Читать книгу: «Алая раковина сердца. Инди-новеллы», страница 4

– Это твоя икона, Павлик, – сказала она внуку. – Перед тем как стрелять, смотри на нее, чтоб глаз не сморгнул и рука не ослабела.

Павлик уже почти год жил у бабушки. Отец был в плавании, когда маму стал регулярно навещать ее начальник Роберт Олегович. Узнав об этом, бабушка переселила внука к себе. Просто приехала на такси, забрала вещи Павлика, и сказала невестке:

– Решайте сексуальные проблемы без моего внука.

По возвращении отца из плавания мама сообщила ему, что собирается с ним разводиться и что Павлик будет жить в ее новой семье. Отец против развода не возражал, но отдать сына отказался. Вопрос о том, с кем останется Павлик, должен быть решить суд.

Для отца все случившееся явилось горькой и болезненной неожиданностью, и он начал пить. После того как в очередной раз он явился пьяным, бабушка, дав ему протрезветь, предъявила в присутствии Павлика ультиматум.

– Ты, – сказала бабушка, – чтобы не срамить себя, сына и меня, в ближайшее же время выходишь в плавание! Море успокоит твою боль, – добавила она и погладила папу по голове, – а с этим судом я разберусь сама.

Папа ушел в плавание. И, в конце концов, наступил день суда, на котором решалась судьба Павлика. Бабушка отправилась на суд одна, внука с собой не взяла. Она вернулась часа через четыре хмурая и решительная.

– Ну, что? – спросил Павлик.

– Суд решил в пользу твоей матери, – ответила бабушка.

– Ты меня отдашь?

– В том случае, если ты этого хочешь.

– Нет, я хочу быть только с тобой.

– Тогда и говорить не о чем. Я тебя никому не отдам.

Павлик больше ни о чем не спрашивал: бабушка зря слов на ветер не бросала. Через три дня, поздним вечером в дверь бабушкиной квартиры громко и настойчиво постучали:

– Откройте, полиция, – раздалось из-за двери.

– Что вам надо? – спросила бабушка, не открывая двери.

– Мы пришли за Павлом, с нами его мать и судебный исполнитель.

– Уходите! Внука я не отдам.

– Тогда мы взломаем дверь.

– Это, пожалуй, лишнее, – вслух сказала бабушка, – сами мы дверь потом не починим.

Она вернулась от двери в комнату, на стенах которой висели дорогие для нее вещи, и среди них один из подарков мужа – семи зарядный арбалет ручной работы. Бабушка сняла его со стены, зарядила полным комплектом стрел и вернулась в коридор.

– Открой дверь и бегом ко мне, – шепнула она Павлику.

Павлик подошел к двери, открыл замок и, быстро отбежав, стал рядом с бабушкой, которая тут же приподняла арбалет, нацелившись на входную дверь.

Дверь открылась. За ней оказались двое парней в камуфляже, мужчина с папкой под мышкой и мама Павлика.

– Ни шагу через порог. Пока я жива, внука у меня никто не заберет, – громко сказала бабушка.

– Что вы себе позволяете! Я судебный исполнитель! – крикнул мужчина с папкой.

Бабушка ответила щелчком предохранителя на арбалете. Один из парней достал рацию и стал говорить:

– Первый! Первый! Это я – Второй! Что делать? Тут какая-то старая дура… – дальше он доложить не успел. Рация вылетела из его руки, выбитая стрелой арбалета, а сам он схватился за оцарапанную щеку.

– Следующей стрелой я тебе мозги вышибу – пообещала бабушка.

Парень с оцарапанной щекой снял со спины автомат и отдал напарнику, потом он отстегнул от пояса резиновую дубинку и сказал, обращаясь к товарищу:

– Если она всадит в меня стрелу, то лупи по ней не раздумывая.

