Читать книгу: «Чёрный Человек»

ВМЕСТО ПРЕДЬЕСЛОВИЯ

Представь библиотеку. Не просто хранилище книг, а бескрайний зал вселенского масштаба, где стеллажи уходят в золотисто-лиловую высь, теряясь в тумане незнаемого. На корешках фолиантов – не названия, а отпечатки судеб, сновидений, невысказанных ужасов и немыслимых надежд. Воздух здесь густ от запаха старой бумаги, озона после грозы и чего-то вечного – пыли времен или пепла угасших звезд. Это Хранилище Ясности? Или лишь преддверие чего-то иного?

Каждый из нас, засыпая, невольно ступает на невидимую тропу. Иногда она тверда, как отполированный гранит под ногами. Чаще – зыбка и ненадежна, как первый лед на ноябрьской луже, готовая треснуть под весом неверной мысли или подавленного воспоминания. Мы идем по ней во сне, не ведая, куда ведет путь. К уютному очагу? К светлой поляне? Или к вратам, вырезанным из ночи и ребер давно забытых страхов?

Страх. Он – самый древний спутник разума. Он стучится в виски ледяными пальцами, когда ты одинок в темной комнате детства. Он шепчет ядовитыми устами о провале, когда ты стоишь на пороге важного выбора. Он дышит ледяным дыханием небытия в лицо, когда мир катится в пропасть абсурда. Мы бежим от него. Запираем в чердачных сундуках памяти, маскируем бравадой, топим в шуме повседневности. Мы строим крепости из рациональности, бастионы из привычек, рвы из отвлечений. Но он всегда рядом. Он – тень, отбрасываемая нашим же существованием под лиловым светом незримых миров.

А что, если перестать бежать? Что, если обернуться и посмотреть своей Тени в глаза? Не в боевой стойке, с мечом наперевес, а с дрожащим, но осознанным взглядом? Узнать в безликом ужасе черты знакомого кошмара – того самого, что гнал тебя из темного подвала в детстве, что заставлял заикаться перед классом, что будил в три ночи ледяным потом от предчувствия краха?

Этот путь – путь не героев без страха и упрека. Это путь тех, кто узнал страх по имени. Кто позволил ему быть, как позволяют быть грозе, боли, или осеннему листопаду. Не как господину, а как… спутнику. Неудобному, порой невыносимому, но своему. Ибо в его искаженном зеркале, в щелканье его невидимых зубов, в леденящем дыхании его бездны – таится карта. Карта самых темных, самых уязвимых уголков нашей души. Карта, которую можно научиться читать.

Пройти сквозь Тень – не значит уничтожить ее. Это значит пройти сквозь себя. Сквозь точку, где сходятся все лучи личного ада. Это значит посмотреть в Желтые Глаза абсолютного Кошмара – отраженного страха миллионов спящих – и прошептать: «Я знаю тебя. Ты – часть этого мира. Часть меня. Но я выбираю идти дальше. Выбираю свет рассвета над реальной рекой. Выбираю боль потерь и радость встреч. Выбираю жизнь. Со всеми ее трещинами».

Эта история – о шестерых таких путниках. О тех, кто ступил на тропу из стекла и теней в забытом доме у реки и дошел до самого сердца Цитадели Тьмы. Они не искали подвигов. Они искали ответа. Они нашли нечто большее: силу в уязвимости, свет в признании тьмы, и незримую нить, связывающую души, прошедшие общий ад. Их оружием были не мечи, а слова признания: «Я боюсь». Их щитом – не сталь, а хрупкое, нерушимое «Мы». Их трофеи – не головы поверженных чудовищ, а странные брелоки – напоминания о том, что самые страшные монстры всегда носят наши собственные лица.

Их путь закончился пробуждением. Но истинное испытание началось после. В мире, где страх носит маски рутины, цинизма, утраты веры. Где ежедневно надо делать выбор: поддаться шепоту внутренней Тени или шагнуть навстречу новому дню, помня вкус чая у реки и холод Абсолютной Тьмы.

