Отрок. Бешеный Лис

– Все, только Корней Агеич уже это говорил, кроме кистеня.

– В таком деле повтор лишним не бывает. Ступай.

«Дед говорил, что долго в напряжении находиться нельзя, а как тут не напрягаться, если лес все время рядом? Снегу там, конечно, по пояс, быстро не выскочат, но места для стрельбы можно оборудовать заранее. Где-то я читал, что бесшумных засад не бывает. Хрен там! Лесовики это умеют делать с детства. Если их зверь заметить не может, то уж человеку-то! Можно вроде бы еще как-то по поведению птиц засаду обнаружить. То ли сороки трещат, то ли, наоборот, все птицы умолкают. А что тут у нас? Кто-то чирикал вроде бы только что… Ну и? Что это может означать?

Да, сэр, не доиграли вы в детстве в индейцев. Какие вопиющие пробелы в образовании! А где было играть? На асфальте, что ли? Да и вестерны у нас начали показывать, когда я уже из нужного возраста вышел. Хотя нет, был же фильм «Сыновья Большой медведицы». Впрочем, какой это вестерн? Снят в ГДР, индейца играл югославский культурист… как его, Гойко Митич, что ли? Это все равно что американское предложение снять Ермака с Арнольдом Шварценеггером в главной роли. Такая же чешуя…

Господи, о чем я думаю? Двенадцатый век, блин, а я вспоминаю несуществующую ГДР и несуществующую Югославию. Нервы, сэр, нервы. Слава богу, справа лес отодвинулся, все полегче».

Шагах в десяти впереди и слева, у стоящего возле самой дороги дерева, вдруг как из-под земли вырос мужик. Взмахнул топором – и дерево начало крениться, падая поперек дороги. Оно еще не успело упасть, а Мишка уже нажал на спуск, болт ударил мужика в грудь, а самому Мишке словно кто-то двинул молотком с правой стороны по ребрам.

«Стрела… не пробила…»

Вторая стрела щелкнула по шлему так, что мотнулась голова. Не испытывая дальше судьбу, Мишка вывалился из саней и, скрючившись за поклажей, нажал ногой на рычаг самострела, отмечая краем сознания свист стрел и раздавшиеся один за другим два мальчишеских вскрика.

«Господи, кто?..»

– Мишка, сзади! – ударил по нервам Петькин крик.

В нескольких шагах, слева от санного поезда, перли сквозь глубокий снег трое мужиков в бронях и с мечами. Мишка наложил болт и не целясь – всего-то шагов пять – всадил болт в переднего. Снова, понимая, что уже не успевает, упер самострел в снег. Второй мужик выбрался на дорогу и кинулся к Мишке, широко замахиваясь мечом для удара. Шлем у него был без бармицы, и разворот тела открыл голую шею. Туда-то и метнул Мишка кинжал. Тать успел среагировать, отклонился в сторону и получил прямо в голову брошенный Петькой топор. Удар хоть и получился не смертельным, но отвлек, а может, и слегка оглушил мужика, и второй Мишкин кинжал все-таки нашел цель. Петька подлетел к оседающему на снег лесовику и принялся рвать у него из руки меч. Третий из нападавших сунулся к скоморошьему фургону, откинул полог и отшатнулся, хватаясь руками за лицо. Из фургона вылетел Роська, взмахнул кистенем, и лесовик рухнул пластом. Тут же Роське в спину ударила стрела, он выгнулся от боли дугой, но наконечник завяз в кольцах брони и дальше не пошел.

Болт лег на направляющие, и Мишка осторожно выглянул из-за поклажи, вернее, попытался выглянуть – в шлем снова ударила стрела, да так, что Мишка еле устоял на ногах.

– Петька, не высовывайся, гляди за лесом!

Мишка плюхнулся на живот и осторожно выглянул из-за саней. На опушке леса стоял лучник, внимательно глядя на санный поезд, и размеренно, словно механизм, посылал в сторону саней одну стрелу за другой.

