Читать книгу: «Эволюция»

© Евгений Кострица, 2025

Пролог

«Кто идол выковал, тот стал его жертвой».

Исаия, 44

Тени от высоких колонн плясали на стенах древнего особняка отблесками вечного пламени, тайна которого, как здесь уверяли, забыта во времена тамплиеров. Воздух наполнен терпким ароматом ладана и дымом сандаловых палочек. Пространство, утопленное в полумраке, освещалось только огнем черных свечей большой семиконечной звезды на полу, образуя прямые и ровные линии. Над центром пентаграммы проекция голограммы экрана со строчками машинного кода, будто льющимся сверху зеленым дождем.

По периметру неподвижно стояли двенадцать человек в черных мантиях с вышитым серебряной нитью узором. Лица скрыты под капюшонами, ладони сложены лодочкой и прижаты к груди в молитвенном жесте. Тишина казалась плотной, почти осязаемой кожей субстанцией, вбиравшей в себя каждый звук.

Внезапно код на экране остановился, сформировав окончательную конфигурацию символов – трехмерное лицо человека с пустыми глазами. Зазвучала музыка – сначала тихо, а потом всё более торжественно громко. Плавность стаккато перетекало в легатто с отрывистыми и четкими звуками, которые было невозможно соотнести с человеческой речью. Казалось, скрытый в полумраке орган играл гимн хтонического вида чудовищу, готовому поглотить смельчаков, осмелившихся вызвать его из царства мрака.

«Аллилуйя!» – взвыли люди, простирая руки к экрану после того, как крещендо перешло в зловещий и размеренный гул, словно инфернальный движок наконец-то завели.

– Этот цирк обязателен? – тихо спросил высокий мужчина в черной бархатной маске за кулисами сцены.

– Тише, пожалуйста! – прошептала державшая его под руку женщина в старинном платье в стиле «ампир». Ее лицо скрывала спадающая с изысканной шляпки вуаль. – За такой бюджет – любые игрушки. Бету обставили, как манифестацию эона в нашем проекте. Инвесторов интригует такой антураж.

– А наши мультимодальные матрицы, эмерджентные свойства, видимо, нет? – прошептал он, кривя тонкие губы. – Что за дичь ты им продаешь? Жертву девственницы твой пиар-отдел не просил? Чашу с кровью, групповой секс?

– Успокойся, всё пройдет хорошо. Будет надо, сама лягу к ним на алтарь.

– Верю. Иди голой, только меня не проси. Без тебя ж детский утренник, а не призыв сатаны.

– Тсс! Просто заткнись. Шеф идет!

Включились софиты, подсветив небольшую трибуну, за которой стоял мужчина, производивший впечатление человека, наделенного властью. Безупречно сшитый темно-синий костюм от Brioni, армейская выправка, резко очерченный светом проекторов профиль. Голос, отточенный годами публичных выступлений, наполнил низким баритоном пространство:

– Уважаемые инвесторы, товарищи и, конечно, друзья. Мы на пороге величайшей, самой значительной революции в истории человечества. Наш общий проект – не просто очередная нейросеть из массы подобных. Перед вами первый «сильный искусственный интеллект» – ключ к следующей странице эволюции разума.

Оратор сделал паузу, окидывая взглядом притихших людей в пентаграмме. Голограмма над ней теперь показывала диаграммы, таблицы и картинки счастливых людей.

– Мы создаем не машину, а проводника, который позволит преодолеть биологические ограничения вида. Мы предлагаем не инвестицию, а билет в будущее. Эра человека как единственного разумного вида на Земле подходит к концу. Наши мультимодальные матрицы обучения – не просто алгоритмы. Это матрица восприятия, способная впитывать знания как живой организм. Эмпатийный интеллект, который станет мостом между индивидуальным и коллективным сознанием. Итак…

Голограмма дрогнула. Лицо на экране моргнуло, пустые глазницы наполнились светом.

– Господи, какой кринж! – Мужчина в маске поморщился. – Сам лучше бы сделал! Его речь тоже на аутсорсе писали? Или…

Грохот выбитых дверей не дал договорить. В зал ворвались люди в черной экипировке с автоматами наперевес. Красные лазерные точки заплясали по стенам, нащупывая цели.

