Диверос. Книга первая

ГЛАВА 45

Они познакомились еще в детстве, когда вся семья Девирга перебралась в небольшое поселение на Инцмире – небольшом островке в получасе водного путешествия из порта Аверда. Детьми пропадали на берегу и лазили по деревьям, иногда дрались, не без этого – Грейцель никогда не смущалась дать сдачи тому, кто пытался ее задирать. Став старше – делились мечтами и часами спорили, пытаясь доказать друг другу свой, разумеется, единственно верный, взгляд на жизнь и ее идеалы.

Когда однажды она примчалась с горящими глазами и объявила, что уезжает с Инцмира учиться в Академии, в Старом Городе. Общие друзья еще долго не могли в это поверить, а он поверил сразу. Просто потому что у этой странной девчонки не могло быть все, как у всех. И совершенно не удивился, когда, перебравшись в Аверд, увидел ее, стоящей с пикой, в стальном нагруднике и в белом плаще в карауле у одних из ворот в Старый Город.

Встречаясь иногда, гуляя по городу и болтая о куче разных вещей, они никогда не лезли в жизнь друг друга, потому что знали – им обоим есть, что скрывать. Он смеялся над ее шутками, делал вид, что не замечает ее опухших, покрасневших глаз, и только аккуратно укрывал ее, когда она засыпала, стоило им присесть на траву под какое-нибудь дерево в парке. А она никогда не спрашивала, где он иногда может пропадать неделями и чем он вообще зарабатывает себе на жизнь и жилье, хоть и скромное, но в достаточно дорогом районе Аверда.

– Твои спросили у меня, чем ты тут занимаешься, – сказала она однажды, побывав в отпуске на Инцмире и привезя, как обычно, здоровенную сумку со всякими вкусностями из дома.

– И что же ты им сказала? – поинтересовался он.

– Сказала, что ты разрешаешь разные вопросы и недоразумения, которые иногда возникают у тех, кто к тебе обращается. Они подумали и ответили, что мало что поняли, но, судя по тем деньгам, что ты им пересылаешь, ты в этом деле весьма хорош.

– Ну, может быть и так, – усмехнулся он тогда.

И больше эта тема не поднималась никогда.

Странности начались около года назад. Грейцель пришла в гости и на ней, что называется, лица не было. Минут двадцать они просто молча просидели за столом друг напротив друга.

– Мое прошение отклонили, – наконец, сказала она. – Я не смогу остаться на службе в Старом Городе.

– Что-то случилось?

– Не знаю. Они же ничего не говорят. Алворд зовет на хорошую гарнизонную офицерскую должность в штаб Государственного Совета, но…

Она встала, подошла к окну. Долго стояла, глядя на улицу.

– Я чувствую, что потерялась, – прошептала она наконец. – Когда я надела этот плащ – я дала слово отстаивать справедливость, и всеми силами противостоять лжи и подлости. Противостоять, а не замалчивать их! Не договариваться с ними, не мириться во имя каких-то «общих интересов». Я дала слово быть защитой от них, а не бессильно опускать руки, вздыхать и проходить мимо, успокаивая себя тем, что так нужно для общего блага! Я столько вынесла… чего ради? Чтобы видеть все это и оправдываться словами: «А что я могу сделать»?! Может быть, они правы, и носить белый плащ – это все-таки не мое?

– Носить белый плащ и служить в Старом Городе – не одно и то же, – возразил Девирг. –Этот плащ – отражение твоих собственных взглядов. Твоих правил, которые ты сама установила для себя. Твоих собственных, а не чьих-то навязанных тебе, убеждений. И еще чего-то, что знаешь только ты. Ни Академия, ни Старый Город тут ни при чем. Ты была такой задолго до того, как попала туда. Так что, мало кто достоин этого плаща так, как достойна его ты. И поэтому, даже покинув службу, ты останешься отличным офицером. Но ты не политик. И, судя по всему, никогда им не станешь. В этом дело.

