Мне принесли его на усыпление. А что делать? Это – моя обычная работа. Я уже столько животных в этом кабинете на тот свет отправил – со счета сбился. Он был очередным. Хозяева рыдали, он смотрел на них непонимающим и полным сострадания взглядом, врач терпеливо выжидал – в общем, всё как обычно. Индивидуальность каждой такой слезливо понимающей и терпеливо помалкивающей сцены заключалась разве что в продолжительности. В случае с этими ребятами, она была средней. Просто люди делятся на два типа: те, кто принимают решения быстро и больше никогда их не анализирует и те, кто сомневаются в себя и до последнего и тянут момент окончательной осознанности. Эти – было видно – решились точно, но осознать происходящее не могли. Ох, люди-люди! Зачем вы заводите животных, если знаете, что будете не готовы принять их смерть? Не заводите изначально и не будет этих слёз! Глупые людишки…

Затянувшейся паузы не перенес даже врач и спокойно-настоятельно спросил: «Мы можем забирать?» Человечки кивнули головами, собаку взяли за поводок и повели в комнату, где он должен был запомнить последние кадры своей жизни. А он чувствовал неладное и пытался вырываться, дотрагиваться языком до хозяйских рук и касаться их правой передней лапой. Людишки ловили последние прикосновения, но давали ему исчезать.

Ко мне его привели уже ошалевшего от непонимания и неосознанности своих же собственных действий. Я посмотрел на него и увидел боль и страх. У всех собак такие глаза перед усыплением, так что меня это не удивило. Этот пёс мне нравится – жалко ему все эти гадости вкалывать. Я взял его за поводок и повёл к столу. Несколько первых шагов он шёл спокойно, а потом – как на шип железный наступил. Весь как завизжит, как закрутится на одном месте, пытаясь, подобно шурупу, вывернуться из гайки ошейника.

Только он не знал – еще и не такие у меня были! Сейчас наркоз введём – уснешь как миленький! А там и дитилинчик подоспеет. Так что ты, брат волосатый, не кепишуй! Говорят, собаки в рай попадают.

Но ему было совершенно всё равно куда попадают собаки. Он никуда не хотел – только домой. И он брыкался.

Это какая-то невозможная собака! Никак с ним не справиться! Всё уворачивается куда-то, вертится – ишь, активный какой!

А потом я заметил, что он без намордника. Точнее, без него он был почему-то с самого начала, но заметил я это только сейчас. Надо признаться, я сильно удивился. Эта тварь могла разорвать меня на куски еще на входе – бойцовская собака как-никак – а он только брыкается. Я опустил шприц и подошёл к псу. Его глаза были полны боли и страха. Как много боли и страха…

Я проснулся от жуткого скрежета. Будто кто-то решил раскачать старую задеревенелую люльку. Это был пёс. Он выл и плакал. Наверное, по хозяевам. Глупое ты создание! Они ж лечить тебя просто не захотели. Вон здоровяк какой! Рано засыпать тебе! И выть – тоже рано. 6 утра на дворе – а ну-ка спать!

Он прожил у меня 4 года – ни с одной девушкой я так долго не жил. Неохотно он поначалу подпускал меня к себе. Всё ждал, что я из-за спины шприц со снотворным достану. Но шприца не было и постепенно он привык к тому, что мне можно доверять. Даже вопиющие, а точнее ВОЙпиющие истории о том, как он скучает по старым хозяевам рассказывать можно. Но у меня получалось его увлекать и вскоре он забывал о грусти – хорошая собака!

В этот день я пришёл на работу с ним. На руках. Он тяжело дышал и почти не шевелился. Время пришло и я отнёс его в специальный кабинет – свою «комнатку из пепла», как прозвали её клиенты. Я смотрел в его глаза – там не было страха. Только боль. Он мучился и превратился в жидкость, готовую принять правила любого сосуда. У меня не было выбора – собаки очень тяжело умирают. Я набрал в шприц снотворного. Кроме меня это не мог сделать никто – ни один ветеринар в нашей клинике не брался усыплять животных. А я? Почему я должен это делать?!

Он смотрел меня и умолял всё это прекратить. Я нагнулся к нему близко-близко, к самому носу, на тот момент лежащему на столе. Он хотел лизнуть меня в губу, но сил хватило только на то, чтобы слегка разъединить зубы и потянуться ко мне лапой. Я взял её и стал наглаживать, чтобы навсегда запомнить это прикосновение. Он аккуратно вытащил лапку из ладоней, посмотрел прямо в глубину зрачков и вернул лапу обратно. Глупая ты собака! Завёл себе человека, а теперь всё никак не уйти. Он не дал мне с собой попрощаться – испустить дух он успел до того, как я осознал, что больше никогда не смогу усыпить собаку.

