из Степновки Маркович крутнул ручку сектора газа на себя. Мотоцикл реванул поначалу, затем перешел на ровный рокот и с шелестом стал надвое рассекать водную пленку, на миг оставляя за собой черноту следа, который тут же затягивался на асфальтовом полотне, набухшем и потерявшем шершавость.

– Я резину недавно поменял. Не боись! – крикнул Маркович через левое плечо по-кошачьи сгорбившемуся за его спиной Сашке.

Какое там «не боись»! Страхи отступили назад, отброшенные возросшей скоростью и стушеванные впрыснутым в кровь адреналином гонки. Пустынное шоссе вырвалось из куртин тополей, стоящих на северо-восточной окраине Степновки, среди которых по левую руку рос и тополек, посаженный Сашкой Вихоревым, когда они после окончания школы всем классом решили таким образом оставить память о себе. Но разве разглядишь его сейчас!

Маркович сидел ровно, принимая поток воздуха на свою забрезентованную грудь. Сашке за его спиной оставалось лишь во всем следовать маневрам водителя, наклоняясь то влево, то вправо на поворотах, облегчая тем самым пилотаж. «Как на самолете прем!» – почему-то восторженно стучала мысль в мозгу волейболиста, которому грозило отстать от поезда. Навстречу промелькнул грузовик, шофер которого, видимо, не знал о разрушении моста и вот теперь возвращался восвояси несолоно хлебавши. Зато уж пресной воды нахлебался вволю. В наращенном свежими досками кузове, наглухо прикрытом брезентовым полотнищем, бугрился кому-то где-то какой-то нужный груз.

Выпуклый профиль шоссейки позволял воде беспрепятственно стекать на обочины, облегчая езду. Встречный ветер сек безжалостно ездоков, несущихся к злополучному десятому километру, к пойме с разрушенным мостом. На взгорке вначале прорисовалась черемуховая и тополевая, как и большинство здешних деревенек, Толстушка. Вслед за тем дорога нырнула вниз, где открылась широченная пойма, по которой справа налево бурливо несся поток ливневой воды шириной никак не меньше сотни метров. Посредине поймы трасса была разорвана пополам в том месте, где полагалось стоять мосту. Ни деревянного покрытия, ни перил, только из прорана кое-где, подобно гнилым зубам во рту, торчали остатки свай. Камышовые заросли пригнулись течением, словно кто-то могучей ладонью погладил чело земли в задумчивости да так и оставил недоумевать: что же приключилось в обычно спокойном лоне разнотравья, преимущественно вейникового и полынного?

Притормозив загодя, Маркович остановил мотоцикл метрах в десяти от обрыва, не желая рисковать. Сдернул с лица забрызганные очки, всмотрелся сторожко. Мало ли чего, может, подмыло дорогу и она, вслед за мостом, начнет поддаваться напору стихии. На их счастье, справа к уцелевшему оградительному столбику была примотана цепью довольно широкая, метра четыре в длину, плоскодонка. В лодке лежали на дне два измочаленных от долгой гребли в камышах весла. Какой-то местный житель прятал ее в старице ради своих рыбацких досугов, и теперь она пригодилась не только ему одному.

Оставалось лишь переправить на тот берег Сашку, что для бывалых гребцов труда не представляло. Но вся загвоздка состояла в том, что трасса с противоположной стороны была пустынна.

– Сколько на твоих золотых? – тронул Маркович левую кисть Сашки. Часы показывали без пяти девять.

– Стой, Чапай думать будет! – произнес шофер. – Вряд ли кто вскоре подъедет оттуда… Только прождешь понапрасну. Давай вот что…

Оборвав фразу, он принялся внимательно рассматривать плоскодонку, ухватился за уключину и покачал ее на воде. Лодка тяжело захлюпала низкими бортами, однако быстро обрела остойчивость.

– Форсируем! – рубанул воздух в направлении к противоположному берегу Маркович.

– С мотоциклом, что ли? – не поверил Сашка и недоуменно вскинул брови к мокрому чубчику.

– С ним самым, с родимым. Чего его тут оставлять? – подтвердил Маркович догадку.

