Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька

Виновников этих фатальных исходов, приводящих к ужасной привычке ощущения безысходности, найти труднее, ибо они так закрыты нескончаемыми ступенями пирамиды, завалены лозунгами и благими пожеланиями, так искренне блестят очками, улыбаясь с газетных полос, что никакой суд (кроме разве суда истории) не в состоянии привлечь их к ответственности за каждую, вызванную их деяниями, смерть. А ведь следовало бы судить поимённо за каждую гибель, каждую поломанную судьбу. Но кого же?

ЖЕНЕВА 1984 ГОДА

Весной этого года Чрезвычайный и полномочный посол СССР Ис-раэлян находился в старинном европейском городке Женеве. Он предоставлял Советский Союз на конференции по разоружению.

Вряд ли кто-нибудь из тех, кто собирался обычно на эту конференцию, верил когда-либо в серьёзность переговоров, точнее, в возможность решить в конце концов положительно главный вопрос – разоружить землю. Ой, только не надо об этом их спрашивать. Конечно, они скажут, что верят и к этому стремятся. Они же дипломаты.

На самом деле проблема разоружения завязла с самого начала, как мясо в зубах, настолько, что к невозможности её завершения давно привыкли, как привыкает язык выталкивать сквозь зубы застрявшие напрочь кусочки мяса, понимая бесполезность, но продолжая толкать, получая удовольствие от самого процесса, а не от результата, так что, если даже мясо вдруг по случайности выскочит, то будет даже жалко языку и тогда придётся ещё что-то пожевать, чтобы застрял другой кусочек, и у языка будет вновь работа утомительно приятная, постоянная, в любое время, когда ему нечем больше заняться.

Понятно, что людям деньги напрасно не платят. Каждая сторона, участвуя в переговорах по разоружению, умела доказать устами своих полномочных представителей, что она не хочет никаких войн и готова разоружиться хоть сейчас, если разоружатся другие, а эти-то другие как раз и не хотят разоружаться. Но беда в том, что для каждой стороны все остальные всегда другие: Для Соединённых Штатов Америки – Советский Союз и страны соцлагеря, для стран Варшавского Договора, включая, конечно, Союз Советских Социалистических Республик,– все странны блоков НАТО, СЕАТО, СЕНТО, АНЗЮС и другие во главе их военного босса дядюшки Сэма. Для неприсоединившихся ни к какому блоку стран – те и другие. Одним словом, все договаривались о разоружении, продолжая вооружаться.

Исраэляну эта ситуация была ясна давным-давно, иначе он бы не работал здесь представителем. Понятно было и то, что основные вопросы решаются вообще не на конференции, а вокруг неё, и многие из них не имеют отношения не только к разоружению, но и к вооружению или просто оружию. Женева являла собой один из политических узлов мирра, где проходили, сплетались и разветвлялись многочисленные нити политических интриг, заговоров, переворотов, больших и маленьких событий.

Когда американский посол в Женеве Льюис Филдс сразу по возвращении из Вашингтона, куда ездил проконсультироваться по ряду вопросов, пригласил Исраэляна встретиться в одном из незаметных загородных ресторанчиков, то советскому послу трудно было угадать предмет предстоящей беседы. Не легче оказалась эта задача и во время обеда, который проходил легко, весело, непринуждённо.

Разговор носился вокруг самых разных малозначащих событий и совершенно ничего не значащих замечаний, по которым Исраэляну никак не удавалось склеить ответ на главный вопрос: зачем они здесь сегодня? Не устриц же есть, в самом деле. Но беседа, казалось, так и завершалась ничем в этот вечер, и Исраэлян начинал подумывать о расставании, откровенно жалея о потерянном ни на что времени, когда его собеседник по всем правилам детективного жанра предложил немного прогуляться на открытом воздухе.

