Заткни ты глотку, демон бурь проклятый,
И чтоб ни слова больше не сказать.
Твой срок истек, исполнилася мера.
Твои дела постыдные и жизнь
Позорная – известны всей округе,
И ненависть к тебе сильна настолько,
Что если ты не сделаешь теперь
То, что тебе велят, еще до утра
Ты красного услышишь петуха
На кровле у себя: в огне и дыме
Твое гнездо утайщицы исчезнет!

Цирюльник

(не переставая креститься).

Ты, кошка! Твоего дурного глаза
Я не боюсь: мечи огонь и злобу!
Там, где мой труп хотела б ты увидеть
Глазами ярко-красными, повсюду
Ты встретишь крест. Исполни приказанье:
Отдай его сейчас.

Пастор

Во имя Бога,
О, женщина, безвестного тебе,
Теперь – я говорю тебе вторично –
Оставь утехи адские свои
И помогай нам! Вот, перед собою,
Ты видишь человека: это Мейстер,
Слуга Господень, свыше одаренный
Искусством – в безднах воздуха царит,
В честь Господа и в посрамленье ада!

Виттихен

(не переставая обороняться, подходит с фонарем к Гейнриху).

Довольно! Если вы возьмете тело,
Что тут лежит, какое дело мне!
Пусть он живет, живи он сколько хочет,
Пока дыханья хватит; хоть и то,
Сказать по правде, хватит не надолго.
Вы говорите: мастер он. Пожалуй,
Что в мастерстве не очень он силен.
Пускай он вам готовит их, пускай вам
Железные звучат колокола, –
Для ваших ли ушей они – подумать, –
В них колокольный звон звучит нескладно,
Да и в его душе. Ему известно,
Чего во всех вещах недостает:
Недостает им лучшего, и в каждой
Есть трещина. Возьмите там носилки
И унесите малого домой! –
Эй, Мейстер – как бишь там? – молокосос!
Вставай! Пора за дело! Всем поможешь:
Вот пастор должен проповедь держать,
Учитель должен бить детей линейкой,
Цирюльник – воду мыльную готовить.

Гейнриха кладут на носилки, Цирюльник и Учитель поднимают его.

Пастор

Ты, блудная, постыдная жена,
Молчи и брось пути деяний адских!

Виттихен

Поберегите проповедь свою,
Она известна мне. Я знаю, знаю:
Все чувства – грех один. Земля – могила.
Небесный свод – покрышка гробовая.
Все звезды – дыры, солнце – как и звезды –
Огромная дыра. Погиб бы мир
Без пасторов, и наш Отец Небесный
Для страха только в небе существует.
Хорошим прутом вас бы отстегать,
Вы стоите, бездельники, лентяи.

(Захлопывает дверь.)

Пастор

О, дьявол…

Цирюльник

Ради Бога, успокойтесь!
Оставьте вы ее, а то она
Так взбесится, что нам же будет хуже.

Пастор, Учитель и Цирюльник уходят с Гейнрихом в лес. Луна поднимается, ясная, и лесной луг окутан безмолвием.

Первая сильфа, Вторая и Третья, одна за другой, проскользают из леса и кружатся хороводом.

Первая сильфа

(зовет шепотом).

Шш! Сестра!

Вторая сильфа

Сестра!

Первая сильфа

Луна –
Между гор бела, бледна.
Веет мгла и льнет везде
К лугу, к склону и к воде.

Вторая сильфа

Шш! Откуда ты?

Первая сильфа

Из вод,
Где поток, свистя, ревет,
Где лучи свой свет дробят,
Упадая в водопад.
Там, дыханье затаив,
Ночи влажной изменив,
Я из пенной глубины
Поднялась к лучам луны,
Проплыла среди камней
Выше, выше, в мир огней.

Третья сильфа

(приходя).

Сестры!

Первая сильфа

К нам, сюда, скорей!

Вторая сильфа

Шш! Откуда ты?

Третья сильфа

Вперед!
Продолжайте хоровод!
Между скал, где мрак дрожит,
Сонно озеро лежит,
Глубь его темна, как ночь,
Я его родная дочь.
Звезды смотрят в глубину,
Я увидела луну
И, покров свой приподняв,
Я помчалась выше трав,
Выше скал, где спит беда
В горном воздухе, сюда.

