Читать книгу: «Все не так, как кажется», страница 3

СТАНЬ ЗНАМЕНИТЫМ

Ох уж эти английские зимы. Дождь, дождь и снова дождь. Погода, как Царевна-Несмеяна. Словно ей нечему радоваться, словно она вечно скорбит.

Эйлин стояла у двери в сад. Струйки воды бежали вниз по стеклу, прочерчивая на нём полупрозрачные, кривые дорожки. «Считается, что влажный климат полезен для кожи лица – к чёрту лицо! Как же на душе муторно… и нога опять болит…», – она покрепче обхватила кружку с чаем, согревая холодные пальцы.

Карман большой лохматой кофты завибрировал, щекоча бедро. Так мама в детстве подсовывала под одеяло свои тёплые пальцы, и они мягко пробегали по телу девочки: «Вставай, вставай, дружок…» Эйлин достала телефон. На экране имя: «Оливия Стоун». Это имя, как предвестник беды или, наоборот, как звук охотничьего рожка: зов к действию, к погоне.

‒ Что теперь случилось? – спросила Эйлин не здороваясь.

‒ Да так, ничего особенного. Подросток застрелился из отцовского ружья, ‒ тоже без приветствия ответила Оливия, ‒ тело нашли на футбольном поле школы.

‒ Какой школы?

‒ Эйлин, у нас одна школа. Та, в которой в прошлом году повесилась Камилла Файербол, а до неё ещё Виктория Фокс как-то случайно упала с обрыва в море, и Питер Грей, если помнишь, выпил все бабушкины таблетки от давления.

‒ Так… значит, четвёртый ребёнок… Эпидемия продолжается…

‒ Вот именно. Хватит хандрить. Я берусь за это дело. Знаешь, что это значит?

‒ Что?

‒ Что тут многим понадобится хороший адвокат, а ты, как мышь в своей норе засела.

‒ Приезжай, будем разбираться. Только, если хочешь кофе, купи по дороге. У меня закончился, а выходить из дома по такой погоде сил нет.

‒ Нога опять болит? ‒ спросила подруга, ‒ может парацетамола прихватить?

‒ Чего‑чего, а этого у меня навалом. Уже и не помогает.

Это было почти правдой. За год порванные связки левой ноги срослись. Эйлин уже ходила без костыля и почти не прихрамывала. Она даже пару раз надевала туфли на каблуках, но, то ли связки срослись как-то не так, то ли возраст начинал напоминать о своём приближении, но в непогоду нога болела. Ныла. Как будто не давала забыть ту зиму.

В ту зиму всё самое плохое, что только может случиться в жизни деловой, красивой и успешной женщины-адвоката, – случилось. И всё как-то одновременно: травма ноги; расставание с Мэтью; и острое ощущение вины ‒ следуя своим профессиональным амбициям, Эйлин добилась признания невиновности убийцы. Неоспоримое доказательство, правда, возникло уже после суда, когда подозреваемая была уже оправдана, но душа защитника не радовалась, а наоборот ‒ буквально, выла и вторила нытью в ноге. Как она могла, оспаривая любые улики, в тщеславной жажде победы не увидеть, не докопаться и не рассмотреть холодного убийцу троих человек?! Впрочем… Что бы это изменило? Знай она, что обвиняемая виновна, стала бы защищать ее с меньшим напором? Нет. И тем не менее, сознание того, что по улицам города теперь свободно разгуливает убийца, угнетало ее.

Эйлин решила взять тайм-аут. Думала куда-нибудь поехать, но, оказалось, без работы и желания как-то отпали сами собой. Наступила апатия. Сил хватало только на то, чтобы встать с постели, заварить кофе и с дымящейся чашкой дойти до любимой скамейки в саду. И то не всегда. Любит английская погода пролить слезу.