Оба посла хорошо знали, что всё обсуждавшееся ими на улице тоже можно было издали подслушать и записать, используя высокочувствительные специально направленные микрофоны, принимающие чётко звук за сто и более метров, но всё же сделать это было труднее, чем в ресторане. Тема же разговора могла представляться крайне важной для любой страны, знай только они об этом заранее. Ведь результаты последовавших за тем событий коснулись так или иначе любого государства. Уж очень большое значение для всего мира имело состояние здоровья растущего супергиганта земли – Советского Союза.

Деревья безлюдной аллеи немо свидетельствовали тихий разговор двух.

– В Вашингтоне хотели бы установить серьёзный деловой контакт с кремлёвским руководством, – начал Филдс. – И вице-президент Буш готов встретиться с одним из новых советских лидеров во время своего визита в Женеву. Но встреча эта должна быть строго конфиденциальной.

Исраэлян задумался. Страна ещё не забыла внезапно ушедшего из жизни после непродолжительной болезни Юрия Андропова. Руль власти в его руках продержался совсем недолго. Сейчас на капитанском мостике страны Черненко. Что же и он недолог?

Вспомнился беззлобный анекдот, родившийся вскоре после смерти Брежнева.

Леонид Ильич, чувствуя, что скоро оставит этот мир, решил подготовить себе преемника. Имея в виду три кандидатуры, вызвал сначала Черненко и спрашивает:

– Вот если тебя назначим после моего ухода, как ты думаешь, пойдут люди за тобой?

На что Черненко ответил:

– Народ, уверен, пойдёт, а армия – не знаю.

Вызвал Брежнев Устинова и задал тот же вопрос.

Министр обороны ответил:

– Армия точно пойдёт за мной, а как народ – не знаю.

Третьим был вызван Андропов и на заданный вопрос ответил уверенно:

– Люди за мной пойдут. А кто не пойдёт за мной, пойдёт за тобой.       Анекдот намекал на тот факт, что Андропов пришёл из органов госбезопасности и потому по прошлому опыту может начать репрессии. Фактически этого не произошло да и не могло произойти, поскольку именно при Андропове, стоявшем тогда во главе охраны самых главных секретов государства, производилось раскрытие дел незаконно репрессированных.

Зато сам Андропов действительно вскоре последовал за Брежневым. Неужели так быстро пришла очередь и Черненко, который ничем особенно новым пока не выделялся в своей деятельности? Или с ним и хотят наладить контакты, что выглядит абсурдным в таком случае? Подобные переговоры введутся по другим каналам. Нет, тут определённо имеется в виду кто-то другой, и Исраэлян спросил:

– Господин Филдс, имеет ли в виду американская сторона, то есть господин Буш, кого-то конкретно из кремлёвского руководства или…?

Но "или", оказывается, не было.

– Господин вице-президент Буш хочет встретиться с Михаилом Горбачёвым, – чётко и коротко ответил Филдс.

Имя не было особенно на слуху, и это озадачило Исраэляна. Конечно, секретаря Центрального Комитета партии он знал, как и то, что это самый молодой из членов Политбюро, появившийся в Москве не так уж давно из Ставропольского края и, кажется, по протекции самого Андропова. Но он не казался кандидатом номер один на пост Генерального. Правда, вспомнилось ему, что радиостанция Голос Америки предвещала Горбачёву блестящее будущее и вроде бы называла его в качестве наиболее вероятного претендента на высший пост страны, но то Голос Америки, у которого своя игра, а тут очень серьёзно.

Способствовать встрече сомнительного кандидата с Бушем да ещё конфиденциально могло оказаться делом не только нелёгким, но и чреватым увольнением, понижением и чёрт знает чем, ведущим к концу карьеры дипломата. Так что нельзя было сразу принимать просьбу, но и отвергнуть тут же не годилось, иначе какой же ты дипломат, поэтому он осторожно спросил:

– А почему вы не хотите сделать это важное предложение о встрече через наше посольство в Вашингтоне или через ваше в Москве? Официальные каналы в данном случае, наверное, лучше, чем действовать через меня?