Четвертая сильфа

(приходя)

Сестры!

Первая сильфа

К нам, сюда! Вперед!

Все

Вот он, вот он, хоровод!

Четвертая сильфа

Фрау Холле спит на дне
Там, в болотной тишине,
Я стакнулась с тростником,
И пришла сюда тайком.

Первая сильфа

Смейтесь, вейтесь, все вперед!

Все

Вот он, вот он, хоровод!

Грозовые огни усиливаются. Слышится ворчанье грома. У входной двери внезапно появляетсяРаутенделейн, она стоит, заложив руки за голову. Месяц освещает ее.

Раутенделейн

Холля! Сильфы!

Первая сильфа

Тише! Зов!

Вторая сильфа

Ай! Разорван мой покров!
Старый корень, прочь ступай!

Раутенделейн

Сильфы!

Третья сильфа

Я задела! Ай!
Там и здесь, туда-сюда!
В сером, в белом, как звезда!

Раутенделейн

(вступая в хоровод).

Пусть ваш круг меня замкнет!
Вот он, вот он, хоровод!
С вами, сильфы, я сплету
Шепот, ропот и мечту.
Ты, серебряная тень,
Посмотри, как ясный день:
В серебро одета я,
Серебриста ткань моя!
Ты, смуглянка, погляди,
Что там вьется впереди:
Это я кружусь мечтой,
С нежной, с смуглой красотой!
Ты, из золота, взгляни,
После в мысли вспомяни,
Как сияние зажглось
Золотых моих волос!
Я взметну их – ты за мной –
Красный дым и шелк волной!
Я их брошу вдоль лица,
Пламя, пламя без конца!

Все

Смейтесь, вейтесь, все вперед!
Вот он, вот он, хоровод!

Раутенделейн

В воду колокол упал.
Где он, где он, сильфы скал?

Все

Смейтесь, вейтесь, все вперед!
Вот он, вот он, хоровод!
Незабудки, златоцвет
Наш не тронет легкий след!

Лесной Фавн приближается с наклоненной головой наподобие козла. Гром усиливается. Во время следующей сцены раздается сильный раскат и слышен шум дождя.

Лесной Фавн.

Незабудки, златоцвет
Я топчу, мне горя нет:
На болоте слышен плеск,
За кустами шум и треск,
По траве ползет змея,
Эльфы, сильфы, это я!
Букке, бокке, хейса, хву!
Толстый бык храпит в хлеву.
Телка дурня горячит,
Шею вытянув, мычит.
На спине у жеребца –
Пара мух – и без конца
Спорят в нежностях своих
И невеста и жених.
У кобыльего хвоста
Мошек резвая чета,
Мошек длинный звонкий рой
Вьется в пляске круговой.
Холля! Конюх! Хейа-ла!
Девка вовремя пришла?
В стойле душно! – Что ж дышать!
В стойле мягко полежать!
Холля! Хусса! Хейюххей!
Всюду стало веселей.
Кончен шепот подо льдом,
Жизнь кипит и бьет ключом.
Кот за кошкой – кис, кис, кис.
Мяу-мяу – обнялись.
Сокол, куры, соловей,
Заяц, лань и воробей,
Лебедь, аист на пруде,
Утки дикие в воде,
Моль, козявки, мотыльки,
И лягушки, и жуки,
Всех один зажег порыв,
Все живут наперерыв.

Он обнимает одну из сильф и убегает с ней в лес. Остальные сильфы разбегаются. Раутенделейн остается одна; задумчивая, она стоит посреди лесного луга. Буря, гром и дождь проходят.

Никельман.

(поднимается над краем колодца)

Брекекекекс!
Брекекекекс!
Эй, эй!
Чего стоишь?

Раутенделейн

Ах, милый Водяной!
Я так печальна… ах, я так печальна!

Никельман.

(лукаво)

Брекекекекс! Квак-квак! В каком глазу?

Раутенделейн

(развеселившись)

Да в левом. Ты мне, может быть, не веришь?