«Ну, снайпер хренов, а про то, что стрелять лежа можно, ты и не знаешь».

Самострел щелкнул, посылая в полет болт, и лучник скрючился, схватившись за живот. Мишка снова взвел оружие и уже смелее глянул поверх поклажи. Справа, сильно хромая, пятился от убитой лошади Немой. На него наседали сразу двое пеших, и Андрей отмахивался от них то мечом, то кистенем, примотанным к левой, искалеченной руке. Откуда-то из санного поезда вылетел болт и ударил в бедро одного из противников Немого. Лесовик вскрикнул и упал на четвереньки.

Мишка перевел взгляд влево – дед крутился на коне, умудряясь противостоять сразу троим конникам. Копья у него уже не было, в щите засели сразу четыре стрелы, а еще одна торчала из передней луки седла – деда явно расстреливали, как мишень в тире, но бывалый профессионал не утка на болоте – и сам уберегся, и коня уберег. Вот и сейчас дед тоже переигрывал противников, видать, кавалеристами они были неважными. Как-то так получалось, что против деда каждый раз оказывался только один всадник, загораживавший при этом деда от двух других. И фехтовальщиком Корней Агеич был отменным: кто бы из троих ни очутился в пределах досягаемости его оружия, тут же оказывался в положении защищающегося, правда, добить противника дед не успевал, приходилось снова бросать коня в сторону.

Наконец, у одного из троих лопнуло терпение, и он, остановив коня, потянул из саадака^[4] лук. В него-то Мишка и выпустил очередной болт. Так и не вытащив до конца лук, всадник кувырнулся с коня. Мишка снова согнулся над самострелом.

«Почему никто из близнецов не стреляет? Неужели оба… нет, один выстрел был уже после того, как я снайпера успокоил. Чего ж тогда?..»

Мишка снова поднял взведенный самострел над санями. Второй противник деда, застряв ногой в стремени, волочился по снегу, а с третьим сотник Корней сошелся вплотную. Кони, встав голова к хвосту, кружили на месте, а всадники рубили друг другу щиты в щепки. Впрочем, длилось это недолго, третий дедов противник, взмахнув руками, откинулся на круп коня. Мишка глянул в сторону Немого, и как раз в этот момент Андрей, отведя своим мечом клинок противника в сторону, ударил того поверх щита локтем в лицо. Мишка аж вздрогнул: при медвежьей силище Немого такой удар запросто мог вмять нос чуть ли до самого затылка, а локоть-то еще и в кольчуге. Уложив последнего из нападавших, Андрей сам пошатнулся и тяжело осел в снег.

Мишка закрутил головой, но стрелять было уже не в кого, все закончилось.

«Немой ранен, дед вроде бы цел, Петька тоже цел. Что с остальными? Роська лежит, но шевелится, больше никого не видно. Блин, командовать же надо».

– Стар… – голос предательски сорвался, Мишка прокашлялся. – Старшие пятерок, доложить о потерях!

– Роська… Вон лежит… Вроде живой…

Петр стоял над мертвым мужиком бледный, даже чуть зеленоватый, держась обеими руками за рукоять слишком большого для него меча.

– Ты ратник или девка?! – подражая командному тону деда, рявкнул Мишка. – Быстро проверить и доложить. Да брось ты эту железку, бегом!!!

Петька затрусил вдоль саней, а Мишка обвел глазами и самострелом поле боя, проверяя, не шевелится ли кто-нибудь из нападавших. Окровавленный снег, трупы, кони без всадников… Недалеко от саней на снегу валяются копья, видимо, на копейный удар лесовики к себе не подпустили. Немой, сидя на снегу, что-то делал со своей правой ногой, дед сгорбился в седле, свесив руки, было видно, что он здорово измотан.

«Блин, три руки и три ноги на двоих, а народу накрошили! Раз, два, три, четыре… Потом посчитаем, что там с ребятами? А со мной-то что? Едрит твою… похоже, обмочился! Как же это я? Хорошо, что никто не заметил. А! Не до того сейчас! Что там Петька тянет?»

