Чужой «костюм». Том 1

Глава 1

Джек торопился домой. Сегодня обещали «Горячку». Она запаздывала, но могла начаться в любой момент. Народ убирался прочь с улиц, бросая недосушенное белье, разобранные ящики и недопитое пиво. Повсюду царил хаос. Только вдали, в облаке идеально очищенного воздуха, невозмутимо высился холм с «небожителями».

Чтобы не видеть перед собой обиталище Неприкасаемых, Джек свернул под крыши домов. Он знал, что здесь можно встретить крыс или отравиться вонью отходов, но он готов был потерпеть.

В конце концов, в этом районе он живет. Местные с издевкой называют его «Бытовка». Дома здесь стоят так тесно друг к другу, что в некоторых местах располневшему человеку не протиснуться. Хотя, от искусственной дряни, напоминающей сопли, которой питаются люди, лишний вес набирают немногие.

Джек прижал руку к лицу и вдохнул через толстый слой куртки. Едва не закашлялся. Фильтр из пары слоев ткани оказался беспомощен перед удушающим смрадом Бытовки. Все из-за мусора…

На узких улочках рабочего района он загнивал с невероятной скоростью, и потому существовало негласное правило: сразу относить его на свалку. Вот только многим не хватало времени на заботу о чистоте. Некоторые умники разбрасывали мешки с мусором по углам или втискивали их между домами.

Вонь от мешка, отстоявшегося неделю, привлекала крыс – единственных чудом выживших животных. После катастрофы они мутировали, стали крупнее, агрессивней и водились по всей Бытовке в удручающем избытке. Проблема с крысами стояла настолько остро, что за произвольное обращение с пищевыми отходами могли и прибить.

Протискиваясь в очередном узком проходе, Джек приметил здоровенную крысу, размером с колесо от тех бесполезных машин, что ржавеют на улицах мертвого города. Она увлеченно разрывала мусорный пакет.

С крысами никто не любил связываться. Даже в одной находилось достаточно сил и ярости, чтобы загрызть человека. К тому же, если нападала одна, то к ней быстро присоединялась вся стая.

Опасаясь привлечь ее внимание, Джек медленно отступил назад. Предпочитая пойти в обход, он вернулся на открытую улицу. Чувствуя гнетущее приближение «горячки», парень, несмотря на усталость, побежал.

***

Джек полностью истощился, когда добрался до низенькой хибары, похожей на сарай. Окна у нее перекосились, а дверь вывернуло наружу, но по виду его хибара выглядела лучше, чем у некоторых соседей.

Не медля, он запрыгнул на порог, и ветер принес первую обжигающую каплю. Она попала на рукав, так что Джек, едва зайдя внутрь, стремительно снял куртку. Осмотрел руку, вроде не задело. Слава богу… Ходить на работу с ожогом не так-то просто, особенно если полдня стоишь у печи.

В комнате работал телевизор – старинная модель с плохо гнущимся экраном и без стильных нововведений. Из-за длительного использования экран деформировался и побледнел. Но Джеку и Эджею хватало того, что он передает звук и кое-какое изображение. Жаль, что сегодня по единственному телеканалу с утра крутили однотипные новости.

– …тридцать лет назад взорвался запас грутена – мощного топлива из прошлого, – благопристойный голос дикторши звучал отчужденно и вместе с тем угодливо. – Его называли «Бесконечным» и использовали вместо закончившейся нефти. От воздействия грутеновых осадков погибло 97% населения Земли. Уцелевшие выживали в опустевших городах, и завидовали мертвым…

Джек кинул куртку на покосившуюся тумбу, стоящую у входа.

– Опять эта бредятина… – он обессилено потащился к креслу.

После изматывающего рабочего дня у него едва хватило сил на подобие возмущения, окрашенное слабым оттенком эмоциональности.