Никельман.

Так, так.

Раутенделейн

(тронув пальцем свой левый глаз)

Смотри-ка, что это такое?

Никельман.

А что там?

Раутенделейн

Что-то здесь в моем глазу.

Никельман.

Да, что такое? Покажи поближе!

Раутенделейн

Там капелька, да теплая такая.

Никельман.

Откуда? С неба? Ну-ка, покажи!

Раутенделейн

(показывая ему на пальце слезинку)

Вот, капелька, вся круглая, живая
И теплая, сверкает и дрожит.

Никельман.

Ах, черт возьми, красиво! Если хочешь,
Я капельку блестящую возьму,
И для тебя ей сделаю, на славу,
Из раковины розовой оправу.

Раутенделейн

Я положу к тебе на край, сюда.
А что это?

Никельман.

Алмазная звезда.
В нее взгляни, увидишь сквозь блистанье
Все счастье мира, все его страданья.
Ее зовут слезой.

Раутенделейн

Слезой? Так я,
Наверно, плачу? Да? Она моя!
Теперь я буду знать. Развесели же
Меня скорей!

Никельман.

А ты поди поближе!

Раутенделейн

Ну, что я буду делать там с тобой,
Колодец твой и мокрый и гнилой,
Мокрицы, пауки… Какая гадость!
И ты еще! Подумать, что за радость!

Никельман.

Брекекекекс! Ну, что ж мне предпринять!

Раутенделейн

Вот капелька блестящая опять!

Никельман.

Оно к дождю как раз! Вода – с водой!
Владыка Тор огнистой бородой
Тряхнет, и вспыхнут молнии сейчас,
Как нежное миганье детских глаз,
Сквозь дымы разомкнутых вздутых туч
Бросая, как фиалки – синий, луч.
И воронов, кружащихся толпой,
Сквозь молнии ведет он за собой;
Под серою громадой облаков,
Как полчище разметанных врагов,
На черных крыльях, смоченных грозой,
Они несутся пьяной полосой.
Чу! Мать-земля глотками жадно пьет,
Деревья, травы, черви – все живет,
И только вспыхнет молния опять,
Для всех живая дышит благодать.
Кворакс!

(Молния).

В долину! Так, со всех сторон!
Там праздничный огонь теперь зажжен:
Пылает молот. Искрится, звеня.
Кругом – двенадцать тысяч миль огня.
Трясется колокольня. Дым, лучи –
Все вместе…

Раутенделейн

Ну, послушай! Замолчи!
Ты говоришь, да это все не то.

Никельман.

Брекекекекс! Ты, воробей, ничто:
Его ласкать, а он сейчас клевать,
С тобой тут только горе горевать,
С тобой тут бьешься-бьешься, а к концу
В награду ты ударишь по лицу.
Не так? Чего же хочешь ты? Чего?
Опять не так!

Раутенделейн

Не надо ничего!

Никельман.

Тебе ничем…

Раутенделейн

Ничем!

Никельман.

… нельзя помочь?

Раутенделейн

Ах, скрыться б только мне от всех вас прочь!

(Устремляет вдаль глаза, полные слез.)

Никельман.

(с горечью, убедительно).

Что сделал я тебе? Уйдешь? Куда?
Ты хочешь в мир людей? Там все – беда.
Что человек? Так, что-то, всякий сброд,
Средь нас совсем случайно он живет:
От мира, а как будто бы и нет.
Он сразу – здесь – и где? Не сыщешь след.
Он сразу – брат нам, и от нас рожден, –
И враг, чужой, один, и осужден.
Беда тому, кто в вольном царстве гор
С проклятым родом вступит в разговор:
Чуть-чуть растет он, чахленькой травой,
И гордо, слепо губит корень свой.
В зерне – недужный, тянется к мечте,
Как погребной картофель в темноте.
Он жаждет света, ждет его года,
Но солнца он не знает никогда.
Весенний ветер стебли обоймет,
Но он же ветку чахлую сорвет.
Нейди к ним! Если будешь к ним близка,
Как жернов, пригнетет тебя тоска.
Смеялась ты, научишься рыдать,
И встретишь ночь, чтоб новой ночи ждать.
Со старой книгой скована, уснешь,
И солнце, наше солнце проклянешь.