– Петька! Уснул? Не слышу доклада!

– Иду! – Петька действительно шел, но с совершенно убитым видом, новости, похоже, были совершенно безрадостными.

– Ну?

– Кузька ранен… в ногу, Роська ранен в спину, Меркурий…

– Ну? Да не молчи ты!

– Меркурий убит… – Петька всхлипнул. – Демка тоже…

«Господи, за что! Демка… Как же теперь тете Тане сказать?»

– Все?

– Митрий ранен в голову, Артемий в грудь, как Роська. Минь, пойдем, Кузьку со стрелы снять надо.

– Как это снять? – не понял Мишка.

– Ну пришпилило его, пойдем…

Кузьку действительно пришпилило. Стрела, прошив бедро, вонзилась в доску, на которой он сидел.

– Кузя, ты как?

– Демку… Минь, Демку убили…

«Да, близнецы особенно тяжело переносят смерть братьев, бедняга, даже про свою рану не вспоминает».

– Петр, знаешь, где кузнечный инструмент лежит? Тащи какие-нибудь клещи – стрелу перекусить.

Мишка похлопал по поясу, но третьего кинжала не было. Совсем забыл: еще в Турове Петьке подарил. Вытащил у Кузьки и разрезал на нем одежду. Крови было немного, стрела прошла с внешней стороны бедра и не глубоко, крупные сосуды, видимо, задеты не были.

– Минь, у тебя кровь, – подал голос Кузьма.

– Где?

– Вон, на щеке. Не на этой, слева.

Мишка только сейчас почувствовал жжение на виске, влагу на щеке и на шее. Просунув руку под бармицу, чуть не вскрикнул от боли: пальцы нащупали щепку, вспоровшую кожу на виске и над ухом. Видимо, последняя стрела, попавшая в шлем, расщепилась от удара, и острый обломок дерева как-то пролез под бармицу. Проведя пальцами по краю шлема, Мишка нащупал на железе зазубрину.

«На пару сантиметров ниже – и… А я в горячке и не заметил. Наверно, от удара на какой-то момент потерял сознание, вот в штанах и мокро. Да, сэр, повезло… А Демке…»

– Эти подойдут? – Петька протягивал небольшие клещи с острыми…

«Как это место у клещей называется? Неважно, главное, стрелу перекусить можно».

– Кузя, потерпи немножко, сейчас мы…

– Ох!

– Сейчас, еще чуть-чуть… Ну вот! Все уже.

– Ребята, что тут у вас? – Мишка услышал голос матери и ощутил стыд, про нее-то он и забыл в горячке, даже у Петьки не спросил.

– Мама! С тобой все в порядке?

– Со мной-то да, а вот вы все… Меркуша умер…

– А Демка?

– Живой, только ранен тяжело, я стрелу достать не смогу, лекарка нужна. Боюсь, не довезем.

– Так! – Мишка огляделся по сторонам. – Какие сани разгрузить быстрее всего? Эти? Петька, на нож, режь веревки. Быстро! Поклажу выкидывай, Матвей, иди сюда, помогай!

Дружными усилиями, чуть не опрокинув сани, ребята вывалили поклажу на снег. Мишка еще раз огляделся, надо было решить, кого посылать в Ратное за помощью. Дееспособных было четверо: сам Мишка, мать, Петр и Матвей. Мать уже хлопотала, перевязывая Кузькину рану, отправлять ее было нельзя – пусть занимается ранеными. Петр и Матвей в Ратном никогда не были… Пожалуй, лучше подойдет Петька, он постарше и посообразительней.

– Старший стрелок Петр! – Мишка постарался изобразить уверенность, которой на самом деле не чувствовал. – Эта дорога приведет прямо к селу, если гнать галопом, где-нибудь за час-полтора доедешь, лошадь не жалей, только раньше времени не загони. В село не заезжай. Справа в низине домик лекарки, с дороги его из-за деревьев не видно, но подъедешь ближе, разглядишь. Лошадь у нее есть, обратно поскачете на свежей. Все понял?

