Потонувший колокол

 
Сама не знаю.
 

Гейнрих

 
Все это ничего. Так. Отдохнем.
 

(Подводя ее к выходу в скале, опять внезапно останавливается и оборачивается назад.)

 
О, только б месяц, белый, как из мела,
Не устремлял свой неподвижный взор
На все, что там! О, только б мертвым светом
Так ясно он не озарял низины,
Откуда я ушел! На то, что скрыто
Седым туманом, я смотреть не должен…
Вот! Слышишь? Ты не слышишь ничего?
 

Раутенделейн

 
Нет, ничего! И то, что говоришь ты,
Мне непонятно.
 

Гейнрих

 
И теперь не слышишь?
 

Раутенделейн

 
Что слышать я должна? Я только слышу,
Как бродит по кустам осенний ветер,
Как жалобно кричит вдали сарыч,
Лишь странные твои слова я слышу,
Которые ты странно говоришь мне
Каким-то дальним, чуждым языком!
 

Гейнрих

 
Там, там, внизу, жестокий свет луны…
Ты видишь? Где в воде он отразился…
 

Раутенделейн

 
Я ничего не вижу, ничего!
 

Гейнрих

 
Ты, зоркая, как сокол! Неужели
Ты ничего не видишь? Ты слепа?
Что там так тяжко, медленно влачится?
 

Раутенделейн

 
Мечта, обман мечты!
 

Гейнрих

 
Здесь нет мечты,
Не говори, не двигайся! Обмана
Здесь нет! Я в это так же твердо верю,
Как верю в то, что Бог меня простит.
Вот-вот, теперь цепляется за камень,
За тот широкий камень, что лежит
Как раз среди тропинки.
 

Раутенделейн

 
Не гляди!
Ты вниз глядеть не должен! Я закрою
Наш вход, и силой я тебя спасу!
 

Гейнрих

 
Оставь, я говорю тебе, оставь же.
Я должен это видеть, я хочу!
 

Раутенделейн

 
Смотри: водоворотом вьется дымка,
Туман белеет в горной котловине.
Так ослабев, как ты, остерегись
Вступать в него.
 

Гейнрих

 
Я ослабел? Неправда.
Вот все прошло.
 

Раутенделейн

 
Так хорошо. Будь снова
Владыка наш и Мейстер! Разгони
Своею силой жалкие виденья!
Возьмись за молот, прошуми им властно…
 

Гейнрих

 
Не видишь ты, как выше все и выше…
 

Раутенделейн

 
Где?
 

Гейнрих

 
Там, вон там, идут тропинкой горной –
В одной рубашке…
 

Раутенделейн

 
Кто?
 

Гейнрих

 
Босые дети.
Несут кувшин. И то один из них,
То вдруг другой колено приподнимет,
Худое, обнаженное, чтоб им
Кувшин тот поддержать, такой тяжелый…
 

Раутенделейн

 
О, мать, не погуби его, он гибнет!
 

Гейнрих

 
Вкруг их голов сияет ореол…
 

Раутенделейн

 
Ты огоньком блуждающим обманут!
 

Гейнрих

 
Нет, нет! Сложи скорее руки: видишь…
Теперь ты видишь… вот они идут!..
 

Становится на колени, в то время как два призрачных ребенка, из которых один держит кувшин, с трудом приближаются. Они в одних рубашках.

Первый ребенок

(угасающим голосом).

 
Отец!
 

Гейнрих

 
Да, я, дитя.
 

Первый ребенок

 
Тебе родная
Шлет свой привет.
 

Гейнрих

 
Благодарю, мой милый.
Скажи: ей хорошо?
 

Первый ребенок

(медленно и печально оттеняя каждый слог).

 
Ей хорошо.
Еле внятные звуки колокольного звона из глубины.
 

Гейнрих

 
Что у тебя?
 

Второй ребенок

 
Кувшинчик.
 

Гейнрих

 
Для меня?
 

Второй ребенок

 
Да, для тебя, отец.
 