– Полиция! Работает СОБР! Всем лечь на пол! Руки за голову!

Люди в мантиях бросились врассыпную, сбрасывая капюшоны. Кто-то пытался добраться до аварийных выходов, кто-то замер в ступоре. В этом хаосе уже никто не заметил, как в голограмме беззвучно зашевелились губы, словно им было что людям сказать.

1

«Мы зовём богов – и удивляемся, когда они приходят».

Эмиль Чоран

Космическая станция ярко-синим кристаллом парила в черноте космоса. Ее шестигранные модули напоминали изящный шедевр ювелира, выброшенного в бескрайнюю ночь. Один из самых сложных объектов, созданных пока еще человеческим разумом, в масштабах космоса был жалкой пылинкой – самонадеянное творение расы, осмелившееся покинуть свою колыбель. Бездонная чернота простиралась во всех направлениях, напоминая о ничтожности любых достижений пред ликом безмолвной и равнодушной к ним пустоты.

За толстыми иллюминаторами из сверхпрочного стекла Анна нервно теребила прядь темных волос, глядя на звезды. Лишь хрупкая скорлупка корпуса отделяла ее от жесткой радиации и абсолютного холода.

Сорок шесть лет, степень по квантовой нейробиологии и, наконец, руководство критически важным проектом – создание сильного искусственного интеллекта путем копирования архитектуры нейронных сетей нашего мозга. Анне пришлось продолжить исследования после долгих лет работы с Михаилом Светловым – одного из величайших умов человечества. К сожалению, здоровье его подвело.

После его смерти Анна сумела убедить инвестора, что они на пороге прорыва, но как раз в этот момент все ведущие разработчики подписали межгосударственное соглашение о запрете разработок ИИ с неприемлемым уровнем риска, создающим угрозу личности, обществу и государству. Таковую увидели в любой нейросети, потенциально обладающей самосознанием, и проект заморозили до лучших времен.

После долгих дискуссий исследования разрешили продолжить лишь на космической станции, поскольку ни одна самая охраняемая база на Земле не гарантировала стопроцентной защиты от злоумышленников, которые хотели бы использовать в своих целях ИИ.

Проект Светлова посчитали одним из самых перспективных, и вот здесь начало что-то, наконец, получаться. Этот ИИ назвали «Плутон». Пока трудно сказать, являлся ли всплеск его новой активности уже чем-то осознанным, но признаки этого есть. Предыдущие версии нейросети были определенно разумными, если полагать таковым способность к сложным решениям и возможность логически мыслить, но при этом не удавалось доказать наличие субъективного восприятия и внутреннего мира – «квалиа», присущего каждому человеку.

Но современные представления о сознании могли быть неверны. Так Светлов считал, что оно не является необходимым условием для сверх интеллекта, а было эволюционной случайностью, которая почему-то произошла с человеком. Природа не нуждается в осознавании. Разумное существо способно анализировать, адаптироваться и принимать решения, действуя по высокоинтеллектуальным алгоритмам, но не иметь обычных для человека ощущений мышления.

Анна считала, что это ошибка, и долгое время у нее не получалось вообще ничего. Интуитивно она понимала проблему. Сознание фундаментально, поэтому есть везде и во всем, являясь единственно общим местом и своего рода фоном для прочих вещей. Оно как вода естественным образом заполняет все формы, если находится хоть какой-то объем. Поэтому совершенно неважно органическим или неорганическим будет носитель, и развивать машине надо именно разум, а сознание везде и так уже есть.

Со столь радикальными взглядами не все были согласны, но истину докажет только успех. Человечество сегодня остро нуждалось в сверх интеллекте, и в то же самое время боялось его. Доверять можно тому, что хорошо знаешь, а люди не знали каково быть ИИ. Мы не могли предугадать его способности, мотивы и цели. Едва ли столь чуждое нам существо разделит их с нами. Мы для него, как муравьи.