– Каждый год один и тот же драматизм: грутен вместо исчезающей нефти, перестройка всей техники под его работу. А потом бах! всемирная катастрофа, горячие дожди и человечество в полной заднице. Бла-бла… Мы всю жизнь живем в таком мире и не знаем другого. Зачем об этом напоминать? Тем более, все их разговоры сводятся к тому, что Саливан исхитрился придумать НН. Тошнит уже слушать это каждый год…

Эджей не поднимал голову от экрана смартфона. Там он сосредоточенно просматривал какие-то записи и чертежи. Его волосы растрепались и почти полностью скрывали лицо, но Джек видел у него морщинку между бровей. В последние полгода эта морщинка не покидала лица старшего брата. Она, будто вцепилась в него, прогрызаясь все глубже и добавляя лишние года. Из-за нее в свои двадцать четыре Эджей выглядел лет на десять старше.

– Саливан дал человечеству шанс на выживание… – флегматично отозвался он. – С его Новой Нефтью в мире воцарилось подобие прежней жизни.

Джек хлопнул ладонью по подлокотнику. Его раздражала покорность, с которой брат воспринимал любые события.

– Вот именно, что подобие. По-настоящему живет только кучка людей, а мы существуем и продолжаем завидовать мертвым, – Джек передразнил дикторшу, высказавшись максимально язвительно.

Против воли экран телевизора снова привлек его внимание, и он потребовал:

– Выключи эту дрянь.

Однако Эджей слишком увлекся изучением своих пометок и не отреагировал. Дикторша продолжила вещание, трагичным голосом напоминая зрителям, какой ужас они пережили в далеком 2067 году.

– Ненавижу этот день, – брякнул Джек и запрокинул голову на спинку кресла.

Телек отозвался на его комментарий, выдав новую порцию истинного патриотизма:

– Два года спустя корпорация «Жизнь» вышла на мировой уровень. Первыми с ней захотели сотрудничать китайцы, быстро оценив возможности НН…

– Саливан не герой, – вмешался в новостной поток Джек, – по его вине какой-то придурок придумал Н2.

– Ты слишком озлоблен для подростка, – флегматично отметил Эджей, раскладывая смартфон в увеличенный формат, чтобы рассмотреть чертежи поближе.

– Я слишком мертв для подростка, – поправил его Джек совершенно серьезно.

Он не выдержал вещания сплошной пропаганды вездесущей корпорации. Тяжело поднялся на ноги и с отвращением выключил телевизор. В комнате воцарилась благословенная тишина.

После очередной смены ему понадобилось время, чтобы собраться с силами. Так что пару минут он, развалившись в кресле, наслаждался спокойствием. Потом снова заставил себя встать и пойти в ванную.

При каждом шаге его тело потряхивало от перенапряжения, в глазах непрестанно щипало. Голова раскалывалась, словно треснутый колокол, в который продолжали отчаянно трезвонить. Из-за этой боли ни дурацкая телепередача и вымышленный праздник, ни пустая болтовня с братом его не интересовали.

Парень дотащился до маленького зеркала, приклеенного к стене над умывальником. Прикоснулся к щеке и с неприязнью почувствовал сухость кожи. Совсем, как у старика. Полная задница! Чёрт! Ему ведь всего восемнадцать лет, а он, в лучшем случае, выглядит на тридцать. И все из-за дурацкого завода. Он превратился в развалину всего за пять лет. А надеялся, что, благодаря молодости, протянет дольше, чем остальные и станет победителем среди долгожителей Рейджа. Разумеется, среди рабочих.

Но теперь, куда уж там!.. Ему бы прожить те восемь лет, что достается его коллегам. Видимо, зря он начал работать в детстве. Эх, если бы он знал, что проклятый завод добьет его так быстро…

Джек плеснул в лицо водой.

Или виноват не только завод? В Бытовке и вода убивает. Для домов рабочих она не проходила очистку, и была полна извести и железа, которые чувствовались на вкус. Такая вода высушивала кожу, а почки от ее употребления отказывали лет через семь.

Зато Избранные жили иначе. Они не гробили себя на заводе, не дышали воздухом, насыщенным веществами, иссушающими кровь в венах. Да и от дохи им смерть не грозила. Ублюдки наслаждались полноценной жизнью.