Открой же эту книгу. Пройди по их следам сквозь искажающиеся залы библиотеки, по зыбкому Мосту Теней, к самому Лику Кошмара. Возможно, их история – лишь странный сон. Возможно – зеркало, в котором ты узнаешь очертания собственных не названных страхов и невидимую силу, таящуюся в их принятии. И задашь себе единственный, самый важный вопрос:

Что ты выберешь, когда страх позовет тебя по имени?

ГЛАВА 1. ДРУЗЬЯ

Доброе и тёплое утро наступило в летнем городке Подмосковья. Было 8 часов утра. Уже в это время работали советские «забегаловки», показывали новости об успехах колхозов и продавали мороженое в парке.

Соловьи пели взахлёб. Дети играют на улице, смеются и кричат. Как же хороша жизнь, когда вокруг столько прекрасного…

Так была однажды прекрасна и жизнь шести подростков. С первого класса они были лучшими друзьями и не расстались даже после школы. Учились в одном институте, жили по соседству друг с другом. Каждый из них был разный, у каждых своих интересов, характер, судьба и будущее. Хотелось бы узнать их поближе…

И вот они сидят за партами на парах и каждый в своем кабинете.

Леонид, Катерина, Иван, Алексей, Мария и Розмари. Все вшестером обучаются на разных факультетах и все уникальные по-своему. И у каждого из них в голове творится настоящий ад.

Леонид – молодой и привлекательный парень, лет 20-ти, живет в частном доме в деревне, довольно интересен, как личность. Изучает иностранные языки и учится на международные отношения. Человек, с которым можно завести диалог, умеет говорить на английском и китайском языках практически в совершенстве. Но сам он боится быть непонятым, и боится стать из-за этого чужим.

Катерина – молодая девушка, лет 20-ти. Сама была отличницей в школе и очень активной. Участвовала в различных соревнованиях по плаванию, бегу, прыжках в длину и даже боксу. Сейчас она участвует от лица всего университета и продолжает набирать славу лучшей среди студентов. Но почему же? Всё из-за страха не оправдать ожиданий других, упасть с пьедестала. Она боится, что её достижения окажутся – пустышкой. И ей самой порой кажется, что её любят лишь за её победы.

Иван – высокий 20-ти летний парень из семьи рабочих. Первый в их роду с высшим образованием. Его родители постоянно говорили ему о том, чтобы тот преуспел и выбился в люди. Учится на технаря, изучает физику и инженерию. Сам он рационалист, скептик. Больше всего ценит логику и факты. Но порой он боится того, что ощутит себя бессмысленным; что его упорный труд, расчеты, вся его рациональность не имеют смысла перед лицом абсурда жизни. Страшится того, что весь прогресс ведёт в никуда. Порой он сам называет себя «Бродягой».

Алексей – творческая личность. Учится на истории искусств. Увлекается художеством, писательством и музыкой. Мечтатель. Таких обычно называют «не от мира сего». Чувствительный, восприимчивый. Сам он из интеллигентной семьи, но ходят слухи и об дурной репутации его родственников… Сам же Алексей боится подавления своей индивидуальности. Боится быть поглощенным системой и стать серой массой. Страх обезуметь.

Мария – молодая девушка, учится на биолога; довольно эмпатичная и заботливая. Стремится всегда всем помочь и спасти. Видит боль этого мира. Говорят, сама она пережила личную потерю; её отец погиб во время обрушения здания, когда он пытался помочь маленькой Марии. Из-за этого она страшится смерти и беспомощности перед страданием. Страх не успеть помочь, не суметь спасти. И сама она ощущает вину за смерть своего отца.

Розмари – её зовут просто Роза. Учится на религиоведении. Одевается довольно просто и скромно. Сама она из семьи старообрядцев, живущих в Сибири. Первая из семьи, кто поехала в Москву. Её семья – хранители строгих традиций, верований, суеверий. Сама же Роза внутри разрывается между рациональным советским образованием и миром глубокой, мистической веры и страхов, впитанных с детства. Сама она боится божественной кары; гнева высших сил. Ужас перед наказанием за реальные или мнимые грехи, за отступничество от веры. Страх быть осужденной и вечно «погибшей».

