Читать книгу: «Неформат», страница 2

С двойственным чувством – восторга от обретения долгожданной свободы и расставания с любимой alma mater – я устремился на поиски своих друзей. Двинувшись по мрачному, почти не освещаемому тоннелю навстречу потоку себе подобных, который был разбавлен некой безликой вязкой массой, которую я принял за выпускников других школ, я через некоторое время встретил светящихся от счастья друзей.

Мы молча обнялись. Слёзы радости от встречи наполнили наши глаза. Постояв некоторое время, мы расцепили объятия и, увлекаемые потоком наших однокашников, среди которых я видел множество знакомых мне лиц, направились к конечной цели нашего существования.

Восторженно-слезливое настроение не покидало нас всё это время. Однако же и великая целеустремлённость была написана у всех на лицах.

Помешкав некоторое время, всё раздумывая, будут ли уместны такие вопросы в столь торжественный и ответственный миг, когда все мы стройными рядами идём навстречу своей судьбе, я всё же решился спросить у своих товарищей о том, каким они видят свою будущность.

– Лёш, слушай, а ты кем ты себя видишь, если, ну… если у тебя всё получится? – Спросил я у друга, в некоторой задумчивости шедшего рядом со мной.

– Ох, – вздохнул Алексей, – Сеня, я долго над этим думал.

– Ну и?

– Только не смейтесь, хорошо? – Обращаясь ко мне и Серёге, сказал Лёша.

Разумеется, мы заверили его, делая как можно более серьёзный вид, который должен был, по нашему мнению, уверить Алексея в отсутствии намерений рассмеяться, когда он расскажет нам о своих честолюбивых планах.

– Ладно, расскажу. Я хотел бы стать учёным. Физиком-ядерщиком, может быть, если получится.

«Лёша? Наш вечный шалопай и повеса хочет стать физиком-ядерщиком?» – Подумал я про себя, стараясь сохранить серьёзную мину. Сергей отвернулся в сторону, делая вид, что его заинтересовал какой-то бугорок на стенке тоннеля, по которому мы продвигались.

Я, дабы не испортить торжественность момента, отвлечь внимание Сергея, который, судя по всему, готов был прыснуть со смеху, да и самому не проявить каким-то образом своё отношение к нелепым заявлениям Алексея, сказал:

– А я хотел бы стать военным. Может, дослужиться до генерала или хотя бы до полковника. А ты, Серёга? Кем бы ты хотел стать?

Серёга с благодарностью, обращённой ко мне во взгляде, за то, что я увёл развитие разговора от перехода в комическую плоскость, бойко выпалил:

– Я, друзья мои, давно хочу стать спортсменом и надеюсь преуспеть в прыжках в высоту.

Я увидел, что Алексей побледнел и он дрожащим от возмущения голосом сказал:

– Сергей, ты же знаешь, что прыжки в высоту – не твой конёк. Даже я прыгаю в высоту лучше тебя.

– Ну а кто тебе мешает стать спортсменом? Какого дьявола тебя понесло в физики? – Начал свирепеть Сергей.

– Друзья, друзья! Не надо ссор. – Примирительным тоном сказал я. – Не забывайте – для того, чтобы получить шанс на новую жизнь, мы должны держаться вместе и поспешить к нашей цели. Как я вижу, мы уже порядком отстали от быстрейших и плетёмся где-то в середине колонны.

– Да где она, наша цель? – В раздражении бросил Сергей. – Кого мы должны встретить? Нам старшие говорили, что вы интуитивно поймёте, что встретили её, нашу цель. Я вообще не чувствую, что мы на правильном пути, в этой почти кромешной тьме немудрено заблудиться. Вообще, есть ли эта самая цель? Где гарантия того, что нами просто тупо не манипулировали, чтобы мы стремились вырасти, созреть и все свои чаяния обратить к тому, чтобы покинуть стены нашей родной школы и, рискуя жизнями, оправиться в никому не известном направлении?