Джек знал, что каждый рабочий в этом проклятом месте мечтает жить, как они. Несчастные придурки…. Даже люди с невероятным состоянием не могут попасть в категорию Избранных. Эту группу давно сформировал Грэг Саливан и обозвал: корпорация «Жизнь». Всем остальным ее участников полагалось называть «Неприкасаемые».

Общаясь между собой, рабочие добавляли к этому определению какое-нибудь оскорбление. Наверное, от зависти, ведь Неприкасаемые жили в Рейдже – оазисе, цветущем посреди всемирного хаоса.

Бытовка тоже находилась внутри Рейджа, но не имела к нему никакого отношения. Это были два разных мира, не пересекающиеся и ничего не знающие о жизни друг друга.

Джеку было всего тринадцать, когда он переехал из умирающей столицы. Он надеялся жить в нормальных условиях, как и обещала корпорация «Жизнь». Тогда он не знал, что попал в лапы настоящего маньяка-убийцы. Не знал, что Рейдж и Бытовка – это два разных мира. В одном живут избранные, а в другом всего за восемь лет сгорают те, кто ищет подобие нормальной жизни.

Существование в Бытовке было невыносимым. Здесь не оставалось времени на самые простые и необходимые мелочи. И все же каждый рабочий молился, как бы его не отправили назад в столицу. Там наступала смерть.

***

Джек вернулся в комнату, устроился в кресле и принялся внимательно изучать недельную информацию о погоде, чтобы случайно не попасть под «горячку». В детстве ему довелось получить такой неприятный опыт. Больше не хотелось.

Мать плохо приглядывала за ним с Эджеем, вот он и задержался на улице дольше положенного. А когда угодил в больницу, оказалось, что при рождении мать их не зарегистрировала. Ее лишили родительских прав и принудили к лечению от наркозависимости. Наркоманы того времени еще поддавались исцелению…

Над экраном смартфона висела проекция, окружая Джека полукольцом. Плыли трехмерные облака, закрывая виртуальное солнце. Понятно… Завтра будет облачно. А дальше?

Джек коснулся проекции и легонько двинул пальцем влево. Облака отплыли в сторону, уступая место мрачным тучам. Между ними проскальзывали ослепительные молнии, и слышался легкий рокот грома. Однако без дождя. Значит, выходного не дадут. Ну и отлично. Из-за пары внеплановых выходных лишали премии, а у него сейчас каждая монета на счету.

– Не засыпает, – прозвучал измученный голос за спиной Джека. – Она хочет подсветку с летающими… э-э птицами.

Эджей отказывался запоминать это слово. Каждый раз, вспоминая его, он делал паузу и нервничал. Джек не винил брата. Сложно помнить, как называется то, чего нет в реальности. Если бы птицы по-прежнему летали в небе, Эджей помнил их название. Может даже не общее, а по видам. Ведь раньше птиц было великое множество.

– Бери, – он протянул свой смартфон брату, и тот уставился на тонкий, в полтора миллиметра аппарат.

Смартфон у Джека был самый лучший – «Микрокосмос-97», невероятно дорогая новинка. Он купил его за миллион двести еще до того, как узнал о болезни Сибил. Трехмерный экран с возможностью тройного сложения. В развернутом виде его диагональ достигала пятьдесят шесть сантиметров.

Сейчас люди не представляли, что когда-то толщина смартфонов достигала почти в сантиметр толщиной. Они разбивались при падении и имели лишь один постоянный размер экрана. Современные телефоны не боялись воды, им не грозили физические повреждения. Они складывались не хуже бумаги, и это не влияло на их работоспособность. Конечно, модели попроще складывались дважды, но у тех, кто мог позволить себе телефон, о котором мечтал, они не пользовались популярностью.

В мире, где человеческая жизнь стоила слишком мало и зависела от метеосводок, этому маленькому предмету уделялось пристальное внимание. В жизни большинства смартфон был самой главной покупкой. Без него запрещалось выходить на улицу, а за отсутствие телефона на две недели отправляли в изолятор.