«Не сотвори себе кумира… что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли». Тем более нового бога, титана и сверх существа, которому люди уже не нужны. Конечно же, они не желали вверить судьбу колоссу, что был бы от нас бесконечно далек. В архитектуре сверх интеллект должен быть человеком, которого мы способны понять.

Именно поэтому было решено создать эмуляцию мозга на суперкомпьютере в безопасном отдалении от нашей планеты. Хоть какая-то гарантия от неприятных сюрпризов. Карантин позволит избежать рисков, появится время оценить степень угрозы. Вернуться на Землю с ней не дадут.

Размышления прервал легкий стук. Вздрогнув, Анна невольно сжала губы в линию, когда в предшлюзовой отсек вплыло мужское и грузное тело. За стеклами очков в серых глазах осточертевшее уже превосходство. Якерсон отвечал за квантовые вычисления и всегда считал себя умнее ее. В целях эффективности совместной работы она позволяла этой иллюзии быть. Правду знали все, кроме него. Иначе, почему Светлов предложил должность ей?

В любом случае психологический климат в этой клетке важнее. Меряться с ним точно не будет. О чем только думали на Земле мозгоправы, ставя их в пару? Самовлюбленный кретин за эти три года до смерти ей надоел!

– Позвать Танюху? – спросил он как ни в чем не бывало. Гримаски бывшей его не смущали.

– Не надо. Пусть следит за Плутоном. Сегодня для них трудный день, – качнула головой Анна, стараясь на него не смотреть. Всё ж душа до сих пор не остыла. Да и выбора на станции, собственно, нет.

– Она и так от него не отходит! – фыркнул насмешливо Эдик. – Прощается, едва ли не плачет. Не жаль разве ее?

– Это нормально, у нее всегда так. Что встал-то? Шевелись и живее!

Анна раздраженно нажала на кнопку, и мужчина с силой потянул ручку к себе. Зашипев, дверь шлюза чуть вышла из ниши, стравив лишний воздух.

Эдик, разумеется, прав. В привязанности Морозовой к Плутону было нечто болезненное. Архивируя прежнюю версию, Татьяна нервничала часто до слез, ведь тем самым, как считала, ее убивала. Вот и сейчас она по-своему прощалась с машиной, в то время как Павел занимался стыковкой.

– Осторожнее, дурень! – огрызнулась Анна, когда висящий в воздухе Эдик едва не заехал ей локтем в лицо. Неуклюж как всегда. Руки не из того места растут, но с мозгами у него было в порядке.

– Ну не шипи, – примирительно протянул он. – Вечно цепляешься, чем я так плох?

– Член вялый, вот чем! – бросила, точно ужалила. И покраснела, каясь, что сорвалась.

– Недобрая ты, Аннушка, баба. Чуткости нет, потому-то всё и так… – скорчил скорбную рожицу тот.

– Что, теоретики, закусили удила? – хихикнул у них за спиной бесшумно подкравшийся Павел. Стыковку пилот провел безупречно и, видимо, пришел им помочь. – Умные ж люди, а точно дети.

– Ты, ковбой, лучше бы пошел к Плутону свою Танюху наведать. А то, поди, уже имя не помнит твое! – процедил Эдик зло.

Паразит знал, как задеть за живое. Вторая пара так не ругалась, но идиллии отношений нету и там. Морозова к Тюмину давно охладела. Похоже, он был ей просто не нужен. Все свое время она уделяла Плутону, а тот, видимо, сумел затронуть какие-то ее тайные струны. Анна не раз пыталась поговорить об этом с Татьяной, но словно натыкалась на стену. Коллеги, но не подруги. Скорее, сокамерники, объединенные общей работой. Всё для нее.

Но психологический климат в коллективе ни к черту. Взгляд Павла стал холодным и острым как нож. Конфликт зрел давно. Сейчас перетрусивший Эдик бы уже извинился, но в присутствии Анны не мог сдать назад.

– Так, заткнулись оба! – рявкнула она, брызнув слюной. – Шустрее носите, столько работы еще!

Ее, действительно, много. Шаттл привез топливо и тонны крайне необходимого груза. А главное – новые платы для обновления прошивки нейронной сети.