Тут еще и Оливия, как сорока на хвосте, принесла новость: Мэтью не только вернулся в семью, но Оливии стало доподлинно известно, что там скоро будет прибавление. Вот и хорошо. Теперь уже точно можно перенести их с Мэтью короткие, но очень бурные отношения в папку «Завершенное» и перестать комплексовать по поводу адюльтера. Перестать делить мужчину по будням и в одиночестве проводить праздники. Мэтью предстоит ощутить счастье отцовства, а Эйлин, наконец-то, радость свободы. Свобода от и для чего? На этот вопрос у неё пока не было ответа, но она твердо знала, что никогда в жизни она снова не свяжет себя с женатым мужчиной. НИКОГДА.

I

‒ Этот Хикманн ‒ редкостный хам. Он меня буквально взашей вытолкал со двора школы, ‒ Оливия как-то умела делать всё одновременно. Она протянула Эйлин подставку с двумя зажатыми в неё стаканчиками, ‒ твой капучино слева, ‒ и, повернувшись к хозяйке спиной и выставив руку из-под козырька крыльца, несколько раз встряхнула зонтик, прежде чем его закрыть, ‒ Козёл он, а не инспектор.

‒ Тут я с тобой не могу не согласиться, но «козёл» он не всегда. По большей части он хороший сыщик, а ты, как журналистка, ему только мешаешь. Нагнетаешь общественное мнение раньше времени.

‒ Это моя работа. Он и тебя не больно-то жалует.

‒ Про меня и разговора нет – я его главный оппонент, а значит, и главная головная боль. Так что случилось?

‒ Пока только тебе. В новостях ещё ничего нет. Суперинтендант просил придержать, пока они опрашивают свидетелей.

‒ Много ли свидетелей у самострела?

‒ То-то и оно. Тело нашли на краю школьного футбольного поля после вчерашнего фейерверка в ночь Гай Фокса*. Мальчик, Руперт Филипс ‒ ученик выпускного класса. Выстрел снизу в голову из охотничьего ружья. Отец ‒член стрелкового клуба в Йорке. Большой любитель фазаньей охоты. Ружьё зарегистрировано. Всё честь по чести. Естественно, за шумом фейерверков никто не слышал выстрела.

‒ Немало, однако ты накопала. Видно, Хикманн тебя не сразу выгнал.

‒ Я опоздала. Тело уже увезли. Но у меня есть информатор в морге.

‒ Где только у тебя их нет.

‒ Это комплимент? Эйлин, ты сама сказала, что суицид среди нашей молодёжи принимает масштабы эпидемии. Я решила провести своё журналистское расследование. Мне нужна твоя помощь. Дай почитать дела остальных троих.

‒ Я дома дела не держу. Они все в офисе. И, собственно, по делу суицида было только одно слушание, и то, косвенное. Как ты знаешь, мать прошлогодней самоубийцы, Камиллы Файербол, обвинялась в поджоге из мести, но прямых доказательств к моменту суда у обвинения не было. Дело, как ты помнишь, было закрыто.

‒ Эйлин, будь уверена, в этот раз будут и виновные, и доказательства. Тебя обязательно пригласят. Дружим?

‒ Попробуй с тобой не дружить. Ты машину рядом с домом оставила?

‒ Ага.

___________

* Гай Фокс (13 апреля 1570 – казнён 27 января 1606 года) -. английский дворянин-католик. Самый знаменитый участник Порохового заговора против короля Якова I в 1605 году. Именно ему было поручено зажечь фитиль, ведущий к наполненному порохом помещению под палатой лордов в Лондоне. Заговор был раскрыт, и Фокс был арестован в ночь на 5 ноября 1605 года. Этот день широко празднуется в Англии, как день победы протестантства над католицизмом.

‒ Тогда поедем на твоей, моя в гараже.

‒ В офис?

‒ Куда же ещё!

II

Криминалист уже закончил свою работу. Пара дежурных констеблей ещё прочёсывала кустарник, опоясывающий футбольное поле. Что искали? Никто не знал. Подобрали обрывки бумажных гильз фейерверков, пару окурков и обёртку от жвачки. Дождь, ливший всю ночь, размыл все следы, и даже крови вокруг головы мальчишки на земле почти не осталось. Джим приподнял оградительную ленту, пролез под ней и направился к машине.

