Читать книгу: «Гуттаперчевый клоун», страница 2

Глава 2

– А что было потом? – спросила Лёля, когда Марьяна, сообщив обо всём этом, вдруг замолчала и на довольно-таки продолжительное время. – Дальше-то что было?

– Дальше? – как-то рассеянно проговорила Марьяна и вновь замолчала.

– Ведь всё это неделю назад случилось, так?

– Две, – сказала Марьяна, подсчитывая что-то в уме. – Точнее, две недели и один день уже…

– И потом что?

– А что потом?! Ничего потом!

Последние слова Марьяна произнесла громко, с раздражением и с какой-то даже злостью, словно раскаиваясь уже в том, что так разоткровенничалась с подругой. И Лёля восприняла это как отличный повод встать и откланяться, что она и проделала незамедлительно.

– Ты что? – всполошилась Марьяна. – Уже уходишь?

– Да, мне пора! – сказала Лёля сухо. – Дел много…

– Подожди!

Метнувшись вслед за подругой, Марьяна выбежала в прихожую, где Лёля уже обувалась. – Я тебя провожу, ладно?

– Ладно! – несколько удивлённо проговорила Лёля. – Проводи.

Подруги уже выходили на лестничную площадку, когда Лёля, случайно взглянув на подругу, вдруг заметила у неё в руке всё того же игрушечного клоуна.

– Зачем ты его взяла? – спросила она, показывая на клоуна.

– Кого?

Марьяна тоже посмотрела на свою руку.

– Не знаю, – сказала она, но голос Марьяны прозвучал как-то не очень убедительно. Вернее, совсем даже неубедительно он прозвучал.

– Ты снова хочешь его выбросить?

– Выбросить?

Марьяна вновь посмотрела на собственную руку (вернее, на клоуна, крепко зажатого в ней), потом она перевела медленный взгляд на Лёлю… Вновь взглянула на клоуна…

– Ну да, выбросить… конечно же, выбросить… давно собиралась…

Лёля ничего на это не ответила и первой стала спускаться по лестнице. Марьяна за ней. И обе при этом молчали.

Лёля вдруг поняла, что не верит подруге. Ну ни капельки ей даже не верит! Марьяна всегда, с самого раннего детства, слыла великой фантазёркой и выдумщицей, и Лёля знала это лучше, чем кто-либо. Знала и всякий раз покупалась на дешёвые розыгрыши подруги. Вот и сейчас «купилась» в сотый, наверное, раз!

Она ждала, что Марьяна вот-вот расхохочется и объявит, что всё это и в самом деле не более чем очередной розыгрыш, но Марьяна молчала. И сосредоточенно о чём-то размышляла.

А Лёля, припомнив вдруг резко изменившееся поведение подруги в последнее время, вновь засомневалась в категоричности своих выводов. Что-то не похоже было, чтобы Марьяна её сейчас разыграть пыталась.

– Ну ладно! – сказала Лёля, останавливаясь. – Дальше не провожай!

– Хорошо, – послушно отозвалась Марьяна (что тоже было на неё совсем даже не похоже). – До завтра тогда?

– До завтра! – сказала Лёля и, помахав на прощание подруге рукой, направилась было в сторону собственного дома, но тут…

– Подожди! – послышался вдруг за её спиной отчаянный возглас Марьяны. – Лёлька, постой!

Остановившись, Лёля немедленно обернулась. И увидела, как Марьяна бежит к ней, а подбежав, торопливо протягивает зажатого в руке клоуна.

– Возьми, а?!

– Зачем он мне? – машинально убрав руки за спину, Лёля с каким-то даже испугом посмотрела на подругу. – Не хочу!

– И не надо! – торопливо зашептала Марьяна. – Просто выбрось его куда подальше! Подальше куда… только чтобы не рядом с моим домом… или, знаешь, в реку его лучше швырни, когда через мост переходить будешь! Он, гад, тяжёлый… моментально ко дну пойдёт…

Выговорив всё это на одном дыхании, Марьяна вновь замолчала с протянутой рукой, и лицо у неё было каким-то странно отрешённым. И ещё затравленным, что ли… И Лёля поняла вдруг, что не сможет отказать сейчас подруге в этой её необычной просьбе, что это будет как-то даже не по-товарищески с её стороны.

