Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька

С трибуны мавзолея кто-то продолжал говорить. Вика Наташа и Настенька стояли у самого угла ГУМа, откуда почти ничего не было видно из-за многочисленных голов, покрытых тёплыми шапками, которые далеко не все решались снимать на всё время митинга в такое холодное время. Начало марта в Москве редко радует тёплой весенней погодой. Не радовало и в этот день.

Но Настеньке не надо было видеть, что пряталось за головами. Она могла представить всё. Много раз она бывала здесь то с дедом и бабушкой, то с мамой и папой перед их отъездом в командировку за границу, то с приезжавшими время от времени гостями, показывая им столицу. Да и когда просто прибегала за чем-то в ГУМ, любила всякий раз хоть на минутку выйти на булыжниковую брусчатку Красной площади. И не уставала смотреть, если было время, на смену часовых у мавзолея. Красивые, стройные, с лицами, не реагирующими ни на какие внешние эффекты, как автоматы, но очень всё-таки живые при этом, часовые гордо печатали свои двести десять шагов, выверенных до секунды, чтобы встать на главный пост страны точно по ударам Курантов – главных часов государства.

Здесь, на площади, всё было главным, всё подчинялось строгому порядку, вселявшему уверенность в том, что пока этот порядок существует, гордое государство будет жить спокойно.

Нет, конечно, Настенька не была идеалисткой и прекрасно знала обо всех дырах в золотом кафтане страны. Она понимала, что много, ну очень много нужно ещё сделать, много ломать и строить, воспитывать и перевоспитывать, чтобы стало когда-нибудь так, как мечтается. Тысячи праведных идей проходят через неправедных исполнителей. Тысячи кривых зеркал искажают суть задуманного. Но миллионы и миллионы тружеников-муравейчиков миллиметр за миллиметром, исправляя искривления, строят свой муравейник. А раз строят, то конечно же построят наконец. Если бы не верили и начали расползаться в разные стороны, то тогда точно не построили бы ничего, и залило бы их ливнями, разнесло бы ветрами, и перестали бы жить муравьи на земле.

Красная площадь для Настеньки была верой, без которой невозможно было жить.

Часовые печатали свои двести десять шагов. Возможно, не Роберт Рождественский их посчитал первым, но это от него, из его поэмы Настенька узнала об этих двухстах десяти шагах, строки о которых не могила забыть:

Грохот сердца.

Квадратных плечей разворот.

Каждый час

перед глазами друзей и врагов

начинаются

прямо от Спасских ворот

эти -

памятные -

двести десять шагов.

Грохот сердца.

И высохших губ немота.

Двести десять шагов

до знакомых дверей,

до того -

опалённого славой -

поста,

молчаливого входа

в его Мавзолей.

Под холодною дымкой,

плывущей реки,

и торжественной дрожью

примкнутых штыков

по планете,

вбивая в гранит

каблуки,-

двести десять

весомых

державных шагов!

– Интересно, – спрашивала себя Настенька, – какие мысли приходили в головы тем, кто печатал двести десять шагов, когда хоронили Брежнева, над которым, если не издевались при его жизни открыто, то сегодня издеваются совершенно свободно? Что думали печатающие шаг солдаты, когда на площади прощались с прахом Андропова, чей ум и воля, кажется, просто не успели до конца раскрыться? Что думают ребята, стоящие на главном посту сегодня?

Думают ли они о том, что не все те, кому отдаются такие почести, заслужили их? Хотя, – спохватилась Настенька и как бы одёрнула себя, – можно ли так легко судить о том, в чём не достаточно разбираешься? Что ты политик что ли? Знаешь всю подноготную их работы? Нет же. Не знаешь совсем. Плохо ли, хорошо ли, но Брежнев, например, находился восемнадцать лет у руля могучей державы. И это уже история, которую никуда не денешь. Все люди, чьи останки захоронены теперь у Кремлёвской стены или в ней самой, тесно связаны были между собой видимыми и невидимыми нитями судеб, из которых складывается основная вязь истории, каркас её здания.