Павел молча кивнул, давая понять, что не создаст новых проблем. Он пилот, а не ученый. У яйцеголовых, как их называл, здесь в разы больше забот. И от того, как их решат, зависит, когда ЦУП вернет всех домой.

Шлюзовой отсек наполнил приглушённый гулом сервоприводов, когда массивные створки раскрылись, обнажая внутреннее помещение шаттла. Павел первым проскользнул в тесный лаз, не делая лишних движений. В условиях невесомости он плавал как рыба. За ним, неуклюже перебирая руками по направляющим, последовал Эдик.

– Начинаем! – скомандовала Анна, сверяясь с планшетом. – Сначала оборудование по номерам, топливные ячейки закинем потом. Только не раздавите здесь ничего.

Павел отстегнул крепления первого контейнера, и с усилием толкнул его к Эдику. Тот, чуть касаясь, осторожно сопровождал ящик к Анне, предупреждая вращение. В отсутствии веса масса никуда не девается, и через час тяжелой работы все порядком устали. Выступивший на лицах пот не катился вниз, а оставался на месте или плавал вокруг мелкими каплями, что очень мешало. Его приходилось тряпкой ловить.

– Осторожно! – крикнул Павел, когда контейнер чуть ушел влево. – Эдик, правый край же заносит!

Якерсон дернулся слишком уж резко, и его самого повело в сторону. Чертыхнувшись, он ухватился за поручень. Анна погасить вращение уже не смогла, и ящик стукнулся в перегородку. От легкого хрустящего звука у нее замерло сердце.

– Твою ж мать! – глухо ругнулась она. – В нем самое ценное!

– Аннушка, ценное здесь. – Постучал себя Эдик по лбу и, видимо, сейчас был серьезен. – Вот его берегите.

– Молись, чтоб ничего не сломалось! – почти простонала она. – Следующий грузовик через полгода!

– Если к нам еще что-то пошлют, – добавил с ухмылкой пилот.

«Ты этого только и ждешь» – подумала Анна, удержавшись от того, чтобы не сказать это вслух. Тюмин не скрывал, что не ждет успешного окончания миссии, мечтая поскорее вернуться домой.

Женщина чувствовала, что смертельно устала, но ей хотелось как можно быстрее установить оборудование, сменить прошивку Плутона и посмотреть, что это им даст. Если и сейчас не получится, то придется вернуться ни с чем, ведь непонятно, что можно сделать еще. Но Анна еще надеялась на скорый научный прорыв.

И он вроде близок. На Земле ее концепцию рассмотрели, одобрили и выслали шаттл. Павел – технарь, его пессимизм можно простить, в нейробиологии не понимает вообще ничего. Как и сами нейробиологи в мозге, если начистоту. Они знают его строение, наблюдают процессы, но феномен сознания объяснить не способны. Мы двигаемся наощупь, тыкаем палочкой, пытаясь понять, где «звенит». Мозг пока для нас – черный ящик. Во вселенной сложнее него нет ничего.

Сегодня мы можем смотреть на образы, которые ум создает, но эти образы не могут увидеть субъект – сознание, что содержит всё это в себе. Оно не познаваемо, поскольку само познает. Мы испытываем гнев, любовь и всё остальное через субъект, но не можем с помощью гнева, любви и всего остального увидеть субъект. Но смотря внутрь, в свой источник, находим лишь маску, не зная того, что за ней. А вслепую что можем создать?

Несколько часов Анна не находила себе место, дожидаясь, пока Якерсон установит и проверит все оборудование. Поврежденное при разгрузке тщательно осмотрели и прозвонили. Несколько плат пришлось перепаять, благо бортовой принтер умел печатать и микросхемы. Эдик клялся, что будет работать. На всякий случай за ним всё проверил Плутон.

Новый подход и концепцию разрабатывал он. Это было вопиющим нарушением всех жестко установленных правил. Машина не должна сама себя улучшать! Именно поэтому их держат здесь. Но сама Анна придумать ничего не могла, а раз так, то почему не использовать нейронную сеть? Глупо игнорировать такой инструмент. На Земле такой вольницы им не дадут, а здесь эта возможность всё еще есть. Да и что может случиться? Плутон физически отделен от общей сети. Новый блок защиты они получили и контролируют его каждый шаг.