– А сама? – всё же поинтересовалась она. – Пошли, тут же совсем недалеко до мостика! Там вместе и выбросим…

– Не могу! – Марьяна вдруг судорожно замотала головой. – Нельзя мне, понимаешь?! Да и… – тут она замолчала на мгновение, перевела дух и добавила тихо, еле слышно: – Боюсь я, понимаешь… и даже не так игрушки этой боюсь, как… – тут она запнулась, вновь замолчала на мгновение. – Не знаю даже, как тебе объяснить… сны эти… в общем, я сама ещё не во всём толком разобралась…

Не ведая, что и ответить, Лёля некоторое время лишь молча всматривалась в по-настоящему испуганное лицо подруги… Всматривалась, словно пытаясь отыскать там малейшие следы фальши или, скажем, притворства, но так ничего и не смогла обнаружить. Испуг и затравленное выражение на лице Марьяны были вполне искренними (или это она так искусно притворяться научилась?), а посему Лёля лишь вздохнула и осторожно высвободила странную эту игрушку из холодных и на удивление безвольных пальцев Марьяны.

– Ладно! – сказала она, стараясь не смотреть при этом на Марьяну и, одновременно с этим, засовывая клоуна в боковой карман куртки. – Подойду к реке, да как зашвырну…

Всхлипнув, Марьяна вдруг бросилась на шею подруги, крепко обняла её и неожиданно поцеловала в щёку.

– Спасибо, Лёлька!

В следующее мгновение Марьяна уже бежала по направлению к дому, а Лёля, несколько озадачено проводив её взглядом, тоже направилась в сторону собственного жилища. Она шла медленно, не спеша, и усиленно при этом размышляла о странном поведении Марьяны. Неужели она не разыгрывает сейчас Лёлю, а сама на полном серьёзе верит во всю ту чепуху, которую только что несла? Очень даже на то похоже… И не свихнулась ли по-настоящему её лучшая подруга в чрезмерном своём увлечении всяческими киношными страшилками?

Лёле и самой нравились «ужастики», но всё же далеко ей было в этом до Марьяны. Та ужастики да страшилки киношные просто обожала.

Вот и дообожалась, дурёха! И как, скажите, ей теперь помочь? Рассказать обо всём этом кому-либо из взрослых, или просто оставить всё как есть, в надежде, что оно само собой образуется со временем?

А что, ежели не образуется? Что, если болезнь эта (а это и в самом деле была какая-то вполне реальная психическая болезнь, или, что более вероятно, самые первые грозные её симптомы) начнёт ещё и усиленно прогрессировать?

Так что лучше всё же рассказать…

Вопрос: кому?

Рассказать можно было, к примеру, Наталье Петровне, их классному руководителю. Она и добрая, и отзывчивая, и должна всё правильно уразуметь, вот только…

Вот только тогда Лёля невольно проявит себя как ябеда и предательница, особенно если всё её страхи и тревоги окажутся пустыми, а Марьяна всё же выделывается сейчас и мастерски разыгрывает подругу!

Полностью поглощённая в эти свои невесёлые размышления, Лёля и не заметила, как дошла до моста и даже успела уже его перейти. И тут только вспомнила о гуттаперчевом клоуне в кармане и о своём собственном обещании немедленно зашвырнуть странную эту игрушку в холодную весеннюю воду.

Пришлось остановиться и повернуть обратно. А перед этим Лёля засунула руку в карман, вытащила оттуда клоуна и, повинуясь какому-то непонятному, но совершенно непреодолимому желанию, принялась внимательно его рассматривать.

Игрушка как игрушка, и ничего непонятного (если не считать необычного её веса) в игрушечном клоуне не наблюдалось. На взгляд Лёли, несмотря на аляповатую и излишне яркую раскраску, красивая и мастерски сделанная фигурка, и жаль даже её в холодную воду швырять…

А что, ежели не швырять? Что, если оставить эту игрушку себе, а Марьяне потом просто соврать. Сказать, что выбросила, мол, в воду, как обещала, и дело, как говорится, с концом!

Но вся беда в том, что врать Лёля (в отличие от той же Марьяны) совершенно не умела. Не получалось у неё враньё, если честно, никогда не получалось!

И тогда Лёля решилась. Подошла к чугунным перилам, подняла руку с зажатой в ней игрушкой и…

В этот самый момент взгляд её невольно задержался на большущей куче сухой прошлогодней листвы, наваленной на самом, считай, речном берегу. Кто-то поджёг кучу да и ушёл, и вот теперь она медленно начинала разгораться, дымясь в нескольких местах сразу.