‒ Всем спасибо. Увидимся в участке.

На душе было паршиво. Как же он не любил такие дела… Сейчас начнётся… Опять подросток, опять суицид… Придётся снова доставать старые дела. А в них… тупик. Все проверяли и перепроверяли сто раз.

В принципе, он любил свою профессию, но считал, что если бы у всех были равные стартовые возможности: состоятельные родители, престижный университет, установка на уважение государства и порядка в нём, то он – Джим Хикманн – обществу был бы не нужен. И не возился бы он со всякой человеческой мерзостью, а был бы рядовым служащим с нормальным рабочим днём и выходными в кругу семьи. Семьи у Джима уже давно не было. Родители ушли в другой мир. Жена переехала к сестре и плотно занималась поисками другого партнера. Одного из тех, которые с девяти до пяти.

Увидев на крыльце полицейского участка Оливию и Эйлин, он внутренне чертыхнулся, но сделал серьёзное лицо:

‒ Леди, рад вас видеть. Чем обязан?

‒ К чему лицемерие, ‒ с размаху начала Оливия, ‒ и вовсе ты не рад, и прекрасно знаешь зачем мы здесь.

Джим промок, замёрз и последнее, что он сейчас хотел ‒ это спорить с Оливией.

‒ Хорошо, ‒ вздохнул он обречённо, ‒ Эйлин, пошли ко мне в кабинет, а вам, мисс Стоун, вон туда, в конференц-зал. Через час суперинтендант сделает заявление для прессы.

‒ Джим, я знаю, что ты меня не любишь, ‒ начала Эйлин, но он её перебил:

‒ «Не любишь»? Да при чём здесь любовь? Я тебя терпеть не могу, но вынужден.

‒ Вот именно. Так что, давай на время поменяем установки. Нам придётся снова поднимать все дела. Думаю, что в этот раз закрыть дело «Суицид» тебе не удастся. Это уже пахнет серией. Оливия, конечно, та ещё пройдоха, но у неё нюх, как у собаки. И она взяла след. Нам с тобой не отвертеться. В этот раз я в твоей команде.

Джим толкнул дверь своего кабинета и вежливо придерживал её для Эйлин, когда у них за спиной послышался громкий, до боли знакомый им обоим женский голос:

‒ Вы что глухой? Вы не слышите? Я же вам говорю: у меня сын пропал, а вы мне «Пишите заявление».

И спокойный голос уставшего дежурного констебля:

‒ От ваших криков дело с места не сдвинется. Пишите заявление. Имя пропавшего, возраст, адрес. Ну, все как полагается.

Джим вернулся к стойке дежурного и взял женщину под локоть.

‒ Миссис Макгрой, пройдёмте с нами. Вы извините дежурного. Он у нас недавно служит, не местный, вас не знает. Вы ведь помните мисс Колд? – он обернулся к Эйлин, как бы приглашая её вступить в разговор, ‒ Видите, как всё удачно складывается, и адвокат уже здесь. Так что же случилось? Что‑то с Джеффри?

‒ Здравствуйте, Миссис Макгрой, ‒ Эйлин чуть не присела в реверансе, как это делалось в детстве при встрече с директрисой школы. Обычно та была подчёркнуто доброжелательна к девочке, но сейчас, похоже, обезумевшая от волнения мать, едва обратила на неё внимание.

‒ Джеффри пропал.

Красивые, всегда сложенные в холодную полуулыбку губы вдруг поехали в сторону. Лицо потеряло свою надменность, обнажив усталость и страх.

‒ Когда?

‒ Он вчера не вернулся домой.

‒ Вы звонили его друзьям? Он был на поле во время праздника?

‒ Не знаю. Возможно. Сказал, что после фейерверка пойдёт к отцу и останется там ночевать. Вы же знаете, мы с мужем в разводе.