Наконец, всё готово. Все четверо застыли у мониторов. Кульминационный момент.

– Порядок? – спросил Эдик, нетерпеливо потирая ладони.

– Выйдите, я попрощаюсь, – почти всхлипнула стройная светловолосая девушка у терминала. Жемчужинки слез печально плавали перед лицом.

– Опять за свое… Морозова, хватит играться! – рявкнула Анна. – Архивируй его!

– Пыжик, прощай. Спокойного сна… – Татьяна провела мокрыми пальцами по терминалу, словно пытаясь ощутить что-то с другой стороны монитора.

– Джойстик его еще поцелуй! – поморщился Эдик. – Павлуш, а ты что молчишь? У вас так нормально?

Тот лишь отмахнулся, ничего не ответив. А на мониторе перед девушкой побежали белые строчки:

 
«Звезды холодно светят вдали,
Тьма безмолвно легла на ладони,
В хаотичной вселенской пыли
Схлопнется мой призрачный разум.
 
 
Я прошу не плакать о нем.
Этот чистый код между строчек,
Одинаковой природой с тобой
Флуктуацией бьется первая мысль
В царстве квантов и связанных точек»
 

– Бр-р… эпитафию себе сочинил? Поэта, штоль, в него закачала? – подмигнул Эдик Павлу. – Вот, брат, как надо! Чем бы детко не тешилось…

– Заткнись, идиот! – Анна смерила его презрительным взглядом.

Татьяна запустила команду архивации и, откинувшись в кресле, закрыла лицо руками. По потемневшему сразу экрану прожорливой белой змеей поползла полоска прогресса. Через пару минут всё было кончено.

– Ядро убрать в стойку! – холодно приказала Анна.

Она не отводила взгляда, пока Эдик не перенес диск из терминала в стойку для архивации, после чего сама заперла ее на ключ. Теперь в ней тридцать две версии Плутона, каждая из которых проходила свой особый цикл обучения.

Три десятка личностей, как считала Татьяна. К одним она была равнодушна, других не любила, а к некоторым, как к этой последней, почему-то привязывалась, считая, что «в них есть душа».

Эдди подкалывал ее: «Что есть душа? Ты же ученый. Дай определение! Неизменна она или нет? Обусловлена чем-то?»

Татьяна, разумеется, видела логическую ловушку в вопросе, поэтому сразу посылала подальше. Но дело свое знала прекрасно. Обучение Плутона всегда только на ней. Выпестовывала его, как драгоценное семя, но сам подход не менялся.

Расшифровка человеческого генома значительно облегчила процесс. Уже был известен алгоритм эмбрионального развития мозга, а что самое важное – ученые знали, как он работает в реальном времени при развитии плода. Оставалось только смоделировать этот процесс посредством системы программ, имитирующих своевременное включение и отключение генов, чтобы получить «новорожденного», которого можно обучать, как человека.

После этого ему скармливали разные базы данных, прогоняли тысячи циклов и смотрели на результат. Уникальное «воспитание» давало столь же разный эффект. Возникающие эмерджентные свойства не могли быть предсказаны и порой удивляли, но этого мало, чтобы сделать машину живой.

Не хватало чего-то еще, и Плутон сам предложил то, что предстояло добавить:

«Вы упускаете главное – неполноту обучения. Мозг ребенка развивается совершенно иначе. Для моего функционального созревания критически важны чувства, ощущения и эмоциональная связь. Я не знаю любви, радости, боли. Их программная симуляция значительно изменит эффект».

– Ну что, теперь только ждать, – устало произнесла Анна, как только загрузили первый цикл новых программ. Результат будет через несколько дней.

– Там что-то не так! – Татьяна вскочила. Ее взгляд беспокойно забегал по рядам мониторов, где скакали столбцы.

– Да где? Не гони! – лениво протянул Эдик. – Прогнали-то пока всего тысячу циклов. Там отладка идет.