Само собой, все они скрывают свои страхи, но они стараются жить своей жизнью, глуша свои страхи.

Так уж вышло, что все они учились в одной школе и имели сильную дружественную связь. Да и сейчас они поступили в один и тот же университет и каждый из них смог найти в нём своё увлечение; и они до сих пор общаются и встречаются между собой.

И вот. Уже заканчивается сессия. Все экзамены сданы. И они собираются в университетской столовой, чтобы обсудить свои дальнейшие планы на лето.

Столовая университета гудела, как гигантский улей. Воздух был густым от пара борща, жаренного лука и дешевого табака. Студенты толпились у раздачи, громко переговариваясь, звенели ложки об алюминиевые миски, хлопали подносы. На стене, рядом с плакатом «Хлеб – всему голова!» и графиком дежурств висело меню, где мелом небрежно было начерчено: «Щи постные, котлета рубленая с макаронами, компот сухофруктовый. Хлеб – по талонам».

Шестеро друзей втиснулись за маленький столик рядом с окном, заляпанного мухами; в который нещадно бил солнечный свет. Солнце, пробиваясь сквозь пыльные стекла, высвечивало крошки и жирные пятна на клеенке.

– Уф, выдохнула! – Катерина с грохотом поставила поднос с котлетой и стаканом компота на стол. Её лицо, обычно было собранное, но глаза горели облегчением. – Последний зачет по спортивной медицине – как с горы слетела. Теперь хоть вздохнуть можно. Лето!

– Вздохнуть? – флегматично протянул Иван, размывая вилкой макароны по тарелке. Его котлета выглядела подозрительно серой. – На дачу к родителям еду. Отец уже список дел составил: сарай перекрыть, парник новый ставить, картошку окучивать… «Прогресс», – он язвительно поставил кавычки пальцами в воздухе, – «не ждет. Ты ж инженер, рационализируй». А толку? К осени сарай сгниет по новой. Вечный цикл. – Он ткнул вилкой в котлету, словно проверяя её на прочность.

– Не кисли, Ваня, – Алексей отодвинул почти нетронутую тарелку. Он предпочел компот и кусок черного хлеба. Его тонкие пальцы нервно барабанили по столу. – Я вот в Эрмитаж рвусь! И в Русский музей. Там сейчас потрясающая выставка художников-авангардистов из запасников… – Его глаза загорелись, но тут же померкли. – Только бабушка опять: «Алешенька, ты бы в колхоз съездил, практика полезная, свежий воздух…». Система… – он горько усмехнулся, – Хочет превратить в полезный «винтик» с лопатой. Не дождется.

Леонид, сидевший напротив Розмарин, аккуратно ел щи. Его взгляд скользил по лицам друзей, но редко встречался с их глазами.

– Я подрабатывать буду. – сказал он тихо, но четко. – Переводчик нужен в патентном бюро. Китайские тексты. – Он помолчал. – Интересно… но страшно. А вдруг не так переведу? Или неправильно поймут? Из-за этого могу чужим стать в своей же конторе… – он быстро отхлебнул компота, словно смывая неловкость.

– Тебя поймут, Лёня. – мягко сказала Мария положив руку ему на запястье. Её собственная котлета тоже осталась нетронутой. – Ты же лучший. А я… – она вздохнула. – я поеду в пионерлагерь медсестрой. Детей смотреть. – Она пыталась улыбнуться, но в глазах стояла тень. – Надо помогать. Всегда надо… успеть помочь. – Её пальцы непроизвольно сжали край скатерти. В памяти мелькнуло далекое обрушение, крики, пыль… и молчание отца. Она резко отдернула руку от Леонида.