Улыбка на липучке

В сумке было тепло и очень тихо. Я слышал только приятный голос моей любимой мамочки где-то вдалеке, как будто он доносился с другого конца планеты. Не знаю, большая она, эта планета, на которой я родился, или нет, но мамины песни было слышно очень плохо. Наверное, она специально пела тихо, чтобы я прислушивался, старался как можно выше вскарабкаться по сумке вверх и, в конце концов, ощутил на глазах колкое щекотание солнечных лучей – так было здорово! Мамин голос стал совсем отчетливым, а разбаловавшиеся лучи так и припекали мою не привыкшую к жаре мордашку. Я улыбнулся.

Умничка мой любимый! – сказала мама, улыбнулась в ответ и крепко-крепко прижала к себе. Мне понравилось.

Мама учила меня улыбаться как можно чаще – было несложно. Детей довольно легко развеселить – я смеялся что есть мочи, стоило маме засунуть голову в свою же сумку. Как я хохотал! Она баловалась – я смеялся. Она всегда говорила, что окружающие называют нас самыми улыбчивыми животными в мире – я понимал почему. Мы были такими счастливыми! Нас так и распирало! Бывало, соберемся всей семьей, с родителями, со всеми братьями и сестричками, да как начнем играть – аж животики от смеха болят! Хорошая у нас семья была!

Я помню, мама рассказывала мне о том, что улыбка делает нас сильнее. Я ее не понимал. По мне так наоборот – очень щеки от нее болят, если долго смеяться. Но позже я понял.

Я взрослел. Квокки покидали нас и этот мир. Мама говорила, они уходят на радугу и будут ждать нас на ней. Им надо улыбнуться вслед и тогда у них будет легкая дорога. Но мне не хотелось всю жизнь мечтать о новой встрече, которая настанет когда-то там, и улыбаться им вслед. Я желал играть здесь и сейчас и улыбаться им прямо в мордочку. Стало сложно улыбаться и мама подарила мне одну вещичку.

Она достала ее из своей сумочки. Оказывается, эта штука всегда была с ней. И ни одна – целая куча! Мама сказала, что это – «улыбка на липучке».

Мы – самые улыбчивые животные в мире. Но иногда улыбаться сложно, тогда на помощь приходит улыбка на липучке. Когда тебе будет тяжело, просто прислони ее к своему рту и все. Поверь – никто не заметит. Она поможет тебе.

Это было последнее, чему успела научить меня мама. На утро я ее не нашел. Говорят, – охотники. Но я отказывался верить. Мне хотелось рыдать что есть мочи и говорить, что мама жива и никто бы из охотников не сумел ее поймать – она была слишком быстрой для них. Но меня не слышали и я прилепил улыбку.

Животные знали, что я улыбался всегда, да и вообще был очень довольным квоккой. Но такой реакции на мою потерю они не ожидали. Я слышал, как они перешептывались и говорили: «еще и месяца не прошло, как пропала его мать, а он уже веселится». Я решил, что все это неправильно и засунул улыбку как можно глубже в сумку. Но звери никак не могли угомониться: «Он так изменился, стал жутко злым и неприветливым».

Да что же вам нужно, черт возьми! Улыбаюсь – черствый, не улыбаюсь – злой. Каким вы хотите меня видеть? Каким я должен быть?

Я стал избегать дневных животных и, как и положено квокке, стал выходить из дома только по ночам. Я пытался понять, почему звери так отчаянно верят в то, что видят перед собой и совсем не замечают липучку, которую видно, стоит глянуть на нее сбоку. Отчетливо – посмотрите с той стороны! Я ведь всегда, порой даже через силу, старался улыбался, чтобы помочь, чтобы поддержать. Ведь если рядом с теми, кому тяжело, есть хоть кто-то, кто верит в лучшее, все обязательно сложится замечательно! Но стоило бросить улыбаться, меня перестали не считали черствым и бесчувственным, зато решили, что я – злючка. Так что мне делать?

Лапкой я нащупал давно оставленную в глубине сумки улыбку на липучке и все для себя решил. Только самый смелый сумеет улыбаться даже тогда, когда столкнулся со всеми горестями мира, и мне, квокке, нравилось быть смелым. Ну и пусть не видят маску – ну и пусть. Зато никогда не смогут узнать, как больно мне может быть на самом деле. Зачем им моя боль? Я лучше помогу им справиться с их болью. А мою доверю только тому, кто заметит зацепившуюся за шкурку липучку. Я знаю точно: улыбаться – лучше чем не улыбаться.

Я вернул улыбку на липучке в сумку и улыбнулся отражению в луже.

– Умничка мой любимый! – услышал я родной голос

– Мама? Где ты была?