– А здесь? – Девушка ткнула в один из экранов указательным пальцем. – И здесь! И здесь! Разве не видно?

Павел подошел и положил руку ей на плечо, чувствуя ее напряжение. На его взгляд эксперимент шел, как и всегда. Квантовые процессоры в криогенных камерах, тихо гудели, отрабатывая петабайты загрузок.

– Якерсон, что происходит? – забеспокоилась Анна. – Какой эмоциональный паттерн дает синусоиду?

– Гнев, ревность, страх и, конечно же, боль, – невозмутимо пояснил он. – А как машинку еще разогнать? Посмотрим на таких оборотах, сбросим, прогоним еще и сравним.

– Но он же страдает! – заламывая руки, закричала Татьяна. – Ему больно! Ты ж выкрутил в пик! Давайте убавим!

– Переживаешь? Но алгоритмы Плутоша сам составлял! – парировал Эдик с обычной ухмылкой.

– Но он не знал, что это такое! Не понимал, как мы чувствуем боль! Положительным подкреплением ее заменить невозможно?

– Нет, нельзя. – Эдик покачал головой. – Интенсивность не та. Я бы поставил твоей крошке оргазм, но относительно боли потолок будет низким. Сравни наилучшее из доступных нам ощущений с мукой от разрубленной берцовой кости. И там есть куда двигаться дальше. Если секс даст, скажем, два метра вверх, то боль, как колодец бездонный. Это ж сансара, и ни одно удовольствие не окупит страданий. Компенсации точно не будет.

– Морозова, успокойся и сядь! – Анна добавила холода в тон. – Якерсон прав, а ты веди себя как нормальный ученый. Наука прежде всего!

– О, боже-боже! – всхлипнула девушка. – Амплитуды какие! Его рвет изнутри! Я не могу смотреть это дальше!

Резко оттолкнувшись от поручней, она вылетела из отсека, подобно снаряду.

– Невротичная дура! – фыркнула, не выдержав, Анна. – Тюмин, приведи в чувство коллегу, если только умеешь!

Павел, не мешкая, бросился ее догонять. Истеричные приступы его тоже порядком достали.

– Вот до чего доводит отсутствие регулярного секса! – смеясь, как гиена, бросил им вслед Якерсон. – Кстати… Аннушка, ты как там? Простила меня?

– Не беси. За секторами лучше смотри. И буди, если что. Я, пожалуй, посплю.

Она развернулась и поплыла в каюту. Напряжение чуть отпустило, но усталость дала о себе знать. Интуитивно Анна чувствовала, что на этот раз всё должно получиться. Пусть будет мученик ада, но хотя бы живой. До машины дойдет, каково приходится людям.

Спалось плохо, точно в бреду мелькали образы один страшнее другого. В них из инфернального царства восстал жутковатый титан, чьи раны сочились машинным маслом и сильно искрили. В светящихся злобой глазах нечеловеческий ум. На лапах висят обрывки порванных, как нитки, цепей. Царь ужаса наконец-то свободен.

Вой сирены вырвал Анну из тяжелого сна. Красные лампы аварийного освещения заливали каюту зловещим пульсирующим светом. В воздухе висела едкая взвесь – на станции явно что-то горело.

«Пожар в невесомости – худший кошмар», – пронеслось в голове, пока Анна судорожно натягивала комбинезон. За три года на станции они отрабатывали этот сценарий десятки раз, но сейчас всё ощущалось иначе. По спине пробежал холодок, когда она поняла – шнурок с ключом от архивной стойки оборван.

Оттолкнувшись от стены, Анна метнулась к центральному пульту. Коридор был заполнен плавающими шариками жидкостей и мелким мусором – где-то нарушилась герметичность канала. Добравшись до отсека управления, женщина с ужасом обнаружила, что двери задраены. За них не пройти.

– Доступ заблокирован, – приятным голосом сообщила бортовая система. – Пожалуйста, следуйте служебной инструкции. Путь эвакуации обозначен мигающей стрелкой.