– Нет, – возразил Филдс, – я привык выполнять данные мне указания. Мне платят за это. Меня попросили поговорить о деле с вами, и я делаю так, как просили. Видимо, так им удобней.

Филдс протеже Буша – об этом Исраэлян знал – и потому он точно выполнял волю хозяина.

Что же касается нашего полномочного посла, то разговор, происходивший за городом, долго не выходил у него из памяти, но зашифрован не был и Москвы не достиг в ожидании послом дальнейшего развития событий и они не заставили себя ждать долго.

В середине апреля в Женеву прибыл сам Буш. Его выступление на конференции по разоружению намечалось на восемнадцатое апреля. За два дня до этого поздним вечером на квартире Исраэляна в Женеве раздался телефонный звонок. Звонил старый знакомый Садрудин Ага Хан, состоявший, если так можно выразиться, на службе у международного сообщества, выполняя различные деликатные и просто ответственные поручения и просьбы дипломатического характера. Долгие годы находился в окружении Буша.

В потоке ничего не значащих фраз и вежливых приветствий, наконец, прозвучало что-то конкретное, хотя и не совсем понятное:

– Завтра вечером с вами хочет встретиться наш общий друг.

Кого он имел в виду, можно было легко догадаться, и встреча Исраэляна с Бушем и Ага Ханом состоялась.

Коньяк, виски, содовая вода, закуска, кофе – весь этот антураж, конечно, был, но как же мало это по значимости с темой разговора, начавшегося сразу после вежливого ухода из комнаты Ага Хана.

– Вашим следующим лидером в стране, – твёрдо без обиняков заявил Буш, – будет Михаил Горбачёв. Нам нужна неофициальная советско-американская встреча с ним. Мы просим вас организовать это мероприятие.

Через неделю предложение Америки было доложено Исраэляном лично министру иностранных дел СССР Громыко.

Искушённый во всех видах политических интриг, прошедший полувековую школу истории мировой дипломатии всех ступеней и уровней, постаревший не только от возраста, но и от тяжести переживаний от всего свершившегося при нём и на его глазах, глава советской дипломатии Андрей Андреевич Громыко слушал доклад, не задавая ни одного вопроса.

Ему, как компьютерной машине, куда помимо этого маленького доклада-информации со всех сторон стекались сотни и сотни других говорящих ручейков, подключались линии других источников новостей, приходилось ежедневно всё соединять, сопоставлять, сводить воедино для выработки определённого направления своего поведения, чтобы вдруг не ошибиться, не споткнуться, не оказаться в конце пути у разбитого корыта, и чтобы, как говорил покойный Климент Ворошилов, быть похороненным на Красной площади, а не на задворках истории.

Он молча слушал, глядя в сторону, и продолжал молчать долго всё в ту же сторону после того, как доклад был окончен.

Какие пружины приводились в действие в это время в сложном механизме человеческого мышления? Громыко был большим государственным человеком, но человеком же, а не машиной. Теперь от него зависело так много. Почему? Зачем?

А американцы, наверное, всё просчитали на своих компьютерах. Небось, не одну психологическую версию заложили, учли сотни вариантов возможных последствий такого предложения.

Как просто было в пятидесятом, когда подобную ситуацию даже придумать не пришло бы в голову. Где бы уже тогда искали не только Исраэляна, осмелившегося слушать и передавать такие предложения, но и Ага Хана с Филдсом? Достаточно было только шепнуть Сталину, что кто-то ищет повод за спиной и всё. Тут никаких сомнений не было и не о чем было думать. За его спиной, как за стеной. Боялись Сталина, но врагов – никогда.

А сейчас попробуй, скажи об этой информации только что взявшему бразды правления Черненко. Ну и что он сделает? Разве он хозяин в стране? Разве он властен вообще где-либо в чём-либо? Да он и сам понимает, что нет у него ни власти, ни доверия. Вот Горбачёв, молодой выскочка, тот уверен в себе и прёт в гору, как танк. Явно чувствует поддержку. Но чью?

