Чёрный мёд. Ты выбираешь свое счастье

Часть 9. Свадебные подарки

Когда Адам объявил матери, что он встретил женщину, которая вернула его к жизни, Омм Ясин поинтересовалась ее профессией.

– Она пианистка, – сказал Адам

– Не слишком ли много музыки для одной семьи? – спросила дальновидная мама, узревшая не очень хороший знак в совпадении профессии с бывшей женой.

– Мама, она не напополам европейка, а полностью европейка. Я надеюсь, что теперь будет все хорошо.

– А девочки? Они ее примут?

– Я постараюсь их подготовить. Ребекка очень красивая. Она им понравится.

– Сын мой, им ее красота не нужна. Она сможет им стать второй мамой?

– Аллаху алем.

– То-то и оно. Ин шэ Аллах⁷.

Он познакомился с тридцатичетырехлетней Ребеккой после концерта в Гете-институте, в котором он находился по приглашению немецкого посла. Она играла произведения малоизвестных для обычных людей немецких композиторов. Эти музыкальные эпизоды сопровождали чтение немецкой поэзии. Адам не был силен в немецком, можно даже сказать – крайне далек от этого языка, но Ребекка произвела на него впечатление сладкой молнии, упавшей прямо в сердце.

Тонкий прямой нос, губы бантиком, светлые брови дужками, голубые крупные глаза, как две Марианских впадины, волнистые белые волосы до плеч. Марлен Дитрих двадцать первого века.

Внешне она была полной противоположностью Динары и от этого открывала надежды, что на сей раз история любви не завершится крахом. И он представил, какие красивые дети у них родятся! Ин шэ Аллах!

Адам до встречи с фройляйн Фэртиг наслушался витавших в пространстве представлений о том, что немки крайне рациональны, мало эмоциональны, за собой мало следят и не балуют тело депиляциями, что у них интимные радости строго по расписанию, как и все остальное. Поэтому был немало удивлен, когда открывал в Ребекке эмоциональную отзывчивость, внимательность, умение украсить себя и далее по списку все с точностью до наоборот. Такое впечатление, что она училась у русских или в ней течет русская кровь, хоть она этот факт и скрывает.

Он знал, что в Вене есть школа для барышень, которые хотят выйти замуж за состоятельного мужчину, и хозяйка этой школы – уроженка русской глубинки, которая охмурила австрийского банкира. Он даже получал приглашения на венские балы от этой школы как престижный жених. А Ребекка на прямой вопрос, не училась ли она дамскому мастерству в Вене, не скрывала этого факта и подтвердила с гордостью: «Да».

– А ты считаешь это предосудительным? – встревожилась женщина.

– Отчего же? Мне нравится, когда женщина обучается специальным наукам, чтобы быть причиной особых радостей для мужа.

– Надеюсь, я стану для тебя причиной радостей, – сказала она с искорками в своих синих морях.

– И я надеюсь, – молвил Адам, целуя ее руку.

Она говорила мало, ум Адама отдыхал с ней. Она чаще задавала вопросы и внимательно слушала ответы, поглаживая его пальцы. Это было очевидное послание – тактильно она обещала ему удивительные наслаждения в постели. Ее пальцы были мягкими, теплыми, скользящими, конечно, с остриженными ногтями. Только эти прикосновения уже дали ему понять, что ночи с Динарой были удачными экспромтами, а ночи с Ребеккой станут утонченными дегустациями.

Ребекка всем своим видом давала понять, что она давно сгорает от страсти и не хотела бы терять время. Более того, она оказалась в курсе египетских правил: они не могут уединиться для пылкой любви, не став мужем и женой.

– Адам, хани⁸, давай полетим в другую страну, где никто на ресепшене не запросит наш свадебный контракт!

– Ты полагаешь, я ищу лазейки?

– Я думала, ты будешь рад!

– Конечно, я буду рад обладать тобой. Но только в качестве законного мужа.

– Почему не сейчас?

– Я верующий человек. Аллах запретил незаконные связи.

– Ох! Ты хочешь сказать, что никогда не пробовал… незаконные связи?