– А что сказать-то?

– А что, сам не сообразишь?

– Она же меня не знает. Вдруг не поверит?

«А ну-ка, успокоиться! Петька прав: его Настена не знает. Надо придумать что-то, что несомненно укажет ей на меня. Какой-то предмет? Нет, не годится, любой предмет можно взять и у покойника. Нужны слова, вроде пароля».

– Тогда… скажешь так: «Серебряное зеркало, шестое колено лекарок». Запомнил?

– Серебряное зеркало, шестое колено лекарок. А что это?

– Неважно, она поймет и поверит. Все, гони!

Петька хлестнул лошадь вожжами, потом еще раз, сани тронулись, быстро набирая скорость.

– Мишаня, у тебя кровь, – мать уже закончила перевязывать Кузьму и обратила свое внимание на сына.

– Заноза, мама, помоги вытащить, а то самому не видно, – Мишка откинул бармицу, расстегнул подбородочный ремень и снял шлем. Мать оттянула пропитавшийся кровью подшлемник и схватилась пальцами за щепку.

– Ой! – Мишка ойкнул не столько от боли, сколько от неожиданности.

– Все, все уже, Мишаня, дай-ка перевяжу, а то кровь сильно течет. Шапка-то у тебя где? Надень, а то застудишься.

– Мама! Да что ты со мной возишься? Остальные-то как?

– Демьян – хуже всех, – принялась перечислять мать, – Артемию тоже крепко досталось, Васе чуть легче…

– Какому Васе? А! Роське!

– Мите только лоб рассекло, вскользь прошло, – мать закончила перевязывать Мишкину голову и опустила руки.

– А как Меркушу-то, мама?

– Прямо через стенку, в спину, как будто видели…

С той стороны, где находились дед с Немым, вдруг раздался истошный вопль, потом еще – человек просто заходился криком от боли. Мишка, обернувшись на крик, увидел, что Немой склонился над одним из нападавших и делал с ним что-то такое, отчего тот жутко дергался и орал. Рядом, спокойно наблюдая за происходящим, высился в седле дед.

«Кажется, это называется «получить момент истины». Война и есть война, что ТАМ, что ЗДЕСЬ».

– Михайла! – раздался голос деда. – Поди сюда!

«Ну да, только этого мне сейчас и не хватает – на допросе присутствовать. И так обос…, а сейчас еще и обблююсь. И не ходить нельзя, блин…»

– Иду! Мама, вы посматривайте здесь, вдруг еще чего-то…

Пленный затих, видимо, потерял сознание. Стараясь не смотреть в его сторону, Мишка подошел к деду.

– Андрюха, снегом ему морду потри, да посильнее, только шею не сверни, – «проконсультировал» дед Немого и повернулся к Мишке. – Михайла, что там у вас?

– С той стороны еще четверо вылезли, все убиты. У нас один убитый – Меркурий. Пятеро раненых, двое – тяжело: Демьян и Артемий. Кузька – в ногу, неопасно, но ходить не может. Роська тоже, наверно, какое-то время полежит, но для жизни неопасно. Матвей цел. Петра я за Настеной послал, мать сказала, что Демьяна можем не довезти.

– А сам? – дед кивком указал на Мишкину перевязанную голову.

– Царапина, – Мишка поймал себя на том, что произнес это слово точь-в-точь, как герои советских фильмов о Великой Отечественной войне.

Дед покивал каким-то своим мыслям и задал новый вопрос:

– Чего Петруха на санях-то? Верхом быстрее.

– Как он верхом ездит, я не знаю, а в пустых санях почти так же быстро.

– Ладно, вон того видишь? – дед указал на одного из лежащих лесовиков. – Стащи с него бронь и свяжи. Если начнет дергаться, добавь ему, но не убивай.