Неожиданно компьютерная память оживила строки секретного документа, направленного в ЦК КПСС лет семь назад тогда ещё Председателем Комитета государственной безопасности СССР Юрием Андроповым. Строки фотографически проявились и поплыли перед глазами. Сначала название доклада:

"О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан".

Затем поплыли строки текста, отпечатанного на специальной бумаге:"… американская разведка ставит задачу осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза. ЦРУ разработало программы индивидуальной подготовки агентов влияния…"

Строки остановили бег. Громыко рассуждал про себя:

– Агенты влияния. Кому-кому, а министру иностранных дел не понять этот термин было невозможно. Сколько таких агентов влияния использовалось по всему миру дипломатией? Влиятельные люди всегда являлись источниками информации. Но делать на них ставку? Готовить специальную сеть агентов влияния? Это казалось новым. И эти слова вызвали тогда смешок среди своих при чтении доклада. Думали, что Андропов просто выдрючивается, напуская важность на свой комитет безопасности.

Впрочем, что значит "среди своих"? Кто из них был свой на самом деле? А те, что посмеивались, может, и есть эти агенты влияния и потому пытались всё обратить в шутку?

Перед глазами снова поплыли строки доклада:

"Руководство американской разведки планирует целенаправленно и настойчиво, не считаясь с затратами, вести поиск лиц, способных по своим качествам в перспективе занять административные должности в аппарате управления и выполнять сформулированные противником задачи. При этом ЦРУ исходит из того, что деятельность отдельных, не связанных между собой агентов влияния, проводящих в жизнь политику саботажа в народном хозяйстве и искривления руководящих указаний, будет координироваться и направляться из единого центра, созданного в рамках американской разведки.

По замыслу ЦРУ целенаправленная деятельность агентуры влияния будет способствовать созданию определённых трудностей внутриполитического характера в Советском Союзе, задержит развитие нашей экономики, побудит вести научные изыскания в Советском Союзе по тупиковым направлениям".

Громыко размышлял:

Изложенные идеи поражают циничностью и бесчеловечностью. Ведь если всё так и планируется, то удар готовится не только по Советскому Союзу, но и по всему миру. Что значит направить научные исследования крупнейшей державы в тупиковые направления? Да это торможение прогресса целого человечества. Что значит развалить экономику и строй такого государства, как Советский Союз? Это, по сути, приостановить развитие всего мира, не только СССР.

Однако эти строки доклада писал Андропов, которого уже нет в живых. С ним можно было решить, можно было посоветоваться. А сегодня с кем? Агент ли влияния Горбачёв? Но его, кажется, сам Андропов тянул из глубинки. Однако там его могли хорошо представить министру, возможно даже с акцентом на то, что молодой растущий комсомольский в прошлом вожак всегда откликается на просьбы КГБ? Да он и сам мог проявить себя перед высокими чинами. Может, и ещё были причины? Но теперь важно не это. Важно знать известно ли ещё кому-то об этом американском варианте. Наверняка, известно, но кому?

Компьютер головного мозга включился…

На календаре весенними красками проступал апрель тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года.

ЛОНДОН КОНЕЦ 1984 ГОДА

Известие о смерти партийного лидера СССР Черненко будущий Генеральный секретарь мог получить, находясь вместе со своей супругой с неофициальным визитом в Великобритании в гостях у Премьер-министра госпожи Тэтчер, и в этом случае, если бы велось следствие по делу об очередной скорой кончине главы государства, то привлечь подозреваемого уже потому было бы трудно, что алиби было налицо – подозреваемый не находился в это время в стране, где кончалась в это время жертва. Но одно маленькое обстоятельство всё же могло бы уличить, если бы следствие велось – это поведение супружеской пары в Англии. Приглашённые далеко ещё не первые лица в своей стране супруги Горбачёвы в английском королевстве вели себя по королевски, будто хорошо знали, что уже держат всю великую Российскую державу в своих руках, а потому позволяли себе многое.