Павлик все понял. Сейчас этот здоровый парень бросится с резиновой дубинкой на бабушку. Она выстрелит в него из арбалета и не промажет, а в бабушку начнут стрелять из автомата, и даже если она останется жива, ее посадят в тюрьму до самой смерти. Что он может сделать, маленький Павлик? Как он может остановить взрослых вооруженных мужчин? Все смотрят на Павлика, все его любимые герои: умирающий Кулау-прокаженный, замерзающий капитан Скотт… и погибающий в бою «до последнего патрона» Сережа Зуев.

– Стойте, – крикнул Павлик, – не трогайте бабушку.

Он метнулся в комнату, и схватил со стены дедушкин морской кортик. Выдернув кортик из ножен, Павлик встал возле бабушки, обхватив ее левой рукой, а правой рукой приставил лезвие кортика к своему горлу.

– Уходите, гады, – заорал Павлик, – я живым не сдамся.

Люди за дверью оцепенели. Было видно, что Павлика бьет нервная дрожь, и он, не колеблясь, перережет кортиком горло, если кто-нибудь попытается войти.

Первой опомнилась мама:

– Господи, что мы делаем, – заплакала она. – Не надо, ничего не надо. Прошу вас всех уйти. Пусть живет, где хочет.

Бабушка долго отпаивала Павлика травами, опасаясь нервного срыва, и всю ночь просидела возле него: Павлик метался и бредил, но под утро успокоился. Ему приснилось, что он летит на большой зеленой стрекозе над синим-синим морем, и на боку у него сверкает дедов кортик.

Полет шмеля

Черная зебра с белыми полосками получалась плоской, неживой и какой-то блеклой, как будто ее постирали и положили сушиться. Наташка, подперев голову рукой, бесцельно водила кисточкой по бумаге. Главная зебра не рисовалась. Все нормальные белые зебры с черными полосками получились замечательно, а эта – ну ни в какую! А как без нее в Наташкиной саванне? Как без верблюда на айсберге.

Наташка бросила кисть в баночку с водой и подошла к окну. Во дворе жизнь набегала морскими волнами. Кто-то носился на роликах, кто-то на самокате, возле качелей дрались мальчишки, на ближайшей скамейке девушки от пяти до семнадцати лет осваивали чей-то косметический набор, и никому не было дела до Наташки Цаплиной из квартиры 134, которая не любит цифры и получает по математике двойки. За это ее не отпускали гулять – чтобы сидела и долбила эти чертовы дроби. А у нее и так нет друзей ни в школе, ни во дворе, потому что она молчаливая, грустная, не любит компьютерные игры и у нее нет даже простенького смартфона. Зачем он ей, если никто кроме мамы и папы не позвонит? А еще высокая и сутулая, как серая цапля, ее так и обзывают: «Серая Цаплина».

«И что они прицепились с этим сложением дробей? Одна вторая плюс одна вторая – равно единице… Чушь какая-то! Смотря, что складывать: если сыпучее, то может из двух пол-ложек сахара целая ложка и получиться, а если две половинки бумажного листа, то, как их не склеивай, все равно целый лист не получится. Попробуй на таком листе акварелью что-нибудь написать! А если эти половинки разных цветов? Что они, возьмут да смешаются?» – размышляла Наташка.

Она вернулась к акварели. По бумаге ползал мокрый шмель. Он побывал в формочке с черной краской, и теперь двигался по силуэту черной зебры, исправлял Наташкины ошибки. Черная зебра стала оживать, а потом побежала, чтобы столкнуться с белыми зебрами и в них раствориться, оставив после себя черные полоски. Это было здорово!

Откуда взялся этот шмель? Не было слышно жужжания. Он, наверное, тихо вполз в открытую форточку. Такой умница, а почему-то не может летать.

Наташка аккуратно взяла двумя пальцами шмеля, промыла в чистой воде и положила сушиться на чистый лист бумаги. Пока шмель сушилась, Наташка читала 2-й том Брема. Она нашла то, что искала среди «Насекомых с полным превращением». В двадцать восьмом отряде «Перепончатокрылых». Прочитав про две пары перепончатых крыльев, Наташка взяла большую папину лупу и внимательно рассмотрела шмеля. Талантливый художник оказался калекой – отсутствовало заднее правое крылышко. Это было несправедливо! Несправедливо, как и многое другое в этом мире.

