Цитаты из книги «Эйзен»

самый настоящий, с двумя горбами и тёмно-рыжей лохматостью по могучему телу. Верблюда звали Байрон; в оттопыренных губах его и правда было что-то чопорное, предположительно английское. Животное приводили на каждый

Мученики нового мира наводнили кино и живопись, театральные сцены и тексты песен. Мифы о страдании черпались из новостей и, уложенные в христианскую

Сердце его разорвалось в тот миг, когда нога в жёлтом американском ботинке взлетела для очередного па. Боль брызнула из треснувшей грудной клетки и затопила

как на подбор с высунутыми от жары языками. И только бульдог-аристократ не желал

И вот результат: оба последних фильма убиты. Что это, как не месть оставленной музы? Или дело в ином? «Вы сказали этой картиной что-то такое, что нельзя, невозможно произнести» – слова Бабеля после очередного просмотра

какой-нибудь захудалый кантончик или графство – и перенести под Москву, вместе с населенцами. Ох бы они поплясали, эти бюргеры! Мигом бы научились дышать не пресловутым «вольным воздухом», а в унисон с указами партии. И сдуло бы как пыль: с дворяшек – вековую спесь, а с буржуа – их раскормленные идеалы. И потянулись бы в едином порыве ликвидировать старый мир и строить новый. И конспектировать

пришлось обойти первое и отменить второе

дом уже возведён и даже оштукатурен. Эйзена волновала не историческая правда

князю, или церкви, или государству, наконец, – иными словами, заказчику музыки.

менее чувственное и ждущее, чем у темнокожих дев, так и не захотел). Все эйзеновские искры были – вхолостую. Спустя полгода еженевного общения они были всё ещё