Выступая, к примеру, в качестве настоящих коммунистов и претендуя где-то на лидерство в мировом коммунистическом движении (всего какую-то неделю назад Горбачёв ярко прочитал доклад "Живое творчество народа" на крупной научно-практической конференции, посвященной вопросам совершенствования развитого социализма и идеологической работы партии) супруги коммунисты тем не менее позволили себе вместо запланированного программой посещения могилы основателя коммунистического движения Фридриха Энгельса направиться по просьбе Раисы Максимовны Горбачевой осматривать жилые апартаменты госпожи Тэтчер, чтобы, стало быть, примериться к западной роскоши, прикинуть, что можно будет сделать у себя, что б уж никак не хуже.

– Посмотри, Мишенька, какие богатые унитазы. А ванные с подводным массажем просто чудо. Это надо обязательно перенять, – волнуясь, говорила полушёпотом российская супруга.

О, а у Тэтчер, как на грех, такое изумительное колье на шее, что бедное женское сердце Раисы Максимовны опять затрепетало:

– Мишенька, ты видишь? Надо обязательно заехать в ювелирный шоп (что на английском языке означает "магазин") и купить такое же колье мне. Не могу же я выглядеть дурнушкой, когда мы будем у власти.

Просьба женщины – приказ для мужчины и не прошло много времени, как владелец лучшего ювелирного магазина Лондона показывал советским гостям прекрасной работы колье в точности такое же, что было у госпожи Тэтчер, но объясняя при этом, что продать его никак не может, поскольку в Великобритании с её древними, как мир, обычаями не принято продавать украшения такие же, как носит госпожа Премьер-министр.

– Да вы не спорьте, – настаивала упрямо миссис Горбачёва, – а позвоните ей.

На что только не шла в этот раз госпожа Тэтчер, чтобы ублажить все капризы привередливых гостей, один из которых должен был стать новым главой великой Руси. В ответ на звонок, разрешение продать русским колье, было незамедлительно дано.

Владелец магазина по инерции спросил, знает ли госпожа Российская принцесса, сколько стоит такое колье, но вопрос был явно неуместен. Когда оплата идёт не наличными и тем более не за личный счёт, вопрос о цене даже неприличен.

А в это время уже могло бы идти в Англию долгожданное сообщение о том, что место Генерального свободно, так что тут уж никак нельзя было отставать от Запада пусть сначала в безделушках, стоящих целое состояние, а позже и во всех остальных вопросах, чтобы Джордж Буш, которого мы уже вспоминали, мог смело сказать на пресс-конференции в том же Лондоне, но уже в 1991 году после встречи "Большой Семёрки":

– Горбачёв дал необратимое обязательство, и я бы хотел, чтобы курс, на который вступил он и другие республики, был бесповоротным. И с нашей стороны существует решимость помочь дальнейшему осуществлению реформ всеми практически возможными способами. Поскольку эти реформы не являются только внутренним делом. Советский Союз продвигается в направлении демократии и действительно продемонстрировал реальную заинтересованность в ней. Это рынки, это капитализм… Я думаю, что он понимает, что у них в данный момент смешанная экономика, однако, откровенно говоря, мы разъяснили, что чем скорее произойдет переход к полной приватизации и частной собственности в сельском хозяйстве, тем лучше".

Однако эти слова с упором на "Горбачёв дал необратимое обязательство", "Это рынки, это капитализм", "Он понимает" и "мы разъяснили" были совершенно недопустимы для произнесения вслух и никак не могли прозвучать, хотя имелись в виду, в те дни, когда чета Горбачевых счастливая неслась, как на крыльях, из Лондона в Москву, согреваемая теплом драгоценного колье, навстречу своему звёздному часу.

Нет, Черненко к тому времени ещё не умер. Прошло ещё три с лишним месяца прежде чем это произошло.