А что, если…

Что, если покончить с клоуном именно таким способом? Да и Марьяне спокойнее будет, когда Лёля сообщит ей, что не просто избавилась от непонятной этой игрушки, выбросив её в воду, а сделала больше: дотла сожгла гуттаперчевого клоуна, зашвырнув его в жаркое пламя костра.

Быстренько сбежав по узенькой тропинке к самой воде, Лёля остановилась у мусорной кучи, и как раз в этот самый момент вялые синеватые струйки дыма на самой её верхушке принялись заметно густеть, постепенно сливаясь друг с другом в единое целое. А потом среди белёсого этого дыма полыхнули и самые первые красноватые язычки пламени…

Сочтя сие добрым предзнаменованием, Лёля быстренько размахнулась и зашвырнула клоуна почти в самый центр разгорающееся костра. Какое-то краткое мгновение, молча и с нездоровым даже интересом (чувствуя себя при этом едва ли не убийцей), наблюдала, как жадно начинают облизывать ярко-алые огненные языки разноцветную поверхность игрушки, как белые клубы дыма постепенно чернеют от этого их вкрадчивого прикосновения. А потом…

Потом начался самый настоящий кошмар!

С пронзительным, леденящим душу визгом игрушка вдруг выпрыгнула из горящей кучи. Она и сама горела алым коптящим пламенем, а посему тотчас же принялась кататься по земле, пытаясь хоть как-то сбить губительное это пламя. Когда же ей это не удалось, ожившая игрушка, не прекращая пронзительного своего верещания, ринулась в сторону Лёли, которая, от охватившего её ужаса, даже кончиками пальцев пошевелить не могла.

Она невольно зажмурилась в ожидании то ли смерти, то ли чего-то ещё более ужасного… Но истошно вопящая игрушка просто промчалась мимо, обдав напоследок Лёлю резким неприятным запахом палёной резины. Потом сзади, со стороны речки, до ушей девушки донёсся характерный булькающий звук, и на этом всё смолкло…

Зато закричала сама Лёля; не закричала даже – завопила, ещё похлеще ожившего клоуна. И, завопив, бросилась прочь от страшного этого места. Она всё бежала и вопила, вопила и бежала, и всё казалось Лёле, что зловещая эта игрушка тоже мчит следом и вот-вот должна её настигнуть! Вокруг были люди, превеликое множество взрослых людей, но Лёля понимала, что никто из них ничем не сможет сейчас ей помочь, ибо у взрослых свои «взрослые» ужасы и свои «взрослые» представления о кошмарах.

В этих «взрослых» ужасах и кошмарах могли быть серийные убийцы и отпетые уголовники, там могли также фигурировать пьяные лихачи-водители и потерявшие человеческий облик наркоманы. Но ни в одном из «взрослых ужастиков» не могло быть ожившего гуттаперчевого клоуна, потому что в реальной жизни такого просто не могло быть!

Именно это и было самым ужасным, ибо рушился такой привычный и, казалось бы, навсегда устоявшийся мир вокруг. А вместо него открывалась вдруг чёрная зияющая бездна, в которую так легко было упасть…

Зияющая эта бездна и в самом деле разверзлась вдруг у самых ног девушки, и, не сумев удержаться на её краю, Лёля покачнулась и с воплем ужаса полетела куда-то вниз.

Она летела долго, бесконечно долго, а чёрная бездонная пропасть всё продолжалась и продолжалась и никак не желала заканчиваться…

Глава 3

Очнулась Лёля в каком-то небольшом, но на удивление светлом и, скорее даже, на удивление белом помещении. Белым тут было буквально всё: потолок, стены, небольшой стол с двумя табуретами, даже плотные тяжёлые шторы на единственном окне, и те оказались молочно-белого цвета.

Сама же Лёля почему-то лежала на кровати, заботливо укрытая одеялом (тоже белым), а рядом, на пустой соседней кровати, сидела мать в наброшенном на плечи белом халате и заботливо держала Лёлю за руку. Заметив, что Лёля открыла глаза, мать ободряюще ей улыбнулась и при этом украдкой смахнула с лица остатки слёз.

– Как ты, доча? – негромко осведомилась она.

– Нормально! – осторожно приподняв голову, Лёля принялась удивлённо осматриваться по сторонам. – А где это мы?

– В больнице, – сказала мать, потом помолчала немного и добавила: – Ты только не волнуйся, врач сказал, что тебе вредно волноваться…

– Врач?! Какой врач?!

Мать ничего не ответила.

– Я что, заболела?