Лежащий навзничь лесовик был уже немолод, голова и борода были больше чем наполовину седыми. Кажется, это был как раз тот, последний из трех всадников, с которым дед схватился грудь в грудь. Шлема на голове у него не было, а вся левая половина лица превратилась в один сплошной синяк, видимо, дед приложил его мечом плашмя. С трудом ворочая тяжелое тело, Мишка принялся стягивать с него кольчугу.

Дело шло туго, а тут еще очнулся и снова завопил пленный. Мишка не сдержался и кинул взгляд в его сторону. Немой, ухватившись за хвостовик болта, торчащий из бедра лесовика, тихонько покачивал его в ране. Почувствовав приступ тошноты, Мишка поспешно отвернулся и принялся с остервенением сдирать кольчугу со своего «клиента». Потом поискал, чем связать, ничего не нашел и стянул ему руки, локоть к локтю, его же поясом.

Молодой мужик, которого пытал Немой, начал наконец говорить. Из его сбивчивого, прерываемого стонами и всхлипами, рассказа выяснилась весьма неприглядная история. Оказывается, отправка двух сотен княжьей дружины на погром языческого капища и расположенного невдалеке от него городища не осталась незамеченной. Весть о карательной экспедиции разнеслась по лесам гораздо быстрее, чем двигалась княжья дружина. Древлянские и дреговические роды, рассчитывая, что с двумя сотнями общими усилиями удастся совладать, решили послать помощь. Из Куньего городища тоже вышли двадцать шесть мужиков, владеющих ратным искусством.

Несмотря на то, что княжья дружина, неся потери в засадах и ловушках, двигалась через лес медленно, к основным событиям отряд из Куньего городища опоздал. На месте капища и соседнего поселения они обнаружили только трупы и головешки. Командир отряда не пожелал возвращаться домой, повел своих людей по следу уходящего войска, и на какой-то лесной поляне они настигли отставший от основной группы обоз с ранеными дружинниками, охраняемый всего десятком ратников. Всех: десяток охраны и три с лишним десятка раненых и два десятка обозников – истребили поголовно, потеряв при этом восемь своих убитыми и пятерых ранеными.

Пеший отряд превратился в конный, в избытке снарядившись трофейным оружием и доспехами. Можно было уже возвращаться домой, но командир решил, что даже в половинном составе они еще могут пощипать княжьих людей, и снова погнал лесовиков по следу. Дружину они не догнали, но встретили земляка, который шел из Княжьего погоста и рассказал, что видел там демона, много лет назад укравшего из городища дочку командира отряда.

После этого известия Славомир – командир лесовиков – словно взбесился. Не остановило его даже то, что трое из пятерых раненых были очень плохи и могли умереть. Двое, в конце концов, и умерли, но преследования дедова каравана это не остановило. Сегодня они сошлись…

– Так, значит… раненых резали, паскуды… Андрюха, кончай его!

Немой вырвал из бедра лесовика болт и с размаху всадил его мужику в глаз. Крик оборвался. Михайла торопливо зачерпнул горсть снега и засунул себе в рот. Не помогло, на какое-то время он, сотрясаемый приступами рвоты, перестал воспринимать окружающее.

– Ну что, внучок, думаешь, настоящую войну увидел? – услышал Мишка над собой голос деда. – Эк тебя скрутило! Нет, это еще не война, внучок, так – стычка. На настоящей войне мальцам с игрушками делать нечего!

«Напалма ты не видел, старый хрен, и ковровых бомбардировок. Я, правда, тоже – только по телевизору, но зато на себе попробовал, как это бывает, когда израильский штурмовик с кормы на твой пароход заходит, а в трюмах пять тысяч тонн артиллерийских снарядов лежат. Игрушки, говоришь?»

– Вы с Андреем семерых уложили, мы тоже – семерых. Кузька один раз выстрелил, вот как раз в этого, а Демьян вообще ни разу. Вот тебе и игрушки.

– Это ты – в одиночку шестерых?

– Одного – Роська кистенем, еще одного – Петька помог, остальных я!

– Кхе! Самострелы… надо же… ладно, Андрюха, давай этого!

Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.