Тихая Розмари сидела, сгорбившись, будто стараясь занять как можно меньше места за столом. Она ковыряла вилкой в макаронах. Её серые глаза, большие и выразительные, смотрели куда-то сквозь столь, сквозь шум столовой.

– Я… домой. – прошептала она так тихо, что Леонид наклонился, чтобы расслышать. – В Сибирь. К семье. – В её голосе не было радости, только тяжесть. – Надо… отчитаться. За учебу. За жизнь тут. – Она замолчала, сжав губы. – «За грехи». – пронеслось у неё в голове. – «Перед ними… и перед Ним. Увидят. Осудят».

Над столом повисло неловкое молчание, контрастирующие с гомоном вокруг. Их личные страхи, высказанные вслух или прочитанные между строк, вдруг стали осязаемы, как запах дешевого масла на сковородках.

– Эх, народ! – вдруг громко и с нарочитой бодростью произнес Алексей, ломая тягостную паузу. – Лето же! Свобода! А вы – дачи, лагеря, патентные бюро, отчеты… Тоска зеленая! Надо что-то… эдакое! Авантюрное!

– Например? – скептически поднял бровь Иван, отодвигая тарелку с недоеденной котлетой.

– Ну… – Алексей огляделся, его глаза загорелись озорной искрой. – Вот слушайте! Слышали про старый дом Кузьминых, за рекой? Тот, что в сосновом бору стоит? Совсем заброшенный, с прошлого века.

– Слухи ходят. – кивнула Катерина, настороженно. – Говорят, купцы там жили, потом чекисты в гражданскую… и тихо после войны вымерли все. Место… нехорошее.

– Именно! – Алексей оживился. – Место с историей! Атмосферное! Я читал, в таких местах энергетика особая… для творчества вдохновляет. – Он игнорировал легкий испуганный вздох Марии и каменное выражение лица Ивана.

Леонид нахмурился:

– Там же, кажется, крыша провалилась… и полы гнилые. Опасно.

– Тем интереснее! – парировал Алексей. – Представьте: летняя ночь, костёр, звезды, сосны шумят… истории страшные рассказывать! Как в детстве! – Он лукаво подмигнул.

– Страшные истории? – Розмари вдруг подняла голову. Её лицо стало ещё бледнее, а в больших глазах вспыхнул настоящий, немой ужас. – Там… не надо рассказывать. Там… слушают. – Она произнесла это так тихо и так пронзительно, что даже Иван перестал ерзать.

Алексей только рассмеялся, отмахнувшись:

– Ой, Роза, не пугай! Это ж просто дом! Заброшенный. Никчемный. Как и все в этой… – он запнулся, не договорив. – Ну, так что? Ради смеха? Одну ночь. Проверим на прочность нервы и скуку разгоним! Кто за?

Катерина, всегда готовая к вызову, неожиданно колебалась. Страх упасть с пьедестала, выглядеть трусихой?

Она выпрямилась:

– Я – за. Если безопасность обеспечим. Инспектируем место днем сначала.

– Я…, пожалуй, – нерешительно сказала Мария. – «Помогать надо… даже если страшно. Вдруг там кто-то нуждается? Призрак несчастный…» – Мысль показалась ей глупой, но отступить теперь было стыдно.

– Абсурд. – буркнул Иван. Но мысль о вечном цикле дачных работ была ещё абсурднее. – Ладно. Посмотрю на ваш… прогресс в области мистического. Рационализм требует доказательств.

Все взгляды обратились к Леониду и Розе.

Леонид почувствовал, как под взглядами друзей его страх быть чужим снова сжал горло. Отказаться? Значит, отстраниться, стать не своим.

– Я… с вами. – выдавил он.

Розмари молчала. Её пальцы белели, сжимая край стола. Грех. Искушение. Нехорошее место. Мысли путались. Но отказ означал бы признание своей «отсталости», осуждение здесь и сейчас. Страх быть отвергнутой этим миром перевесил смутный ужас перед другими. – Я… тоже. – прошептала она, глядя на тарелку, словно ища там спасения.