Раутенделейн.

Мне бабушка сказала как-то раз,
Что мудрый ты, мудрейший между нас,
Гляди же: из колодца твоего
Бежит ручей, – удержишь ли его?
Бежит волна, зовет с собой волну,
В страну людей, в далекую страну.

Никельман.

Кворакс, брекекекекс! А ты нейди!
А ты с тысячелетним посиди.
Пускай рабишки эти прочь скользят,
Белье стирают, мельницы вертят,
Поят капусту, холят огород,
Глотают все, что в рот им попадет.

(Горячо и настойчиво.)

Но ты – принцесса, ты блистать должна
В дворцах царя, как царская жена.
Кристалл зеленый я в венец сплету,
Чтобы твою украсить красоту.
В высоком зале золото блестит,
Там лунный камень, жемчуг, малахит.
Из красного коралла шкаф и стол…

Раутенделейн

Пусть ты венец хоть из сапфира сплел,
Укрась им дочерей своих, а мне
Довольно золотых волос вполне,
Они венцом лицо мне обоймут,
И, золотясь, не давят и не жмут.
Пусть замок твой из ценных ярких глыб,
Что мне за жизнь средь ящериц и рыб,
Меж этих кворакс, квуракс, в камышах,
В колодце, в вони, в топи и впотьмах!

(Удаляется.)

Никельман.

Куда ты?

Раутенделейн

(весело, безучастно)

А тебе что?

Никельман

(скорбно)

Очень много!
Брекекекекс.

Раутенделейн

Куда придет охота.

Никельман.

Куда же?

Раутенделейн

Как? Куда? Туда-сюда.

Никельман.

Туда-сюда?

Раутенделейн

(быстро вскидывая руки)

И между прочим – к людям.

(Поспешно уходя, исчезает в лесу)

Никельман.

(объятый испугом)

Кворакс!

(Со стоном.)

Кворакс!

(Тише.)

Кворакс!

(Качая головой.)

Брекекекекс!

Конец первого действия

Действие второе

Дом колокольного литейщика Гейнриха. Комната в старонемецком вкусе. Одна половина задней стены образует глубокую нишу, в которой находится открытый очаг; над ним дымовая труба. Над охладевшими углями висит медный котел. В другой, выдающейся вперед, половине стены окно с блестящими вогнутыми стеклами, под ним постель. В боковых стенах по одной двери: дверь слева ведет в мастерскую, дверь справа – в сени. Направо, впереди, стол и стулья. На столе кувшин с молоком, стаканы и каравай хлеба. Недалеко от стола рукомойник. Ваяния Адама Крафта, Петра Фишера и других украшают комнату; на самом виду – образ Распятого из расписанного дерева.

Два мальчика, дети Гейнриха, один пяти, другой девяти лет, разодетые по-праздничному, сидят у стола, перед каждым небольшой стакан с молоком. Фрау Магда, также одетая по-праздничному, входит справа в комнату, в руке у нее букет цветов, называющихся небесный ключ. Раннее утро. Становится светлее и светлее.

Фрау Магда

Вот, детки, посмотрите, что нашла я.
Как раз за садом целая лужайка
Усеяна цветами. Мы теперь
Для праздника отцовского украсим
Себя достойно.

Первый мальчик

Мне…

Второй мальчик

Дай мне букетик.

Фрау Магда

Обоим по пяти цветков, из них
Один бы мог открыть вам двери рая.
Ну, пейте молоко, поешьте хлеба,
И мы пойдем. До церкви далеко.

Соседка

(у окна)

А вы уже не спите?

Фрау Магда

До того ли!
Всю ночь была не в силах глаз сомкнуть
Не от заботы, нет, – и так свежо мне,
Как будто бы спала я как сурок.
Я думаю, день светлый будет.

Соседка

Светлый.