– Это некрасивый, оскорбительный вопрос. И я не обязан на него отвечать. Я вот не задаю тебе подобные вопросы, хотя в ответе уверен.

– Ну ладно, хани, не заводись!

– Поверь, я страдаю не меньше тебя, но для нас будет лучше обождать. Я не вожу женщин в свой дом. Я могу привести только невесту – познакомить с моей семьей.

На момент встречи с Ребеккой Адам уже был четыре года одиноким отцом. И да, в Египте нет возможности делать пробные союзы для безответственного сожительства. За редчайшим исключением в среде людей, которые себя не уважают и их не уважают в обществе – например, семьи наркоманов. Посему, как только он почувствовал, что эта белокурая красавица воскресила в нем радости жизни, и посчитал, что она достойна стать его женой, он сделал ей предложение.

Через пять месяцев после знакомства – по египетским меркам достаточно много для мужчины, у которого нет финансового стеснения, – он привел ее на вершину той самой каирской башни, где когда-то сам себя спрашивал, будет ли жизнь такой безрадостной всегда? И вот в этом же месте он открыл коробочку с обручальным кольцом и, поблагодарив Всевышнего за посланную новую супругу, надел ей на безымянный палец правой руки колечко с трех-каратным бриллиантом чистейшей воды.

Неожиданно появившиеся из лифта музыканты с аккордеоном, скрипкой, виолончелью, флейтой и перкуссией залили смотровую площадку звуками песни «I will always love you». Две девушки в костюмах жар-птиц осыпали пару красными лепестками роз и гибискуса.

Он видел в глазах возлюбленной, что она удивлена, впечатлена и счастлива.

Поскольку немка – не египтянка, процесс женитьбы растягивается надолго. Сначала заключается орфи-контракт в офисе адвоката. И на основании этого первого контракта невесте открывают визу невесты на полгода, в течение которых пара должна пройти все необходимые процедуры проверки и подготовить документы для официальной государственной регистрации союза. Но с момента подписания первого контракта Адам уже мог ввести свою невесту как жену в свой дом.

Никому из родни молодая жена не понравилась, но это не сильно опечалило Адама. Жизнь-то его!

А дочерей он понимал. Они, конечно, за столько лет безраздельного владения отцом стали собственницами. Им сложно было согласиться на появление чужой женщины. Даже такой красивой и даже умеющей играть на фортепиано, как мама. Наиболее лояльной будет Сальма. Она уже вышла замуж, у нее есть муж, она уже отвязывается от отца.

Первую семейную встречу с Ребеккой Адам организовал как путешествие в заповедник Эль-Файюм в январе, когда на озерах зимуют птицы из Северной Европы. Натянутость иногда нивелировалась восторгами по поводу красоты природы. Как и предвидел Адам, Сальма была самой коммуникабельной. Она расспрашивала гостью о традициях немецких семей, о ее детстве, юности… Они беседовали о музыке. Почти четырёхлетняя Данита с удовольствием вложила ладошку в ладонь Ребекки и могла просто молча шагать рядом.

Нэнси решила, что она – почетный семейный экзаменатор и расспрашивала немку о ее египетских впечатлениях и планах.

У Ребекки контракт с Гете-институтом и несколькими отелями на один год. А там дальше будет видно, продлит ли она пребывание в Каире или нет…

Нэнси, конечно, сразу поняла, что разговоры о жизни после годичного контракта – для папы, чтобы боялся ее потерять…

Что до ее эмоций в отношении папы… Нэнси сомневалась. Отец – пусть не высокий, но красивый и знатный мужчина. Наверное, половина женщин легко влюбляются в таких, как он. Но вот эта фройляйн Фэртиг… Действительно ли она влюблена в мистера Адама? Или все-таки в возможности, которые ей открывает отец?

– А сколько детей вы хотели бы иметь, фройляйн Ребекка? – зашла с другой стороны Нэнси.

– О, представляешь, я хотела троих! А у моего любимого мужчины уже есть три дочери!