Гейнрих

 
А что же в нем?
 

Второй ребенок

 
Соленое.
 

Первый ребенок

 
И горькое.
 

Второй ребенок

 
В нем слезы
Ее, родной.
 

Гейнрих

 
О, Боже Всемогущий!
 

Раутенделейн

 
На что ты так глядишь?
 

Гейнрих

 
На них… на них.
 

Раутенделейн

 
Скажи мне, на кого?
 

Гейнрих

 
И ты не видишь?
На них! Где ваша мать? Ответьте мне!
 

Первый ребенок

 
Где наша мать?
 

Гейнрих

 
Да, где?
 

Второй ребенок

 
Средь водных лилий.
Сильный звон колокола из глубины.
 

Гейнрих

 
А! Колокол… звучит…
 

Раутенделейн

 
Что говоришь ты?
 

Гейнрих

 
Забытый, схороненный… он звучит!
Я не хочу… Кто сделал это? Кто же?
О, помоги мне, помоги!
 

Раутенделейн

 
Опомнись!
Опомнись, Гейнрих!
 

Гейнрих

 
Он звучит… звучит!
О, Боже, помоги! Кто это сделал?
Ты слышишь, как он стонет, схороненный,
Как он гудит и вырастает вверх,
Отхлынул прочь, идет к нам с новой силой.
 

(К Раутенделейн.)

 
Ты ненавистна мне! Прочь! Ненавистна!
Я буду бить тебя, отродье эльфов!
Распутная! Проклятье на тебя!
Проклятье на меня! Я проклинаю
Свои созданья, все! – Я здесь, я здесь!
Иду! О, Боже, сжалься надо мною!
 

(Поспешно устремляется прочь, ноги отказываются ему служить, он снова выпрямляется и, влачась, уходит прочь.)

Раутенделейн

 
Опомнись, Гейнрих! Все прошло… прошло.
 

Конец четвертого действия

Действие пятое

Горный луг с домиком Виттихен, как в первом действии. За полночь. Вкруг колодца сидят три сильфиды.

Первая сильфа

 
Огни пылают!
 

Вторая сильфа

 
Красный ветер жертвы
В долину веет ото всех вершин.
 

Третья сильфа

 
Чернеет чад, как туча, и, касаясь
Высоких горных елей по верхушкам,
Струится вниз.
 

Первая сильфа

 
А в глубине залег
Густой и белый дым. В воздушном море
Туманов мягких скот стоит по шею
И жалобно мычит, и хочет в хлев.
 

Вторая сильфа

 
Пел соловей один в кленовой роще –
Так поздно – пел – и в пении стонал,
Что, бросившись на мокрую траву,
Я горько зарыдала.
 

Третья сильфа

 
Это странно!
А я лежала мирно и спала
На тонкой паутинке: протянувшись
Меж венчиков травы, она была
Чудесно соткана из красных нитей:
Вошла в нее и показалось мне,
Что я легла на ложе королевы.
И мирно я покоилась. Кругом
Росистый луг, горя в вечернем свете,
Бросал мне пламя яркое свое;
И, тяжестью усталых век закрывши
Свои глаза, блаженно я спала.
Проснулась и гляжу, в пространстве дальнем
Свет умер, и везде седая мгла.
Лишь на востоке мрачный блеск вздымался,
И тлел, и тлел, до той поры, когда,
Как глыба раскаленного металла,
Склонился месяц на скалистом взгорье.
И под косым огнем лучей кровавых,
Казалось, начал шевелиться луг:
И шепот я услышала, и вздохи,
И жалобы тончайших голосов,
И плач и стоны, – страшно так, так страшно!
Я позвала жука, который нес
Фонарик легкий с светом изумрудным,
Но он, негодный, мимо пролетел.
Так я лежала, ничего не знала,
И очень было страшно мне, пока
С крылами стрекозы мой эльф любимый
Не прилетел ко мне. Ах, издалека
Я слышала, как крыльями звенел он,
Мой милый мальчик, прилетел, упал,
И вот мы с ним целуемся, – он плачет,
И плачет и рыдает; наконец,
К моей груди прижавшись крепко-крепко,
Пролепетал он: «Бальдер… Бальдер умер».
 