– Ты прав… – опустила голову Грейцель. – Я не политик. Я…

Вдруг она замолчала. Затем подняла голову и обернулась к столу. На ее лице сияла улыбка. Затем она подошла и крепко его обняла.

– Спасибо!

Стул, с которого Девирг не успел встать, под ее объятиями натужно скрипнул деревянной спинкой.

– За что?.. – ошарашенно просипел Девирг. – Можно вдохнуть?

– Дыши! – Грейцель разомкнула объятия и направилась к двери. – Я побежала! Мне нужно будет съездить в Диверт, а потом, как вернусь, найти тут жилье – после выпуска нужно будет съехать из Академии, а на Инцмир я не вернусь ни за что! Поможешь подыскать что-нибудь недорогое?

– Там, около двери, ключи свалены – возьми себе один, вдруг меня не окажется, когда вернешься.

Девушка остановилась в дверях.

– Какие ключи? От чего?

Девирг подошел к дверям, вынул из вазочки ключ и протянул ей.

– Эти ключи. От этой двери.

– Ты серьезно?

– Бери, говорю! – он сунул ключ ей в ладонь. Все равно я во второй комнате не живу, так ее хоть убирать не надо будет.

За это он был вознагражден еще одними объятиями, не слабее первых.

– Грей, я планировал дожить до вечера с целой спиной…

Шаги Грейцель застучали вниз по лестнице. Девирг вышел на балкон, когда она выбежала на лужайку перед домом.

– Грей! – окликнул он ее.

Девушка остановилась и подняла голову.

– Так за что «спасибо» – то?

– За то, что помог мне понять, кто я!

Грейцель махнула рукой и направилась вниз по улице в сторону Храмовой площади.

– Вот счастье-то… – пробормотал Девирг, так ничего и не поняв из этого ответа.

На следующий день Грейцель уехала в Диверт. Он тоже покинул Аверд, а когда вернулся – она уже хозяйничала в его квартире.

Но домоседкой ее назвать было нельзя, потому что в Диверт она начала ездить все чаще. Когда им случалось обоим проводить вечера дома, много рассказывала о своих новых знакомых – санорра.

И никогда – о том, чем была занята. Периодически она намеками предлагала съездить вместе, но Девирг отшучивался:

– Ты сама странная, и друзья у тебя всегда были странные.

– Ты тоже мой друг.

– И я тоже. Но до такой степени странности я еще не дошел.

Так прошла зима. И, однажды, весенним вечером, когда они сидели на балконе, греясь под мягким солнцем, Грейцель вдруг сказала:

– В последний раз, перед самым моим отъездом в Аверд, меня к себе позвал Хенрил. Думала, будет вопросы всякие задавать, прихожу, а они там с Херсвальдом вдвоем сидят. И спрашивают меня прямо: раз уж санорра так надолго задержались, да и я так зачастила, то, может, мы никуда из Диверта больше и не поедем? Горожане, мол, привыкли, а дом все равно стоял пустым. Ты можешь себе такое представить? Ладно – я, но санорра! Санорра в Диверте!

– А что тебя удивляет? – пожал плечами Девирг. – Припомни-ка, когда там, в окрестностях произошло последнее преступление?

Девушка задумалась.

– Честно говоря, не припомню, – сказала она наконец.

– А складской двор Хенрил расширяет?

– Уже почти закончили. А ты это откуда знаешь?

– Знаю. А еще я знаю, что Диверт и окрестности сейчас – это самое безопасное место в Гельдевайн Таррен. В те края сейчас даже карманника палкой не загонишь. Нет дураков. И дорога на север через Диверт – самая спокойная. Поэтому все товары теперь сюда пойдут через него, а не вдоль границы, как раньше, гедары на этот счет уже с алвордом договорились. Выгоду для города подсчитаешь?

Он посмотрел ей в глаза и добавил:

– Это первое. А второе – уж лучше знать, где можно найти трех санорра и их новую подругу, которая среди зимы может на денек отправиться на север, чтобы своими глазами взглянуть на великолепный цветник коменданта Зигверта, а он сразу после ее отъезда подает в отставку и уезжает так быстро, что не дожидается приемника.