Настенька представила себя одним из часовых и, гордо припечатывая подошвы сапог к дорожке, не глядя по сторонам, не обращая никакого внимания на восхищённые взгляды парней, стоящих у самого ограждения, она мысленно отвечала на вопросы собравшихся:

– Я иду охранять не только Ленина. Я хочу сохранить на века не осквернённой память к истории моего отечества, ко всем тем, кто принимал в ней участие не пустым созерцанием, а активными действиями с одним желанием: осуществить вековечную мечту человечества – сделать жизнь каждого на земле счастливой, сделать жизнь всех, кто трудится, а только такие и должны быть повсюду, радостной.

Но тут Настеньке вдруг подумалось:

– А что же делать с тем, кто пришёл в этот мир с желанием ухудшить его? Ну, скажем, появился бы такой человек, что захотел бы рабочих и крестьян снова подчинить господам капиталистам? И вдруг ему это удалось, так что же его тоже хоронить на Красной площади после смерти?

Настенька сначала растерялась от своего собственного вопроса, но затем твёрдо заявила себе, что не следует фантазировать так сильно – историю вспять повернуть невозможно.

– Настя-а-а! – Прокричала театральным басом в самое ухо подружки Наташа и, перейдя на обычный голос, зачастила словами, – Вот задумалась. Зовём, зовём – не дозовёшься. Кончилось всё. Помчались скорее на Пушкинскую. Здесь народу тьма будет, а там, если успеем, сядем на автобус и в дамки.

– А тебе что, приспичило? Куда лететь-то? Пешком трудно дойти что ли? Тренируй ноги – здоровее будешь, – убеждённо возразила Вика.

– Ну-у, хоть из толпы вырвались бы, – протянула обиженно Наташа.

Но это было уже невозможно. Сотни и сотни людей ринулись по всем направлениям с Красной площади, торопясь главным образом к станциям метро, центральным универмагам, столовым и кафе. Потраченное на мероприятие время надо было возмещать возможностью что-то купить, что-то посетить, где-то посидеть.

КАБУЛ 1985 ГОДА

Худощавый, подтянутый, уже в солидном возрасте, но по-прежнему чувствующий себя молодым, генерал армии Валентин Иванович Варенников поднялся из-за своего рабочего стола, лёгкой походкой подошёл к стене и раздражённо выключил дребезжащий кондиционер.

– Надо сказать, чтоб поправили, – подумал он.

Шум кондиционера мешал течению мыслей, а они были не весёлыми.

Ноябрь тысяча девятьсот восемьдесят пятого года оставался в Кабуле жарким во всех отношениях. Подходил к концу шестой год войны в Афганистане. Варенников не провёл здесь и года, но сегодня только понял, что застрянет в этих, как говорится, забытых богом местах надолго. Его, начальника Главного оперативного управления, первого заместителя начальника Генерального штаба Министерства обороны СССР, направили сюда разобраться с затянувшейся военной ситуацией и довести дело до разумного конца. Но каким должен быть этот разумный конец и как к нему подойти, если со стороны высшего руководства, от правительственных кругов исходят такие бездарные указания, что ему, видавшему виды генералу, улаживавшему сложнейшие конфликты в горячих точках чуть ли не всего земного шара, теперь приходилось всё чаще беспомощно разводить руками, с трудом сдерживая стремительное разматывавшие клубка военных событий, пытаясь хотя бы не наломать больше дров?

Он понимал, да понимал ещё тогда, шесть лет назад, что ввод в Афганистан войск был ошибкой. Но в Политбюро за этот ввод проголосовали все, кстати, и нынешний глава страны Горбачёв. А кто, интересно, был настоящим инициатором?

Рассуждая здраво, вмешательство Советского Союза в том семьдесят девятом году требовалось, но не в такой форме, не с таким шумом и помпой.

Подумать только! Советские войска или, как писалось, ограниченный контингент войск – пусть так, но всё же солдаты в строю – пересекали границу и первые километры по чужой территории шли, как на параде. О чём тогда думало руководство?

Кто-то, вероятно, поверил, что факт ввода войск, само присутствие военной силы могучего государства остановит разгоревшийся конфликт? Но был же, наверное, и тот, быть может, сам инициатор такого предложения, который подсовывал его не прямо в лоб, а сначала как бы возможный вариант, инициатор, который прекрасно предвидел или планировал дальнейший ход событий. Его ведь легко было предугадать по тому, что происходило в других странах в другие годы. Их опыт нельзя было не учитывать. Тем более, что принципиальная схема развития событий в горячих точках почти всегда была одинаковой.