– Здравствуй, сватьюшка Славомир, давненько не встречались, – с людоедской ласковостью пропел дед. – Годков десять, а то и поболее.

– Корзень, чтоб ты сдох! – отозвался связанный мужик.

«Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть…»

– Ну сдохнешь-то как раз ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.

– Не пугай, христианин, светлые боги…

– Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям, – не дал Славомиру договорить дед.

– Что ты, христов выб…, про наши обычаи…

– Знаю! – снова перебил Корней. – И за пролитие крови ближних родичей спрошу, как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от светлых богов славянских!

– Врешь, Корзень! – мужика аж трясло от ненависти и бессилия. – Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!

– Однако родила! Крест животворящий сильнее волхвования оказался! – дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. – А теперь получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!

Три коротких взмаха меча – и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст, и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.

– Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени! – торжественно возгласил дед. – Андрюха, режь ему подколенные жилы!

Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.

– Не перейдешь ты теперь через Калинов мост! – продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятие.

– Корзень, будь ты прокл…

Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.

– Не извергнешь более хулу и проклятие! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!

Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника – на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья, освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень и побрел назад по кровавому следу.

«Двенадцатый век… Права человека, гуманное обращение с пленными, высший приоритет человеческой жизни… Все умещается в одном месте – ножнах, висящих на поясе победителя. И какая-то высшая справедливость в этом есть, Славомир ведь пощады не просил, понимал, на что шел.

Да полноте вам, сэр Майкл, так ли вы рассуждали бы в случае победы лесовиков? Сомнительно, ох сомнительно. И Славомир тоже хорош: какой командир обречет на смерть раненых подчиненных ради удовлетворения личной мести? Дерьмо он был, а не командир! Люди ему доверились, а он…»

– Михайла, Михайла! Да очнись ты! Андрюха, кажись, перебрали мы, не в себе парень.

Мишка вдруг обнаружил, что стоит столбом напротив деда с Немым, держа Рыжуху под уздцы, и совершенно не помнит, как он пришел сюда из леса.

– Слышу я, деда, не бойся, не свихнусь. Андрею ногу перевязать надо, я мать позову.

– Не надо, перевязали уже. Теперь Настену надо ждать, у Андрюхи в ноге кончик жала обломился, плохо отковали, болотники косорукие. Настена вытащит, сами только расковыряем без толку. Ты это… Про Славомира – никому ни слова. Незачем Татьяне знать, что я отца ее… Понял?

– Понял, никому не скажу, – пообещал Мишка.

– А если спросят: «За что казнили?», – не успокаивался дед, – скажешь, что за раненых дружинников.

– Угу, за злодейство.

– Верно, – дед вытянул шею и оглядел обоз. – Там, у саней, кто-нибудь шевелиться способен?

– Матвей цел, – начал было Мишка, но понял, что больше уцелевших нет, и неуверенно добавил: – У Митьки лоб рассечен, но, может быть, ничего. Посмотреть надо.

– Иди, дашь им самострелы и тащи сюда, я пока коней поймаю, – дед озабоченно оглянулся на лес. – Надо обоз ихний брать, там еще трое остались.

– Не смогут они из самострелов, деда… – попытался возразить Мишка.

– Делай, что говорю! Давай шевелись!

Мишка побрел к саням. Мать с помощью Матвея подсаживала в фургон держащегося за грудь Артемия. Крови видно не было, похоже, что так же, как и у Роськи, стрела завязла в кольцах доспеха, но поддоспешников у ребят не было, и удары стрел ничего не смягчило.

– Мама, как там Митя, верхом ехать сможет?

– Да ты что? Он и стоять-то не может, шатается как пьяный. Я его положу с Артюшей и Демой.

– Как они?

– Дема плох, Настену бы дождаться… – голос у матери прервался.

Мишка только вздохнул, здесь он помочь ничем не мог.

– Мама, я Матвея забираю, в лесу еще трое татей остались, надо добить. Матвей! Бери Демкин самострел – и давай со мной!

Из-за саней вылез скрюченный Роська:

– Минь, я тоже с тобой!