Горло Сашки Вихорева даже спазм перехватил. Еще смутно представляя, как все будет выглядеть, он просипел на выдохе:

– Ну ты даешь…

– Давать будем оба, одному мне не потянуть, – Маркович уже примеривался к «ижаку», потом рывком снял его с подножки. – Полтораста килограмм сухого веса, не считая грязи на колесах… Как раз наше с тобой брутто. Значит, делай так. Прижми лодку бортом впритык к кювету, а я съеду в нее.

Сашка притянул плоскодонку за корму и, раскорячившись в наклоне, прижал ее к откосу дорожной насыпи.

– Не так! – досадливо крикнул Маркович. И скомандовал: – Разденься и лезь с той стороны в воду. Упрись ногами и стой как вкопанный.

Вихорев скинул шаровары и сандалеты, сунул их в спортивную сумку, которую тут же забросил на кормовое сиденье. Вода в кювете сразу приняла его по пояс. Нащупав ногами кочку, Сашка уперся в нее обеими ступнями.

– Давай, кати! – скомандовал он в свою очередь.

Маркович толкнул мотоцикл наискосок через борт, въехал передним колесом на дно, правой рукой перехватился с руля за ручку заднего сиденья, резко рванул на себя и тут же даванул на рычаг тормоза. Бедром он поддал мотоцикл в лодку. «Ижак» скользнул по дну утлого суденышка и послушно лег на бок, загремев крыльями колес. Сашка не успел даже ахнуть, настолько быстро прошла вся операция погрузки сухопутного транспортного средства на водное. Что удивительно, плоскодонка не думала тонуть, хотя и перекосилась угрожающе на левый борт.

– Держи! – рявкнул начальник переправы, а сам кинулся снимать цепь со столбика. Затем подскочил к левому борту и ухватился за него руками. – Полный вперед, помаленьку!

И они стали толкать плоскодонку поперек потока. На счастье обоих саперов, русла как такового пойма не имела, медленно шла под уклон к самой нижней точке. Там Марковичу доходило до подмышек, Сашке было пониже. Мешали кочки, скрытые водой. Несколько раз Маркович споткнулся, зато Сашка, благодаря своему росту, легче переступал по дну и тем самым страховал своего старшего товарища.

Пока они форсировали водную преграду, со стороны Толстушки подъехал пожилой бородатый мужик верхом на вороном коне. Он-то и помог выгрузить мотоцикл из лодки на трассу. Иначе вконец выбившимся из сил напарникам пришлось бы основательно помучиться.

– Спасибо, дядя! – поблагодарил, клацая зубами, закоченевший Сашка.

– Скажи спасибо моей лодке, – пробурчал, отдуваясь, бородач. И было непонятно, то ли он рассердился на самоуправство людей, распоряжающихся его имуществом, то ли поспешил им на выручку, завидев с края деревни, как они кинулись в воду с тяжелым мотоциклом, ежесекундно рискуя перевернуться и утопить двухколесную машину. – «Спасибо»… Вот Бог и спас…

Дальнейшее выглядело так. Маркович и Сашка выжали промокшую одежду, благо дождь почти прекратился, пока шло форсирование поймы. Толстушкинский мужик тем временем взобрался в лодку и погреб по течению в заросли тростника по одному ему ведомому маршруту.

– Успели… – отметил удачу Маркович. – Наверняка мордушки проверять поехал. С уловом вернется…

Выкатили мотоцикл на середину дороги. Маркович качнул кнопку подсоса на карбюраторе и с пол-оборота завел двигатель.

И вновь продолжилась гонка по мокрому шоссе, все заметнее подсыхающему на непрекращающемся ветру. Новая резина действительно цепко держала асфальт, да и гнал Маркович нормальным режимом. Через его плечо Сашка видел, как стрелка спидометра замерла на семидесятикилометровой отметке. Больше выжать из старенького «ижака» было просто невозможно. До левобережного поселочка Бедино, где была переправа через Зею, оставалось тридцать верст. Сашка впился глазами в циферблат «Камы». Так… Переправа заняла сорок минут. Плюс дорога до Бедино минимум столько же отберет – мало ли чего после ливня на ней приключилось… Парoм ходит в нормальное время через каждый час – если они опоздают на одиннадцатичасовой, то еще один час уйдет на ожидание и погрузку. Сама переправа через полноводную реку со всеми отшвартовками и причаливаниями тоже съедает минут двадцать… На езду по городу до железнодорожного вокзала останется четверть часа. К последнему звонку они в таком случае не успевают…

– Маркович, миленький! – крикнул Сашка в ухо вцепившемуся в рукоятки мотоцикла старшему товарищу. – Поднажми еще чуток! Опоздаем!