«Переигрывает! Слишком экзальтированно радуется тому, чему ей и радоваться не стоит!» – внутри Нэнси продолжал работу эксперт.

Невеста отца не просекла умозаключений Нэнси и на той же волне продолжала.

– Какое счастье! Целых три девочки! Поэтому еще одного хватит! – заулыбалась Ребекка, оголяя крупные, выступающие в верхнем зубном ряду клыки.

Нэнси, увидав такое строение зубов – единственный недостаток во внешности Ребекки, сразу почувствовала, как после свадебного торжества фрау Фэртиг вонзается ими в огромный кекс, на котором лента с их фамилией – Радуани.

Нэнси продолжила смотреть это внутренний микрофильм и следующий кадр срежиссировала сама: Ребекка пытается заглотить слишком большой кусок и давится…

– Что-то не так? – игриво поинтересовалась обладательница клыков и дотронулась до плеч Нэнси.

– Все хорошо! У вас очень мягкие руки, как и полагается пианистке!

Нэнси не соврала. Действительно, руки у нее мягкие, и она почувствовала себя очень хорошо. Почувствовала, что эта фройляйн, хотя и намерена официально запрыгнуть в постель к ее отцу, этот турнир не выиграет. И никакие венские школы не помогут! Про эту школу она услышала в их разговоре и отправилась на поиски в Интернет, сделала перевод страницы и в целом поняла, чему там учат.

– Ну если Аллах не одарил сердцем и мозгами, то она безнадежна, – сделала вывод Нэнси, естественно не вслух.

Адам не исключал сложностей периода притирки, поэтому даже навязчивые расспросы и натянутые моменты его не расстроили.

Когда глава семейства представил своим дочерям в своем доме фрау Фэртиг в качестве новой жены, сказал такое предложение по-арабски:

«Девочки! Постарайтесь принять мою жену, поскольку ее приняло мое сердце. Я очень люблю вас и любовь к женщине не уменьшает любви к вам. Вы не конкуренты друг другу. И не заставляйте меня разрываться между вами и ею!»

Ребекке он сказал на английском, и, конечно, его дочери, поняли, поскольку прекрасно владеют этим языком, обучаясь в британской школе.

«Ребекка! Прими моих девочек в свое сердце, потому что они появились в моей жизни раньше тебя и в них течет моя кровь. Никогда не заставляй меня выбирать между ними и тобой. Потому что выбор будет не в твою пользу».

Сальма – тогда замужняя дама, беременная малышом Али, в сопровождении супруга преподнесла новобрачной дизайнерский букет цветов и коробочку с тремя тонкими золотыми браслетами.

Нэнси с наивной улыбкой пятнадцатилетней девочки вручила Ребекке сверток в красивой бумаге с золотыми лентами.

Четырёхлетняя Данита принесла ей красивый медный поднос с чеканкой ручной работы с красиво уложенными египетскими сластями от ее любимой кондитерской.

Ребекка поблагодарила за подарки и нежно поцеловала девочек.

Адам глянул на Нэнси и увидел, что она готова прыснуть со смеху. Значит, подготовила какой-то подвох.

Когда они уединились с Ребеккой в спальне и она развернула сверток-подарок средней дочери, из него выскользнула черного цвета полиэстровая абея, цена которой сто гиней, и накидка на голову, закрывающая все лицо, оставляющая только прорези для глаз. Кроме одежды, в свертке были сахарная паста для удаления волос с тела и лосьон от облысения…

Ребекка не смогла скрыть негодования, которое перекосило ее лицо.

Адам обнял супругу и попытался загладить дурацкую выходку дочери поцелуями.

Ребекка же оттолкнула его и прошипела сквозь зубы:

– Если она так встречает меня в день свадьбы, то что будет дальше? Она будет мины раскладывать на моем пути?!

Адам все же крепко обнял ее и сказал: «Ребекка, сколько лет ты прожила со своей мамой?»

– Восемнадцать.

– А она только шесть, и то урывками. И то условно… Прости ее. И мой тебе совет, попроси ее завтра научить тебя надевать эту одежду…

– И не подумаю. Я никогда не буду из себя делать почтовый ящик!