Что-то было не так с Лёлей, совсем даже не так… Что-то она напрочь позабыла: важное что-то, жизненно даже необходимое…

Вот только что именно? И как это «что-то» всё же вспомнить?

Лёля вдруг поняла, что не хочет вспоминать это «что-то», что она просто боится будущих своих воспоминаний.

– Одноклассницы твои заходили, – сказала мать, внимательно и как-то встревожено посматривая на Лёлю. – Вместе с классным руководителем. Посидели немножечко…

– И Марьянка тоже? – мгновенно насторожившись, спросила Лёля.

– Не было Марьяны, – проговорила мать после некоторого молчания.

– Почему?

Вместо ответа мать лишь как-то неопределённо пожала плечами.

– Почему не было Марьянки? – закричала Лёля, вскакивая с кровати. – Почему другие были, а её не было?!

– Тише, тише!

Обняв Лёлю, мать крепко прижала её к себе.

– Успокойся! Тебе вредно волноваться!

Ничего на это не отвечая, Лёля лишь ещё крепче прижалась к матери. И тут…

Вспомнив о Марьяне, она тотчас же припомнила и всё остальное. И главное: жуткого этого клоуна, который, конечно же, вернётся, чтобы отомстить. А форточка, как назло, настежь распахнута, и дверь тоже можно было бы поплотней затворить…

– Ты что, доча?! – встревожено спросила мать, видимо, заметив в лице Лёли какие-то перемены. – Плохо тебе, да?! Может, врача позвать?

– Мобильник… где мой мобильник? Я должна… Марьяне должна позвонить!

– Да вот же он, на тумбочке! Только, может, не надо тебе сейчас звонить? Или… впрочем, как знаешь!

Трясущимися руками Лёля схватила мобильник, принялась лихорадочно «листать» меню. Ага, вот!

Она поднесла телефон к уху, затаила дыхание. Давай же, давай…

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны досягаемости, – услужливо сообщил Лёле мобильник.

– Да нет же, нет!

Лёля вновь нажала кнопку вызова.

И снова услышала всё тот же вежливый автоматический голос, сообщающий ей, что в настоящий момент с данным абонентом связь не может быть установлена.

Да что же это такое?!

Откинувшись на подушку, Лёля некоторое время лишь с молчаливым испугом смотрела на настежь распахнутую форточку.

– Может, у неё, это… ну, с телефоном проблемы какие… – как-то не совсем уверенно проговорила мать. Потом она взяла из безвольной руки дочери мобильник, вновь положила его на тумбочку. – Или разрядился, может… всякое бывает…

– Закрой!

– Что?!

– Форточку закрой! – лихорадочно прошептала Лёля, испуганно озираясь по сторонам. – И двери прикрой… пожалуйста!

– Хорошо!

Поднявшись с кровати, мать первым же делом плотно прикрыла дверь палаты, потом подошла к окну. Перед тем, как захлопнуть форточку, вопросительно оглянулась на дочь.

– Закрой! – почти умоляюще повторила Лёля, обессилено откидываясь на подушку. – И пожалуйста… забери меня отсюда!

– Заберу! – возясь с форточкой, пообещала мать. – Завтра же утром попрошу, чтоб тебя выписали…

– Завтра?! – вновь вскинулась Лёля. – Почему завтра?!

Ответить мать не успела. Заскрипела, вновь отворяясь, дверь, и Лёля, вся похолодев от страха, испуганно на неё уставилась.

Но это оказался всего-навсего доктор, высокий и толстый, со смешными усами, переходящими на щеках в пушистые бакенбарды. И этот его немного комичный вид, как ни странно, совершенно успокоил Лёлю.

– Ну, как мы себя чувствуем? – проговорил доктор звучным басовитым голосом. – Лучше уже нам?

– Лучше! – вместо Лёли ответила мать, вновь подходя к кровати. – Домой вот просится…

– Домой – это хорошо! – сказал доктор, тоже подходя поближе. – Домой – это просто замечательно!

Он пододвинул табурет как можно ближе к кроватям и сел.

– Ну а теперь рассказывай!

Проговорив это, доктор замолчал в ожидании ответа.

– Что рассказывать? – прошептала Лёля и, немного помолчав, добавила: – Нечего мне рассказывать!

Доктор, конечно же, ни капельки не поверит её сбивчивому повествованию об внезапно ожившей игрушке. Ещё, чего доброго, за сумасшедшую примет, в психушку направление выпишет…

– Нечего мне рассказывать! – уже более решительно повторила Лёля.