‒ Нет. Это ваша личная жизнь, нам, вашим бывшим подопечным, об этом знать не обязательно. Так что же произошло потом? – Джим открыл свой блокнот.

‒ У нас компания. Мы по вторникам играем в Бридж у Анжелы.

‒ Когда вы вернулись домой?

‒ Около 10-ти. Я заглянула в комнату сына, она была пуста. А утром… Утром мне позвонил мой бывший. Он был обеспокоен вчерашним происшествием и тем, что Джеффри к нему не пришёл. Про несчастье с Рупертом я узнала от него. Как всегда, всё узнаю последней! Я очень, очень сожалею о гибели мальчика, но ещё больше беспокоюсь о своём сыне. Помогите, ‒ её губы снова сложились в скорбный залом, ‒ найдите моего мальчика, ‒ и она громко разрыдалась.

‒ Мы обязательно его найдём. Живым или… , ‒ Тут Джим спохватился, что чуть не сморозил бестактность, и вовремя свернул разговор на боковую дорожку, ‒ Миссис Макгрой, нам предстоит долгая беседа. Чаю? Кофе?

‒ Я старомодна. Мне чай и, если не затруднит, с молоком.

Инспектор кинул взгляд на Эйлин и нажал кнопку внутреннего селектора:

‒ Констебль, организуйте нам один чай, один кофе, – он вопросительно посмотрел на Эйлин.

‒ Кофе, ‒ одними губами ответила она.

‒ Два кофе, дружище.

Дежурный констебль поставил на стол инспектора поднос с тремя пластиковыми стаканчиками и закрыл за собой дверь. Джим на правах хозяина выловил за нитку пакетик с чаем из одного из них. Привычным движением кинул его куда‑то под стол ‒ очевидно, в мусорную корзину ‒ и пододвинул поднос ближе к женщинам, жестом предлагая им взять свои напитки. Миссис Макгрой послушным жестом взяла свой, Эйлин поднесла другой к носу ‑ как бы проверяя, а кофе ли в нем – и ответно подвинула поднос ближе к инспектору. Все трое, не сговариваясь, отхлебнули, и директриса школы начала свой рассказ.

Естественно, у Джеффри были проблемы с ребятами в школе. Многим казалось, что сын директрисы пользуется особыми привилегиями, и что учителя не то чтобы пресмыкаются перед боссом, но завышают парню оценки. Страдал ли Джеффри от такого к себе отношения? Возможно. Мать не была уверена.

‒ Джеф никогда не рассказывал о том, что происходит между ребятами. Да я и не расспрашивала. Я принципиально оставляю школьные дела в школе, а домашние дома.

‒ Возможно, он был он откровенен с отцом? ‒ поинтересовалась Эйлин.

– Понятия не имею. Говорю же: мы в разводе. Как он проводит время со своим сыном – не моё дело, ‒ холодно ответила миссис Макгрой.

‒ Как вы можете объяснить эпидемию суицида в вашей школе? ‒ Продолжила Эйлин задавать вопросы.

‒ Почему в моей? Эта проблема имеет не только национальный, но и глобальный характер. Знаете ли вы, что в прошлом году из жизни добровольно ушли 1 миллион 100 тысяч человек, а ещё 19 миллионов совершили попытку. Как вам такие цифры?

‒ Впечатляют. И всё же? В эту копилку ваша школа внесла свою долю. Четыре смерти за два года. Вы как-то это анализировали? Советовались с психологами, попечителями? ‒ в разговор вступил инспектор.

‒ Вам ли не знать?! Полиция допросила всех. Проверяли все телефоны, все контакты. Никаких суицидальных сайтов, никаких угроз или шантажа. Есть, правда, у меня одно подозрение.

Джим и Эйлин разом опустили стаканчики и подняли головы. Джим прекратил писать.