Лицо Адама побелело.

– Поступай как знаешь. Я бы советовал внимательно подбирать слова, особенно если тема тебе малознакомая. И сегодня ты будешь спать одна.

– Адам, хани, почему? За что ты меня наказываешь? Мы так ждали этой ночи!

– Подумай сама. У тебя будет время до утра. И не вздумай устраивать сцену сейчас, – сказал он с мрачным лицом и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Меньше всего он ожидал такой брачной ночи: он один в «Пустом ящике». Устроился на тюфяке, даже не сняв костюм.

А Нэнси в это время не спала, тихо разговаривая по телефону с подругой Нафисой.

– Как жалко, что я не видела момент, когда она раскрыла мой подарок!

– Как ты думаешь, твой отец не расстроился?

– Расстроился. Сильно. Она устроила ему скандал! Он даже оставил ее саму в спальне и удалился.

– Нэнси, но так тоже нехорошо!

– А я не хочу ее здесь видеть! Она папу не любит!

– Ну откуда тебе знать? Может, и любит!

– Да, деньги на его счетах!

– Нэнси! УаЛлахи, харам⁹, так говорить! Только Всевышний ведает.

– Йа хараби!¹⁰ Я не поняла: ты ее подруга или моя?

– Конечно твоя! Но то, что ты сделала, не подобает мусульманке и любящей дочери.

– Хватит меня позорить, а то я тебе больше ничего не расскажу.

– А что, ты еще что-то устроила?

– А то! У меня грандиозные планы.

– Ты серьезно?

– Ненавижу эту пианистку! Пусть отправляется в свою Германию и там охмуряет своих немецких пожирателей сосисок!

– Нэнси, я уже сожалею, что ты втянула меня в этот разговор!

Часть 10. Жизнь налаживается

Муж Эмму однозначно любил. Это чувствовалось во всем и всегда. Он мог постирать ее белье и любовно развесить его для сушки. Мог собрать ее рассыпанные помадки и аккуратно сложить в шкатулочку. Даже во время вспышки раздражения он обращался к ней не иначе как «Возлюбленная моя Эмма!». Пока он произносил такое обращение, раздражение не имело шансов вырасти в бомбу.

Конечно, он готовил деликатесы даже по утрам, когда собирался на работу. Для этого вставал на полчаса раньше. В течение дня обязательно раза два звонил и спрашивал, все ли в порядке, хорошо ли она была одета для дождя, как прошло чаепитие с подружками, что бы ей хотелось, чтобы он купил к ужину? Когда Эмма о чем-нибудь его просила, он записывал с свой блокнот и старался выполнить в срок.

Единственное, в чем был отказ, – в рождении детей.

Данила Викторович состоял если не в контрах, то весьма в отдаленных отношениях с родной сестрой Верой только из-за того, что у нее регулярно рождались дети, и их было четверо. Видимо, она выполняла план по деторождению и за себя, и за брата.

Архитектор не мог выносить маленьких детей более пяти минут, а маленькими он считал всех до восьми лет. Поэтому он не ездил в гости к сестре и не принимал ее у себя. В доме у родителей они не пересекались даже по праздникам. Сестра хранила обиды, хотя ее брат не мог изменить природу своего восприятия.

Чем ему не угодили дети? У него раскалывалась голова от их передвижений, манипуляций с предметами и всяких детских глупостей – от бесконечных вопросов до визга.

Почти также трудно он переносил вид и запах кормящих женщин. Запах грудного молока доводил его до рвотных рефлексов.

Он опасался, что непереносимость малышей может стать препятствием для их союза с Эммой, если та захочет снова пережить беременность и роды.

– У тебя ведь уже есть Влад? – начал Данила издалека. – Теперь он будет и у меня. Мне достаточно. А тебе?

– И мне достаточно, – совершенно искренне сказала Эмма, чем несказанно успокоила жениха.