Маркович ничего не ответил, только ниже пригнулся к рулю всем туловищем. Сашка тоже сгорбился для большей обтекаемости, распашонка еще больше вспузырилась на спине. Краем глаза углядел, как стрелка спидометра поднялась еще на одну пятикилометровую риску и уперлась в нее, как в стену. Дорога стала более разбитой – в этой ее части сходились пути и перепутки колхозных и совхозных грузовиков к Бединскому элеватору. Пошел настоящий слалом между залитыми всклень ямами. Проморгай одну – и прощай успех в гонке.

Мелькнул пятый километр, где был ближайший зерноприемный пункт на пути к элеватору. Бедино начиналось как раз с серых высоченных элеваторных башен, ставших в ряд, словно патроны в нерасстрелянной обойме. Знаменитые, воспетые журналистами «закрома Родины».

Со спуска к паромному причалу увидели, как на баржу въезжал самосвал. Берег был пустынен. Капитан парохода, придавливавшего баржу с левого борта, гуднул, завидев припаздывающих пассажиров. Матрос в стоявшей колом штормовке на правом борту баржи придержал бегающий по роликам двутавровый рельс – перила. Мотоцикл въехал на палубу в зазор между самосвалом и стоящим посередине проезда автобусом. Матрос громыхнул задвижкой и покатил рельс на место. Успели!

Сашка слез с сидушки и на подгибающихся ногах пошел покупать билеты, благо кассирша на такой случай снабжала ими шкипера баржи. Маркович тем временем полез в карман, вытащил пачку раскисшей «Примы». Ни одна сигарета не годилась, и он вышвырнул пачку за борт. Увидев эту картину, из окошка самосвала шофер протянул ему папиросинку «Северка», заодно чиркнув и спичкой. Прикурив, Маркович кивнул в знак благодарности головой. Шоферская солидарность порой не требует слов. Неизвестно ведь, в каком положении сам можешь оказаться – не сегодня, так завтра.

Сашка вернулся с рулончиком билетов и протянул их Марковичу.

– Я тут тебе и на обратный путь взял. Ты ведь, наверно, без денег поехал.

Маркович молча спрятал билеты в нагрудный карман рубашки под куртку.

– Как обратно поедешь? Толстушкинский мужик лодку-то угнал.

– Да я бы обратно на ней ни в жизнь не поплыл. Не на фронте… Двину через Елизаветославку, это километров восемьдесят лишних, но бензина хватит. Там дороги неплохие.

Тем временем буксирный пароход «Красный оратай» отвалил от баржи, шлепая колесными плицами, выгреб вперед против течения и, натянув трос, оттащил баржу от причала. Минуя стрелку слияния Амура и Зеи, паромная сцепка довольно бодро двинулась наискосок к правому берегу. Через четверть часа матрос с баржи кинул конец троса на городской причал принимающему напарнику.

Малые размеры и бóльшая маневренность мотоцикла – преимущество на разгрузке. Они первыми выехали на покачивающиеся понтонные железные сходни. До вокзала, минуя тормозящие светофоры главной улицы, домчались прилегающим бульваром. Привокзальная площадь, запруженная автобусами, такси и частными легковушками, четко оконтурилась псевдоготическими башенками вокзального здания.

На круглых старинных вокзальных часах было ровно тринадцать. До отхода оставалось еще три минуты, через которые Сашка услышит бодрую ругань тренера и едкие подначки товарищей по команде. Ерунда, главное – он их не подвел. Закинув сумку на плечо, Вихорев пожал Марковичу руку, ощутив ладонью недостающие палец и фалангу. На прощальные слова уже не оставалось времени.

2006