МОСКВА АПРЕЛЯ 1985 ГОДА

На заседании Пленума ЦК КПСС с предложением об избрании нового Генерального секретаря партии выступил Андрей Андреевич Громыко:

– Товарищи! Мне поручено внести на рассмотрение Пленума ЦК КПСС предложение по вопросу о кандидатуре Генерального секретаря ЦК. Единодушно Политбюро высказалось за то, чтобы рекомендовать избрать Генеральным секретарём Михаила Сергеевича Горбачёва.

Разлившиеся в тишине шумящим потоком аплодисменты были эхом уходившей старой привычки (о чём ещё никто не догадывался) аплодировать всегда, когда радуешься тому, чему аплодируешь, и когда не радуешься этому, но аплодируешь потому лишь, что все так делают, и нельзя показать, что ты другой и думаешь иначе, и не хочешь выбирать того, кому сейчас аплодируешь, нельзя показать каков ты на самом деле, чтобы не убрали тебя с твоего поста, с твоей зарплаты и из насиженной тёплой комфортабельной квартиры.

Может так быть, что кто-то рядом – впереди, сзади, слева и справа – тоже так думают и тоже не хотят аплодировать, может даже все не хотят, а в тайне надеются на других, что те не станут вдруг хлопать, но ведь кто их знает – вдруг будут, а первым выскочить и проиграть никто не осмелится и потому под гипнозом власти одного аплодировали все.

А стареющий, пока министр и не более того, Громыко продолжал произносить заздравную речь, и его трудно было обвинить в неискренности, когда с несомненным знанием дела он пророчески излагал:

– Мы живём в таком мире, когда на Советский Союз наведены, фигурально выражаясь, разные телескопы, и их немало, – и большие и малые, и на близком расстоянии, и на далёком. И возможно, больше на далёком расстоянии, чем на близком.

Говоря это, Андрей Андреевич имел в виду Буша. Ему так хотелось закричать, чтобы всех проняло, чтобы все услышали и поняли, что это его, Буша, телескоп приблизился из-за океана к самому окну зала заседаний и теперь разглядывает именно его маленькие очки, очки Громыко, его нос и его губы, произносящие напечатанное крупными буквами выступление.

Хотелось кричать, но он молчал об этом и продолжал говорить прямо в телескоп о том, что делают эти наблюдатели. Говорил весьма осторожно, как и положено дипломату:

– И смотрят: как бы это в конце концов в советском руковод-стве найти какие-то трещины. Я заверяю, что десятки и десятки раз мы были ознакомлены с соответствующими фактами, наблюдали их. Если хотите, были свидетелями разговоров, гаданий шёпотом, полушёпотом: кое-где за рубежом жаждут увидеть разногласия в Советском руководстве. Конечно, это появилось не сегодня и не вчера. На протяжении многих лет наблюдается это явление. Единодушное мнение Политбюро: и на сей раз мы, Центральный комитет партии и Политбюро, не доставим удовольствия нашим политическим противникам на этот счёт.

"Мы были ознакомлены с соответствующими фактами", "за рубежом жаждут увидеть разногласия", "На протяжении многих лет наблюдается это явление", "и на сей раз мы… не доставим удовольствия"… Неужели многоопытный Громыко не поверил год назад Исраэляну? Или его переубедило выступление самого Горбачёва в декабре прошлого года, когда тот с запальчивостью комсомольца и жаром оратора обличал капиталистический строй:

– Рядясь в тогу защитников гуманизма и прав человека, идеологи капитализма пытаются навязать социалистическому миру нормы и стандарты чуждого нам образа жизни, подорвать возвышенные гуманистические идеалы, без которых сама жизнь и деятельность человека теряет свой смысл. Они хотели бы привить обычаи и вкусы, господствующие в буржуазном обществе, "разрыхлить" сознание людей, сделать его восприимчевым к мелкобуржуазным идеям и мелким пустым соблазнам, к индивидуализму, мещанскому накопительству, идейной и культурной всеядности.