– Так уж и нечего? – улыбнулся доктор. – Что-то же с тобой произошло… или ты не помнишь, что именно?

Лёля ничего не ответила. Врать не хотелось, выложить всю правду – тем более…

– Расскажи, доча! – присев на самый краешек кровати, мать вновь взяла Лёлю за руку. – Всё доктору расскажи! Ведь что-то же тебя так напугало вчера?

– Вчера?

Лёле показалось, что она ослышалась.

– Так это случилось вчера?

– Что, это? – насторожился доктор, внимательно глядя на Лёлю. – Ну-ка, давай выкладывай всё как на духу!

Но Лёля ничего выкладывать не стала. Она лишь испуганно и как-то беспомощно взглянула на мать.

– Напугал её кто-то сильно, – вместо Лёли вновь заговорила мать. – Да так сильно, что…

– Что она пятерых прохожих исцарапала, а одного почти до крови искусала? – перебил её доктор, вставая. – Ладно, я ещё зайду чуть позже.

Он вышел, так и не прикрыв за собой дверь, но Лёли теперь было уже совсем не до двери. Огорошенная только что услышанным, она некоторое время лишь молча смотрела в стерильно-белую пустоту дверного проёма.

«…Исцарапала… почти до крови искусала…» – всё звучали в её голове последние слова доктора.

Она, Лёля, царапала и кусала людей! Да такого просто быть не могло! Просто не могло быть!

Или всё же могло? И как так получилось, что она ничегошеньки об этом не помнит?

– Ты царапала тех только, кто пытался тебя остановить, – правильно угадав тот сумбур и смятение, что творились сейчас в душе дочери, пояснила мать. – Вырывалась, кусалась, царапалась… но сама на людей не бросалась, так что…

Не договорив, мать замолчала, а Лёлю вдруг молнией обожгла новая страшная догадка.

– Что это за больница?! – закричала она, вскакивая, вернее, попытавшись вскочить, но мать эту попытку решительно пресекла. – Это психушка, да?! – ещё громче закричала Лёля, отчаянно извиваясь в цепких материнских объятиях. – Меня сюда на всю жизнь заточили, так?

– Ну что ты ерунду мелешь?! – отпустив Лёлю, мать тотчас же вскочила с кровати и, подойдя к окну, отдёрнула штору. – Психушка… выдумала тоже! Наша эта больница, городская! Не веришь, иди в окно посмотри!

Но Лёля уже и сама успокоилась.

– Когда меня отсюда выпишут? – спросила она, вновь укладываясь в кровать. – Завтра?

– Завтра, – подтвердила мать, но полной уверенности в её голосе Лёля так и не услышала. – Ты же понимаешь, что…

Не договорив, она замолчала.

– Что я должна понимать? – спросила Лёля, внимательно глядя на мать.

– Ты же понимаешь, им надо точно установить, что с тобой вчера произошло, – пояснила мать, вновь подходя к кровати и заботливо поправляя одеяло. – Одно дело, если тебя кто-то сильно напугал, и совсем другое, ежели…

Запнувшись на полуслове, мать вновь замолчала, но Лёля и так поняла всё то, что хотела, да так и не смогла выговорить мать.

– Если у меня с головой не всё в порядке, – сама закончила она материнскую мысль. – Ты ведь это хотела сказать?

– Бывают различные нарушения… – уклонилась от прямого ответа мать. – Временные… – тут же поправилась она, глядя куда-то в сторону.

– Нет у меня никаких нарушений! – угрюмо проговорила Лёля. – Ни временных, ни, тем более постоянных! А вчера меня и вправду очень сильно напугали…

– Кто? – тут же насторожилась мать. – Кто тебя напугал вчера?

– Бомж какой-то, – запинаясь, принялась врать Лёля. – Грязный, пьяный… из-под моста выскочил и ко мне! Ну, я и…

Исчерпав весь запас вранья, Лёля замолчала.

Неизвестно, поверила мать Лёле или всё же засомневалась в искренности её повествования, но больше расспрашивать ни о чём не стала. Вздохнула только и, отойдя от кровати, принялась снимать халат.

– Ты что, уходишь? – испуганно спросила Лёля. – Куда?

– На работу. Мне же в ночную… – проговорила мать почти виновато. – Я и так вчера не пошла… отпросилась… больше нельзя… А завтра я с самого утра опять к тебе… договорились?