– Ну, ну, Сергей. – Начал было я. – Ты излишне драматизируешь. Ведь ты же помнишь, что нас об этом предупреждали: все сомневающиеся, раздумывающие над правильностью избранного пути, обречены на погибель. Поэтому я заклинаю тебя – отбрось все свои сомнения и…

Я ещё не успел закончить свою тираду, когда поток смрадного тяжёлого воздуха ринулся нам навстречу. Я прервал поток своих сентенций, поскольку вынужден был закрыть ладонями лицо, дабы не чувствовать тошнотворную вонь, разносившуюся по всему пространству, в котором находились мы и нам подобные.

– Что это такое? – Давясь от накатывавших приступов тошноты, пробормотал Алексей. – Нас никто не предупреждал о том, что придётся проходить через такие испытания. Это же… Это же какая-то газовая атака!

– Я же говорю, от нас просто хотели избавиться! – Закричал Сергей.

– Без паники, ребята, без паники! – Закричал я, пытаясь перекричать рёв токсичного ветра, веющего оттуда, куда мы все направлялись. – Сохраняйте спокойствие. Главное сейчас – держаться вместе.

– Мне бы твои стальные нервы! – Крикнул, чуть не плача, Лёха.

Внезапно к вою зловонного воздуха присоединились горестные возгласы, вопли и плач отчаяния. Поначалу тихие и почти неразличимые в сравнении со свистом ветра, звуки эти нарастали, набирая мощь, пока не достигли своего апогея с появлением колонны бежавших нам навстречу наших однокашников, продвинувшихся далеко вперёд по направлению к, как наивно полагали они, цели своего существования.

– Назад! Назад!!! – С округлившимися от ужаса глазами, кричали некоторые из них.

– Нас подставили! Мы все погибнем! – Орали другие, плача навзрыд и не скрывая слёз, брызжущих из глаз.

– Мы в заднице! Мы все в полной заднице!!! – Вопили третьи, пробегая мимо нас.

Алексей догнал одного из бежавших и, пытаясь перекричать общий шум, спросил:

– Простите, что вы сказали?

– Что слышал, идиот! Нас ждёт смерть! – Воскликнул тот и оттолкнул Алексея. Видно было, что это, скорее, жест отчаяния, а не злости.

Лёша вернулся к нашей компании и, обхватив голову руками, сел на корточки.

– Ну, что я вам говорил! – Заговорил гневно Сергей. – Наш Бог – обычный извращенец, которому на нас, по большому счёту, плевать. Он разменивается нашими жизнями, отправляя нас на смерть сотнями, тысячами, миллионами, получая непостижимое для нас удовольствие и заряд счастья. Он с лёгкостью порождает нас и с такой же лёгкостью отправляет нас на смерть. И Ему начхать на наши чувства и эмоции!

– Успокойся, Сергей. – С унынием в голосе промолвил я, затем пошарился под ногами в поисках чего-нибудь твёрдого. Найдя заострённый с одной стороны камушек, я взобрался повыше по гладко поднимающейся стене гигантского тоннеля и начал писать это, если можно так сказать, письмо.

Кому оно адресовано? Сказать, что оно адресовано будущим поколениям я не могу, ибо, если подобные нам и окажутся здесь, вряд ли им будет до прочтения этих строк. Да и к чему вообще им наша история, если они окажутся в абсолютно такой же ситуации, когда смерть медленно и неумолимо будет надвигаться на них.

То, что я здесь излагаю, является скорее способом избежать той боли, которая переполняет меня, от которой хочется выть и плакать. Той боли, которая связана с осознанием того, что Бог оставил нас и на нас надвигается неумолимо изначальное тёмное Зло. Зло, корни которого идут из времён настолько древних, что можно со смелостью сказать, что оно гораздо древнее нашего Бога.