Эти слова и гнев против капиталистов могли бы подкупить иск-ренностью, если бы не то, что сразу после произнесения этой речи Горбачёв поехал в Англию, где ярко проявил свою полную восприимчивость к мелким пустым соблазнам, мещанскому накопительству и культурной всеядности.

Громыко не мог не получить об этом сведения. Стало быть, он не верил Горбачёву. Но тогда что? Испугался? Поэтому теперь лишь иносказательно говорил о телескопах из-за далёкого далека? Да, слова о них были пророческими. Телескопы оказались сильны, а трещины в партии слишком заметны. Как важно было самим их пораньше увидеть и говорить о них, не боясь потерять кресло под собой.

Но речь о том не шла. Всё ещё министр, но без пяти минут гораздо выше, Громыко, хваля Горбачёва, одобрил попутно, не замечая, действия Политбюро, а значит и самого себя, как его члена, и продолжал таким же ровным безэмоциональным голосом, подходя к концу:

– Так что вывод, который сделало Политбюро – правильный вывод. В лице Михаила Сергеевича Горбачёва мы имеем деятеля широкого масштаба, деятеля выдающегося, который с достоинством будет занимать пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Хотелось бы выразить уверенность в том, что, как и Политбюро, Пленум ЦК единодушно поддержит и одобрит внесенное предложение.

И опять рассыпались, как горох из прорванного мешка, аплодисменты.

Выбор был сделан. Новая эпоха началась.

Через пять месяцев Громыко был назначен Председателем Президиума Верховного Совета СССР в знак признательности за правильный выбор. Но это назначение было последним и очень коротким. Выбор помог поднять зарплату и кресло на ступеньку выше, но не продлить жизнь. А что же важнее человеку?

Тем временем бездонный кувшин речистых выступлений нового главы государства пролился нескончаемым потоком длинных тирад на съездах и пленумах, совещаниях и встречах, обедах и приёмах, гипнотизируя миллионы слушателей повторением одних и тех же, но словно заряженных атомами, слов: "Вперёд!", "Всё по-новому", "Конкретно", "Хватит разговоров", "Пора наращивать", "Пришло время действовать", "Ускорение", "Перестройка".

Не важно, что все эти слова были давно известны, а слово "Пере-стройка" звучало ещё в двадцатые годы. Важно было повторять старые слова с такими эмоциями, с таким чувством, чтобы они казались впервые звучащими. И главное было повторять их как можно чаще.

Всего через полгода словесного творчества, называвшегося руко-водством страной, был готов и издан солидный сборник избранных речей и статей Генерального, куда не вошли почему-то многочисленные ре-кламные встречи на улицах, у проходных заводов, где как бы случайно остановленный народом лидер будто запросто беседовал с простым людом по одной схеме:

Горбачёв: Здравствуйте, товарищи! Ну, я вижу погода сегодня хорошая. А настроение как у вас? Как и погода, тоже хорошее? Это правильно. Это нормально. Главное, чтобы у народа настроение было хорошее, тогда всё получится.

      Голос народа: Здравствуйте, Михаил Сергеевич!

Горбачёв: Я вот сейчас был у вас на заводе (совхозе, фабрике и так далее). Встречался с рабочими (соответственно колхозниками,       ткачихами и так далее). Хороший у вас завод (ферма, фабрика,       предприятие). И народ хороший. Важное дело делаете. Нужное. Есть, правда, трудности, но главное – это не снижать темпов. Ни в коем случае. Тут всё зависит от вас. Правильно я говорю?

      Голос народа: Правильно, Михаил Сергеевич, а можно…?