Лёля ничего не ответила, еле сдерживаясь, чтобы не разреветься. Впрочем, слёзы и без её позволения уже скатывались по щекам, сами по себе скатывались, и, чтобы мать ничего этого не увидела, Лёля тут же отвернулась к стене и даже уткнулась мокрым лицом в подушку.

«Ну и уходи! – мысленно бросила она матери. – И убирайся на свою дурацкую работу, если она для тебя дороже родной дочери… да ты меня никогда по-настоящему не любила, притворялась только… ну и катись колбаской, плакать не стану!»

Впрочем, Лёля уже плакала, да и злые мысли эти были словно не её мысли, ибо никогда ещё она так плохо не думала о матери и так несправедливо…

Всё это Лёля прекрасно понимала, но, увы, ничего не могла с собой поделать.

Ужас перед ожившей игрушкой вновь начинал овладевать ею. Это теперь, когда ещё так светло вокруг, да и мать покамест рядышком находится! А что будет потом, ночью?

– Ты что, плачешь? – встревожилась мать, вновь подходя к самой кровати. – Хочешь чего-то… говори, не стесняйся, чего хочешь?

– Не хочу! – прорыдала Лёля, не отрываясь от подушки. – Не хочу, чтобы ты уходила!

– Ты боишься оставаться одной? – догадалась наконец-таки мать. – Она боится, доктор! – обратилась мать к кому-то невидимому Лёле.

– А она уже не одна! – послышался знакомый голос всё того же усатого доктора. – Вот, прошу любить и жаловать!

– Здравствуйте! – услышала Лёля чей-то тоненький голосок. – Я Настя!

– Заходи, Настенька! – проговорила мать обрадованно. – Это вот Лёля… надеюсь, вы найдёте общий язык…

Повернув голову, Лёля окинула быстрым критическим взглядом новую свою соседку по палате.

Ну, так и есть! Совсем ещё малолетка!

Лет тринадцать-четырнадцать, не больше. Худющая, большеглазая… В данный момент приветливо смотрит на Лёлю и даже улыбается ей.

– Приветик!

– Салют! – хмуро отозвалась Лёля, смахивая ладонью со щеки остатки слёз. – Проходи, чего в дверях застряла!

– Спасибо!

Настя подошла к соседней кровати, осторожно опустилась на самый её краешек. И вновь посмотрела на Лёлю с такой лучезарной открытой улыбкой, что Лёля невольно улыбнулась в ответ.

– Ну вот и хорошо! – с каким-то даже облегчением вздохнула мать. – Тогда я пойду, ладно?

– Ладно, – вновь помрачнев, буркнула Лёля, так и не взглянув в её сторону. – А ты завтра с утра точно придёшь?

– Обещаю и клянусь!

Мать вышла, и усатый доктор тоже вышел вслед за ней. Слышно было, как он что-то такое спросил у матери, но, что именно он спросил, Лёля так и не разобрала. А вот ответ матери она частично услышала, ибо голос у неё был куда более высоким и звонким, нежели у усатого доктора.

«…Пока ничего неизвестно… нет причин для волнения… может, просто уехали куда… вместе с бабушкой…»

Голос матери постепенно отдалялся, становясь всё более и более неразборчивым. А потом он затих окончательно.

«Интересно, о ком это она? – невольно подумалось Лёле, но обдумать до конца эту мысль так и не успела.

– А у тебя что болит?

Звонкий голосок Насти словно воротил Лёлю к действительности. Вздрогнув, она внимательно посмотрела на соседку.

– Ну с чем конкретно тебя сюда положили? – несколько видоизменив вопрос, вновь поинтересовалась Настя, всё так же доверчиво улыбаясь. – Меня, к примеру, просто на обследование. Со сном у меня проблемы…

– А меня утром и вообще отсюда выпишут, – с каким-то даже вызовом отозвалась Лёля. – Потому что, в отличие от тебя, я совершенно здорова, понятно?!

– Понятно, – сказала Настя, наконец-таки перестав улыбаться.

Она легла на кровать и молча принялась смотреть в потолок, а Лёля почувствовала вдруг что-то, вроде угрызений совести.

– Вообще-то, я вчера перепугалась здорово! – призналась она. – Даже сознание потеряла… только сегодня очнулась…

– Правда?

Теперь Настя смотрела на Лёлю не просто с интересом, а даже с каким-то уважением, что ли…

– Никогда ещё не теряла сознания! Это очень больно?

– Это совсем даже не больно! – сказала Лёля. Потом вздохнула и добавила: – Неприятно только…