Генерал сделал шаг к окну, глянул через него на шумную в дневное время улицу восточной страны и тут же отошёл к своему столу. По окнам могли стрелять снайперы муджахедов. Днём это было не так опасно, как в вечернее и ночное время, но всё-таки лучше быть осторожным. Отсутствие осторожности означает наличие безрассудства, а не смелости, что известно каждому опытному солдату. Но осторожность здесь в Афганистане говорила и о том, что страна стала в какой-то степени чужой.

Шесть лет назад об осторожности и думать не пришлось бы, когда каждый афганец при встрече с советским офицером обязательно улыбнулся бы. Да и сейчас им рады простые жители Кабула. Но теперь, когда у многих родственники воюют в горах против наших войск, далеко не каждый встречный улыбнётся. В стране есть оппозиция готовая убить каждого со звездой советского воина и любого, кто с этими воинами дружен.

Как возникла такая ненависть у части народа, прежде столь радостного и дружественного по отношению к русским? Почему?

Некоторые, подобно академику Сахарову, говорят, что главная причина – ввод советских войск в страну, что является великодержавным насилием. Сколько людей с подачи известного академика и при содействии многочисленной армии журналистов поддались внешне кажущейся правильной, но по существу абсурдной мысли. И кто-кто, а генерал армии Варенников понимал это прекрасно.

– Повидимому, – думал он, – надо было нашим издателям переводить и публиковать в Советском Союзе современные романы американских писателей, в которых сами американцы рассказывают о, так называемых, интрепидах, что в переводе с английского означает "бесстрашные люди", которых американская разведка по заданию миллиардеров военно-промышленного комплекса и за их деньги посылала и посылает в различные регионы мира в качестве наёмных убийц-профессионалов, что в английском языке имеет свой термин "месенэри" с ударением на второй слог.

Если бы любознательный, жадный до чтения и информации массовый советский читатель был знаком с этой литературой, то он бы знал не от партийных пропагандистов, которым в силу обстоятельств не верилось даже тогда, когда они говорили чистую правду, но от самих американцев принимал бы достоверные сведения о том, как эти бравые воины-интрепиды, отправляясь тайно в ту или иную страну, не обязательно имеют задание убивать, а частенько иную цель – расстроить в стране стабильность, вызвать разлад между отдельными группами, слоями населения, национальностями, партиями, найти желающих прийти к власти с помощью оружия.

Казалось бы, странное стремление. Зачем кому-то там за океаном нужен разлад и беспокойства в чужой стране? Спросите любого простого американца, и он откровенно и честно ответит, что ему это совершенно не нужно. И это будет чистейшей правдой. Да спросите любого человека в мире, добывающего себе хлеб честным трудом, и везде получите тот же ответ. Ибо простой труженик, в каком бы уголке земли он ни трудился, никогда не получает выгоды от того, что где-то проливается кровь во имя чьих-то амбиций, каких-то переворотов.

Однако интрепиды направляются во все концы земли, и работа таких посыльных оплачивается не дёшево. Да и не всякий раз она успешна. Но для боссов, для тех, кто платит и заказывает музыку, эта игра всегда стоит свеч. Промышленный комплекс выпускает оружие, а оно убыточно, как и всякий товар, если не имеет сбыта. Однако кому нужны снаряды, пули и пушки, если нет войны? Стало быть, войну нужно организовать. И она программируется, заносится в компьютеры с приближёнными и точными расчётами, сопровождается детально разработанными сценариями.

Например, идёт война между соседними африканскими или азиатскими странами. Погибают в войне негры и азиаты, а сказочные барыши от этих смертей идут на противоположную сторону океана.

Разумеется, владелец иной корпорации, производящей, скажем, стингеры, фонтомы или боинги, мог бы сказать да и говорил не однажды, что не может прекратить производство смертоносного материала не потому, что сам наживается на войне, а потому лишь, что миллионы людей на его предприятиях получают хорошую зарплату и не должны оставаться без работы. Однако он умалчивает и, несомненно, сознательно о том, что эти миллионы людей с удовольствием работали бы на другом производстве, где никто не выпускает уносящее жизни оружие, но платят ничуть не меньше.