‒ Мне не нравится наша новая учительница по искусству. Она так хорошо начала: организовала школьную радиопостановку по рассказам О’Генри; выставку творчества из разных отходов – пустых банок и пластиковых бутылок, но…

‒ Что «но»?

‒ Она зарабатывает дешёвый авторитет у детей. Разбирая картины художников, рассказывает всякие сплетни и непристойные подробности из их личной жизни. Зачем детям знать про такое? Ещё учит детей иероглифам и зеркальной письменности Леонардо. К сожалению, у нас с мисс Брантон контракт на весь учебный год, иначе я её уволила бы прямо сейчас.

‒ Спасибо за информацию. Конечно, мы побеседуем с ней. Будьте добры, оставьте контактные телефоны вашего мужа и, ‒ Джим захлопнул свой блокнот, ‒ вы лучше идите сейчас домой. Возможно, Джеффри уже вернулся, а вас там нет. И, будьте так любезны, сообщите, если узнаете что-то раньше нас, ‒ он протянул ей визитку.

Они с Эйлин в молчании оба смотрели в спину директрисы, пока та, поправляя на ходу, съехавшую на сторону косынку, шла к двери кабинета.

Эйлин поднялась вслед за ней.

‒ Спасибо за кофе. Мне кажется, у меня брезжит идея, но пока как в тумане ‒ пойду проверю.

Оливия ждала в машине, нервно отбивая ладонями чечётку на руле. Эйлин устало села рядом.

‒ До дома подбросишь?

‒ О чём разговор? Ну, рассказывай, не томи, что эта старая курица поведала.

‒ Да ничего нового. И, между прочим, «старая курица» разыскивает сына. В свете последних событий его исчезновение не выглядит так, будто он где-то на пикнике тусуется.

– А где?

Эйлин только плечами повела. Иногда Оливия бывает просто невыносимой.

III

Было у Эйлин одно укромное местечко, куда она любила удалиться, когда нужно было сосредоточится.

Оседлав жёсткую и холодную скамейку в домике-укрытии для наблюдения за птицами на берегу тихого залива в устье реки Дарт, Эйлин сфокусировала окуляры бинокля и не спеша вела взгляд вдоль берега. Вот уточка нырок тюкнула своим буратиньим носом поверхность воды, встала свечкой, поджала лапки и исчезла под ней. Эйлин медленно вела бинокль, прикидывая, где малышка вынырнет, но ее всё не было видно. «Не могла же она утонуть», – Эйлин мысленно одёрнула свою тревогу, но та, как заноза залезла под кожу, и когда птичка наконец-то вынырнула на дальнем конце залива, Эйлин обрадовалась, но от сердца не отлегло. Мысли вертелись вокруг одного. Дети, ныряющие вот так в тяжёлую, тёмную глубину и… сколько ни жди, уже никогда не вернутся. Зачем? Почему? Если бы это был единичный случай, но их уже четыре, и неизвестно, кто на очереди, а главное – в чём причина?

Шар заходящего солнца наполовину ушёл в воду, окрасив её в кроваво-красный. На миг залив стал похожим на ту ванну, в которой умерла мать, вскрыв себе вены. Господи! Когда же это видение уйдёт из головы Эйлин? Гукнула засыпающая птица, пролетела летучая мышь, и как бы ей вдогонку, мелькнула в голове мысль: не там ищем! Не там!

‒ Джим, мы ‒ идиоты, ‒ кричала она в трубку, рассекая одинокой стрелой темноту ночного шоссе.

‒ А до утра подобное открытие подождать не может? ‒ без восторга ответил он.

‒ Джим, я поняла. Мы НЕ там ищем!

‒ Где ещё мы должны искать? Мы проверяли телефоны и электронную почту всех погибших детей – там ничего не было. Эти смерти ‒ чистый суицид. Их никто не провоцировал, им никто не угрожал. Они не были членами никакой секты.