Она поместила шмеля в спичечный коробок, захватила акварель, и, несмотря на запрет, вышла на улицу. Где находится ближайшая ветлечебница, она знала хорошо. Многие одноклассники таскали туда своих питомцев.

В приемной пришлось сидеть долго, да еще все приставали с расспросами, кого Наташка принесла. Она коротко отвечала, что пришла на консультацию. Какая-то бабка все время норовила влезть без очереди со своим жирным шпицем, требуя срочно поставить ему клизму. Когда в очередной раз она прицепилась с этим к вышедшей из кабинета медсестре, то та посоветовала:

– Не приставайте с этим к нашему доктору Павлу Петровичу, а то он вам самой поставит клизму.

– Безобразие! Хамство! – закричала бабка. – Я буду на вас жаловаться.

– Жалуйтесь, – устало сказала медсестра, – в Лигу обожравшихся собак. Позвоните в МЧС, там вам телефон дадут.

Наташка была последней в очереди, как и всегда. Перед ней в кабинет вошла красивая молодая женщина с белым персидским котенком, пробыла в кабинете недолго и выбежала, не прощаясь и не закрыв дверь.

– Сволочи! Их бы самих кастрировать, а потом заставить сидеть в четырех стенах, —неслось из кабинета.

– Что у вас? – спросил Павел Петрович, не поднимая головы, когда Наташка вошла в кабинет. Он оказался худым, налысо бритым юношей с очками на длинном носу.

– Шмель, – сказала Наташка и торопливо, чтобы не выгнали из кабинета, принялась открывать спичечную коробку. – У него нет одного крылышка, поэтому он не может летать, а ведь он художник. Вот посмотрите, как он зебру в саванне нарисовал.

Павел Петрович тупо уставился на Наташку, которая держала на ладони левой руки шмеля, а в правой руке рисунок, и спросил:

– Ты что, усыпить его хочешь?

– Да нет, я хочу, чтобы он летал! Крыло можно сделать! – Наташка аккуратно поместила шмеля в коробок и, пока Павел Петрович не опомнился, принялась на обратной стороне акварели быстро набрасывать ячеистую схему недостающего крыла.

– Ведь это заднее крылышко. Можно прицепиться к переднему – ведущему крылу!

– Стоп, – прокашлялся Павел Петрович – дельтапланерист с тремя переломами конечностей. – А материал? Из чего я тебе это крыло выкрою?

– Трансплантация! – воскликнула Наташка. – В городе ежедневно погибают тысячи перепончатокрылых, – и подняла глаза на строгого ветеринара.

Павел Петрович с интересом рассматривал Наташку. Такое существо ему еще не попадалось.

– Так, – после некоторого раздумья произнес ПП. – Завтра в это же время. И прихвати с собой побольше этих… трансплантатов, и необязательно шмелиных. Можно от ос, пчел, стрекоз – словом, от других перепончатокрылых. Рисунок оставь, мне надо подумать над схемой крепежа крыла.

Наташка выскочила, сжимая в руке коробочку со шмелем, едва успев крикнуть «спасибо» и «до свидания». Оставшись один, ПП не стал изучать схему крыла, он перевернул лист и внимательно рассмотрел акварель. Навстречу стаду белых зебр с черными полосками бежала одна-единственная черная зебра с белыми полосками.

«Они ведь ее растопчут!» – подумал ПП. – «Нельзя им это позволить!»

Дома родители, конечно, всыпали Наташке. Ушла из дома, несмотря на запрет, дверь не закрыла на ключ, а просто захлопнула, оставила окно открытым… Ну и так далее. Наташка ничего не слышала, она думала о перепончатых крыльях.

– Папа, – неожиданно, прервав поток нотаций, спросила Наташка, – а где чаще всего погибают насекомые?

– Какие насекомые? Ты что над нами издеваешься? – Голос почти успокоившейся мамы принялся набирать прежнюю высоту.

– Подожди, – остановил набор высоты маминого голоса папа. – Каких насекомых ты имеешь в виду?