Первая сильфа

(встает).

 
Огни пылают!
 

Первая сильфа

(встает).

 
Бальдера костер!
 

Третья сильфа

(медленно уходит к опушке леса).

 
Он умер, Бальдер, – холодно.
 

(Исчезает.)

Первая сильфа

 
Проклятье
Упало на страну, как клубы дыма
С того костра, где спит погибший Бальдер!
 

Быстрый туман застилает горный луг. Когда вновь проясняется, сильф больше нет. Раутенделейн, скорбная и изнеможенная, спускается с гор. Садится, усталая, снова встает и приближается к колодцу. Ее голос, замирая, гаснет.

Раутенделейн

 
Куда же?.. Куда же?.. Как праздник блистал!
И гномы, шурша, пробежали сквозь зал,
И чашу мне дали, и вижу – она
Вся кровью наполнена вместо вина:
Я чашу должна была выпить.
И только я выпила это питье,
Так больно забилося сердце мое,
И чья-то рука его жестко взяла,
И больно так сердце мое обожгла.
Мне нужно, чтоб в сердце был холод!
Корона лежала на брачном столе,
Кораллы мерцали в серебряной мгле,
Надета корона, горит надо мной,
И вот я невеста, и ждет Водяной.
Мне нужен для сердца был холод!
Достались на свадьбе три яблока мне,
Одно все мертвело в своей белизне,
Другое, как золото, рдело,
А третье кровавым огнем обожгло,
А третье, как красная роза, цвело,
И я их сберечь не хотела.
Я первое съела – и вот я бледна,
Второе – богатством навек стеснена,
И красное – красное съела.
Бледна и румяна, нежна и бела,
Сидела невеста – и мертвой была.
Скорей, Водяной, отвори.
Я с мертвой невестой, бери.
Средь рыб серебристых, и змей, и камней,
В глубокое, в темное, в холод, скорей…
О сердце, сожженное сердце!
 

(Она опускается в колодец.)

Фавн выходит из лесу и подходит к колодцу; наклоняясь над ним, зовет.

Лесной Фавн

 
Хей, хольдрио! Лягушечий король!
Взойди сюда! Хей! Водобивец гнусный!
Не слышишь ты? Зеленобрюхий, спишь?
Эй, говорю тебе, иди скорее!
Хотя бы ты на водорослях там
Лежал с своей красивейшей ундиной,
И бороду она твою чесала, –
Иди, оставь ее! Не пожалеешь!
Тебе я, братец, расскажу такое,
Что черт возьми и лошадиный хвост,
Рассказ мой будет стоит ровно десять
Твоих любовных водяных ночей.
 

Никельман.

(невидимый в колодце).

 
Брекекекекс!
 

Лесной Фавн.

 
Скорей! Что там такое?
 

Никельман.

(невидимый).

 
Мне некогда. Оставь меня в покое
И не ори.
 

Лесной Фавн.

 
Да ты с ума сошел!
Как некогда? Ты головач, осел!
Успеешь брюхо жабье отрастить.
Ну, ссориться не будем, так и быть.
Приятную тебе принес я весть,
Как я пророчил, так оно и есть:
Ее он бросил, и на долгий срок
Он будет твой, волшебный мотылек,
Немножечко помятый и больной,
Но наш брат Лесовик иль Водяной
Не огорчится этим ни на миг.
Ну, словом, говорю тебе, старик,
Забавы будет вам на много дней,
Ты более, чем хочешь, встретишь в ней.
 

Никельман.

(показывается над краем колодца и лукаво мигает).

 
Так бросил? Ну, сиди и ни гу-гу.
А я за ней зачем же побегу? Мне что ж?
 

Лесной Фавн.

 
Тебе уж больше не нужна?
Ах, если б знал я, где теперь она!
 

Никельман.

 
А ты ищи, ищи!
 