И что удивило Эмму, так это отношение отчима к ее сыну – как если бы это был его родной ребенок. Временами ей казалось, что покойный Кирилл так не любил свою кровинушку, как Данила… Нет, конечно, покойный муж любил своего наследника, только сотни дней его алкомании, как термиты в крепком дереве, выели всю сердцевину этой любви.

– Ма, мы изобрели мятно-ореховый соус к помидорам! Данила Викторович сказал, что за такую вкуснятину можно мишленовскую звезду получить!

– Для начала можно получить премию «Счастливая Эмма», правда? – включился Данила, обращаясь к жене.

– В этом месяце это будут связанные мною шарфы и шапки! Не слишком ли это банально?

– Это очень тепло! – в один голос подтвердили мужчины.

– Ну, давайте же, проводите дегустацию своего соуса!

Владу разрешалось очень многое, даже валяться на диване рядом, забросив руку или ногу на Данилу Викторовича. И супруг явно наслаждался такой близостью. Он вовлек сына в занятия кулинарией, как вы уже поняли, и в проектирование. Иногда он поручал Владу проделывать определенные чертежные работы на компьютере в 3D-графике, и оба были в восторге от кооперации. Спустя много лет Влад станет промышленным дизайнером в мебельной промышленности. Эмма была убеждена, что этот талант был раскрыт именно Данилой.

Эмма удивлялась интуитивной мудрости своего мужа, ведь никаких институтов по психологии он не заканчивал. Но он сразу отмел концепт «Я – друг сыну», потому как отец или отчим не может опуститься до уровня ребенка, чтобы быть его другом или искусственно поднять его в иерархии в обход матери до своего уровня. Данила был убежден, что многие беды проистекают от ложного императива «дружить с детьми».

Дружба предполагает вводить друга в курс дел, а семейные отношения, наоборот, призваны хранить психику ребенка, который не должен нести ответственность за дела взрослых, включаясь в них. Дружба не предполагает семейной ответственности. Сегодня друг, а завтра развернулся вдруг и нет. В семьях так не должно быть. В семьях один платит за взращивание другого, и это не дружба, а иерархическая ответственность родителей за детей. Соответственно, дети должны знать свое место в иерархии, тогда их реже будет заносить туда, куда не надо. И, быть может, в свое время они смогут позаботиться о стареющих родителях.

Как-то, еще в первое полугодие совместной жизни, Влад постарался раздвинуть границы своих возможностей и залезть на территорию взрослых с заявлением: «Я такой же человек, у меня такие же права, и вы должны считаться с моим мнением!» Этот пассаж прозвучал после того, как он потребовал купить джинсы с заниженными талией и матней и зауженными до уродства штанинами, специально порванными на коленях. На что Данила Викторович отреагировал так:

– Влад! Ты будешь таким же человеком, когда вырастешь, женишься, обеспечишь свою семью всем необходимым и будешь в ответе за свою жену и ребенка. Тогда ты будешь решать, во что тебе одеваться».

– Значит, я пока недочеловек?

– Ты человек. Но пока – ребенок. Значит, на уровне согласования своих желаний с возможностями родителей. И пока ты – ребенок в семье, третий после меня и твоей мамы. Ты можешь рассчитывать, что мы выслушиваем тебя и соотнесем наши представления и возможности с твоим вежливым пожеланием или запросом.

– А если запрос покажется невежливым? – обмяк изначально агрессивно настроенный Влад.

– Мы с твоей мамой вправе игнорировать его.

– Так вы ущемляете мои права ребенка! Дети могут даже в суд подавать на родителей!

– Ага, и оплачивать адвоката и судебные издержки тоже!

Влад был явно сбит с курса нападения ново открывшимися обстоятельствами делопроизводства и не нашелся что ответить.

– Откуда этот бред в твоей голове появился? – не удержалась от вопроса Эмма.

– У нас в школе проходят занятия по правовой осведомленности детей.

– А занятий по выражению благодарности родителям за любовь и заботу у вас не проходят? – логично спросила мама. – А то не мешало бы ввести немецкую систему, когда в 18 лет мы попросим тебя на выход и вручим тебе счет по всем затратам на тебя к оплате…

– На выход куда? – изумился сын.