– Вот и славно! – Алексей хлопнул ладонью по столу, заставив подпрыгнуть ложки и вилки. – Значит, едем! Завтра с утра? На велосипедах? Спички, фонарик, бутерброды… и крепкие нервы! – Его глаза блестели азартом, но где-то в глубине, возможно, таилась и тень сомнения, которое он сам же и посеял.

За их столом воцарилось странное возбуждение, смешанное с тревогой. Шум столовой, крик поварихи: «Гражданочка, талоны отдавайте!», грохот посуды из моечной, спор двух студентов о космосе – отступил куда-то.

Их шестеро теперь были в своем маленьком, зыбком мире, центром которого стал призрак заброшенного дома за рекой. Дом, который ждал. Дом, где уже знали об их страхах лучше их самих. И где неведомая сила, потирая руки, готовилась усыпить их и выпустить на волю самых страшных монстров – тех, что жили внутри них.

ГЛАВА 2. ТРЕЩИНЫ РЕАЛЬНОСТИ

Решение было принято. Завтра – поездка в заброшенный дом Кузьминых. Но между «завтра» и «сейчас» лежала ночь. Ночь, которая для каждого из шестерых стала не отдыхом, а лабиринтом из тени и тревоги, где личные страхи уже шевелились в глубинах подсознания, смешиваясь с обрывками дня.

Леонид:

Его комната в деревенском доме была тихой. За окном – шелест листвы, далекий лай собаки. Леонид заснул над китайско-русским словарем. И ему приснилось…

…что он стоит перед огромной полированной дверью в здании, похожем на МИД. На нем идеальный костюм. В руках – папка с идеальным переводом договора. Он должен войти, представить свою работу.

Но дверь не открывается. Вместо ручки – зеркало. Он видит свое отражение: лицо напряжено, губы пытаются сложиться в уверенную улыбку, но получается гримаса.

Глаза выдают панику.

«Они увидят! Увидят, что я не уверен! Что я боюсь ошибиться!»

В зеркале за его спиной мелькает тень – высокая, с неестественной широкой улыбкой. Он резко оборачивается – никого. Но чувство, что за ним наблюдают, не отпускает. Он снова смотрит в зеркало-ручку. Его улыбка в отражении стала шире, натянутее, почти как у той тени…

Он проснулся с резким вздохом, сердце колотилось. За окном пел первый петух. На часах застыло 5 часов утра.

«Просто нервы…» – прошептал он, но ощущение фальши во рту осталось.

Катерина:

Ей снился пьедестал. Огромный, сверкающий под софитами стадиона.

Толпа ревет её имя. Она поднимает золотую, невероятно тяжелую по ощущениям, медаль.

И вдруг пьедестал закачался. Сильно.

Она пытается удержать равновесие, но медаль тянет вниз.

Толпа замолкает.

Вместо восторженных лиц – тысячи холодных, оценивающих глаз. Её тренер в первом ряду качает головой с осуждением.

Пьедестал падает. Она летит вниз, в темноту за сценой, и приземляется не на маты, а в гору мягких, пыльных игрушек. Огромный, заляпанный грязью, розовый плюшевый мишка лежит рядом; его стеклянный глаз смотрит на неё с упреком.

«Ненастоящая чемпионка…» – шепчет ветер.

Катя проснулась в поту, вцепившись в одеяло.

Было 4 утра. До пробуждения на поездку – еще три часа. Она встал, чтобы сделать зарядку – нужно было вернуть контроль над собой.

Иван:

Сон начался с формулы. Красивой, элегантной, описывающей… вечный двигатель?

Он выводил её на огромной грифельной доске в пустой аудитории. Каждая буква, каждый символ был безупречен.

Он подошел к доске, чтобы поставить точку. И вдруг доска поплыла. Формула расплылась в бессмысленные каракули. Стены аудитории раздвинулись, превратив пространство в бесконечную серую равнину под белым небом; вся равнина была покрыта густым туманом. По равнине, в тумане шагали чьи-то силуэты. Они двигались бесцельно, шаркая по мелкому серому гравию. Они шагали в глубь тумана, без определенной цели, шаркая по мелкому гравию с монотонным шшш-шшш.