Жители Рейджа предпочитали что-нибудь новенькое. Больше всего рабочим нравилось то, что они и Неприкасаемые имели одинаковые модели смартфонов. И не имело значения, что им приходилось подрабатывать пару лет, чтобы купить такой, а Неприкасаемые делали покупку с одной зарплаты. Это была всеобщая мания.

– Я… Нет!

Эджей одернул руку от телефона Джека, словно мог сломать его или потерять по пути в спальню дочери. Его собственный был двойного сложения, и заплатил он за него намного меньше.

Не испытывая потребности нянчиться с ребенком, Джек недовольно вздохнул. Конечно, он любил племянницу… Но, отработав две смены подряд, он хотел отдохнуть, попивая газировку и слушая болтовню брата про его очередное изобретение.

В последние полгода он уделял себе слишком мало времени и не задумывался об отдыхе. Все его мысли крутились вокруг заработка, он даже перестал обращать внимание на девчонок. А ведь раньше планировал завести сойтись с одной и съехать от брата.

Постепенно его мечта истончилась и окончательно исчезла. Вместо нее в сердце образовалось пустое пространство, которое ничем не получалось заполнить. Хотя присутствие Сибил и Эджея спасало его от окончательного помешательства.

В бараках рабочих не предусматривались детские комнаты. Они состояли из кухни, в которой троим взрослым не хватало места, основной комнаты и кладовой для хранения вещей. Спаленка Сибил находилась в задней части единственной комнаты.

Когда Эджей сообщил о переезде к нему, Джек приспособил кладовую под лабораторию, Она получилась настолько крошечной, что развернуться, не сбив ни одной проклятой склянки, было почти невозможно.

Эджей оценил его старания и постоянно торчал там, что-то поджигая, выпаривая и замораживая. Обычно он выползал из лаборатории уставший, с темными кругами под глазами и заторможено соображал минут двадцать, пока вся гадость, которой он надышался, не выветривалась из легких.

По спальне Сибил бегала проекция собачки, которую девочка называла «Пипа». Эта достоверная замена настоящей собаки много лаяла, крутилась под ногами и с любовью заглядывала в глаза, виляя скученным хвостиком. Единственный ее минус заключался в том, что ее нельзя было взять на руки. И все равно Сибил быстро уставала от Пипы и обращалась к ней, только когда становилось совсем скучно.

Джек отключил проекцию, оживленно носившуюся по комнате. Присел на край кровати и с грустью посмотрел на лежащую девочку. Она сонно моргала и держала руки поверх одеяла, которое почти касалось пола. Ее каштановые кудряшки разметались по подушке причудливым узором.

– Дядя Джек, – звонко протянула Сибил, умоляюще глядя на него, – я не усну без птичек. Мне нужны птички.

– Ладно-ладно, – заулыбался парень. Когда она просила, он терялся в ее бездонных глазах, светящихся неподдельной искренностью, и не мог отказать. Хорошо еще, что из-за возраста она не просила что-нибудь посущественней. – Будут тебе птички.

Он пару раз коснулся экрана смартфона в правой нижней части и выбрал нужный ночник. Комната наполнилась трехмерным изображением птиц и их нежным щебетом. Они летали под потолком, горделиво расправив крылья, прыгали по виртуальным веткам, и их умные глазки заинтересованно блестели в полумраке.

Положив телефон на тумбу, Джек поправил сползающее одеяло, и ушел, пожелав Сибил спокойной ночи.

Парень вышел из спаленки и прислонился спиной к закрытой двери. Ему требовалось время, чтобы собраться с мыслями и перестать думать о неизбежном.

Полгода назад его восьмилетней племяннице поставили страшный диагноз. Инвалиди-тенус или «доха», как прозвали ее в народе, от производного слова «дохляк». У больных развивалась дистрофия. Мышцы, кости, все тело высыхало, превращая людей в подобие скелетов, которые каким-то чудом еще могли двигаться.

Врачи сказали, что на лечение потребуется сорок миллионов и достать их надо, самое позднее, через полгода. За пять изнуряющих месяцев братья заработали тридцать восемь. В ближайшие несколько недель им осталось раздобыть еще два и определить девочку в надежную больницу.