– Перепончатокрылых. Шмелей, ос, пчел, стрекоз…

– Ты, что в активистки «Гринписа» подалась?

– Да нет! Шмелю надо крыло пришить, а то она летать не может, – Наташка открыла спичечный коробок и показала художника.

Папа взял лупу, которой часто пользовался при пайке электронных плат, и принялся разглядывать шмеля.

– Точно одного крылышка нет!

Мама через его плечо также заглянула в лупу.

– Да ну вас к черту с вашими шмелями, микросхемами и двойками по математике, – произнесла в сердцах и ушла смотреть телевизор.

– Как же ты к нему крыло прикрепишь? – спросил папа.

– Крыло будет крепить ветеринар Павел Петрович, мне надо трансплантат найти.

Папа потер переносицу и сказал:

– Прежде всего, это мертвые насекомые возле химически обработанных растений, но их использовать нельзя: они уже отравлены. Остаются паутина, рамы старых окон, в которых насекомые погибают, случайно попав между стекол, а также яркие светильники

На следующий день, пожертвовав своей коллекцией покемонов в пользу корыстолюбивых школьников младших классов, Наташка к шести часам вечера заполучила около десятка дохлых ос и пчел, двух больших шмелей и громадную стрекозу.

Все это богатство она высыпала на стол Павла Петровича. Под микроскопом, с помощью пинцета и скальпеля, он отделил от мертвых шмелей крылышки, а Наташка через большую лупу наблюдала, как он это делает. Затем Павел Петрович поместил шмеля-калеку в склянку с притертой крышкой, предварительно капнув туда немного эфира. Они подождали, пока шмель уснет, и приступили к операции. К удивлению Наташки, ПП не стал пришивать шмелю чужое крыло. Вместо этого он обвил шмеля прозрачным пластиковым кольцом с небольшим выступом и к этому выступу «Герметиком» подклеил крылышко-протез. Со стороны целого крылышка кольцо было чуть толще. «Это чтобы выступ не перевешивал», – догадалась Наташка.

Она сидела, как на иголках, пока шмель просыпался. Наконец очнулся. Павел Петрович дал ему немного поползать, чтобы он окончательно пришел в себя, а затем высоко его подбросил, предварительно расстелив на полу старый халат. Почувствовав, что падает, шмель отчаянно загудел и затрепыхался живыми крылышками. На мгновение завис в воздухе… и полетел, слегка накренившись на покалеченный бок.

– Получилось! – крикнула Наташка и захлопала в ладоши.

Шмель кружил под потолком, вначале медленно, испытывая новое крыло, потом быстрее, а, приноровившись, принялся выписывать виражи. Павел Петрович сел за компьютер и кликнул несколько раз «мышью».

Вряд ли кто-нибудь, кроме стремительных фигуристов, пытался использовать «Полет шмеля» Римского-Корсакова для танца, и великий композитор, наверное, удивился бы, если бы увидел, как под его музыку, доносящуюся из диковинного сооружения, кружится нескладная долговязая девочка. А может быть, он бы изумился тому, что молодого человека в белом халате вообще не интересует музыка: его интересует шмель, летающий по комнате, – «Сможет ли шмель планировать, если к нему прикрепить крылья большой стрекозы?» – и этот молодой человек через несколько дней прыгнет с вершины телебашни, чтобы пролететь над городом на дельтаплане, на правом крыле которого танцующая девочка нарисует черную зебру.

А может быть, великий композитор ничему бы не удивился и написал музыку о девочке, танцующей со шмелем, о юноше, парящем над городом, и о черной зебре с белыми полосками.

Возвращение Бурка

В Митиной квартире географические карты заменяли обои. Все шкафы, включая платяные, заполняли книги о странах, континентах и великих путешественниках, а вместо статуэток, вазочек, горшков с цветами и прочей домашней утвари во всех комнатах располагались глобусы – малюсенькие, маленькие, большие и большущие. Отдельную территорию в папином рабочем кабинете напротив письменного стола занимал громадный Глобусэр. Его так называли, потому что он пользовался особенным уважением папы. Митя тоже любил Глобусэра – за ним можно было спокойно прятаться от бабушки, когда она пыталась усадить Митю за уроки.