– Во взрослую самостоятельную жизнь, где ты – если пожелаешь – купишь себе ящик чипсов на ужин и драные джинсы, как у психически больных.

– Фух! Ну после еды у вас трудно переходить на чипсы…

– А на драные джинсы?

– Ну… Если они модные…

– Это джинсы прикрывать не попу, а промытые рекламой мозги… – заметил Данила Викторович.

– Влад, ты как ребенок – представитель нашей семьи. И нам не все равно, какой у тебя имидж и что ты вещаешь о семье, в том числе через одежду. Понимаешь? – продолжила дискуссию Эмма.

– Да, с родителями мне повезло! Это я уже понял!

– Иди сюда, любовь моя, – позвала раскрытыми объятиями Эмма.

Но перед тем как ринуться в мамины нежности, Влад посмотрел в глаза Даниле и произнес:

– Прости, Данила Викторович!

Отчим ответил:

– Знаешь, Влад! Сильный вирус нигилизма гуляет по планете. Вас учат тому, что ваша свобода должна реализовываться за счет отрицания правил и за счет свободы других. Ну, чтобы все и сейчас. И вы этому, конечно, верите.

– И?

– А секрет в том, что в своих семьях те, кто вас учат, поступают абсолютно по-другому. Они учат расти в иерархии, соблюдать правила и чтить тех, кто им дорогу протаптывает – старших, то есть.

– Я знаю, о ком ты. Мне еще папа рассказывал, что они кошерную еду едят, а других не вовлекают… Дескать, религия у них такая… Себя берегут, а других информировать не обязательно…

– Ну так ты ж теперь в курсе, что у евреев есть много чему поучиться?

– Ага. Есть. У нас половина школы – это дети с еврейскими фамилиями. Они и вправду как будто выведены методами селекции.

– Это как? – поинтересовался Данила Викторович.

– На пятнадцать толковых максимум два слабеньких. Но и эти слабенькие – как наши средненькие… На их фоне знаете, как надо грести, чтобы быть на уровне?

– Вот и греби! – напутствовала мама. – Ты можешь!

Через два года после женитьбы Данила Викторович оплатил учебу сына в частной школе-интернате в Швейцарии. На семейном совете был выбран Tasis, расположенный в миловидном городке Монтаньола на италоязычной части Швейцарии, неподалеку от Лугано. Эмме самой хотелось бы учиться в этой школе. Ученики пятидесяти национальностей со всего мира, обучение на английском, помимо всех обязательных предметов, включая уровень первого года в университетах, четыре иностранных языка, фотография, театр, живопись, архитектура. А еще теннис, конный спорт… Конечно, такое образование выстилало дорогу для прекрасного делового будущего ее ребенка, какую бы специальность он ни выбрал. Он даже мог ничего особенного и не выбирать, а начинать работать переводчиком в какой-нибудь солидной компании.

Зимой, в конце декабря, она летала на свидание с сыном, и они проводили каникулы вместе в Италии или соседних странах.

Летом он прилетал домой на два месяца, и они посещали родственников, далеких и близких, летали вместе с Данилой Викторовичем в страны, прохладные летом. Как-то Эмма подумала, что даже если бы она не полюбила Данилу, то могла бы в него влюбиться только за одно его отношение к ее сыну.

Каждый раз, провожая его на работу, Эмма смахивала невидимые пылинки и целовала туда, где сердце.

Она каждый день возбужденно ждала его возвращения. Ей нравились совместные ужины и всегда интересные беседы. У них не было скучных вечеров, даже если они просто смотрели кинофильм… А ночи… То, чего она так боялась – что никогда не будет счастлива без Кирилла, – оказалось ее больной фантазией. Любящие сердца всегда находят эйфорию в телах.

Эмма впервые в жизни могла не работать – муж оплачивал все семейные важности и сверх того. Захотела получить второе образование психолога и изучить итальянский язык – супруг ее поддержал.

Она стала студенткой и частной ученицей по языку.