‒ Были! Именно поэтому они НЕ пользовались телефонами и соцсетями. Переписку можно отследить. Ты сам говорил, что у Камиллы был найден блокнот с какими-то закорючками. Ты ещё спрашивал, не брала ли она уроки стенографии. Это была не стенография. Это была зеркальная запись. Проверь, есть ли что-либо такое среди вещей других погибших. И пожалуйста, посади своих ребят снова проверять телефоны. Те, кого нет ни в Фейсбуке, ни в Инстаграм, у кого нет электронных аккаунтов – эти наши клиенты.

‒ На поднятие старых дел мне нужно время, а на обыск в доме Джеффри ‒ ордер. Он же ещё живой…, ‒ голос Джима как-то запнулся, ‒ я надеюсь.

‒ Да брось ты. Миссис Макгрой тебя и без ордера впустит. Я утром буду у тебя.

‒ Ты подозреваешь, что старуха права, и учительница могла создать секту?

‒ Подозревать ‒ это твоя работа. Моя – копаться в причинах и искать смягчающие обстоятельства. У меня садится телефон и нет шнура зарядки. Я позвоню тебе уже из дома.

‒ Умоляю, дай поспать. Звони не раньше восьми.

IV

Эйлин проснулась от трели дверного звонка. Ощупью нашла тапочки, отметила что в окне уже светло, и ещё не открыв дверь, почувствовала запах кофе. Оливия. Кому ж еще не терпится ее разбудить.

‒ Нет от тебя покоя, за кофе спасибо, проходи, я сейчас, – всё на одной ноте.

‒ Не спросишь какие у нас новости?

‒ Зная твою профессию, ‒ уже из ванной крикнула Эйлин, ‒ новости либо плохие, либо очень плохие. Но сенсационные.

Она вернулась в гостиную, умытая и причёсанная. Свежий запах зубной пасты мирно смешивался с запахом кофе. Сразу стало по‑домашнему уютно.

‒ Да. Ты права. Плохая новость – это то, что Эшли Купер – девочка из класса Джеффри ‒ по утрам помогает отцу-почтальону разносить почту. Вчера она видела Джеффри на причале, где паркуется катер его отца. Миссис Макгрой позвонила в охрану и ей сказали, что лодки в доке нет. Очевидно, что парень ушёл на ней в открытое море. Береговая охрана уже оповещена, но поиски затрудняются низким туманом. С вертолёта ничего не видно.

‒ Так…

Эйлин не успела донести стаканчик до рта. У неё заметно затряслась рука, противная вчерашняя заноза страха снова зашевелилась под кожей спины. Она поставила стаканчик на стол.

‒ … Если это была плохая новость, то я не хочу слышатьочень плохую.

‒ Придётся. Очень плохая – это то, что катер всё-таки нашли. Его протащило течением на запад, и он застрял в подводных скалах у острова Силли, ‒ Оливия явно с удовольствием наблюдала ужас в глазах подруги, ‒ всё плохо, но не критично. Катер застрахован. Спасательной надувной лодки на нём не обнаружено, и Джеффри тоже.

‒ Остаётся только надеяться, что лодку подберут либо рыбаки, либо французские пограничники.

‒ Ты думаешь, он планировал суицид? – с тоской в голосе спросила Эйлин, и сама удивилась никчёмности этого вопроса.

В тишине гостиной трель телефона прозвучала, как какофония.

‒ Привет, это я ‒ Джим. Как видишь, не дождался твоего звонка. Есть новость. Джеффри нашёлся. Он жив и здоров, слегка охлаждён и сильно напуган. Скоро будет дома. Я не смогу его допрашивать без адвоката. Так что, до скорого.

V

Куда подевались стать и заносчивость Джеффри Макгройя. За столом напротив инспектора сидел маленький напуганный мальчик. Ладони его длинных рук были зажаты между колен. Колени слегка дрожали и ритмично открывались и закрывались. Он почти шёпотом отвечал на вопросы следователя.

‒ Ты знал о намерениях ребят?

Молчание.

Джим вынул из папки мятый листок.

‒ Можешь сказать, что это такое?