Папа преподавал в Университете общую географию. Он не просто любил географию, такая характеристика его отношения к этой дисциплине нанесла бы ему обиду, он ее боготворил. Долгое время папа был увлечен идеей издания научно-популярного журнала «География – сила». На обложке первого номера, по папиному замыслу, человек в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и строительном комбинезоне, должен был катить Земной шар. Потом папа решил, что название «География и жизнь» подойдет лучше, и в этом случае обложку украсило бы фото, на котором обнаженные люди – мужчины, женщины и дети облепили бы земной шар, словно нудисты громадный пляжный мяч. Однако голые ягодицы на обложке были несовместимы с высоким предназначением журнала, их нужно было прикрыть трусами, а на женщин еще нацепить бюстгальтеры – папа не был сторонником «топлес» моды. Получалась совсем нелепица, которую легко было спутать с журналами типа «Туризм и отдых», и папа, запутавшись с обложкой, на время отставил свой проект.

Из-за травмы коленной чашечки левой ноги, полученной в детстве, папе не удалось стать великим путешественником и первооткрывателем, но к этой великой миссии он готовил сына. При рождении наследника папа попытался назвать его Миклухо-Маклаем, и только благодаря титаническим усилиям мамы младенцу присвоили имя Дмитрий. По версии, приготовленной для папы, в честь Дмитрия Донского. Вообще, озорная и веселая мама время от времени охлаждала непомерную папину «географофилию». Ее невинные, с чертиками в глазах, вопросы о том, что нельзя ли заказать плафоны для люстр, стилизованные под глобусы, или договориться с каким-нибудь продовольственным магазином, чтобы специально для их семьи отбирали яйца с пятнами, похожими на контуры материков, приводили наивного папу в замешательство. Но именно мама, привлекши бабушку, не поленилась изваять на папин день рождения громадный торт, на поверхности которого, среди синей глазури, кусочки фруктов выстраивали яркую мозаику Земной суши с лесами, пустынями и рельефно возвышались шоколадные горные массивы, посыпанные сахарной пудрой. Папа пришел в полное умиление от этого кулинарного чуда и долго не решался прикоснуться к торту ножом. Он был счастливейшим именинником, которого огорчало только одно обстоятельство – никак не удавалось приобщить к географии Митю.

Папа, рассказывая о какой-нибудь точке Земного шара, экспрессивно водил лазерной указкой по карте мира или стремительно вертел глобус, сын вежливо слушал, но не более того. География Митю не увлекала, его одолевала другая страсть. Целыми днями он мог пребывать в зоопарке и наблюдать за удивительным многообразием жизни. Боевая стойка кобры для него была куда как интересней, чем широта и долгота того места, на котором эта кобра могла располагаться. А медведи? А тигры? Очень хотелось освободить всех узников зоопарка – пусть возвращаются на волю – или облегчить участь, хотя бы, некоторым из них: забрать смешного сурка вместе с чистюлей енотом из грязных клеток к себе домой. Но что там дикие животные, кошка или собака были невозможны в Митиной квартире, потому что могли порвать-поцарапать карты и опрокинуть глобусы, а аквариум с безобидными рыбками просто некуда было приткнуть.

И тогда Митя нашел в парке Бурка – молодого, только что из куколки, жука-носорога. Жук сидел на трухлявом ясеневом пне, грелся на солнышке и ждал Митю.

– Пойдем к нам жить, а то тебя какая-нибудь ворона склюнет, – предложил Митя, протянув руку, и жук доверчиво заполз на его ладонь.

Ни мама, ни папа не стали возражать против поселения в Митиной комнате жука, а мама даже ему обрадовалась. Она знала, что сыну скучновато с глобусами, и он слишком много времени проводит за компьютером.