Ту замечательную квартиру с зеленым перламутром и всеми вещами Данила Викторович продал одному американцу, который щедро заплатил. Это было их совместное решение. Как только Влад переехал в итальянскую Швейцарию, они уже не хотели жить на Русановке… Только один предмет она захотела забрать с собой – люстру с желтыми маками.

По проекту ее мужа был возведен одноэтажный дом среди сосен на юго-западной окраине Киева. Маленький дом, как по меркам Украины для известного человека, всего на сто пятьдесят метров жилой площади плюс патио. Достаточный для двоих дом. Конечно, с определенными новшествами и изысками.

Возле дома тек ручей, и муж изменил его русло так, чтобы он затекал в патио под стеклянной крышей и дальше, развернувшись, вытекал наружу и продолжал естественный путь. В патио, размером со стандартную трехкомнатную квартиру, «тротуары» и площадки были выложены палубной доской, а в промежутках насыпана галька из белого каррарского мрамора. Здесь рос узколистый клен, плакучая рябина и голубая елочка. На одной из стен был организован вертикальный сад из мхов, плющей, колеусов и очитков. Вдоль внутреннего русла ручья были высажены цикламены всех оттенков – от белых до сиреневых. На берегу ручья росли папирус и кувшинки. В ручье жили три рыбы коуи, которым точно нравился местный биоценоз. Температура в патио не поднималась выше 15 градусов. Данила Викторович трудно переносил жару летом, и это было его излюбленное место для отдыха, поэтому посиделки в патио всегда сопровождались набрасыванием пледов или шалей на плечи.

Еще до того как была завершена внутренняя отделка, Эмма открыла в себе талант декоратора. В каждом европейском городе, который они посещали, она первым делом разыскивала «сундучные» рынки (слово «блошиный» она концептуально вытравила из своего лексикона), магазины старых и винтажных вещей.

Помимо того, что она покупала предметы, которые, скорее всего, были выпущены малыми или ограниченными партиями, а то и существующие в единичном числе, ее тешила мысль, что она платила очень малую цену за особенные вещи.

Например, ее значимым приобретением во Флоренции стал ореховый стол, которому свыше ста лет и который такой необычной конструкции, что вызвал восхищение с первого взгляда. Его столешница увеличивалась в размере за счет накладных досок, как у буклета, с той разницей, что две накладные сверху доски были половинками большой столешницы.

Когда она узнала, что стол на двенадцать персон в безупречном состоянии стоит всего пятьсот пятьдесят евро, ее радость затрепетала флажком на флагштоке.

В торговой палатке на небольшой площади поблизости от Санта-Кроче она нашла два старинных окна и балконные двери. На оригинальной деревянной раме в почтенном возрасте около пятисот лет был закреплен ячеистый метал типа свинцовой проволоки, а ячейки в виде кружков были заполнены стеклянными выпуклыми линзами желтоватого цвета. Эмма в тот миг поняла, что это ее момент истины и зона обеда будет перестроена в абсолютно итальянскую. Она даже увидела, как ее любимая люстра с желтыми маками переезжает в эту итальянскую столовую.

И муж без колебаний поддержал ее видение. Оставалось только найти перевозчика, что оказалось делом несложным. В их отеле консьержем работала украинка. Она-то и поделилась, как легко и недорого переправить даже крупные предметы в Украину: еженедельно ездят курьеры на микроавтобусах. Два евро за килограмм или как договорятся, когда груз большой.

Конечно, когда Эмма дозвонилась до курьеров и договорилась о доставке своих предметов, она зарезервировала еще местечко для орехового бюро с инкрустацией.

Они въехали в дом, как только была завершена чистовая отделка и установлены приборы первой необходимости.

Эмме так нравилось наполнять собой этот дом, что вместе с нанятыми работниками она мыла его после ремонтных работ, а в спальню она вообще запретила входить кому бы то ни было из персонала. Возможно, кто-то посчитает ее суеверной, но Эмма была убеждена, что столь интимное пространство должно оставаться недосягаемым для чужих глаз и прикосновений.