Амнезия

17

В ту ночь я отлично выспался. Наутро злость на Марка начала мало-помалу стихать. В конце концов, может быть, у него и вправду были веские причины не рассказывать мне всего сейчас?

Я был голоден как волк и потому решил приготовить ударный завтрак: яичницу с беконом, тосты и вафли. Все это я слопал прямо в кухне, врубив музыку на полную громкость. Выбрал «Parklife» группы Blur – в итоге песня стала своего рода предсказанием грядущих событий. Но тогда она показалась мне идеально соответствующей настроению утра. Я чувствовал, что жизнь вот-вот опять мне улыбнется. Пережевывая вафли, я решил откровенно поговорить с Тришей. Настолько откровенно, насколько было возможно в сложившихся обстоятельствах. И постараться, чтобы она меня простила.

После завтрака я отмыл до блеска накопившуюся за несколько дней посуду и под пение Blur отправился в студию. Не стал там задерживаться, только захватил картинку с пчелкой Люси и девочкой в голубом платье, набросок ожерелья и фотографию машины Лилы на Парадайз-Роуд. Все это я разложил на столе в гостиной и принялся внимательно изучать.

Из того дня, когда ко мне приезжала Лила, выпали несколько часов. Граница между реальностью и миром таинственных фургонов, исчезающих трупов и волшебных фотографий пролегала именно там. Что же было известно Марку? Что он скрывал от меня?

18

В тот же вечер я поговорил с Тришей. Попросил прощения, пообещал, что постараюсь больше не срываться, и признался, что готов принять помощь. Я не врал. И Триша мне поверила. Не знаю, что сильнее на нее подействовало: моя искренность или отсутствие Моргана, но бывшая разрешила мне приехать к Дженни с единственным условием, что мы останемся дома под ее присмотром. Я не стал спорить. Триша заверила меня, что Морган такое наверняка одобрит. Я чуть было не сказал, куда он может пойти со своим одобрением, но вовремя прикусил язык, чтобы не разрушить едва установившийся худой мир.

Во время разговора я бродил по дому и незаметно для самого себя забрел на задний двор. В дом я вошел улыбаясь: дела определенно шли на лад. Оставалось только позвонить Дону и рассказать о последнем срыве.

Blur запели «This is a low». Когда я вернулся в гостиную, оказалось, что чудеса на сегодня не закончились. Краем глаза я заметил движение за окном и, обернувшись, встретил чей-то пристальный взгляд. Мне понадобилась целая вечность, чтобы понять: с той стороны на меня смотрела Мэгги Берк, та самая Мэгги Берк, только с другой прической; мы миллион раз слушали Blur вместе, а «This is a low» была одной из наших любимых песен. Невероятно.

Мэгги уехала в Лондон пять лет назад. Наша дружба, из которой в свое время выросла подростковая влюбленность, была крепка, но слишком много воды утекло с тех пор; Мэгги успела выйти замуж – а по слухам, и развестись, – у меня родилась дочь. Но оставалась еще память о днях, когда наше с Мэгги и Россом боевое братство было нерушимо. Увидеть у себя под окном Мэгги Берк было все равно что вернуться в детство.

Мэгги махала мне рукой и что-то говорила.

Впустишь ты меня, наконец?

Я распахнул дверь, и мы уставились друг на друга, как два идиота, не зная, что делать дальше. Мэгги теперь была со мной почти одного роста, стрижка стала немного короче – и, надо сказать, намного элегантнее, – и время, когда моя подруга из принципа одевалась во все черное, судя по всему, миновало. Теперь на ней были джинсы и яркая майка с надписью «So beat it!»^[2].

Мы обнялись. От Мэгги пахло духами. Раньше она ими не пользовалась.

– Вижу, ты не утратил хороший вкус, – заметила Мэгги, немного отстранившись.

Первым делом она захотела пройтись по дому. Обходила комнату за комнатой, с восторгом узнавала давно надоевшие мне старые вещи, вспоминала связанные с ними истории. Радовалась им, как старым друзьям. Задержалась у музыкального центра, перебрала пластинки. Потом пришел черед развешанных по стенам фотографий; на одних были мы с Марком, на других родители. С одного из снимков глядела сама Мэгги. На свой портрет она воззрилась с изумлением и ужасом, словно маленькая девочка на огромного паука. Как будто застывшее изображение таило в себе угрозу. Кроме Мэгги на снимке были Росс, Фред Фостер и я, в уморительных акробатических позах. Мы изображали Могучих Рейнджеров.