Однако создание партизанских отрядов в чужих государствах, ор-ганизация борьбы за власть и прочие перевороты нужны не только для продажи оружия враждующим сторонам с получением почти мгновенной сказочной прибыли. Зачастую военные спектакли по хорошо продуманным сценариям проводились для установления в том или ином государстве нового правительства лояльного политике помогающей супердержавы. Это требовалось супердержаве либо в том случае, когда в этой стране обнаруживались богатые запасы золота, урана, нефти и других более-менее ценных природных богатств, сулящих несметные прибыли в случае льготных концессий, либо же при наличии богатого рынка сбыта продукции, накапливающейся бесполезным грузом на складах производителей.

Кому-кому, а генералу Варенникову, горячие точки мира и причины их возникновения были известны очень хорошо. Это в Великую Отечественную войну он воевал в должности маленького командира взвода, да и то лишь в начале войны. А затем боевые ранения и звёздочки на погонах да награды за смелость сыпались почти одновременно.

Не случайно в сорок пятом по окончании войны маршал Жуков поручает лично ему, начальнику артиллерии полка Варенникову, сопровождать знамя Победы от Тушинского аэродрома в Генеральный штаб. Такую честь добыли воину его безудержная храбрость, решительность и умение всегда пользоваться здравым смыслом. Пригодились эти качества и в последующей службе Отечеству, когда Советскому Союзу, едва оправившемуся от тяжёлых ударов войны приходилось вступаться в защиту малых государств против острых зубов агрессора сначала на Кубе, затем во Вьетнаме, Сирии, Никарагуа, Анголе, Египте. Да мало ли было таких горячих точек как Гренада, Ливан, Эфиопия?

Шла серьёзная борьба между двумя системами: капиталистической и социалистической, во главе которых стояли непримиримые противники: Соединённые Штаты Америки и Советский Союз. Об этой борьбе в печати говорилось мало. Писали о конфликтах-неожиданностях, назывались имена генералов конфликтующих сторон. На первых полосах газет и обложках журналов появлялись фотографии лидеров партизанского движения с суровыми лицами, раненых бойцов с автоматами Калашникова у осколков сбитого самолёта американского производства, но никогда не появлялись снимки генерала Варенникова или его американского контрпартнёра. Эти люди оставались в тени, хотя каждый из них оказывал огромное влияние на ход событий.

Соединённым Штатам Америки принимать участие в этой борьбе было легче по нескольким причинам. Во-первых, не только не разорённая, но, напротив, значительно обогатившаяся в ходе Второй Мировой войны, американская держава могла позволить себе расходовать колоссальные средства на целую армию наёмников. Во-вторых, она всегда пользовалась преимуществом первого удара, ибо конфликты в разных концах земли планировались её экспертами, сценарии писались её авторами, выгоды от тайных операций подсчитывались на американских компьютерах. В-третьих, в любой стране, при любом режиме можно при желании найти недовольных и использовать их для организации массовых беспорядков. Ну и в-четвёртых, исходя из принципа "деньги не пахнут", финансовые воротилы никогда не гнушались любых средств для увеличения своих капиталов. Подкупы, шантажи, катастрофы, поджоги и убийства – считались подходящими средствами борьбы.

У Советского Союза ситуация была иная. Залечивая бесчисленные раны войны, опустошившей половину её территории, страна вынуждена была сразу же взяться за укрепление оборонной мощи, дабы предотвратить возможность ещё одного такого, подобно гитлеровскому, нападения. А угроза, что бы кто ни говорил, шла. И шла она со стороны Соединённых Штатов Америки, что было и понятно, так как её финансовым кругам совсем не выгодно существование социалистического государства, тем более целого лагеря социализма с несметными запасами природных богатств, с неограниченными потенциальными возможностями сбыта неходовых уже в капиталистическом мире товаров. К тому же этот социалистический строй всё больше и больше стал проникать своими товарами во все части мира, отвоёвывая себе лакомые рынки сбыта.

В Советском Союзе причину ненависти реальной, в отличие от га-зетного фарисейского стремления к добрососедству, понимали, как и то, что по этой причине Соединённые Штаты в случае захвата в политическом отношении любого участка земли поближе к территории СССР, немедленно начинали строить на нём военные базы, нацеливая ракеты на лагерь социализма. Вот почему с появлением атомного, а затем и ядерного оружия оборонную мощь приходилось укреплять не только на территории собственной страны, но и далеко за её пределами.