Фрау Магда

Ведь вы пойдете с нами? Да? Пойдемте!
Нетяжела дорога с нами будет;
Чтоб детские ножонки не измучить,
Мы поплетемся тихо, шаг за шагом,
Хотя сказать по правде вам, туда бы
Хотела я лететь, а не идти:
Так радостно в душе от нетерпенья.

Соседка

Ваш муж домой не возвратился ночью?

Фрау Магда

Да как же мог он? Я счастлива буду
Узнать, что мирно колокол висит,
Когда приход сегодня соберется.
Немного было времени дано,
И, не щадя себя, он торопился.
Когда бы хоть часок ему пришлось
Заснуть в лесу, – когда б мой Мейстер Гейнрих
Немножко отдохнул хоть на траве, –
Благодарить должна я буду Бога.
Велик был труд, награда будет больше.
Представить вы не можете, как свято,
Как дивно новый колокол звучит.
Таким открытым и прозрачным звуком.
Послушайте, когда он в первый раз
Поднимет нынче свой протяжный голос!
Как будто в нем заключена молитва
И проповедь, в нем ангелы поют
Гимн счастия и песню утешенья.

Соседка

Так, так. Я одному лишь удивляюсь:
Вы знаете, из дома моего
Отлично видно церковь над горами.
Условлено, что белый флаг повесят,
Как только будет колокол на башне.
Уж день пришел, а флага нет как нет

Фрау Магда

Всмотритесь и увидите наверно.

Соседка

Да нет.

Фрау Магда

Ну, если это даже так,
Тут ничего нет странного. Когда бы
Вы знали так, как я, с каким трудом
Сопряжена подобная работа,
Как много Мейстер должен думать, биться,
И днем, и ночью, – вы бы не дивились,
Что вот пришла минута, а еще
Последний гвоздь не вбит. Теперь, быть может,
Как раз на колокольне виден флаг.

Соседка

Нет, верно нет. Все думают в деревне,
Что там в горах неладно. Да к тому же
Еще вот тут дурные знаки были.
Крестьянин из Хохштейна, проходя,
Во ржи увидел женщину нагую,
Верхом на вепре хлеб она топтала,
Он поднял камень и швырнул в нее.
Видение исчезло, но тотчас же
Рука его до пальцев отнялась.
В горах, – так все решили, – злые духи,
Увидев новый колокол, взбесились.
Дивлюсь, что ничего вам неизвестно.
Уже начальник волости с людьми
Пошли туда. И думают…

Фрау Магда

О, Боже!
Что думают?

Соседка

Да ничего пока
Не знают достоверно. Не волнуйтесь,
Еще причины нет для огорчений.
Несчастье небольшое. Говорят,
Под колоколом дроги подломились,
И что-то с ним случилось, – что, не знают.

Фрау Магда

Ну, если только с колоколом… Что же!
Лишь только бы не с Мейстером: нет, нет,
Букетик свой я на груди оставлю.
Но так как ничего еще не знают,
Прошу вас, вы детей моих возьмите
Пока к себе…

(Она быстро поднимает их одного за другим и передает ей в окошко.)

Вы можете?

Соседка

Конечно,
Я их возьму к себе.

Фрау Магда

Да, да, прошу вас,
А я должна скорей спешить, бежать,
Чтоб знать, чтобы помочь, – чему, не знаю.
Но только я должна –

(Выбегает.)

– быть там, где Мейстер!

Соседка отходит от окна. Слышен гул толпы, затем громкий пронзительный крик: голос Магды. Входит Пастор, поспешно, он вздыхает и отирает глаза. Бросает кругом ищущие взгляды и затем быстро открывает постель. Спешит к двери и встречается с носилками, на которых несут Гейнриха Школьный Учитель и Цирюльник. Под потерпевшим несчастье постелили зеленые ветки. За носилками идет Магда. Воплощение глубочайшего горя, вся застывшая, почти лишившаяся сознания. Ее ведут мужчина и женщина. За ней толпится народ, проникая в дом. Гейнриха кладут на постель.

Пастор

(Магде)

Прошу вас, успокойтесь, ради Бога,
И веруйте в Него. Когда его мы
Нашли и положили на носилки,
Мы думали, что он был мертв! Однако
Дорогой он пришел в себя, и врач,
Которому его мы показали,
Уверил нас, что есть еще надежда.