Лесной Фавн.

 
Везде искал,
И тут, и там по лесу пробегал,
Не раз в такие пропасти зашел,
Где не был ни один еще козел.
Всех спрашивал, щегленка и сурка,
Сову, змею, и муху, и жука, –
Все попусту. Зашел в сосновый бор,
Там, вижу, лесники зажгли костер.
Я головню стащил, и в гору скок,
И кузницу забытую поджег:
Там жертвенный теперь восходит чад,
Пылают балки, рушатся, трещат,
Свистит огонь, и жалкий человек
Владычеству скажи: прости навек!
 

Никельман.

 
Я знаю, знаю, все известно мне, –
Что ж ты меня тревожил в глубине?
Я знаю больше, знаю, кто звучал,
Кто колокол усопший закачал.
Когда б ты видел – видное у нас,
То, что на дне случилось в первый раз,
Как мертвою застывшею рукой
Покойница искала под водой,
Искала темный колокол, нашла,
И только что за край его взяла,
Вдруг колокол, как будто уязвлен,
К высотам устремил громовый звон
И долго выл, как львица, через тьму,
Сквозь царство гор, к владыке своему.
Утопленницу видел я: она
Волной волос была окружена,
Она рукою бледной и худой
В металл, качаясь, билась под водой,
И каждый раз в приливе новых сил
Он с бешенством удвоенным грозил.
Я стар, и много видел там на дне,
Но дыбом стали волосы на мне.
Мы скрылись все. Когда бы ты был там,
Не стал бы рыскать ты по всем кустам,
Не стал бы ты о сильфочке тужить.
Дай ей среди цветов ее пожить,
Что до меня, – слуга покорный я.
 

Лесной Фавн.

 
Черт побери, тогда она моя!
Да здравствует небесный Зодиак,
Себе я самому совсем не враг:
Когда я тело теплое найду,
На что мне эта мертвая в пруду!
 

Никельман.

 
Кворакс, брекекекекс! Го-го! Так-так!
Я вижу, ты, любезный, не дурак!
Так ты других козявок не мани,
А только этой голову сверни.
Ищи ее, ищи, хоть десять лет,
Мечись и обыщи весь белый свет,
Ее ты не найдешь нигде. Она
Теперь в меня, как кошка, влюблена.
А козлоногих ей не предлагай,
Не надобно. Ты понял? И прощай!
Иди себе, а мне брат, нужно вниз:
Дороги наши, значит, разошлись.
Мне надо быть с молоденькой женой,
И я ее покорный Водяной.
 

Лесной Фавн.

(крича ему вслед).

 
Как верно то, что в небе звезд не счесть,
Что у меня рога и бедра есть,
Что рыбы вечно плавают в воде,
А птицы так и сяк и кое-где,
Так верно, говорю я не шутя,
От человека ты родишь дитя!
Так доброй ночи! Спи, счастливый плут!
Кусь! Кусь! Бегу! Козявочке капут!
 

Лесной Фавн с веселыми прыжками убегает. Виттихен выходит из хижины и раскрывает ставни.

Виттихен

 
Пора вставать. Уж утро наступает.
И было же здесь шуму эту ночь.
Поет петух.
Ну, ты, заклянчил: кикерикики…
Ты, прогоняльщик сна, и без тебя
Все знаем, что случается, пред тем как
Такой вот петушишко запоет:
Наседка ночь сидела и снесла
Яичко золотое. – Там на небе
Оно и светит. – Снова свет придет.
Пой песенку и ты, пой песню, зяблик;
Приходит новый день, да, новый день.
Да нет ли тут хоть огонька какого
Бродячего или чего-нибудь?
Хотела бы крутом яснее видеть
И не взяла как раз карбункул свой.
 

(Ищет в своих карманах и вытаскивает красно-светящийся камень.)

 
Нет, не забыла.
 

Голос Гейнриха

 
Раутенделейн!
 

Виттихен

 
Идет, идет, а ты покличь погромче!
 