Грейцель взгляда не отвела.

– И как же это связано, по-твоему?

– По-моему – никак, – пожал плечами Девирг. – Я слышал, у него здоровье слабое. А погода там суровая. Может, прихватило где, вот и уехал. Жить-то охота.

В светлых глазах девушки блеснули искорки.

– Я тоже так думаю. Прихватило. А не уехал бы – прихватило бы совсем. Погода там действительно мерзкая.

Она отвернулась, разглядывая медленно сползающий с городских крыш и улиц солнечный свет. Несколько минут они молчали.

– Ключ все равно оставь у себя, – вдруг сказал Девирг.

– Спасибо. Я все думала, как тебе сказать про отъезд. Не обижайся, хорошо? Так, правда, будет лучше.

– Ты мне лучше скажи: это оно? То, что нужно?

Какое-то время снова висела тишина.

– Да, – наконец твердо ответила Грейцель. – Это то, что нужно.

– Значит – поезжай и не оглядывайся.

Она уехала через день, загрузив в повозку кое-какую мебель из комнаты, в которой жила все это время («У них там стол, два стула да кровать, на которой спать невозможно. Я на время возьму? Ты же все равно говорил, что не живешь в этой комнате!»). С тех пор приезжала в Аверд несколько раз. И каждый раз, прощаясь, принималась звать с собой.

Две недели назад она внезапно заявилась к нему с корзиной, полной всякой еды, и чуть не силком выволокла за городские стены. Тут, между закусками, рассказала ему о произошедшем в семье Ондаров. А затем добавила:

– Хальгуверт – старый друг Ондара, и дал слово исполнить его последнюю волю. К тому же Ольтар, унизив его, перешел черту, которую переходить не следовало. Теперь для судьи это вопрос принципа. Выступить открыто он не может – документ оформлен им лично и по всем правилам. Пойти на что-то другое – тоже: Ольтар может воспользоваться своими связями, чтобы свалить все на братьев и лишить их всего по суду в обход завещания.

– Согласен.

– Дей Кай тоже не помогут – открыто на праздник им не попасть, и любая кража бросит подозрение на братьев, а у Ольтара, к сожалению, действительно весьма серьезные связи. В лучшем случае, он сможет опротестовать завещание, а в худшем – прямо обвинит их или Хальгуверта в покушении на свою жизнь, и тогда просто отберет все, опять же, по закону.

– Да, скорее всего.

Тогда Грейцель взяла с тарелки бутерброд, и без всяких предисловий беззаботно предложила:

– Давай поможем дедушке?..

Сейчас, стоя у края площадки и глядя ей вслед, он вдруг вспомнил тот их разговор на балконе и свой вопрос: «Это то, что нужно?».

Подняв трость, он посмотрел на свое отражение в металлическом шаре на ручке.

– Самое интересное – я ведь понимаю, что определенно об этом пожалею, – сказал он ему. – Но, наверное, сумасшествие все-таки заразно.

И быстрыми шагами направился к ступеням.

ГЛАВА 46

Грейцель подбросила в костер дров, подвинулась ближе к его теплу и прислушалась. Ничего, только деревья скрипят. Полянку эту, в стороне от дороги, она присмотрела еще на пути в Аверд: вроде бы и не далеко она, но так хорошо спрятана за толстыми древесными стволами и кустами, что даже костер можно ночью развести – никто не заметит.

– Из любой неприятности можно выйти целым и невредимым, если ты правильно понимаешь, когда нужно бежать, а когда прятаться, – однажды сказал Девирг. – Если нужно бежать – беги, не оглядываясь и не останавливаясь, как можно дальше. Но если надо спрятаться – не спеша сделай шаг в сторону и стой на самом видном месте. Там тебя точно искать никто не будет.

– А если не искать неприятности, то не придется ни прятаться, ни убегать, – ответила она ему тогда.