Фрау Магда

(со стоном)

О, Господи! Что есть еще надежда!
Ведь я была так счастлива сейчас.
Но что со мной? И что здесь происходит?
Где дети?

Пастор

Успокойтесь, ради Бога.
Терпение! Терпенье и смиренье!
Вы знаете, где горе, там и Бог.
А если Он решил в Своем совете
Земное исцеленье отклонить,
У вас еще осталось утешенье:
Супруг ваш к вечной радости уйдет.

Фрау Магда

Что говорите вы об утешенье?
Да разве я нуждаюсь в нем? Нет, нет,
Я знаю, он поправится. Так будет.

Пастор

Надеемся. А ежели не так,
Случится то, на что Господня воля.
Так иль иначе: Мейстер победил.
Чтобы служить Всевышнему, он отлил
Свой колокол, – чтобы служить Ему,
Пошел он в горы, где, не покорившись,
Еще гнездятся сонмы темных сил,
И пропасти противоречат Богу.
И он упал, Всевышнему служа:
Вступив в борьбу с лукавством адских духов,
Которые, страшася благовестья,
Боясь, что будет колокол звучать,
Соединились в адскую дружину
И нанесли ему такой удар.
Господь накажет их.

Цирюльник

Я как-то слышал,
Что здесь недалеко живет святая,
Она творит всечасно чудеса
И силою молитвы исцеляет,
Как некогда апостолы.

Пастор

Сыщите
Ее скорей, пускай придет сюда.

Фрау Магда

Что с ним? Чего глазеете вы здесь?
Прочь ваше любопытство неуместно.
Не прикасайтесь взглядами своими
Бесстыдными к страдальцу! Поскорее
Покрыть его. Они его убьют,
Запачкают… Вот так. Теперь уйдите.
Ступайте к скоморохам, если вам уж
На что-нибудь так хочется глазеть.
Что с ним? Да что вы все тут онемели?

Учитель

Нельзя узнать, как все произошло.
Схватился ль он за колокол рукою,
Когда тот падал? Верно только то,
Что, если бы взглянули вы в ту пропасть,
Вы на колени встали бы сейчас,
Чтоб принести благодаренья Богу.
Что этот человек еще не умер,
Я говорю вам, – это прямо чудо.

Гейнрих

(слабым голосом)

Воды, воды мне!

Фрау Магда

(устремляясь с быстротой молнии)

Убирайтесь прочь!

Пастор

Ступайте, люди добрые, ступайте,
Покой здесь нужен.
Чужие уходят.
Я прошу вас помнить,
Что, если вы во мне нужду найдете,
Вы знаете, где я живу.

Цирюльник

И я.

Учитель

А я, пожалуй, лучше здесь останусь.

Фрау Магда

Нет, никого не нужно, никого!

Гейнрих

Дай мне напиться!

Пастор, Учитель и Цирюльник, после совещания вполголоса, уходят, пожимая плечами и качая головой.

Фрау Магда

(поспешно подходя к Гейнриху со стаканом воды)

Ты проснулся, Гейнрих?

Гейнрих

Пить хочется. Не слышишь? Дай воды.

Фрау Магда

(невольно)

Немножечко терпения!

Гейнрих

Терпенья?
Я скоро буду вовсе терпелив.
Да, Магда, и тебе еще недолго
Придется потерпеть.

(Пьет.)

Благодарю.

Фрау Магда

Не говори. Мне делается страшно,
Когда ты говоришь так.

Гейнрих

(с лихорадочной горячностью)

Нет, не надо,
Ты не должна бояться, слышишь, Магда,
Ты жить должна, и будешь, без меня.

Фрау Магда

Жить без тебя… не в силах, невозможно.

Гейнрих

Не мучь меня, твоя печаль ничтожна,
И недостойна, не забудь: ты мать;
Пойми и успокойся.

Фрау Магда

Умоляю,
Не будь теперь со мною так жесток.

Гейнрих

(с мучением)

Жестокостью ты называешь правду?
То, что принадлежит тебе навек,
Ты каждый миг найдешь в кроватке детской,
Там счастие твое, несчастье, жизнь,
Там все твое в покровах этих белых,
И было б низко, будь это не так.