Гейнрих

 
Я здесь, приди же, Раутенделейн!
Не слышишь ты?
 

Виттихен

 
Да думаю, навряд ли.
 

Гейнрих

(изнеможенный, показывается на скале над хижиной, бледный и оборванный. В правой руке у него булыжник, он готов швырнуть его назад в глубину).

 
Попробуйте, посмейте, кто б там ни был,
Цирюльник, пастор, лавочник, учитель:
Кто только первый вверх пойти посмеет,
Вниз полетит он, как мешок с песком.
Не я, а вы мою жену убили,
Поганые, глупцы и негодяи!
Вы из-за гроша будете визжать
Дней тридцать, и с бесстыдством хладнокровным, –
Прогнившие до глубины души, –
Обманете на целые червонцы
Бессмертную Господнюю любовь!
Лжецы и лицемеры! Вы – как дамба:
Нагромоздив сухой и черный ад,
От Божьего вы моря оградились,
И выставили низость душ своих
В противовес блаженным водам рая.
Когда ж придет тот сильный, кто разрушит
Упорную и замкнутую дамбу?
Не я нее расторгну… нет, не я.
 

(Гейнрих кладет камень наземь и делает усилия, чтобы взойти выше.)

Виттихен

 
Там ходу нет. Постой. Остановись же.
 

Гейнрих

 
Что там горит, старуха, наверху?
 

Виттихен

 
А как мне знать? Там человек какой-то
Построил дом: дворец и вместе церковь.
Его он бросил, вот он и горит.
Гейнрих, полный отчаяния, делает попытки взойти выше.
Я говорю, стена перед тобою:
Кто хочет вверх, пусть крылья отрастит,
А у тебя они теперь сломались.
 

Гейнрих

 
Сломались или нет, взойти я должен!
То здание, что в пламени, мое!
Мое созданье это! Понимаешь?
Я выстроил его, – и все, что было
В моей душе, и все, – о, все! – чем был я,
Вложил туда…
Я не могу… я больше не могу!
 

Пауза.

Виттихен

 
Присядь и отдохни, там есть скамейка!
Дорогу не увидишь в темноте.
 

Гейнрих

 
Присесть и отдохнуть! Да если б ты мне
Дала постель из пуха и шелков,
Она мне кучей мусора была бы.
И если б материнский поцелуй, –
А мать моя давно уже в могиле, –
Теперь на лбу моем разгоряченном
Напечатлелся, – он мне так же мало
Способен был бы дать успокоенья,
Как жало ос.
 

Виттихен

 
Да что и говорить!
Постой немножко. В погребе остался
Глоток вина.
 

Гейнрих

 
Нет больше силы ждать.
Воды!
 

(Поспешно приближается к колодцу и садится на закраине.)

Виттихен

 
Так зачерпни воды и выпей.
 

Гейнрих, изнеможенный, зачерпывает из колодца воды и пьет, сидя на закраине. Нежный голос поет с тихой жалобой из колодца.

Голос

 
Гейнрих, мой милый, возлюбленный мой,
Что ты сидишь над водою глухой?
Встань от колодца! Ступай!
Больно мне! Не ожидай!
Прощай! Прощай!
 

Пауза.

Гейнрих

 
Старуха, объясни, что это было?
Что назвало по имени меня
Так жалобно? Я слышал ропот: «Гейнрих»,
Он до меня дошел из глубины,
И вслед затем так тихо, еле внятно:
«Прощай! Прощай!» Старуха, кто ты? Где я?
Мне кажется, что пробудился я,
Мне все знакомо здесь: скала и домик,
И ты сама; мне все знакомо здесь
И все-таки так чуждо. Неужели
Все то, что сердце пережило, было
Одно дыханье только, звук пустой,
Он есть и нет его и вряд ли был он?
Старуха, кто ты?
 

Виттихен

 
Я? Да ты-то кто?
 