В далёкой древности, минули тысячелетия, когда воины схватывались друг с другом в рукопашном бою. Бумеранги и стрелы раздвинули полосу боевых действий между враждующими сторонами. Ещё более раздвинулись рубежи противников при появлении огнестрельного оружия: пистолетов, винтовок, пушек. Но во всех этих случаях люди ещё знали пределы недосягаемости оружия врага. С появлением мощной ракетной техники границы военных действий перестали существовать. Под огневым ударом может оказаться любой объект в любой точке земного шара. Техника военной угрозы противнику настолько выросла, что теперь не идёт речь об ответе удар на удар, как в кулачном бою, а о том, как успеть нанести удар по ракете, которая только начинает свой смертоносный полёт, едва оторвавшись от дна шахты или удерживающих её опор. То есть на каждую баллистическую ракету, нацеленную на твою страну, должна быть обязательно как минимум одна противостоящая ей. И потому приходилось учитывать каждую новую военную базу на суше или в океане, каждый новый ракетоносец, чтобы создать им противоядие в виде собственных баз.

На всё это действительно, как возмущённо стали писать газеты, уходили большие народные деньги, которые можно было бы использовать на строительство многих заводов по выпуску легковых автомобилей на самом высоком современном уровне по пять-десять штук на душу населения, музыкальных центров и видеомагнитофонов, превосходящих по качеству японские, великое множество супер красивых моделей одежды. Можно было бы, если бы не имели мы ранее навязанных нам войн.

И вот что поразительно, – рассуждал генерал, – когда внезапно началась война, и все увидели её разрушительную бесчеловечную природу, когда испытали весь ужас её на себе, то ругали на чём свет стоит руководство за то, что не были готовы, не оказались достаточно сильными. Когда же, благодаря неимоверным усилиям и гибели миллионов, победили и начали всё делать, чтобы не быть застигнутыми врасплох снова, но ради этого пришлось жертвовать комфортом бытия, то, забывая позор и горе поражений, закричали: зачем нам готовиться к войне, зачем нам делать танки вместо сверкающих на солнце кастрюль и зеркально великолепных унитазов?

Но где это было, чтобы сильный лев позволял слабому шакалу есть его добычу? В мире борьбы с чистоганом нельзя превращаться в пресмыкающихся шакалов и жизненно необходимо вырастать львом. Ради спокойного, пусть не очень быстрого, но уверенного и, главное, мирного развития страны требовалась сильная оборона, в задачу которой входило не только препятствовать Соединённым Штатам захватывать новые рубежи и строить новые военные базы, но и охранять советского человека повсюду, где бы он ни появился.

Плывёт, предположим, торговое судно (да простят меня моряки за не очень морской термин "плывёт" вместо "идёт") например, к берегам Кубы. И вот уже сутки осталось хода, близок берег друзей, да вдруг, откуда ни возьмись, американский военный корабль и сигналит "Приказываю остановиться!".

Капитан советского судна немедленно тревожно радирует в Москву, сообщая об угрожающей ситуации. А из Москвы генерал Варенников или кто-то другой спокойно отвечает: “С курса не сворачивать и не останавливаться!". Американский корабль приближается и, не смотря на ответ с советского судна, что это торговое судно и находится в нейтральных водах, приказывает вновь остановиться, угрожая применением силы.

Капитан советского судна вновь радирует в Москву и снова получает непререкаемую команду: “Продолжайте следовать своим курсом и не беспокойтесь!".

На американском военном корабле уже снимают чехлы с орудий, разворачивают жерла пушек, грозят выстрелами прямой наводкой. На торговом судне готовы паниковать, но тут вспенивается за бортом океанская вода, и рядом с беззащитным судёнышком всплывает мощная атомная подводная лодка советского государства. Преимущество явно оказывается на другой стороне, и американский корабль испуганно отворачивает в сторону, чтобы поскорее убраться восвояси.

Немало подобных историй могли бы порассказать советские моряки. Пиратские нападения американской авиации на рыболовецкие суда в открытом океане не были большой редкостью, когда пилотам высокоскоростных самолётов американских военно-воздушных сил доставляло большое удовольствие проноситься на бреющем полёте над сейнерами, танкерами, плавбазами, угрожая снести или повредить палубные надстройки воздушной ударной волной.