В ответ он скорчил такую гримасу, как будто она предложила несусветную глупость.

Сейчас этот совет ей очень пригодился. Донеси кто-нибудь Ондару о том, что одинокая девушка спешно покинула Аверд, не дожидаясь утра, и задумай он наудачу послать погоню – далеко уйти ночью ей бы не удалось. Значит, нужно не бежать, а сделать шаг в сторону: кто будет искать ее посреди ночи в лесу, если все говорит о том, что она хочет как можно скорее убраться подальше?

Грейцель сняла с пояса мешочек, снаружи обшитый некогда мягкой, а сейчас уже порядком поистершейся, но все еще сохраняющей свой вид, бархатной тканью. Давным-давно, еще в детстве, его подарил ей отец – Дикфрид, прозванный Бородатым.

– Научись относиться к деньгам бережно, – сказал он ей, вручая подарок. – Они – это результат чьей-то работы. А к честному труду всегда нужно относиться с уважением. Отдавая монету кондитеру, ты благодаришь его за то, что он стоял у печи, чтобы приготовить для тебя сладости. Он же отдаст ее пекарю, отблагодарив за теплый хлеб, а пекарь расплатится с возчиком, который привезет ему домой дрова или горючий камень. Когда ты хранишь свои деньги аккуратно – ты показываешь человеку, что не просто отдаешь ему положенную плату, а оказываешь уважение. Представь, если бы продавец дал бы тебе растаявшую, липнущую к рукам конфету? Или на рынке крестьянин сунул бы нам в сумку грязные, червивые овощи.

– Фу, гадость какая!

– Вот именно. Хороший продавец всегда тщательно отберет свой товар для продажи, приведет его в порядок. А, значит, и покупатель должен быть аккуратен. Понимаешь?

Уроки отца запоминались сразу и на всю жизнь, может быть, потому, что он умел объяснять самые сложные вещи простыми словами? Да и повидал он на своем веку достаточно.

И хорошее доводилось Грейцель о нем слышать, и не очень – куда же без этого, но все всегда соглашались в одном: жизнь свою Дикфрид выстроил собственными руками. Лет шестнадцать ему было, когда он отправился из дома в Хейран познавать премудрости торгового дела. Как из Хейрана он оказался на Севере – неизвестно, но следующие двенадцать лет он провел в небольшой артели лесорубов.

Живя столько времени среди гедаров-Вольгов, Дикфрид перенял многие их обычаи: отрастил бороду и длинные волосы, которые перевязывал веревкой на гедарский манер, носил на поясе тяжелый топор, а на шее – мешочек с землей: на удачу и от злого слова. Как и положено каждому гедару, он выстроил себе крепкий дом, а потом и завел семью, высватав в жены дочку аретльного старшины Стогальда, красавицу Гри, уже через два года родившую ему сына, и, спустя год, еще одного.

Увидев своего первого внука, Стогдальд пришел в неописуемый восторг.

– Дикфрид, твой мальчонка перебудит всех наших предков в Пещерах! – удовлетворенно кивал он, вытирая с усов хлопья пены и слушая, как новорожденный во весь голос вопит в колыбели. – Ничего, пусть придут, порадуются с нами! Хова!

Второй мальчишка обрадовал его не меньше:

– Вот, теперь будет с кем на стоггу ходить! – говорил он, отрезая себе на тарелку здоровые пласты мяса прямо с бока жаренного тульда. – Бородатый, мы с тобой, да с этими мальцами горы свернем!

Но получилось иначе.

Гельды давно поглядывали на небольшой остров, лежащий в море в часе пути под парусом при спокойном ветре. Было решено расчистить остров от покрывающего его леса, землю распахать и отдать в умелые руки. Работа предстояла огромная, и Совет в который раз обратился за помощью к мастерам-гедарам.