Гейнрих

 
Ты говоришь, кто я, старуха?
Я это часто спрашивал у неба,
Но никогда ответа не слыхал.
Одно лишь достоверно: кто б я ни был,
Зверь, полубог, ничто или герой,
Я солнечный подкидыш, захотевший
Найти свой дом: беспомощный и жалкий,
Тоскую я о матери своей,
И, на меня смотря в сиянии ярком,
Она раскрыла нежные объятья,
Но не достать никак ей до меня.
Что делаешь ты там?
 

Виттихен

 
А вот узнаешь.
 

Гейнрих

(поднимаясь).

 
Прошу тебя, иди и посвети мне
Кровавым светом лампочки твоей,
Чтоб я нашел дорогу на высоты.
Раз буду там, где прежде я царил,
Я стану жить отшельником отныне,
Чтоб не повелевать и не служить.
 

Виттихен

 
Не верю я тебе; чего ты ищешь
Там наверху, совсем оно другое.
 

Гейнрих

 
Как знаешь ты?
 

Виттихен

 
А почему не знать.
Они тебя загнали, да? Еще бы!
Насчет того, чтобы испортить жизнь
И, раз она светла, загнать в трущобу,
Все люди – волки. А насчет того,
Чтоб встретить смерть лицом к лицу, – ну там уж
Они как стадо, пред которым волк.
И пастухи ведут себя так храбро,
Когда увидят волка – фу ты, пропасть –
Начнут кричать и цыкать на собак:
Чтобы прогнать грабителя? Нет, просто,
Чтобы заткнуть овцою волчью пасть.
И ты немногим лучше, чем другие:
Был в жизни свет, сейчас его в трущобу,
А смерть пришла, нет сил взглянуть в лицо.
 

Гейнрих

 
Старуха, я не знаю, как случилось,
Что жизнь, в которой свет был, я прогнал,
И, будучи художником могучим,
Как ученик, работой пренебрег,
И колоколом собственным сраженный,
Тем голосом, что я в него вложил,
Себя увидел жалким, побежденным.
И правда, грудью бронзовой он бросил
Такой могучий возглас по горам,
Что, дрогнув, пробужденные вершины
Родили грозный звук со всех сторон,
И отзвуком во мне он отозвался!
Но все еще я Мейстер и теперь!
И той же непреклонною рукою,
Которой этот колокол я вылил,
Создание свое я раздробил,
Чтобы не быть его покорной жертвой.
 

Виттихен

 
То, что прошло – прошло, конец – конец:
Высоты от тебя навек закрыты.
Ты был побег зеленый и прямой,
Но, сильный, недостаточно был силен.
Меж призванных избранником ты не был.
Поди сюда и сядь!
 

Гейнрих

 
Прощай, старуха!
 

Виттихен

 
Поди сюда и сядь. Чего ты ищешь,
Не может быть простою кучей пепла.
Кто здесь живет, тот ждет и ищет жизни.
Я говорю раз навсегда: ее
Там наверху ты никогда не встретишь.
 

Гейнрих

 
Так дай мне умереть здесь.
 

Виттихен

 
Ты умрешь.
Когда взлетишь, как ты, к высотам, к свету,
И упадешь, нельзя не быть разбитым.
 

Гейнрих

 
Я чувствую: мой путь пришел к концу.
Пусть будет так.
 

Виттихен

 
Твой путь пришел к концу.
 

Гейнрих

 
Скажи же мне: ты говоришь так странно,
Ты все так знаешь, говоря со мной:
Что я искать, изранив ноги, должен, –
Увижу ль я, пред тем, как умереть?
Молчишь? Скажи: из этой темной ночи
Я должен ли в ту ночь, что всех темней,
Уйти, не увидавши отблеск света
Погибшего?
 

Виттихен

 
Кого ты хочешь видеть?
 

Гейнрих

 
Ее! Кого ж еще? Ее, конечно!
 

Виттихен

 
Тебе одно осталося желанье:
Последнее. Скажи его в душе.
 

Гейнрих

(быстро).

 
Его сказал я!
 

Виттихен

 
Ты ее увидишь.
 