За тысячи километров от родной земли в таких случаях спасали только советские подводные лодки. Для этого пришлось развивать свой подводный флот так, чтоб он стал сильнейшим в мире. И на это уходили народные деньги.

Такую нелёгкую задачу защиты своих соотечественников и интере-сов социалистического лагеря приходилось осуществлять генералу Варенникову. Но сказать "нелёгкую задачу" ещё не значит сказать что-то о настоящих трудностях, о поразительных шарадах жизни, возникающих порой перед политиками и военными экспертами.

АФРИКАНСКИЙ РОГ 1977 ГОДА

Валентину Ивановичу вспомнился тысяча девятьсот семьдесят седьмой год. Неожиданно вспыхнул конфликт в отношениях между двумя соседними и прежде дружественными, и, считалось, просоветскими государствами Эфиопией и Сомали. Что было делить этим двум беднейшим африканским странам? О чём спорить?

И той и другой стране Советский Союз оказывал техническое содействие, помогая строить на их территориях заводы, гидростанции, больницы, посылая им своих консультантов по различным вопросам. Но разгорелся, зажжённый кем-то пограничный конфликт. Пресса всего мирра затрубила о событиях на Африканском Роге.

Генералу Варенникову не очень нравились журналисты. Часто, слабо разбираясь в существе происходящего, они умели так исказить события в своих статьях, что смысл их обретал диаметрально противоположное значение. Иногда это происходило случайно, а иногда и по замыслу. Поэтому при чтении газет и журналов любого толка он пытался проникнуть сознанием глубже строк и догадаться, что же кроется на самом деле за предложенными авторами цветистыми описаниями и простиранными комментариями.

Суть событий Африканского Рога мало чем отличалась от конфликтных ситуаций, возникающих почти во всех странах мира время от времени. Почти девяносто пять процентов пяти с половиной миллионного населения Сомали состоит из сомалийцев, остальные арабы и европейцы. Но около двух миллионов сомалийцев живут в Эфиопии и Кении. В Эфиопии они населяют главным образом район Огадена, расположенного на юго-востоке Эфиопии и граничащего с Сомали, правительство которого и выступило с требованием предоставления независимости этому району Эфиопии, предполагая последующее присоединение его к Сомали.

Медленно прохаживаясь по кабинету, Варенников представил себе большого неторопливого двугорбого верблюда с презрительно оттопыренной губой, важно тянущего за собой низкую четырёхколёсную повозку. Он как бы ассоциировался с Сомали, страной, в которой до сих пор нет ни одной линии железной дороги, но современные автомобили производства разных стран наводняют улицы. Однако большая часть территории этой небольшой страны занимает пустыня, тощая и пустая.

Эфиопия тоже не может похвалиться богатством своих плоскогорий и пустынь. Как и почти безжизненные накопители песков Сомали, подобные места Эфиопии заселены очень отсталыми в развитии племенами. Несчастные люди, о чём, впрочем, они могут не догадываться, жители пустынь и невысоких гор веками проводят дни и ночи среди разводимых ими верблюдов, коз, овец да коров, не интересуясь никакими политическими интригами даже в своей стране, а не только в чужой, иной раз не зная и границ между ними. Так было в давние времена, когда на этой земле господствовала Османская империя, так было в конце девятнадцатого века при разделе Сомали между Великобританией, Италией и Францией. Ничего почти не изменилось в их жизни после объединения частей страны в тысяча девятьсот шестидесятом году в Независимую Сомалийскую Республику и после военного переворота тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, которые жители пустынных кишлаков могли вовсе не заметить.

Поэтому говорить о независимости и об особом выделении народа, который в большинстве своём не умеет ни читать, ни писать и вряд ли представляет себе разницу между правительством Эфиопии и Сомали, требовать независимости для людей, не знающих, что с нею делать, не столько смешно, сколько преступно.