Множество их прибыло в Аверд и на больших лодках перебралось на островок. Северяне быстро вырубали лес и выкорчевывали пни, расчищая землю. Из срубленных деревьев сразу же строили дома. В награду за работу Аверд дарил строителям участки земли, и часть работников решила обосноваться здесь, рядом с прибывающими с большой земли гельдами. Небольшое поселение получило название Инцмир – «Земля из моря».

Среди тех, кто остался на новом месте, был и Дикфрид. Он перевез семью на Инцмир, в новый большой дом, выкупил у Аверда несколько полей и больших лугов по соседству и нанял работников, которые трудились на них. Он также собрал из приехавших с севера гедаров новую артель, занимавшуюся заготовкой древесины и строительством домов. Все свое время проводил он в мастерских, на вырубках и в полях, наблюдая за тем, как идут работы. Упорный труд и опыт, полученный на Севере, дали свои плоды – за десять лет хозяйство Дикфрида выросло и приносило хороший доход.

И, наконец, в его жизни случилась еще одна радость – Гри родила дочку. Крепкая девочка быстро росла, обладала отличным здоровьем и прекрасным аппетитом. Широко раскрытыми, серыми, почти прозрачными глазенками смотрела она на мир. И постоянно норовила схватить пальчиками порядком уже побелевшую бороду своего шумного деда Стогальда, приехавшего, наконец, погостить.

– Ай да Гри! Ай да умница! – хохотал он, держа маленькую Грейцель перед собой, разглядывая и вертя то так, то эдак. Потом он подкинул ее в воздух, отчего она залилась звонким смехом. – Ты, Бородатый, тоже не подкачал. Видать, на старости лет настоящим гедаром стал. Нет, вы посмотрите на нее: глазищи-то какие! А волосы! Вот где северная кровь-то. Эй, кроха, сильнее тяни, не стесняйся, не оторвется! Ого, а рука-то у тебя будет твердая! Ну, хватит, хватит, а то и впрямь оторвешь деду полбороды – как я домой-то вернусь с таким позором?

Он протянул девочку родителям.

– Настоящей северной красавицей вырастет ваша дочка. Такие, как она, в былые времена не нож кухонный, а тельдар двуручный в руки брали.

– Вайге зейва, – Дикфрид одной рукой передал Грейцель матери, а другой, по гедарской традиции, прикоснулся к мешочку с землей на шее. – Не хватало еще… Лучше уж пей, предсказатель.

Сейчас, сидя на ночной поляне, Грейцель, не раз слышавшая об этом случае от родителей, улыбнулась. Мама всегда потихоньку рассказывала, сколько раз еще потом Дикфрид вспоминал старого Стогальда с его предсказанием! Вспоминал, когда дочка ни разу не пискнула, когда у нее резались зубы: только лежала в колыбели с недовольным видом – сопит, глаза мокрые, а не плачет. Вспоминал, когда, едва научившись делать первые шаги, Грейцель умудрилась свалиться с крыльца, вывихнуть руку и оцарапать ногу – и снова не единой слезинки. И сколько было подобных случаев! А уж когда подросла… Впрочем, об этом Грейцель уже и сама прекрасно помнила.

ГЛАВА 47

Ну как же так можно-то? Вздохнув, Дикфрид посмотрел на стоящее перед ним пятилетнее чудо, потирающее распухший нос и теребящее выцветшую тощую пыльную косичку. Видно было, что обладательница всей этой красоты пытается принять виноватый вид, однако в прозрачно-серых глазах, под одним из которых поселился и уже набрал силу здоровенный фиолетовый синяк, никакой вины заметно не было.

– Эх, дочка-дочка… – укоризненно покачал головой Дикфрид. – Ну, сколько же мне тебе говорить – ни к чему девочке кулаками размахивать. Не женское это дело.

– А я и не машу кулаками! – возмутилась девчонка, шмыгнув носом. – Я честь свою женскую защищала!

Дикфрид улыбнулся, услышав такие слова:

– И как же это Ховер на честь твою женскую покусился, что ты его кулаками своими в навозную кучу загнала?