Джеффри равнодушно посмотрел на него и пожал плечами.

‒ Каракули какие-то.

Джим достал из ящика стола зеркало и приложил его к листку. Паренёк моментально изменился в лице, а колени его сжали запястья так, что послышался хруст пальцев.

‒ Каракули, да не совсем, ‒ Джим медленно повел зеркало вдоль строчек: Не вздумай меня отговаривать… Я все уже решил… Умереть под залпы салюта – это круто…, ‒Джим положил зеркало на стол.

‒ Вы не имеете право копаться в моих вещах, ‒ в голосе Джеффри послышались плаксивые ноты.

‒ Ага. Ты о моих правах не беспокойся, а твои, тебе мисс Колд разъяснит. Будешь помогать следствию – тебе на суде зачтётся. Так что же это было?

‒ Я не хотел…, ‒ Губы Джеффри сложились в точно такой же залом, какой два дня назад был на лице его матери.

‒ Всё началось с Виктории. Она выпила бутылку водки, сидя на самом высоком обрыве, уснула и упала в море. Девчонки говорили, что её лапал отчим и грозился изнасиловать, если она не будет «хорошей девочкой». Тогда дело замяли, и отчим избежал скандала о педофилии.

Он замолчал.

‒ Это мы знаем. Ты-то тут причём? – напирал Джим.

Эйлин с удивлением посмотрела на инспектора ‒ «знаем», но он мотнул головой: «не сейчас» и она промолчала.

‒ Мисс Стоун брала у нас интервью для своей статьи и, как бы в шутку, заметила, что Виктория Фокс «украла» у отчима звёздный час. Вместо его фотографий, которые были бы во всех газетах, теперь у всех на слуху имя самой Виктории. «Это как Марк Чэпмен – убийца Джона Леннона. Жил себе никому не нужный и безызвестный, а один выстрел – и он уже знаменит не меньше своей жертвы», ‒ объясняла она свою мысль.

Джим и Эйлин снова молча переглянулись.

‒ Всем хочется славы. Разве не так?! Вот я и придумал, как сделать, чтобы нас помнили. Это была моя идея создать клуб «Стань знаменитым сегодня». Мы бросали жребий – кто следующий, и вместе обсуждали метод самоубийства. Каждый должен был уйти своим путем.

У парня потекли слёзы. Он их и не скрывал, и не вытирал.

‒ Я никогда не думал, что кто-то из нас пойдёт до конца. Это была игра. Как отражение смерти в зеркале жизни. Тогда мы и стали писать друг другу, как Леонардо. Ленон – Леонардо, понимаете? Накануне ночи Гая Фокса жребий вытащил я, но Руперт настоял, что это сделает он. Фейерверк – отличное прикрытие для выстрела. Я согласился, но надеялся, что он раздумает. Потом, когда это произошло, я решил, что ребята меня никогда не простят, и потому ушёл в море. Там бы это больше походило на несчастный случай, но члены клуба знали бы, что я не трус и не прячусь ни за чьими спинами.

VI

Эйлин вышла из здания полиции. Да. Все не так, как кажется… Придётся серьёзно подумать, как вытаскивать парня. Хорошо, что ему ещё нет восемнадцати. Если судьей будет мэтр Стравински, старика можно будет уболтать трудностями переходного возраста, разводом родителей, желанием самоутвердиться среди одноклассников и прочее.

Она не успела дойти до машины, как снова заморосил дождь. Ноябрьский, нудный, серый. «Хорошо, что у меня нет собаки, ‒ подумала она, ‒ в нашем климате водить животное на прогулку – это бесчеловечно». Села за руль, включила телефон. Нашла опцию «Контакты». Прокрутила до буквы «О». Оливия Стоун. На экране высветилось: «Вы уверены, что хотите удалить данный контакт?». Эйлин жестко надавила зеленую точку на дисплее.

Она пристегнулась, привычно устраивая поудобнее левую ногу, и с удивлением отметила, что несмотря на дождь, нога не болит.

***