Врачи говорили, что после успешного прохождения курса лечения, у Сибил появится двадцати пяти процентный шанс на выздоровление. Для ребенка – максимально оптимистичный прогноз. Даже взрослым дают не больше тридцати семи. Но, чёрт побери, сорок миллионов! У Эджея и Джека не было нужной суммы. За всю жизнь они не держали в руках такие огромные деньги.

***

Когда Джек вернулся в комнату, Эджей что-то судорожно высчитывал, склонившись над чертежами, разложенными на полу. Последние три месяца он постоянно дорабатывал и улучшал формулу лекарства от наркозависимости. Это было его собственное изобретение, которое он собирался продать и заработать на лечение дочери. Он не сомневался, что его лекарство излечит наркоманов, и корпорация «Жизнь» непременно выкупит у него патент.

Четыре года назад неизвестные умельцы, изобрели наркотик на основе отходов Новой Нефти и назвали его 2Н, словно в насмешку. Те, кто принимал этот наркотик, получал ощущение, что им принадлежит весь ненадежный мир. Перед их глазами вспыхивали видения, и они казались реальными, словно яркие события в фильме.

В отличие от кино, эти видения длились сутками, напоминая реальную жизнь, и приносили разнообразные глубокие эмоции, которых в обычной жизни люди не испытывали.

Все, кроме Неприкасаемых стремились к такой правдоподобной иллюзии жизни, и оттого 2Н пользовался популярностью. Для тех, кто пробовал 2Н повторно, исцеление от наркозависимости становилось невозможным, но не у всех находились силы отказаться от второй дозы фальшивого счастья.

Наркоманы внешне ничем не отличались от обычных людей, они не худели, как от прежних наркотиков, у них не портились кожа и зубы. Единственное отличие было в глазах: от 2Н светлели зрачки и с каждым новым приемом наркотика все сильнее. У наркоманов, плотно сидящих на 2Н, они полностью белели.

– Готово? – спросил Джек, усаживаясь в кресло. Он дважды коснулся пальцем подлокотника, чтобы из мини-бара, встроенного в кресло, выскочила очередная бутылка газировки.

– Еще нет… – без эмоций проговорил Эджей. Поднял голову и надолго задумался, уставившись на стену. – Сибил спит? – наконец спросил он.

– Смотрит на птиц.

– Конечно, птицы… – Эджей легонько постучал пальцем по подбородку и вдруг выдал: – Возможно, мне понадобится немного НН для доработки лекарства.

Джек, как раз открывал газировку. Непроизвольно дернулся от его слов и плеснул драгоценную жидкость на брюки. Глянул по сторонам и не нашел ничего, чем промокнуть пятно. Подумал, что после изнуряющей смены нет ни малейшего желания подниматься с кресла, и смирился с неприятной липкостью, холодящей ногу.

А вот с заявлением Эджея мириться было сложнее. Покупать баррель НН из-за каких-то двухсот-трехсот граммов – непростительное расточительство, ведь им, как никогда нужны деньги.

Воровать с завода он не собирался. Воровство НН – самое гнусное преступление, которое жестоко карается. Любой рабочий боялся такого обвинения. Если корпоративный суд заподозрит кого-то, немедленно начнутся проблемы. Потеря работы «подозреваемому» точно обеспечена. Суд наказывал даже за воровство отработанных отходов.

Когда стало ясно, что наркотик 2Н изготовляют из отходов НН, не осталось сомнений в том, что их добывает работник завода. Джек хорошо помнил то время, когда агенты внутренней службы, называемой «Стена», опрашивали предполагаемых воришек. И с каким презрением люди относились к тем, кто прошел допрос, хотя их вина оставалась не доказанной. Нет, он не хотел, чтобы на него смотрели, как на преступника, который избежал наказания. Так что лучше не думать о такой возможности.

– Только не покупай НН снова! – опасаясь, что от переизбытка эмоций снова прольет свой напиток, Джек отставил бутылку.