Деревянные статуэтки Харрисона остались на десерт. Отставной шериф подарил нам три свои работы: бюст мужчины в шляпе, грустного лысого человечка и еще одну фигурку, которая появилась уже после отъезда Мэгги, – женщину, воздевшую руки в немой мольбе.

– Харрисон заметно вырос, – проговорила Мэгги, проведя кончиком пальца по гладкому дереву.

– Так и есть. У него полно времени, чтобы совершенствоваться.

Потом мы отправились в лес. Мэгги страшно соскучилась по его перепутанным тропинкам. Она уверенно провела меня сквозь чащу и ни разу не заблудилась. Наше любимое место, болото, где жили бабочки, пропало после отвода реки Чемберлен. Мэгги слышала об этом от отца, но решила, что не поверит, пока не увидит своими глазами. Мы договорились, что сходим туда вместе с Россом.

Когда мы вернулись домой, Мэгги спросила, почему на стенах нет снимков Дженни. Я объяснил, что не хочу вешать в гостиной новые фотографии, чтобы не нарушать композицию, старательно и любовно выстроенную мамой. Четыре портрета Дженни, по одному на каждый год, висели в коридоре. Это были отличные снимки, намного лучше остальных; я зажег свет, чтобы моя гостья могла ими полюбоваться.

– Джонни, какая она у тебя красавица!

Мэгги внимательно разглядывала фотографии моей дочери, и с лица ее не сходила улыбка. Слава богу. Мы с Тришей стали встречаться почти сразу после отъезда Мэгги и очень быстро завели ребенка. Со стороны могло показаться, что я тут же забыл свою первую любовь. Скоротечность нашего брака говорила сама за себя, но я все равно продолжал себя винить. Увидев, что Мэгги понравилась Дженни, я вздохнул с облегчением.

– Я вас познакомлю. Знаю, все родители так говорят, но Дженни на редкость способная и смышленая девочка.

– Буду счастлива познакомиться.

Она вдруг погрустнела. Миссис Ллойд сказала Россу, что Мэгги потеряла ребенка, но об этом я спросить не решался. Были времена, когда мы доверяли друг другу все свои тайны, но от прежней близости давно не осталось и следа.

– Ты с Россом-то виделась, Мэггс?

– Пока нет. Все время была с родными. Кстати, ничего, что я без приглашения?

Я улыбнулся:

– Да брось, о чем ты?

Мэгги в двух словах поведала о непростом разводе с Эндрю, а я рассказал о недолгом – и уже оконченном – романе с Лилой. Ей показалось странным, что бывшая подружка не простилась со мной перед отъездом. Я ответил, что это длинная история, и пообещал рассказать ее как-нибудь потом, когда придет время. Время пришло через несколько минут.

– Это ты их рассматривал, когда я подошла? – спросила Мэгги, подойдя к столу, на котором лежали рисунки.

Мне вдруг отчаянно захотелось поделиться с кем-нибудь своими тревогами – а кто мог выслушать меня лучше Мэгги Берк?

Если я был марионеткой, за нитки дергал гениальный кукловод.

19

Мы устроились на веранде: я на стуле, Мэгги на качелях.

– Руки не доходят смазать, – повинился я.

Но Мэгги поскрипывание, похоже, нравилось.

– Расскажи мне обо всем, Джонни.

Мэгги знала, что я пью. Услышала от отца, спросила меня в одном из писем, а я не стал врать. В последний раз я сообщил ей, что продержался трезвым несколько месяцев и не собираюсь браться за старое. Мы с Тришей зачали Дженни на пьяной вечеринке, и мне пришлось жениться на нелюбимой женщине. Какое-то время я внушал себе, что Триша хорошая жена, а Дженни и вовсе благословение небес – последнее, кстати, было сущей правдой, – но невозможно обманывать себя вечно, и в один прекрасный день я отправился искать утешения на дне бутылки. Самое простое объяснение. Слишком простое. В действительности все было куда сложнее: в моей душе давно поселилось чудовище, затаилось и дремало, дожидаясь своего часа, чтобы наброситься на ослабевшую жертву.

– У меня был срыв, – признался я.

– Правда? Плохо. Ты говорил со своим куратором?

– Пока нет, но обязательно поговорю. Тут дело в том, что… как раз об этом я и хотел тебе рассказать. Но учти, история жутковатая.

Мэгги сделала страшные глаза.

Оглядываясь назад, я понимаю, что это был поворотный момент, после которого у нас не осталось путей для отступления.

– В прошлую субботу я проснулся на полу и понял, что у меня из памяти напрочь выпали несколько часов. Правда, на столе стояла бутылка из-под водки, которую я купил за несколько дней до этого, так что восстановить события было вроде бы несложно.