Митя, приоткрыв окно, посадил жука на подоконник, чтобы он не чувствовал себя взаперти, и принялся искать в Интернете заметки о содержании и кормлении жуков-носорогов. Оказалось, что этот жук неприхотлив – все, что ему нужно – это влажный дерн – и невероятно силен, самое сильное животное в мире, способное передвигать грузы в десятки и даже сотни раз, превышающие собственный вес. Кроме того, Митя узнал, что жук-носорог живет не больше года.

Только год. Один единственный год, за который нужно прожить жизнь. Из юноши превратиться в мужчину, а потом в седого старика. Митя посмотрел на своего маленького друга и подумал: «А может, целый год жизни? Ну и что из того, что некоторые черепахи живут дольше, чем человек. Они проживают черепашью жизнь».

– А нам надо многое успеть, – вслух произнес Митя, обращаясь к жуку. – Прежде всего – образование и спорт.

Жук понял, что большой друг разговаривает с ним, приподнял коричневые надкрылья и жужжа перелетел прямо на Митин письменный стол. Прямо как Карлсон! Бурый и сильный, как бурый медведь, даже сильнее. – Бурый Карлсон или сокращенно Бурк! – Так жук-носорог получил имя.

Митя решил начать с физического воспитания (В здоровом теле – здоровый дух!). Разыскал среди оставшихся детских игрушек маленький самосвал, величиной со спичечный коробок, связал из тесемочек упряжку для Бурка, привязал ее к машинке и надел хомутик на жука. Бурк оказался очень сообразительным и легко покатил самосвал, следуя по пятам за Митей. Катать туда-сюда пустой самосвал было глупо, и Митя, открыв дверь своей комнаты, отправился с Бурком на кухню.

– Осторожно! Смотрите под ноги! – кричал Митя. – Мы будем возить конфеты к вечернему чаю.

От Митиного крика и, более того, от громко заявленного желания помочь в коридор выскочили все домашние: бабушка из кухни с полным заварочником, мама из ванной с одним накрашенным глазом – она смывала косметику, и папа в одном тапке. Дело в том, что Митя последний раз кричал, когда был младенцем, а помощник в домашнем хозяйстве из него был никакой, в крайнем случае, он мог сходить за хлебом.

– Освободите дорогу Бурку! Он же не ишак, чтобы кричать «Иа! Иа!», – продолжал взывать Митя.

Огибая застывшие фигуры папы, мамы и бабушки, Бурк приехал на кухню. Митя, продлевая эффект внезапности, при полном молчании взрослых, нагрузил кузов самосвала конфетами, а сам, прихватив сахарницу и вазочку с вареньем, двинулся вместе с Бурком в гостиную.

– Наконец в доме появился хозяйственный мужик, – нарушила молчание мама. – Бурк с чем чай пьет? – спросила она Митю.

– С трухой, – ответил на ходу Митя.

– Как я сама не догадалась, – сказала мама. – Сейчас я ему стаканчик дам.

Она отвинтила колпачок от использованного тюбика с зубной пастой и положила в кузов самосвала поверх конфет.

Давно не было так весело во время вечернего чая. Бурк расположился на столе рядом с Митиной чашкой и играл со своим пластиковым стаканчиком. От конфеты он отказался, но с большим интересом отнесся к бумажной обертке. Залез в нее и стал заворачиваться. Ловкая мама взяла и совсем упаковала его в обертку. Конфета ожила и начала заваливаться с боку на бок. Даже всегда серьезный папа захохотал. Митя освободил Бурка, ведь жук мог обидеться, что над ним смеются. Несколько минут молча пили чай, а потом в гостиной появилась гудящая муха и принялась выписывать виражи вокруг сахарницы.

– Так, – сказала мама, – гостья из мусорника.

Бурк взлетел без разбега. Он точно рассчитал и сбил муху лобовым ударом. Муха упала на стол кверху лапами, и мама щелчком убрала ее со стола.

– Авиация не дремлет! Слава «Русскому витязю»! – воскликнула мама, а Бурк опустился на ее руку.

– Черт возьми! Он еще и галантный кавалер. Дамам руки целует за комплементы, – продолжила хвалить Бурка мама.