Гейнрих

 
О, мать моя! Ты можешь это сделать?
Ты так могуча? Почему тебя
Я так назвал, не знаю сам. Я был уже
Однажды, как теперь, готов к концу,
Нетерпеливо ждал, чтоб каждый вздох мой
Последним был. Тогда пришла она,
И вновь я ожил, точно вешний ветер
Измученное тело охватил…
Теперь опять я стал так странно легким,
Как будто вновь иду на высоту…
 

Виттихен

 
Все кончено. Ты побороть не можешь
Ту тяжесть, что гнетет тебя к земле,
И мертвецы твои чрезмерно сильны,
Ты больше их не можешь обуздать.
Смотри: на стол я ставлю три бокала.
В один вливаю белое вино,
Другой бокал я красным наполняю,
И третий – желтым. Если выпьешь первый,
К тебе придет вся сила прежних дней.
Второй тебе опять вернет блаженство,
Тот светлый дух, который ты забыл.
Но тот, кто два бокала эти выпьет,
Он должен и последний осушить.
 

(Хочет идти в дом, останавливается и говорит с глубоким значением.)

 
Он должен, я сказала. Не забудь.
 

(Уходит.)

Гейнрих сперва вскакивает в экстазе; услышав: «Все кончено», бледнеет и отступает назад; теперь он пробуждается из своего оцепенения, опускается на скамейку и сидит на ней, прислонившись.

Гейнрих

 
Все кончено. Она сказала: «Все».
Теперь, как никогда, ты все узнало,
О, сердце! Что ж еще ты хочешь знать?
Ты, вещая, твоим единым словом
Нить жизни перерезана, как бритвой:
Все кончено. Осталась лишь отсрочка.
Холодный воздух веет из ущелья.
Едва скользя по краю низких туч,
Вдали мерцает первое сиянье,
И этот день встает не для меня.
Так много дней я жил, и это первый
Не для меня.
 

(Берет первый бокал.)

 
Приди же ты, вино,
Ко мне, пред тем как страшное настанет!
На дне бокала чуть темнеет капля
Последняя… Старуха, нет еще?
Да будет так.
 

(Пьет).

 
Теперь второй я выпью.
 

(Берет второй бокал.)

 
Я выпил первый лишь из-за тебя,
И если бы ты не был здесь, волшебный,
Хранящий сладко-пьяный аромат,
Тот пир, что нам Господь назначил в мире,
Казался б скудным – о, высокий гость,
Тебя узнать он был бы недостойным.
Благодарю тебя.
 

(Пьет.)

 
Напиток дивный!
 

Дуновение эоловой арфы пролетает в воздухе, в то время как он пьет. Раутенделейн, утомленная и строгая, поднимается из колодца, садится на край его и расчесывает свои длинные распущенные волосы. Лунный свет. Она бледна и поет самой себе.

Раутенделейн

(тихим голосом).

 
Ночью глубокой всхожу я одна,
Волны волос озаряет луна.
Нет никого, чтоб смотреть на меня,
Птички к далеким краям улетают,
Белые сонно туманы блуждают,
За лесом видны мерцанья огня…
 

Никельман.

(незримый в колодце).

 
Раутенделейн!
 

Раутенделейн

 
Иду!
 

Никельман.

 
Иди скорее!
 

Раутенделейн

 
Больно, мне больно! Платье так жмет.
Я дева глухих, заколдованных вод.
 

Никельман.

 
Раутенделейн!
 

Раутенделейн

 
Иду.
 

Никельман.

 
Иди скорее!
 

Раутенделейн

 
Месяц сиянье холодное льет,
В мыслях мой милый, мой прежний встает.
Звенят колокольчики в поле.
О чем колокольчики в поле звенят?
О чем колокольчики мне говорят?
О счастье? О боли?
Счастье и боль в них звучит заодно.
Время идти на глубокое дно,
Туда, где подводные травы растут.
Вниз, в глубину!
Долго я, долго я медлила тут.
Время прошло… Вниз, в глубину!
 

(Готова опуститься в колодец.)

 
Кто там зовет так тихо?
 