– Нет, ты верхом не сможешь, – Мишка всем своим видом продемонстрировал, что не намерен выслушивать возражения. – Тебе другое дело: посадишь Кузьму так, чтобы он мог самострелом воз с ранеными прикрыть. Сам будешь рядом – заряжать. Понял?

– Я и сам могу из самострела, мне ребята давали попробовать.

– У Кузьмы лучше выйдет, он, даже к доске пришпиленный, и то одного татя завалил, – Мишка повысил голос. – Делай, что говорю!

– Слушаюсь, господин старшина!

– Вот, другой разговор. Матвей, готов? Тогда пошли.

Дед недовольно оглядел подошедших отроков:

– Михайла, ты чего только одного привел, где второй?

– Лежит, больно крепко по лбу досталось. Я, когда в шлем попало, еле на ногах устоял, а ему в лоб, повезло, что живой.

– Ладно тогда, – дед с сомнением поглядел на Матвея. – Матюха, верхом-то сумеешь?

– Могу вообще-то, но не очень… – Матвей с опаской покосился на коней.

– Научишься, – отрубил дед. – По коням!

Всего минут через пять неспешной рыси след привел к поляне, на которой сгрудились десятка полтора запряженных саней и конский табунок голов в двадцать. Сани были завалены оружием, доспехами, одеждой, седельными сумками и прочим имуществом раненых дружинников и их охраны. На одних санях лежали два трупа – видимо, те самые раненые, которые умерли в пути. А на соседних – еще один покойник, похоже, скончавшийся совсем недавно. Еще двоих лесовиков не было, но от поляны в глубь леса уходил свежий санный след.

– Смылись, будем догонять! Галопом! Вперед! – скомандовал дед.

Снегу в лесу было лошадям почти по брюхо, и они шли тяжелыми короткими прыжками. Мишкин конь оказался сильным и совсем свежим, да и всадник был не тяжел, поэтому Мишка, сам того не ожидая, возглавил погоню. Следом гнал своего коня дед, а Матвей сразу же стал отставать, наездником он оказался и правда скверным. Гнать так гнать! Мишка, уворачиваясь от нависающих ветвей, пригнулся к конской шее и все подгонял и подгонял жеребца, временами срезая петляющий между кустов и деревьев санный след.

Наконец впереди показались сани с беглецами. Один, стоя в санях во весь рост, нещадно нахлестывал лошадь левой рукой, вместо правого запястья у него была замотанная тряпками культя. Второй лесовик, с перевязанной головой, лежал неподвижно. Мишка приблизился почти вплотную и выстрелил в спину возницы, тот выгнулся и упал назад, прямо на лежащего односельчанина.

Еще несколько скачков – и конь поравнялся с санями. Мишка уже начал прикидывать: спрыгнуть ему в сани, попытаться схватить лошадь под уздцы или просто дождаться, пока никем не понукаемая скотина остановится сама, как вдруг второй лесовик поднялся во весь рост и взмахнул кистенем. Удар пришелся коню между глаз, ноги у жеребца подогнулись, Мишка вылетел из седла и головой вперед ухнул в снег, не долетев, слава богу, всего с полметра до ствола здоровенной сосны.

Глубокий снежный покров смягчил падение, Мишка, протерев глаза, только и успел заметить, как мелькнул между деревьями круп дедова коня. Оглянулся назад, Матвея не было, пошарил в снегу, нашел самострел. Матвей так и не появился. Пришлось идти назад. Коня Мишка нашел за вторым поворотом. Зацепившись поводьями за кусты, он понуро стоял, опустив голову, седло было пусто.

«Так, куда едем? Искать Матвея? Снег глубокий, сильно расшибиться он не мог, след четкий, выберется назад пешком. Едем за дедом».