После вечернего чая Митя читал Бурку сказки «Похождения жука-носорога» Константина Паустовского и «Пумпин сад» Ольги Форш, которые нашел в Интернете. Сказки очень понравились. Бурк неподвижно сидел возле монитора, наблюдая за появляющимися и исчезающими жуками-буквами и слушая об удивительных приключениях своих сородичей. Митя про себя подумал, что Паустовский ошибся, не мог жук-носорог прожить четыре военных года, но с другой стороны это случилось в сказке. В солдатской сказке.

Укладываясь спать, Митя строго-настрого велел Бурку ночью не ползать по полу, а в случае какой-нибудь нужды совершать перелеты. Бурк кивнул в знак согласия. Засыпая, Митя решил, что самое подходящее образование для летающего жука географическое, так как он должен ориентироваться при полетах.

Папа согласился учить Бурка географии, при условии, что на занятиях будет присутствовать Митя. Более того, Мите вменялось в обязанность проверка домашних заданий. Первое занятие было посвящено материкам и островам. Про континенты папа с Митей решили жуку не рассказывать, справедливо полагая, что он может запутаться между Европой, Азией и Евразией. Бурк быстро освоился и, когда слышал «Австралия», подлетал к карте и садился на соответствующий материк. На островной тематике папа и Митя немножко поспорили, так как было неясно, как Бурк будет показывать маленькие острова, если на карте он их закрывает, прихватывая соседние. Потом решили, что жуку виднее, главное, чтобы он не путал группы островов. Митя предложил проверить знания Бурка на Глобусэре, и папа, увлекшись, сразу поставил перед Бурком сложную задачу. Он подошел к Глобусэру и сказал: «Мадагаскар», при этом остров находился на невидимой для папы, Мити и жука стороне глобуса. Бурк поднялся в воздух, два раза облетел вокруг Глобусэра, а на третьем круге приземлился на его теневой части. Митя аккуратно повернул Земной шар. Бурк сидел на острове Мадагаскар.

– Это круто, – вдруг произнес папа.

Митя никогда не слышал, чтобы он говорил на сленге.

– Я бы сказал «прикольно», – добавил папа, подошел к письменному столу и сел в кресло. Некоторое время он задумчиво смотрел на Митю и Бурка, который устал неподвижно сидеть и ползал по захваченному острову, не вылезая за его пределы. Потом папа поднялся и достал с полки маленький глобус Луны. «Африка», – произнес папа и указал Бурку двумя ладонями на Луну. Бурк снялся с Глобусэра, полетал вокруг Луны, а потом сел на папины очки, закрыв правый глаз, и принялся возмущенно жужжать, трепеща крыльями.

– Ишь, какой горячий! – удивился папа, снимая очки. – Ну, извини, никак не хотел тебя обидеть. Это не издевка. Это научный эксперимент.

Жук слез с очков и принялся ходить взад-вперед перед папой по столу время от времени недовольно жужжа, как человек еще не забывший обиду.

– Папа, – произнес Митя, – а он не хочет, чтобы над ним ставили эксперименты.

– Они все не хотят, чтобы над ними ставили эксперименты! Только люди редко над этим задумываются, – сказал папа. – Все тема закрыта! Продолжаем занятие.

Ни папа, ни Митя, ни Бурк больше никогда не вспоминали об этом инциденте.

Второе занятие было посвящено океанам, морям, рекам и озерам. У Бурка возникла проблема с определением границ морей в океане, и папа сказал, что достаточно правильно указывать береговую линию. Бурку особенно понравились реки, он ползал по неровным синим венам Земли от устья до дельты, совершенно не путая Лену с Енисеем.

На седьмое занятие, которое пришлось на воскресный день, папа пригласил своего коллегу по Университету, биолога, профессора Собачкина. На этом занятии закреплялся пройденный материал. Профессор Собачкин ахал и кричал: «Не может быть! Глазам своим не верю!», когда Бурк приземлялся именно в Копенгагене, а не в Берлине, или в каком-нибудь ином месте. Более того, Бурк обогнул Земной шар по экватору, а потом безошибочно повторил кругосветный маршрут экспедиции Магеллана.