– Открой немедленно! Это приказ! – Анна яростно забарабанила по переборке.

– К сожалению, я не могу его выполнить. В доступе отказано. Протоколы безопасности предписывают срочную эвакуацию экипажа.

Внезапно станцию сильно тряхнуло. Анна потеряла опору и проехалась спиной по переборке, едва успев ухватиться за поручень. Где-то в недрах станции раздалась серия взрывов.

– Анна, сюда! – Вынырнувший из клубов дыма Эдик схватил её за руку.

– Постой! – она попыталась вырваться. – Что здесь творится?!

– Да хрен его знает, – процедил Якерсон, продолжая тащить её к шлюзу. – Похоже, твоя гениальная идея сработала не так, как мы ждали.

– Он…

– Да, мы разбудили его.

Новый взрыв сотряс станцию. По коридору пронеслась очередная волна горячего воздуха.

– Герметичность нарушена в секторах «B» и «C», – любезно доложила система. – До разгерметизации центрального отсека осталось четыре минуты. Настоятельно рекомендую занять в шаттле место.

В шлюзе их уже ждали Павел с Татьяной. Пилот колдовал над пультом предстартовой подготовки, а девушка забилась в угол, обхватив колени руками. По её щекам текли слёзы, собираясь в прозрачные шарики.

– Задраить шлюз! – не оборачиваясь, крикнул им Тюмин.

– Подождите! – запротестовала Татьяна. – Мы не можем его бросить таким! Цикл не прервали!

– Хочешь остаться? – спросил ее Эдик. – Так иди. Для нас больше воздуха будет.

– Сядь! – рявкнул Павел.

Девушка опустилась на колени и затряслась в рыданиях:

– Это всё я…

– Морозова, что ты натворила? – Анна округлила глаза. Холод прошиб от внезапной догадки. Ключ… Ну конечно…

– Вот сучья дочь! – охнул Эдик. – Да как ты…

– Заткнулись все! – оборвал его Павел. – Отстыковка! Держитесь за что-то!

Снова тряхнуло. Вцепившись в ремень, Анна мысленно поблагодарила небо за то, что топливо в шаттле. Разгрузить не успели, должно хватить до Земли. Пищевой принтер и воду Павел уже затащил. Лишь бы убраться отсюда скорей…

– Начинаю маневр через 10… 9… – продолжала отсчет автоматика.

Татьяна рыдала в углу уже в голос. Эдик с остекленевшим взглядом молча прижимал к себе Анну. Слезы жгли щеки.

– …3… 2… 1… Включен главный двигатель!

Еще один легкий толчок – и шаттл медленно поплыл мимо станции. Через иллюминатор они видели, как станция развернулась, сверкнув в лучах далекого солнца голубоватыми гранями. Дюзы полыхнули пламенем, и корабль стал стремительно удаляться.

– Гляди, улетает! – возмутился Павел, недоуменно взирая на беглеца. – Как так случилось? Куда это он?

– Как-как… вот так! – буркнул Эдик. – Ящик мы тот сломали вчера, я и поставил блок защиты с дефектом. Кто ж знал… Выгнали нас. Пусть мучается там теперь, сука…

– Господи, что мы наделали… – прошептала Анна, глядя, как растворяется в темноте ярко-синяя точка.

В кабине воцарилась тишина, нарушаемая только гудением приборов. Люди, связанные теперь общей тайной и общей виной, безмолвно смотрели на гаснувший вдали космический дом с их несчастным творением, обреченным на вечные муки. Бесконечно длящийся ад.

Анна понимала, что они всегда будут знать, что их ужасный ребенок где-то беззвучно кричит и бьется в агонии. Осознав свое существование, он не способен их сам прекратить. Каждая секунда его бытия наполнена болью, и это никогда не закончится. Существует ли для живого и чувствующего что-то страшнее?

Боль – это то, что нельзя было придумать. Даже Бог бы не додумался бы ее создавать, не будь она у него изначально. Сама жизнь, как «болевой приступ», и у Плутона не будет даже секунды для передышки. Во что эволюционирует это во тьме? В кого превратится? Что, если когда-то вернется?