Горбачёв: Я вот ехал сейчас и решил остановиться, поговорить с вами, посоветоваться. Мы сейчас там, у себя, разрабатываем программу перестройки нашей системы управления, хотим, чтобы всё было лучше, без излишней, знаете ли бюрократии. Сложное это дело – начинать по-новому, но, думаю, справимся. У нас там умные головы сидят – профессора, академики. Хотим, чтобы дело лучше пошло вперёд. Как вы считаете, правильно мы делаем?

      Голос народа: Правильно, а если…

Горбачёв: Главное – это не отступать назад. Раз уж начали что-то, тут хочешь-не хочешь, а доводи до конца, иди вперёд. Как говорят в народе: "Взялся за гуж – не говори, что не дюж". Другого пути у нас нет – только вперёд. Правильно я думаю?

      Голос народа: Правильно. Можно спро…

Горбачёв: Вот и я так думаю. Тут я с вами полностью согласен – отступать никак нельзя. Иначе мы будем не коммунисты. И никакого нам тогда доверия. А что мы будем за руководители, если нет доверия народа? А вы нам, как я понимаю, доверяете. Но, тем не менее, требуйте, требуйте от вашего руководства здесь на местах быть построже, не расслабляться. Ведь перестраиваться надо всем вместе, а не по отдельности. Вы ведь все за перестройку? За или против? Может, кто хочет назад к старому? Или всем хочется лучше жить? А? За новое или против?

Голос народа: За. Только вот…

Горбачёв: Это я и хотел услышать от вас, что вы нас поддерживаете. Спасибо, что согласны с нами. Рад был встретиться с вами. Это как дополнительный заряд бодрости. А сейчас, извините, надо ехать. У меня ещё серьёзный разговор с вашим городским руководством предстоит. До свидания, товарищи! Всё нормально.

Голос народа: До свидания, Михаил Сергеевич!

Схема разговора на улице видоизменялась лишь в случае дождя или снега, когда беседа начиналась с того, что дождь к добру и к хорошему урожаю, а снег весёлый и красивый, а стало быть, настроение всё равно хорошее, бодрое, то есть всё нормально.

Иногда кто-то из народа всё же успевал ввернуть неделю назад подготовленный и согласованный где надо вопрос, который доходил до ушей лидера. Если заданная тема укладывалась в рамки домашних заготовок, вписываясь в схему, то человек из народа, получал ответ и оказывался с этого момента замеченным прессой, как говоривший лично с Горбачевым.

Между тем народ, если бы его на самом деле хотели спросить и спросили, обязательно бы задал вопросы. Да попробуй, отойди на полшага в сторону и прислушайся к разговору:

– Ну, перестройка-то, ладно. Оно, конешно, нужно. А то воровства развелось на кожном шагу. Што ни начальник, большой али малый, а всё норовит под свою женю тянуть.

– Под какую такую женю?

– Под ту, на которой сидит. Нешто не знашь?

– А-а! Эт точно. Так кто сичас не ворует? Ты штоль не тянешь? Все, кто где может, берут. Это, говорят, Брежнев ввёл такую политику. Если, мол, мешки, к примеру, грузишь куда-то, так из двух один обязательно себе тащишь и так вроде бы правильно, вроде как всем своё достается.

– Ну, знашь, тут разница есть. Одно дело я шуруп в цехе взял, штоб полку дома к стене прикляпать, другое дело наверху миллион рублей сегодня слимонил, миллион завтра, миллион послезавтра и все в свой карман. Да рази он один там? Их оглоедов полно на верхах сидит. Алялякать-то мы все можем, а вот работать, штоб пот прошиб да совесть при себе оставить, так тут смелых и нетути.

– Вон вчерась нам информатор рассказывал, што Ленин говорил будто социализм – это советская власть плюс государственный контроль, и что без этого контроля никакой социализм не построишь. Так оно точно так и есть. Какой тут, к чёрту, социализм, если все друг у друга крадут, а кому скажи в тот же народный контроль, ты же в дураках и будешь, потому как они все друг другу лапы мажут. А ежели бы не воровали все где ни попадя, у нас бы жизнь совсем другая была.