Я остановился. Раньше мы с Мэгги доверяли друг другу во всем, но сейчас моя откровенность могла поставить на нашей дружбе крест.

– Но это еще не все. На полу лежала мертвая девушка. А рядом с ней отцовский пистолет.

Мэгги изумленно охнула и обняла колени.

– Погоди, Мэггс, все было не так, как ты подумала, – поспешно продолжил я. – На самом деле девушка мне померещилась. Марк считает, что у меня случилась онирическая галлюцинация. Только ужасно правдоподобная. Вспоминаю – мурашки по коже.

– Ты знал ту девушку?

– Нет, – быстро ответил я, – хотя что-то знакомое в ней было. Что-то совсем неуловимое.

Мэгги легонько покачивалась на качелях.

– Я плохо соображал, – продолжал я. – Зачем-то пошел в лес, чтобы выкинуть бутылку. Наверное, решил, что мне… никто не поверит. Ведь все указывало на то, что я убийца. Труп, пистолет, бутылка эта чертова…

Мэгги смотрела на меня с недоверием, но было в ее глазах и что-то еще, то, чему я никак не мог придумать названия.

Я рассказал о фургоне на заброшенной дороге, о компьютере и камере наблюдения.

– Раньше с тобой ничего такого не случалось?

– Никогда, – проговорил я не слишком уверенно.

– И больше не повторялось?

– Повторилось, к сожалению. Через два дня.

– С одним моим приятелем в Лондоне была похожая история, – произнесла Мэгги, тщательно подбирая слова. – Ему тоже казалось, будто за ним следят. В конце концов он стал принимать таблетки, и все наладилось.

– Хорошо бы и у меня также наладилось.

– Когда ты понял… что у тебя галлюцинации?

– Когда вернулся домой. Труп исчез, и все было как раньше. Потом приехал Марк и успокоил меня.

– Бедный ты мой.

– Это еще не конец. – Я грустно усмехнулся. – Та девушка стала мне сниться, и эти сны очень странные. Как будто она ведет меня через лес на поляну с двумя тополями. Помнишь ее?

Мэгги кивнула.

– Словно хочет мне что-то сказать, – добавил я.

– Ты говорил Марку про сны?

Я понял, на что она намекает.

– Звучит как полное безумие, Мэггс, я знаю.

Мы помолчали. Говорить с Мэгги было удивительно легко. Совсем как раньше. Как будто мы не расставались на долгие годы.

– Я видел тот фургон в Линдон-Хилле, – произнес я с тяжелым вздохом. Чего стесняться, она и так считает меня психом.

Пришлось рассказать и о парне в синем берете, и о пьяном сне на веранде.

– Ты не виноват, Джонни. Если бы я только приехала раньше…

От этих слов на душе у меня потеплело. Я улыбнулся Мэгги, и она улыбнулась в ответ.

– Я никому об этом не рассказывал, – сказал я. – Даже Россу. Только Марку и вот теперь тебе…

Качели слегка поскрипывали.

– Ты точно никогда не видел ту девушку? Я, конечно, не верю в потусторонний мир и прочую мистику, но что, если это сигнал из подсознания?

– Вчера я поругался из-за этого с Марком. Он что-то знает, но пока не хочет говорить.

Мэгги наморщила лоб:

– Знает про девушку или про твои галлюцинации?

– Понятия не имею – он же не говорит! – грубовато ответил я.

– Не похоже на Марка. Он таким не был.

– Я сам удивляюсь. Какие-то странные дела творятся.

Мы еще немного помолчали. Рядом с Мэгги время текло легко и незаметно.

Когда-то качели были нашим любимым местом во всем доме. Мы сидели здесь теплыми ночами, пили пиво и целовались. И не только целовались, если тетя Одри успевала крепко заснуть. То, что превратилось в воспоминания, с появлением Мэгги оживало.

– Не могу поверить, что ты здесь, Мэггс. Думаешь остаться в Карнивал-Фолс?

– Не знаю.

– Ладно, обсудить планы на будущее мы еще успеем. А сейчас позволь, я доскажу свою историю.

– Давай.

– На следующий день я нарисовал девочку в голубом платье. Ты ее видела. Я давно искал нового персонажа, приятеля для Люси, перепробовал разных зверей, но про девочку никогда не думал. А все оказалось до смешного просто. Но когда я закончил рисунок, вдруг стало ясно, что это та самая девушка, которая привиделась мне в гостиной.

– Она была в голубом платье?

– Нет – в этом-то и странность. Но я все равно каким-то образом понял, что это она.

Мэгги крепче сжала руками колени.