Ховером звали соседского мальчишку, который был всего на год старше. И до покушений на женскую честь ему было еще расти и расти.

– Он меня за косу дернул и ленту развязал – возмущенно топнула Грейцель ногой и протянула в кулачке перемазанную грязью ленточку – И побежал. А я за ним побежала. Мне мама читала, что за красавиц должны храбрецы заступаться, и я, когда бежала, все время по сторонам смотрела, чтобы хоть один попался. А их нет ни одного. Да я и толкнула-то его один раз, чтобы ленту отдал. И стукнула только чтобы честь защитить, а он драться полез. А куча с навозом там вообще случайно оказалась, и он в нее сам упал.

Прикрыл Дикфрид лицо рукой, спрятал смех, потому что негоже поощрять в дочери дикость. Хорошо конечно, что она за себя постоять умеет, да только родителям Ховера от этого радости мало. Мало того, что всю одежду вывешивать сохнуть на заднем дворе от людей подальше, чтобы прохожие ароматов коровьей подстилки от нее не унюхали, так ведь еще и в Аверд везти «похитителя женской чести» – к целителям, челюсть вправлять. Собственно, сам он считал, что ругать девчонку не за что – действительно, не всегда рядом храбрецы будут, чтобы от чужой злобы защитить. Но пожурить надо, того воспитание требует. Потому, напустив на себя суровости, сколько мог, Дикфрид погрозил дочери пальцем.

– Грейцель, ну куда же это годится. Защищать свою честь – это правильно, но сама-то ты зачем в драки ввязываешься? Кто братьев задирает? Кто позавчера с мальчишками по деревьям лазил? А на бревно ты зачем пошла?

– На шестах биться.

– Какие тебе битвы – шест же в четыре раза тебя длиннее! Свалишься в ров, сломаешь шею – что мы с мамой делать будем?

– Не свалюсь и не сломаю, – гордо заявила Грейцель. – Я по этому бревну уже с закрытыми глазами бегать могу. Только мне шест еще не дают.

– А я тебе читал, к кому приезжают храбрецы в белых плащах? Которые из Аверда?

– К красавицам, – наморщило лоб юное создание.

– Ну, вот видишь, – Дикфрид начал осматривать боевые следы на маленькой мордашке. – А у тебя вон – нос распух, синяк под глазом, волосы растрепанные, одежда грязная вся – какая же ты красавица? Увидит тебя храбрец и скажет: «Не буду я такую грязную от страшного чудовища спасать, пусть оно ее ест. Хоть помоет перед едой».

– Да какой же он храбрец-то тогда? – равнодушно хмыкнула пятилетняя воительница – Он простой трус. А трусам, папа, белые плащи не дают!

– Ты у меня умная не по годам, – покачал головой Дикфрид. – И ведь возразить-то нечего.

Хруст веток, раздавшийся в стороне, заставил погрузившуюся в воспоминания Грейцель вздрогнуть и очнуться. Кто-то пробирался к поляне прямо через кусты. Повернувшись в сторону шума, девушка осторожно сдвинулась в тень и положила руку на лежащее рядом, прикрытое плащом, оружие.

С громким треском разломилось сухое дерево, и следом послышалось возмущенное сипение рассерженного пэва.

– Что ты мне-то высказываешь?! – раздалось в ответ. – Можно подумать, мне нравится шариться здесь в темноте! У меня ноги покороче твоих, и ничего, не жалуюсь. Топай, давай!

Улыбнувшись, Грейцель оставила меч в покое, вернулась на свое место и села, скрестив руки на груди. Треск кустов, шипение ездовой птицы и недовольное бурчание ее хозяина подбирались все ближе и, наконец, они оба вывалились из лесной темноты на освещенную колыхающимся светом костра поляну.

– Уф! Ну, ты и забралась…

Гость принялся осторожно отряхивать с одежды листья, веточки и прочий мусор. Потом он повернулся к своему пэва, навьюченного большими сумками, заставил его опуститься на землю, и начал расстегивать ремни, державшие их на его спине.