В прошлый раз, когда Эджею понадобилась НН, ему пришлось доставать ее подпольно и неоправданно дорого. Больше он не хотел слышать о подобных покупках. Потому сейчас его тянуло спрятаться за экраном телефона, погрузившись в очередную абстракцию. Или сорваться с места и выйти на улицу, но там безумствовала «горячка».

– Не влезай в нашу копилку, лучше сходи, наконец, в корпорацию. Там только и ждут, когда какой-нибудь изобретатель выдумает способ для лечения наркоманов.

– Ты не веришь в мою идею, – с досадой сказал Эджей. Он сидел на полу и явно нервничал, бестолково перебирая свои записи, по нескольку раз останавливаясь на одних и тех же. Голову от бумаг он не поднимал, словно боялся посмотреть на брата. – Думаешь, я зря теряю время на «Анти-2»?

– Враньё! – воскликнул Джек.

Выждал пару секунд, усмиряя свои эмоции, чтобы не провоцировать брата, и продолжил:

– Тебе лучше всех известно, – миролюбиво напомнил он, – я за то, чтобы давать людям второй шанс. Многие, однажды попробовав 2Н, боятся прикоснуться к нему повторно. Те, кого ты излечишь, не вернутся к прежней жизни… – он задумался на секунду, и честно добавил: – Ну, большинство не вернется.

Эджей глянул на брата. В его глазах сквозили непонимание и неодобрение: не любил он саркастических шуток Джека. Особенно, когда они касались его работы.

– Никто не хочет жить в обществе кретинов, которые зациклены на очередной дозе, – сказал он флегматичным голосом. – Наркоманы бесполезны. Их надо вылечить или уничтожить. Но если мне удастся доработать формулу, я их спасу.

Джек приложил бутылку с газировкой к виску, наслаждаясь кратковременной прохладой. Каждый раз, когда разговор касался 2Н, он вспоминал тот единственный раз, когда попробовал его, наслушавшись восхищенных отзывов приятелей. Действие наркотика длилось неделю, и ему было чертовски хорошо. Казалось, из его жизни вычеркнули все дурные фрагменты, и он превратился в Неприкасаемого.

Сейчас он с содроганием вспоминал свой опрометчивый поступок и боялся второго укола больше смерти. Часто ему снились кошмары о том, что он снова пробует 2Н и, со стороны смотрит на то, как белеют его зрачки, светясь неестественным безумным блеском. От таких снов он просыпался с криком, весь взмокший и трясущийся от страха. Потом он по полчаса лежал в постели, глядел в темнеющий потолок и чувствовал, как по вискам стекают неконтролируемые слезы.

Джек сделал большой глоток. Секунду помолчал, наслаждаясь вкусом напитка, и добавил:

– Ты мыслишь жестоко, но, пожалуй, прав.

Он усмехнулся собственным словам, ведь Эджея сложно назвать жестоким. Он даже не смог отбиться от третьесортного наркодиллера, которому Хлоя задолжала за последние пару доз. Этот негодяй пришел к Эджею после ее смерти и потребовал баснословную сумму. Эджей не знал подробностей, но без споров выплатил надуманный долг. И только потом переехал к Джеку.

Разве он мог возразить бандитам? В его характере доминировала мягкость, которая злила Джека. Порою, он осмеливался думать, что Хлоя бы выжила, будь брат понастойчивее. Ему надо было силой увести ее в Рейдж, когда Джек звал их к себе. Но Хлоя хронически боялась перемен, а Эджей потакал ее развивающемуся психозу.

***

Джек глянул в окно. Садилось солнце. Словно капля раскаленного железа, оно медленно погружалось в охлаждающий горизонт. От выбросов завода небо при закате окрашивалось в багровый кровожадный цвет.

Последние лучи подсвечивали громаду зданий из металла и стекла, громоздящуюся на западе Рейджа. Там находился «Чистый район», прекрасный, как сказочный город. Он располагался на возвышенности и казался жителям Бытовки недостижимым Олимпом. Говорили, оттуда открывается удивительный вид на уничтоженную столицу.