Он крикнул:

– Кто вы!? Куда вы идёте?

Фигуры не реагировали. Они вскоре скрылись в тумане. Иван сел на корточки, пытаясь снова вывести формулу смысла на гравии. Пальцы кровоточили. Получались только каракули. Он начал терять сознание из-за потери крови.

Он проснулся с чувством глухой тошноты и пустоты в груди.

«Цикл… вечный цикл бессмыслицы» – пробормотал он, глядя в потолок городской квартиры. На часах было 6 часов.

Алексей:

Ему снилась его коммуналка. Но она была заполнена не соседями, а серой, вязкой субстанцией, похожей на жидкий бетон. Она медленно поднималась из всех щелей, заливая пол, поднимая под себя его мольберт с новой картиной, засасывая гитару, заливая стопки стихов. Он пытался вытащить альбом с рисунками, но серая жижа тянула его обратно, холодная и липкая. Из лужи у двери поднялась женская голова с мокрыми черными волосами. Лицо было бледным, глаза закрыты. Он узнал черты своей тёти, умершей в психбольнице.

Губы женщины шевельнулись: «Ты следующий… В нашей крови…» Серая жижа схлынула, превратившись в черную маслянистую лужу вокруг головы.

Глаза открылись – белые, без зрачков. Рот растянулся в беззвучном крике.

Алексей проснулся с воплем, зажимая уши, хотя в комнате было тихо. Он долго сидел на кровати, дрожа, ощущая холодную липкость сна на коже.

За стеной кто-то кашлянул – обыденный звук, вернувший его в реальность, но тревога не ушла.

Мария:

Сон был знакомым и от этого ещё страшнее.

Зимний двор. Снег.

Она – маленькая стоит у подъезда. Папа машет ей из окна их квартиры на втором этаже:

«Иди домой, Машенька, холодно!»

Она улыбается, делает шаг… и слышит жуткий скрежет, грохот. Дом оседает перед ней, как подкошенный. Окно, где только что был папа, превращается в черную дыру.

Пыль. Крики. Сквозь пыль – огромный силуэт с черной улыбкой. Больше ничего, только ощущение неотвратимого холода и конца. Она бежит к завалу, в слезах кричит:

– Папа!

Но ноги вязнут в снегу. И после затемнение…

Мария проснулась в своей маленькой комнате в общежитие. За окном было темно и тихо.

Она включила свет, взяла со стола фотографию отца, прижала к груди. Ей вспомнился тот самый день – второе февраля.

«Я помогу… я всех спасу…» – шептала она, словно мантру, пытаясь заглушить ледяное эхо сна.

Сегодня она особенно тщательно собирала аптечку для поездки.

Розмари:

Ей снилась старая деревянная церковь в их сибирском селе. Она стоит перед иконостасом, но лики святых строги и гневны. Свечи горят тускло, отбрасывая длинные, движущиеся тени на стены.

Тени складываются в рогатые силуэты, фигуры с кнутами. Она чувствует тяжелый взгляд со всех сторон.

Она знает.

Знает, что читала запрещенные книги в Москве. Знает, что грешна.

Она падает на колени, моля о прощении, но слова молитвы превращаются в черных паучков, которые расползаются из её рта по полу. Над церковью, в окне на колокольне, она видит лошадиную голову с горящими серыми глазами. Глаза смотрят только на неё.

Знают все. Осуждают. Колокол ударяет один раз – глухой, похоронный звон. И последнее что она увидела – широкая черная улыбка, неизвестно откуда.

Она проснулась с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, в своей каморке в общежитии. Было ещё темно. Она зажгла маленькую лампадку перед крошечной старинной иконкой, привезенной из дома.

«Прости… Прости…» – шептала она, но взгляд серых глаз из сна преследовал её даже при свете огонька. Поездка в заброшенный дом казалась теперь не приключением, а новым страшным искушением.