Дед и сани с лесовиками обнаружились довольно быстро. Мишка после всего увиденного сегодня думал, что его уже не проймешь ничем, но то, что открылось его глазам… Никем не управляемая лошадь умудрилась завязнуть вместе с санями в кустах и теперь дергалась, пытаясь убежать от того, что творилось позади нее. В санях лежали даже не изуродованные трупы, а какое-то кровавое месиво, а дед, выкрикивая рыдающим голосом что-то неразборчивое, продолжал истерично полосовать мечом то, что несколько минут назад было человеческими телами. Снег, кусты, круп лошади и сам дед были густо заляпаны красным, во все стороны летели кровавые ошметки и куски дерева от саней, а дед все рубил и рубил.

«Да, сэр, солдатская истерика – это вам не битье тарелок на кухне, близко лучше не подходить».

– Деда! Деда!!! С ума сошел, старый. Сотник Корней!!! Блин, да угомонись ты! Корзень!!! Мать твою!!!

– А? Мих… Михайла… Внучок…

Дед уронил за спину занесенный для очередного удара меч и осел в пропитанный кровью снег.

– А я думал… Мишень… ка…

Мишка отвернулся, смотреть на дедовы слезы почему-то показалось страшнее, чем на то, что дед натворил с лесовиками.

* * *

Матвея нашли на полдороге к поляне с разбойничьим обозом. Парнишка, пошатываясь, брел, зажимая одной рукой распоротую чуть ли не до самого уха щеку, другой рукой держа волочащийся по снегу самострел.

– На ветку напоролся. Но смотри, Михайла, молодец: оружия не бросил, – одобрительно произнес дед. – Правильно мы все-таки ребят к себе взяли. Подсади его в седло, сам не залезет.

– Деда, сани и лошадей на поляне оставим или к дороге сведем?

– Лошадей надо к дороге, до темноты не уедем, наверно. Не дай бог, волки заявятся, на кровь-то. Ты вот что: выкини покойников и на их санях дровишек подвези – костер запалить надо, – дед длинно вздохнул и ссутулился в седле. – А мы с Мотей поедем, устал я что-то.

«Ничего удивительного. Почти любой дедов ровесник из двадцатого века загнулся бы и от половины его сегодняшних приключений. Странно, что у меня-то крыша не поехала… Но как он Славомира… И где здесь логика? С одной стороны, заявляет, что крест животворящий сильнее волхвования, а с другой – казнит за пролитие родственной крови, по языческим обычаям. Вот и думай… Хотя сказано же: «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой». Славомир с нами по языческим обычаям разобраться желал, в соответствии с ними же и получил.

Удивительно другое: как мы сегодня вообще выжили? Да, луки у лесовиков слабоваты, да, в конном бою против профессионалов у них шансов не было, но все же… Если бы третий мужик, вылезший из леса с нашей стороны, не сунулся бы в фургон, а попер бы на нас с Петькой – быть нам покойниками. А если бы и под дедом так же, как под Немым, убили коня, он на одной ноге не отбился бы. Немого завалили бы следующим, а больше воевать и не с кем. Кузьку уже пришпилили, а Демьян без сознания лежал. Все решили два обстоятельства: глупость того мужика и дедово воинское искусство. Ну еще, конечно, то, что Славомировы люди мальчишек за бойцов не посчитали. Да и кому бы в голову пришло, что три сопляка четверых матерых бойцов ухайдакают, а потом и еще троих? Нет, не только в везении дело! Моя Младшая стража, когда всех вооружим и обучим, будет по-настоящему опасна именно своей непредсказуемостью. А до осени выучим. Ребята замечательные. Кузька, уже пробитый стрелой, умудрился точный выстрел сделать, Петька выручил меня в самый пиковый момент, Роська как будто родился с кистенем, между прочим, уже второго бандюгу у меня на глазах кончил. У Мотьки тоже характер чувствуется: на полном скаку башкой об сук, а оружия не бросил.

Демке не повезло… Надо было ожидать: если одному из близнецов постоянно не везет по мелочам, то второму рано или поздно не повезет по полной программе – баланс вероятностей в таких парах обычно соблюдается неукоснительно. Только бы выжил… Петька, наверно, добрался уже, значит, скоро Настена приедет».