В рабочем районе, кроме заводских труб и смотреть-то не на что. Огромные трубы высились над всем миром, ежеминутно напоминая каждому рабочему, что завтра и послезавтра, и вплоть до того, пока не сдохнет, он обязан ходить на работу. Они напоминали, что всем, кто работает на заводе, сделали большое одолжение. Что за возможность питаться, пить, покупать лучшие смартфоны и оснащать их полезными приложениями, надо платить.

Рабочие расплачивались укороченной жизнью. Наверное, лет сорок назад, никто не думал, что найдутся такие, кто согласится пожить до двадцати пяти-тридцати лет, в обмен на такую малость.

Джек проработал чуть больше половины обычного срока. Всего пять лет, но неизбежная смерть, поджидающая каждого рабочего в Рейдже, уже стояла на его пороге. Все оттого, что он начал подростком, задумываясь не о последствиях, а только о выживании.

Эджей еще не знал о плачевном состоянии его здоровья и не замечал изменений во внешности. Но Джек видел, как угасали другие до него, и теперь находил у себя признаки ухудшения здоровья.

Его волосы потускнели и заметно посветлели, из глаз исчез естественный блеск, а кожа приобрела земляной оттенок. Глядя на себя в зеркало, Джек видел изможденного мужика, и тоска охватывала его сердце. Он не успел пожить и даже не «замутил» со стильной девчонкой, работающей в магазине «Чистого района». Хотя полгода назад у него завязались не продолжительные отношения.

В моменты, когда острое понимание скорой смерти пронзало его мозг, он вспоминал о том, с какой надеждой смотрел в будущее, когда был ребенком. Он мечтал, чтобы мир восстановился, и люди зажили в достатке. Мечтал увидеть море… Они с Эджеем вдвоем мечтали.

Детьми они лазили по старым домам, в которых ступени крошились под ногами, и выискивали фотокарточки с изображением моря. Если находили, то забирались на пыльный диван, от старости скрипящий под весом их хрупких тел, и разглядывали до тех пор, пока не начинало темнеть, и изображение на фотографии становилось неразличимым.

В такие удачные дни они возвращались домой поздно, и мама, а позже и воспитательница в приюте, их сильно ругала. Но они не обращали внимания на чье-то недовольство, важнее всего было пополнение «Морской коллекции». Они берегли ее, никому о ней не рассказывали. Даже придумали, как поделят снимки между собой, когда повзрослеют.

Куда делась «Морская коллекция», ни Джек, ни Эджей не помнили. Возможно, ее украл один из мальчишек в приюте или она потерялась в череде бесконечных переездов из одного заброшенного дома в другой, когда приходилось сбегать от мародеров, чтобы остаться в живых.

Джек отставил пустую бутылку. Его настроение упало на самое дно.

– Я спать, – сказал он Эджею.

Это сообщение означало, что брату надо выключить свет и, вместе с его головоломными, задачами перебраться в кладовую.

– Завтра сходи в корпорацию. Им понравится «Анти-2».

Джек не любил сны. Прошло много лет после «Большого кризиса», а ему до сих пор снились кошмары. И это притом, что он лишь вырос на рассказах матери и других очевидцев об ужасах 2067 года. Сам он был слишком мал и не помнил безумств и беспорядков, которые не стихали еще лет десять. Его детство прошло на обломках цивилизации, а местом для игр стали заброшенные заводы, магазины, дома и бесполезные автомобили.

Поэтому улицы ему и снились. Грязные, заброшенные… или, еще хуже, наводненные толпами полоумных жителей, попавших в непривычные дикие условия, переполненные последствиями мировой катастрофы.

Часто во сне за Джеком гонялись охотники за человечиной. В то смутное время их было слишком много. Они существенно сократили население страны, которое к концу 2087 года составляло всего девятнадцать миллионов…

И ему, и Эджею многое довелось увидеть. Впрочем, как и всем. Но после изнуряющего рабочего дня, сны никому не снились. Джеку не повезло. Наверное, у него была слишком богатая фантазия или впечатлительная натура… В общем, Джек совсем не любил сны.