Теперь все мы уже чувствуем, что развязка близка – в любое мгновение живое воплощение смерти безжалостно сметёт нас, меня и моих собратьев, давя и кромсая наши бренные тела на своём пути. Прощайте же, прощайте, и да пребудет с вами Бог, каков бы Он ни был!

Штрихи к наброску фантастического рассказа или
«принцип причинности»

…длящаяся не один век и не на одном континенте игра

достигает в конце концов божественного искусства

распускать ткань времени или, как сказал бы

Пётр Дамиани, изменять былое.

Борхес Х.Л. Набросок фантастического рассказа.

Всем (почти всем) известен принцип причинности, устанавливающий допустимые пределы влияния событий друг на друга.

Согласно классическому концепту, любое событие А, произошедшее в момент времени t, может повлиять на событие B, произошедшее в момент времени t’, только при условии, если t’>t. Этим утверждением, что очевидно, допускается произвольно большая скорость переноса взаимодействий.

В специальной теории относительности учтена невозможность переноса взаимодействий со скоростью, превышающей предельную скорость света (с). Иными словами, событие А, произошедшее в точке пространства-времени (r, t) может повлиять на событие B, произошедшее в точке пространства-времени (r’, t’) только при условии: t’– t > 0 и c²(t’– t)² – (r – r’) > 0, то есть в любой системе отсчёта событие A предшествует событию B.

Это в целом согласуется с обыденным представлением о том, что одно событие является причиной другого только если оно предшествует ему во времени и никак иначе.

Однако тот факт, что мы обычно наблюдаем такое развёртывание событий – из прошлого в будущее, а не наоборот, – не означает вовсе, что события последующие не могут влиять на события предыдущие.

Означенное нами наивное представление, под которое подгоняют свои выкладки физики, опроверг Пьетро Дамиани ещё в XI веке, который с совершенной ясностью доказал то, что Бог может сделать случившееся не произошедшим, а произошедшее не случившимся и что Он не делает этого только исключительно потому, что не желает вмешиваться в дела людские.

Что если Провидению угодно будет обратить время вспять, дать человечеству возможность исправить ошибки?

Можно, следуя мысли Борхеса, представить, что обратится всё вспять, вернётся всё и можно будет всё переиграть, шанс будет дан всё исправить: Гомер, быть может, поправит «Илиаду» в угоду дщери Зевсовой, Елене Прекрасной, и прозреет, подобно Стехиору, сподвигнутому сном своим к написанию о Елене, что не всходила она на судно и не плыла в Пергам троянский.

Микеланджело завершит свою «Мадонну с младенцем, Иоанном Крестителем и ангелами» памятуя, словно сквозь полупрозрачную пелену, о жажде потомков увидеть законченный вариант картины.

Штефи Гейер ответит взаимностью на любовь Бартока и его первый скрипичный концерт исполнят ещё в начале ХХ века, причём Штефи сделает первое, держа в уме второе.

Эмиль Ласк восстанет из мёртвых, вместе с сонмом других, погибших в Галиции в 1915-м, да и Первую мировую удастся избежать, ибо ужаснутся народы Европы итогам своего безумия; рука Гаврилы Принципа дрогнет.

Не сведёт счёты с жизнью Хаусдорф, ибо никто не будет отправлять его с семьёй в концлагерь, поскольку Гитлер наперёд узнает, как бесславно закончится его жизнь и предпочтёт заниматься живописью, рассчитывая на успех, хотя бы и посмертный.

Но сможет ли такое возвращение изменить судьбу людскую? Не уподобится ли оно обретению вновь женщиной утраченного девства, о чём рассуждает столь увлечённо Дамиани в «De divina omnipotentia», коль уж ей суждено потерять его вновь?

Ведь, в конце концов, человек, да и весь род людской, свободны в своих поступках, но свобода эта кажущаяся, поскольку развёртывается в строго очерченных рамках, которые, подчас, не предоставляют ни малейшего выбора.