– Отвези меня домой, Джонни. Что-то не хочется возвращаться пешком.

Я вымученно улыбнулся.

Blur давно допели все песни, тишину нарушали только шум ветра в кронах деревьев и мерное поскрипывание качелей.

– А что это за машина на фотографии? – спросила Мэгги.

Я пустился было в объяснения, но вдруг замер от страшной мысли. Я в панике схватился за телефон.

Дженни.

Я должен был приехать к Дженни в три!

Три давно миновало. Ты худший отец во вселенной.

Мэгги вздрогнула, испуганная моим резким движением. Я заставил себя взглянуть на часы – и душа вернулась в тело. Еще не было двух.

– Мне нужно к Дженни, – сказал я виновато.

Мэгги подождала, пока я приму душ и переоденусь. Я пообещал уложиться в четверть часа и сдержал слово, ровно через пятнадцать минут спустившись на первый этаж в одной из своих лучших рубашек, которую, что уж скрывать, надел только для того, чтобы произвести впечатление на гостью.

У Мэгги был загадочный вид.

Когда я подошел, она протянула мне свой телефон:

– Это она?

На экране был карандашный портрет девушки с ожерельем.

– Что?… – пробормотал я, похолодев.

– Это из блога, – просто ответила Мэгги.

– Как… – Я не находил слов.

Мэгги управлялась с телефоном с ловкостью, которая мне и не снилась. На странице, которую она отыскала, был тот же самый портрет, только мельче. Подпись под ним гласила:

ТЕБЕ СНИТСЯ ДЕВУШКА В ГОЛУБОМ?

ТЫ НЕ ОДИН ТАКОЙ.

20

Я отвез Мэгги к родителям. Мы оба умирали от любопытства. История девушки в голубом обрастала новыми загадками. Я не верил во всякую паранормальную чушь, а значит, происходящему надо было найти рациональное объяснение. Мы условились созвониться вечером, когда оба почитаем блог. Я все еще недоумевал, как Мэгги удалось так быстро его разыскать.

По дороге к дому Триши я заставил себя выкинуть мистику из головы и сосредоточиться на Дженни. Я ни за что не взялся бы объяснить природу родительской любви; этого всеобъемлющего и изматывающего счастья не передать никакими словами. Мне пришлось рано повзрослеть; когда родилась Дженни, я пообещал себе стать другим человеком, настоящим отцом с большой буквы. Увы, клятвой я лишь раздразнил своих демонов – с катастрофическими последствиями. Понадобилось немало времени, чтобы понять: куда честнее и проще оставаться самим собой. В сентябре Дженни исполнялось пять, и весь последний год наша дружба крепла день ото дня.

Триша открыла сразу же – я едва успел убрать палец с кнопки звонка. Оглядела меня с головы до ног, как сотрудник аэропорта подозрительного пассажира, и, убедившись, что меня можно впустить в дом, процедила сквозь зубы приветствие. Я заглянул ей за плечо, высматривая Дженни: обычно дочка с разбега бросалась мне на шею, стоило только переступить порог.

– Дженни наверху, – объявила Триша, пропуская меня в гостиную.

– Понятно.

Я захватил из дома сумку с бумагой для рисования, цветными карандашами и красками.

– У Дженни сегодня нелегкий день.

– Она заболела?

Триша покачала головой:

– Знаешь, она ведь пошла в меня. Попробуй с ней поговорить.

Я кивнул. Моя бывшая жена была здравомыслящей женщиной, и обычно с ней можно было договориться, но время от времени она делалась сумасбродной и мнительной. В тот день мне посчастливилось иметь дело со светлой стороной Триши.

Дочка в детской играла со своими Барби и грандиозным кукольным домом в три этажа, которого я раньше не видел. Дженни сидела на корточках, но, даже встань она во весь рост, пластиковое страшилище все равно оказалось бы выше.

– Привет, Дженни!

Она притворилась, что не слышит, и продолжала воображаемый диалог между куклами, затеявшими поход в салон красоты. Никогда еще Дженни не оказывала мне столь холодный прием. У меня сжалось сердце.

Я разложил карандаши с красками на круглом столике у окна и подошел к дочке. Опустился рядом с ней на колени и снова позвал. На этот раз Кэсси и Мэнди прервали оживленный разговор; Дженни задумалась на секунду, но все-таки решила не отзываться. Сам виноват, сказал я себе.

– Дженни, я немного порисую. А потом ты познакомишь меня со своими подружками и покажешь их домик, если захочешь.