Фрау Магда

(бросаясь к нему)

Пускай поможет Бог мне в этом горе,
Но я тебя люблю сильней всего,
Сильней детей, сильней себя и жизни.

Гейнрих

О, горе вам, кого удел – сиротство!
И трижды горе мне, кто осужден
У вас отнять насущный хлеб, чтоб стал он
Отравою на языке моем.
Но так или иначе, будь счастлива!
Пусть под свою защиту примет вас
Тот, от Кого укрыться невозможно.
Уже для многих темный сумрак смерти
Желанным светом был: я жду того же.

(Мягко.)

Дай руку мне. Тебя я обижал,
Как словом, так и делом; да, я знаю,
Твою любовь не раз я оскорбил;
Прости меня теперь; какой-то силой
Всегда я вынуждаем был на это,
Меня толкало что-то, – что, не знаю, –
Терзать тебя, и вместе с тем себя.
Прости мне, Магда!

Фрау Магда

В чем же ты виновен?
В чем я могу простить тебя? О, Генрих,
Не говори так, если только любишь,
А то я буду плакать; я скорее
Хотела бы, чтоб ты меня бранил.
Ты знаешь, чем ты был мне.

Гейнрих

(с мучением)

Нет, не знаю.

Фрау Магда

Ты взял меня и сделал человеком.
В невежестве, в терзаньи, в нищете
Жила я под дождливым серым небом;
Ты поманил, увлек и дал мне радость.
И никогда твою любовь сильней
Не чувствовала я, как в ту минуту,
Когда меня суровою рукою
От темноты ты к свету обратил.
И мне тебя прощать? За все, что стало
Моей душой, моею целой жизнью?

Гейнрих

Так странно души спутаны в узор.

Фрау Магда

(гладя его волосы, мягко)

О, если мне когда-нибудь случалось
Тебе в угоду сделать что-нибудь, –
Здесь в комнатах иль в мастерской смогла я
Хоть часик скрасить, и твоим глазам
Казалася желанной… ты подумай,
Мой Генрих, я, которая хотела б
Тебе отдать, не знаю что, все, все,
Тебе взамен могла служить лишь этим.

Гейнрих

(с беспокойством)

Я умираю: это хорошо.
Бог так решил для нашего же блага.
Иначе, Марта… наклонись ко мне:
Для нас обоих умереть я должен.
Ты думаешь, что если расцвела ты, –
И для меня, – я вызвал твой расцвет?
О, нет! То сделал вечный Чудотворец,
Который завтра жесткой зимней вьюгой
Весенний лес ударит, и убьет
Бесчисленность едва расцветших почек.
Для нас обоих умереть я должен.
Смотри, я был изношен, я был стар,
Я был какой-то неудачной формой.
Зачем же стал бы я теперь жалеть,
Что тот Литейщик, Чьей рукой я создан,
Меня отверг, увидев, как я плох.
Когда, вслед за моим плохим созданьем,
Своей рукой меня швырнул Он в пропасть,
Падение желанно было мне.
Мое созданье, знаю, было плохо;
Тот колокол, который мог упасть,
Не создан для вершин, – нет, он не мог бы
Меж гор высоких отзвук пробудить.

Фрау Магда

Твои слова мне вовсе непонятны.
Прекрасное создание такое,
Снискавшее высокие хвалы,
В металле ни малейшего изъяна,
С таким прозрачным звуком!
Боже мой! Да все единогласно говорили,
Когда между деревьев зазвучал
Твой колокол: «То хор небесных духов».

Гейнрих

(с лихорадочной поспешностью)

Он для долин, он не для царства гор!