Позволить им лучше жить, не умирая от голода и засухи, дать им бесплатные школы и больницы – другое дело. Но манипулировать словами "независимость", "свобода" и "демократия", прикрываться лозунгами о народных интересах, а в действительности бороться за министерские кресла, жирные оклады и подачки от зарубежных боссов – это есть предательство того самого народа, чьим именем прикрываются корыстные интересы. Это именно предательство, ибо политические баталии, в которых амбиции политиков разжигаются и подогреваются со стороны, неизменно завершаются войнами, в которых, как ни странно, участвуют, теряя свои жизни и здоровье не эти политики и политиканы, а те бедные несчастные люди, во благо которых будто бы выступают люди с белыми воротничками и чёрными галстуками. Гибнут простые скотоводы и земледельцы, которым никак не понять, кто и почему втянул их в бойню, зачем они должны стрелять в тех, с кем совсем недавно вместе пили козье молоко и тягуче распевали тягучие песни. Солдаты Сомали и Эфиопии, молясь одному аллаху в одни и те же часы утра, дня и вечера, залегли в песках пустыни друг против друга, не понимая происходящего. Но война началась.

Советское правительство предложило мирно обсудить возникший спор и устранить разногласия по пограничному вопросу. Но возглавлявший в то время Сомали Сиад Барре обратился к Советскому Союзу с просьбой предоставить оружие для борьбы с Эфиопией. Создалась довольно сложная ситуация. Две дружественные Советам страны начали между собой войну и обеим нужно для этого оружие.

Помогать обеим странам – значит быть хладнокровным пособником уничтожения народов. Не помогать никому, но тут же найдутся у одной из сторон другие помощники, и тогда вторая сторона будет терпеть несправедливое поражение. Советский Союз отказал Сомали по причине несправедливости её территориальных притязаний, предложив мирное урегулирование вопроса. Что же произошло?

Если ещё тринадцатого ноября семьдесят седьмого года жители Могадишо – столицы Сомали весело кивали головами, приветствуя советских экспертов и экономических советников, а на таможне их вещи даже не раскрывались для просмотра, так как уверены были таможенники, что едут друзья и ничего запрещённого в их багаже нет, то на другой день четырнадцатого ноября глаза сомалийцев прежде приятно тёмные на фоне красивых восточно-европейских лиц с нежным каштановым оттенком теперь вдруг стали злыми при виде русских, а советский человек с фото или кино камерой в руках на улице мог оказаться и жертвой выстрела из-за угла.

В эту ночь в Сомали произошёл переворот. С важных постов сместили тех, кто был сторонником продолжения дружбы с Советским Союзом, и по приказу Сиада Барре у входов на важнейшие объекты, такие как морской порт, аэропорт и другие стали американские солдаты.

В эту же ночь кураторы советских специалистов бросились по тёмным улочкам Могадишо к домам, в которых временно проживали советские специалисты в области экономики, энергетики, пищевой промышленности, работники морского транспорта и Аэрофлота, сообщить им о том, что час назад правительство Сомали приняло решение о расторжении Договора о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом, и советским служащим предложено покинуть страну в трёхдневный срок.

Самолёты для эвакуации прибыли немедленно и теперь при прохождении таможенного досмотра у русских раскрывались и перетряхивались все чемоданы, словно за эту ночь они могли внезапно измениться и увозить с собой в багаже несметные богатства, будто бы наворованные в бедной стране.

Перед объективами налетевших на сенсационное выдворение русских репортёров разных стран таможенники демонстративно поднимали предметы женского туалета, джинсы и куртки с яркими этикетками, кухонную утварь и магнитофоны. Из фотоаппаратов вынимались недоснятые плёнки и тотчас засвечивались, словно все выезжавшие были шпионами и могли вывезти ценную военную или экономическую информацию.

Изымалось и откладывалось в сторону до прихода советского посла всё, что казалось награбленным. Таковыми для служащих таможни в тот день казались сомалийские шиллинги, полученные экспертами в качестве заработной платы, или морские раковины и кораллы, добытые во время купания в прибрежных водах или купленные у местных жителей.

В конечном счёте, всё потом возвращалось, ведь конечно не могло быть награбленным, но прецедент для репортёров оставался. Сенсация удалась.

Таможенников было много и, не смотря на полученные предварительно инструкции, среди них оказывались и те, кто, боязливо оглядываясь по сторонам, чтоб не заметил коллега, стыдливо пряча глаза, пропускал чемоданы почти без досмотра, лишь открывая и тут же захлопывая крышку. Им было неудобно за своё правительство, как и тем сомалийским инженерам, что вопреки запретам и угрозам приходили попрощаться с советскими людьми, порою роняя слёзы и уверяя, что всё случившееся явное недоразумение, и оно будет скоро поправлено.