Гейнрих

 
Это я!
 

Раутенделейн

 
Кто ты?
 

Гейнрих

 
Я! Я! Приблизься, жизнь моя!
 

Раутенделейн

 
Уйди. Нельзя мне. Я тебя не знаю.
С кем говорю, того я убиваю.
 

Гейнрих

 
Ты мне всегда была – как радость дня.
Коснись моей руки. Узнай меня.
Приди.
 

Раутенделейн

 
Я никогда тебя не знала.
 

Гейнрих

 
Не знаешь…
 

Раутенделейн

 
Нет.
 

Гейнрих

 
Ни разу не видала?
 

Раутенделейн

 
Не помню.
 

Гейнрих

 
Да останусь чужд я лжи!
Я губ твоих не целовал, скажи,
Так радостно – до боли?
 

Раутенделейн

 
Никогда.
 

Гейнрих

 
И ласк моих ты не хотела! Да?
 

Никельман.

(незримый из колодца).

 
Раутенделейн!
 

Раутенделейн

 
Иду.
 

Никельман.

 
Иди скорее!
 

Гейнрих

 
Кто звал тебя?
 

Раутенделейн

 
Супруг мой!
 

Гейнрих

 
Цепенея,
Я мучаюсь, я предаюсь судьбе,
В ужасной, в неиспытанной борьбе!
Не мучь меня. Скажи. Ты мне поможешь?
Поди ко мне.
 

Раутенделейн

 
Я не могу.
 

Гейнрих

 
Не можешь?
 

Раутенделейн

 
Нет.
 

Гейнрих

 
Почему?
 

Раутенделейн

 
Мы пляшем хоровод,
Веселый танец, в бледном царстве вод.
И иногда душа тихонько стонет,
Но я пляшу, и пляска мысли гонит.
Прощай, прощай!
 

Гейнрих

 
Где ты? Не уходи!
 

Раутенделейн

(исчезая за краем колодца).

 
В бессмертных далях.
 

Гейнрих

 
Там, вон там, гляди.
Бокал мне, Магда… Как ты побледнела!
Кто тот бокал – близ вечного предела
Протянет мне, да будет счастлив он.
 

Раутенделейн

(совсем вблизи от него).

 
Я!
 

Гейнрих

 
Ты?
 

Раутенделейн

 
Да, я. Возьми. И мирный сон,
Сон мертвых, не тревожь.
 

Гейнрих

 
Благословляю.
 

Раутенделейн

(отступая).

 
Прощай, прощай. Тебя я покидаю.
Я не твоя. Нам было так светло.
Все конечно. Прошло!
 

Гейнрих

 
Прошло!
 

Раутенделейн

 
Прошло!
Кто в час вечерний, с лаской беспредельной,
Тебя баюкал песней колыбельной?
 

Гейнрих

 
Кто, как не ты!
 

Раутенделейн

 
Кто я?
 

Гейнрих

 
Раутенделейн.
 

Раутенделейн

 
Кто посвятил тебе свою весну?
Кого ты сбросил в пропасть, в глубину?
 

Гейнрих

 
Тебя, тебя!
 

Раутенделейн

 
Кто я?
 

Гейнрих

 
Раутенделейн!
 

Раутенделейн

 
Прощай! Прощай!
 

Гейнрих

 
Веди меня нежней.
Ночь близится, – чей мрак всего страшней!
 

Раутенделейн

(быстро подбегает к нему, обнимает его колени, ликуя).

 
Восходит солнце!
 

Гейнрих

 
Солнце!
 

Раутенделейн

(рыдая и ликуя).

 
Гейнрих!
 

Гейнрих

 
Так.
Благодарю.
 

Раутенделейн

(обнимает Гейнриха и прижимает его губы к своим, потом нежно укладывает умирающего).

 
О, Гейнрих!
 

Гейнрих

 
Умер мрак!
Лучами – звоном дышит вышина!
Восходит солнце… Солнце!.. Ночь длинна.
Утренняя заря.
 

Конец