Мама улыбнулась

– Я все вижу, мам. Расскажи мне правду

Мама отлепила улыбку от мордашки и рассказала, как ее чуть не загрызла лиса, но как отчаянно она боролась и старалась выжить, чтобы еще хоть раз увидеть «любимого сыночка» – меня. Рассказала, как наблюдала за моими ночными прогулками, как больно ей было смотреть на мою боль и как сильно она не хотела добавлять мне еще и своей боли. Ведь я привык видеть ее улыбающейся – она не хотела быть для меня другой: ослабшей и умирающей. Вернулась она только тогда, когда окончательно окрепла.

– Да я бы все отдал, чтобы быть с тобой все это время. Мы столько потеряли, мам!..

Она пообещала, что больше никогда так надолго меня не покинет и улыбнулась. Мне нравилась ее улыбка. Настоящая.

Да, лучше улыбаться, чем не улыбаться, – и я вытряхнул из маминой сумки все улыбки на липучках и зарыл в самую глубокую яму. Свою я оставил в сумке. Я знал, что все равно всегда буду улыбаться. Так что – не судите квокку по улыбке.

Червячок сомнения

Она жила в уютной подземной норке вместе с кротом. Им было очень хорошо вместе: она добывала зёрнышки к завтраку и ужину, он готовил для неё вкусные лакомства. Они были вроде счастливы и, казалось, всем довольны.

Однажды, когда в поисках чего-нибудь вкусненького, мышка рыла очередную подземную тропку, она заползла так высоко к поверхности, что случайно запустила в их с кротом домик лучик солнца. Крот так испугался, что тут же заложил щёлочку мощным камнем и попросил больше никогда и ни за что не впускать солнце в их жилище.

– Солнце – зло. Оно больно кусается и выжигает глаза, так что лучше всего жить в темноте – так и знай, – сказал крот и уполз обратно, готовить ужин.

Мышка всегда и во всём слушалась крота, но сейчас, когда солнце проникло в их норку, она случайно дотронулась до его луча, и почувствовала какое-то нежное тепло, проникающее в самую душу. Ей как будто даже захотелось улыбнуться, хотя она никогда не умела этого делать и даже не знала, что это такое. Она не поверила, что приятное прикосновение может делать больно. И она отправилась к червячку сомнения, который жил по-соседству.

Они долго говорили. Точнее как: мышка – говорила, а червячок внимательно слушал. Когда она закончила, червячок ей сказал:

– Что для одних – радость, другим может причинять боль. Ты не должна жить чужим счастьем. Найти своё и пусть оно будет с тобой всегда.

Мышка пришла домой и рассказала обо всём кроту. Тот рассвирепел и сказал, что мышка – неблагодарная. Он столько лет оберегал её от опасности, а её вечно манит в самое пекло.

Мышка так расстроилась, что начала как можно быстрее рыть тропку подальше от этого подземного царства, и случайно оказалась на земле. Было так ярко, что мышка не сразу смогла открыть глаза и даже подумала, что крот был прав и надо было его послушаться. Но как только привыкла к приятному щекотанию солнца, она разглядела, какими цветами окрашен другой, неведомый ей доселе мир и как красиво небо контрастирует с зелёной травой. Она услышала, как стрекочут кузнечики и поют птицы. Она почувствовала, как одуванчики щекочут ей пузико.

– Надо срочно показать это кроту! И он конечно же сразу поймёт, как был не прав.

Воодушевлённая, она вернулась домой и обо всём рассказала своему любимому кроту. Но он раскричался ещё громче, и сказал, что ни за что в жизни не вылезет на злую поверхность.

Мышка расплакалась и пошла бродить по привычным ей тропинкам. Совсем скоро ей навстречу выполз червячок. Она была так рада видеть его, что тут же обо всём ему поведала.

– Что для одних – радость, другим может причинять боль. Ты не должна жить чужим счастьем, но и другие не обязаны жить твоим. Найти своё и пусть оно будет с тобой всегда, но не заставляй других жить так, как хочешь ты. У каждого – своё счастье.

И мышка всё поняла. Она побежала на поверхность, набрала там много-много вкусных зёрен и принесла их кроту. Он спросил откуда это всё, она рассказала. Он нахмурился, но мышка заверила его, что не будет заставлять его выбираться на солнце, ведь оно обжигает кроту глаза. Но ей бы очень хотелось жить там, наверху, где ей очень хорошо. Крот улыбнулся и отпустил свою любимицу.

Она по-прежнему приносит ему зёрна на завтрак и ужин, а он всё так же готовит из этого вкуснейшие блюда. Он по-прежнему живёт под землёй и как только в его дом проникает хоть лучик солнца – заделывает дыру мощным камнем. А мышка всё так же любит своего ворчливого крота, но теперь частенько выбирается на солнышко, чтобы послушать птиц, побегать по траве и поболтать с другими зверюшками. Здорово, что мышке на пути попался червячок, который объяснил ей, что у каждого – своё счастье.