Собачкин пришел в неописуемый восторг и принялся упрашивать Митю с папой устроить показательное занятие Бурка в Университете. Мите очень не хотелось, чтобы Бурка воспринимали как цирковую собачку, которая отгадывает числа, да и папе шумиха не нравилась, однако Собачкин не унимался, напирая на то, что такие удивительные факты нельзя скрывать от научного сообщества.

Папа посовещался с Митей, и они решили, что Бурк выступит в Университете, но на закрытом совместном заседании ученых Географического и Биологического факультетов и в отсутствие журналистов.

Профессор Собачкин сдержал слово. Через неделю, в понедельник, состоялось закрытое заседание ученых двух заинтересованных факультетов. Показательное занятие Бурка, который за прошедшие восемь дней набрался новых знаний, прошло с ошеломляющим успехом. На экран с помощью компьютера проецировали участки Земной поверхности в разном масштабе, но Бурка это не смущало, и он находил называемые папой географические объекты. Жуку долго аплодировали. Потом биологи стали упрашивать, чтобы им отдали Бурка на короткое время для исследований, но Митя с папой наотрез отказали им в этой просьбе.

По-видимому, не все присутствовавшие на заседании умели держать слово, как профессор Собачкин, и через несколько дней, вначале в отечественной, а затем в зарубежной печати появились сообщения о необычном жуке-географе. Некоторые заметки были написаны с насмешкой. Журналисты изощрялись в остроумии, придумывая все новые названия для своих статеек – «Университетские жуки», «Жуки сели за парты», «Жуки и чудаки». Однако Королевское географическое общество Великобритании прислало на Географический факультет Университета официальное письмо, в котором просило сообщить, насколько обоснованы сведения, появившиеся в печати о жуке-географе, и приглашало российского ученого, обнаружившего этот феномен природы, разумеется, вместе с самим феноменом, принять участие в своем ближайшем заседании. Была затронута честь отечественной науки, и нужно было принять вызов. Между тем в Интернет просочилась информация, что анонимный сингапурский миллионер, энтомолог-любитель, готов заплатить за такого жука, если он, конечно, существует 5 млн. американских долларов.

Папа очень хотел, чтобы на заседании присутствовал Митя, как главный первооткрыватель Бурка, и Королевское географическое общество согласилось с этим условием.

Препятствие, как всегда, оказалось формальным и бумажным. У Мити не было загранпаспорта, так как он еще ни разу не ездил в другие страны. Митя сильно огорчился, но не столько тому, что не увидит Лондон, а тому, что на несколько дней придется расстаться с другом. Он долго беседовал с Бурком о предстоящей поездке, о ее важности и необходимости. Бурк не видел необходимости, впрочем, Митя тоже. Зачем доказывать незнакомым людям, что у тебя умный и образованный друг? С папой беседу проводить не пришлось, так как он сам понимал, насколько ему доверяет сын, отправляя в далекую страну своего маленького друга.

Мама и Митя проводили папу с Бурком на самолет, улетавший в Лондон. Для Бурка заготовили бумагу с печатью, согласно которой, он прошел ветеринарный контроль и не представляет опасности для людей и животных, особенно для жуков Великобритании.

Заседание Королевского географического Общества, на котором папа представил Бурка, состоялось на следующий день. Фрагменты видеозаписи заседания были показаны по телевидению во всех информационных программах, и Митя видел, как вытягивались лица у чопорных английских ученых по мере выступления папы и Бурка. Вместе с мамой и бабушкой, он несколько раз, переключаясь с канала на канал, просмотрел эти видеофрагменты. Вечером позвонил возбужденный папа и рассказал подробности заседания, цитируя высказывания известных ученых, ставших свидетелями столь необычного явления. Потом папа попросил Бурка пожужжать в телефонную трубку, чтобы все убедились, что он в полном здравии…

На следующее утро, когда еще все в доме спали, папа позвонил еще раз. Голос его можно было узнать с трудом. Из сбивчивого рассказа удалось понять, что Бурка похитили, пока папа мылся в душе. Чувствовалось, что папе неловко и очень стыдно перед Митей.