Фрау Магда

Неправда, если б только ты услышал,
Как я, что пастор кистеру сказал,
В волнении глубоком: «Как чудесно
Он зазвучит среди высоких гор…»

Гейнрих

Он для долин, он не для гор высоких.
Об этом знаю только я один.
Об этом пастор ничего не знает.
Нет, я умру, и мне желанна смерть!
Подумай: если б мог я встать с постели,
Как говорят, поправиться, – ну, если б
Цирюльник починил меня, чтоб я
Достойным стал в приюте пресмыкаться, –
Напиток жизни пламенно горячий, –
Порой он горек был, порою сладок,
Но крепким был всегда, когда я пил, –
Я говорю, теперь он стал бы слабым,
Лишенным вкуса, выдохшимся, кислым,
Холодным. Если кто желает, пей.
Но мне претит, противно даже видеть.
Нет, погоди, когда бы даже ты
Мне привела врача, который мог бы,
Как кажется тебе, вернуть меня
К моей погибшей радости, сумел бы
Вернуть меня к моей работе прежней, –
Поверь мне, Магда, я приговорен.

Фрау Магда

Супруг мой, расскажи мне, ради Бога,
Как это приключилося с тобой?
Ты, человек высокоодаренный,
Засыпанный дарами от небес,
Везде хвалы снискавший и любимый,
В своем искусстве – мейстер… До сих пор,
Без отдыха, ты весело работал
И создал больше ста колоколов:
На сотни башен, голосом протяжным,
Они, гудя, поют тебе хвалу,
И как из чаш глубоких проливают
Твоей души живую красоту
Над деревнями, селами, полями.
С пурпурной кровью вечера, с сияньем
Зари Господней, в золоте горящей,
Ты смешиваешь голос дум своих.
Богач, способный раздавать так много,
Господний голос! Ты, вкусивший радость
Быть щедрым и не знавший ничего,
Как только снова – радость быть богатым,
Тогда как тяжесть нищенских скорбей
Для нас служила хлебом ежедневным, –
Ты, чуждый благодарности, враждебно
Глядишь на труд рабочих дней твоих?
Так как же, Гейнрих, хочешь ты заставить
Меня войти в противную мне жизнь?
Что жизнь мне? Чем она могла бы стать мне,
Коль даже ты ее бросаешь прочь,
Как будто бы фальшивую монету!

Гейнрих

Не искази моих правдивых слов.
Ты, ты сама сейчас мне так звучала,
Таким глубоким звуком и прозрачным,
Как ни один из всех колоколов,
Которые я создал. – Благодарность!
Но, Магда, ты должна понять меня:
Последнее созданье неудачно.
С стесненным сердцем в высь я шел за ним,
Когда крича и весело бранясь,
Они тащили колокол к высотам.
И он упал. В провал ста саженей.
Теперь он в горном озере. Глубоко,
Навеки в горном озере лежит
Последний плод моей мечты и мощи.
Вся жизнь моя, так, как ее я прожил,
Не создала и не могла создать
Другой работы, лучшей. Да. И все же
Ее я бросил вслед моих опальных
Созданий неудавшейся мечты.
Она лежит на дне, а сам я должен
Дожить последний сумрачный мой час.
Я не скорблю и все-таки скорблю я
О том, чего уж нет, одно лишь верно:
Ни колокол, ни жизнь не возвратятся.
И если б я сковал свою мечту –
С желанием опять услышать гимны
Похороненных звуков, – горе мне!
Какая жизнь меня бы ожидала:
Она была бы бременем тоски,
Раскаянья, безумия, ошибок, –
И темноты, и желчи, и отравы.
Нет, нет! Такой я жизни не приму!
Я больше не хочу служить долинам,
Их мир не успокаивает больше
Мою всегда стремительную кровь.
Все, что в моей душе теперь хранится,
С тех пор как я побыл среди высот,
Стремится вновь к заоблачным вершинам,
Светло блуждать над морем из тумана,
Творить созданья силою вершин.
И так как я не властен это сделать, –
Недужный, как теперь, – и так как я,
Когда бы мог взойти, упал бы снова,
Пусть лучше я умру. Чтоб жить вторично,
Я должен быть, как прежде, молодым.
Из горного чудесного растенья,
Из нового вторичного расцвета
Рождаются душистые плоды.
Я должен в сердце чувствовать здоровье,
Железо в жилах, мощь в своих руках,
И жар завоевателя безумный,
Чтоб что-нибудь чудесное создать,
Неслыханно-прекрасное.