Стульчики рядом со столиком были совсем крохотные, так что я сел прямо на пол и взялся за карандаши. Я не принуждал дочку к рисованию, но старался время от времени развлекать ее забавными картинками. Дженни росла одаренной девочкой и могла бы стать настоящей художницей, если только ее таланту не суждено было погибнуть под тяжестью купленных на деньги Моргана особняков для Барби.

– Значит, у Кэсси и Мэнди новый домик, – повторил я, не отрываясь от рисунка.

– Да, – ответила Дженни.

– Очень милый.

– Мне его мама и Морган купили, потому что я хорошо себя вела.

Я нажал на грифель сильнее, чем нужно, и на бумаге осталась жирная черная точка.

Дженни продолжала играть, но краем глаза я видел, что она с интересом поглядывает на мой рисунок.

– Прости, что я так долго не приезжал, Дженни, – проговорил я, немного помолчав. – У меня были всякие серьезные дела, но я с ними разобрался. Я очень по тебе скучал.

Дочка ничего не ответила, но и Кэсси с Мэнди притихли.

– Хочешь посмотреть домик?

– С удовольствием.

Я пристроился рядом с Дженни. По моим расчетам, такие хоромы должны были стоить целое состояние. В них оказалась целая тьма комнат, обставленных крошечной мебелью, которая выглядела совершенно как настоящая. Имелись даже дверной звонок и лифт на террасу с джакузи. Дженни устроила мне подробную экскурсию и с помощью Кэсси продемонстрировала возможности всего, что было в доме. Ее личико постепенно светлело, и, когда мы добрались до ванной комнаты с туалетным столиком и душевой кабинкой, у которой задергивалась шторка, дочка совсем оживилась и болтала без умолку.

Следующие полчаса я провел, валяясь на ковре в детской и манипулируя куклой-анорексичкой, – и был совершенно счастлив. Когда видишь своего ребенка только по выходным, любое его достижение становится невероятным открытием. Дженни начала говорить очень рано и стремительно набирала словарный запас. Когда она сообщила, что Мэнди «обескуражена», я чуть не лопнул от гордости.

Наигравшись в домик Барби, мы стали рисовать. Если не считать возвращения Мэгги, часы, проведенные с дочкой, были лучшим, что случилось со мной за неделю. Жизнь определенно налаживалась.

21

Блог пользователя SpeedRacer95

13 декабря

Записывать сны непростое дело: обычно я их не запоминаю. Я пробовал наговаривать на диктофон сразу после пробуждения, не вставая с постели, но вскоре убедился, что нет ничего эффективнее старого доброго блокнота на тумбочке.

Этой ночью все было по-другому. Этой ночью я увидел такой яркий сон, что блокнот мне не понадобился. Вообще ничего не понадобилось. До вчерашнего дня самым удивительным – и, пожалуй, единственным по-настоящему удивительным – сном в моей жизни оставалось посетившее меня в семь лет красочное видение, в котором мамин красный «мустанг» плавал по затопившему наш сад морю лавы. То видение было настолько реальным, что я очень долго считал, будто видел его взаправду, когда бродил во сне.

Вчера я проснулся среди ночи с полным ощущением, что побывал в параллельном мире. На этот раз в памяти остались не разрозненные картинки, а цельное воспоминание. Во сне я был не в кампусе, а в старом доме, где до девяти лет жил с родителями и сестренкой. Потом моя мать погибла, а отец подсел на игровые автоматы и проиграл все, что у нас было. Мы переехали в маленькую квартиру, долго боролись с нищетой, но в конце концов, к счастью, выкарабкались. Однако сейчас речь не о семейной истории, а о снах. Итак, я был в своей комнате в старом доме, и мама позвала меня снизу. Крикнула, что мне надо кое на что взглянуть. Сначала я жутко испугался и спрятался под одеяло. Сам не знаю почему. Ведь это же была моя мама.

Потом я встал с постели и понял, что я совершенно голый; в память врезалась каждая деталь: текстура ковра, луна в окне, разбросанные на полу игрушки. Я спустился на первый этаж, но мамы там не было. В доме царила абсолютная тишина, будто все спали. Я пошел на кухню, сам не знаю зачем. На обеденном столе сидела красивая девушка лет двадцати в голубом платье. Ее белая кожа словно светилась. Девушка улыбалась мне, а я застыл в дверях и пялился на нее разинув рот. Страх совсем прошел. Девушка была босая, а на шее у нее было ожерелье с красивой подвеской.

Я подошел поближе и задрал голову, чтобы получше разглядеть это ожерелье. Но, как это бывает во сне, мир вокруг меня вдруг начал терять форму, скручиваться и растягиваться, словно пластилин, и я проснулся.