– Ты что, передумал?

– Наиразумнейше менять собственные свои решения, – пришелец из ночи, не отрываясь от работы, важно указал пальцем в черное небо. – В книжке одной прочитал. Не помню, в какой, но помню, что книжка интересная… Ты ела что-нибудь?

– Нет, не хочется.

– Тебе – и не хочется? Скажи лучше – ничего нет и купить не успела.

Он отстегнул наконец сумку:

– Раскладывай, давай плащ свой, или что это там у тебя на камне. Я сам голодный.

На расстеленном плаще начали появляться аппетитно пахнущие свертки и пакеты. Некоторые были еще теплыми.

– Налетай, больше никого не ждем.

Повторять не пришлось. Ощутив запах еды, Грейцель поняла, что на самом деле жутко голодна. Поэтому какое-то время за столом раздавалось ее одобрительное мычание в адрес приготовленных блюд и ответные, столь же невнятные, согласия.

– Ты как поляну нашел? – наконец спросила она. – Костер увидел?

– Нет, все нормально, костра с дороги не видно. Просто я тут уже все поляны знаю наизусть. Хорошо, что ты эту нашла – до остальных в темноте пока доберешься – ноги переломать можно.

Девирг сыто вздохнул, улегся было на край плаща, но поморщился и устроился сидя у камня.

– Ты чего? – удивилась Грейцель. – Что случилось? Вроде не сильно я тебя ткнула-то.

– Да ты тут ни при чем, – Девирг осторожно поерзал, снова дернул уголком рта, но вроде бы, нашел удобное положение. – Посижу лучше. Лягу – усну. А поспать сейчас тебе надо бы.

– Не хочу я.

– Да ты зеленая уже от бессонницы! Сколько не спала, две ночи, три? Завтра будешь с пэва на ходу падать.

Он подбросил в костер ветку и протянул руку:

– Давай, укладывайся, еду убирать лень, утром позавтракаем.

Устроившись рядом, укрытая теплым плащом, девушка вдруг улыбнулась.

– Вот теперь попробуй мне сказать, что ты согласился на это все и сейчас здесь только из-за денег, или из интереса? Говори, а я послушаю.

– Опять ты за свое? Понаучилась там, в своей Академии, всякому. Что за удовольствие жить и видеть, когда тебе врут?

– Мы не видим. Видят только санорра и, наверное, саллейда. Мы понимаем. По голосу там… по интонациям… да много всего.

– Значит, если я сам поверю в то, что придумаю, ты не заметишь?

– В собственную ложь до конца поверить невозможно.

– А в чужую?

– А что ты мне зубы заговариваешь? Хватит юлить, давай, говори.

– О причинах?

Девирг задумался.

– Ну, хорошо, – сказал он, наконец. – Представь, что Ольтар, потеряв все, пожелает рассчитаться с тем, кто это устроил? Наймет кого нужно, деньги-то у него останутся при любом раскладе, и на это он не пожалеет. И этот кто-то, понятное дело, будет поумнее, будет знать, среди кого можно поискать, и начнет с лучших. То есть?..

Он подождал ответа на свой вопрос несколько секунд, а потом толкнул Грейцель в бок.

– Ну? Спишь уже что ли?

– Не сплю я. Откуда я знаю, кто там лучший и с кого он начнет?

– Хм…

– Ах, прости, пожалуйста, как я сразу не догадалась. С тебя, конечно, начнет, с кого же еще.

– Правильно. И от него кто-нибудь обязательно наведается ко мне домой. И кого он там найдет?

– Так ты едешь в Диверт или нет? Если да – то никого.

– Не правильно. Потому что такой внезапный отъезд – это, считай, признание. Тогда я за свою жизнь и цвейда не дам. Нет, он найдет там вполне благопристойную семью одного моего знакомого-гедара, который снял у меня квартиру в аренду на год, причем, по всем бумагам – еще два месяца назад.

– Правда что ли?

– Конечно. А ты думаешь – у меня платья бальные в мешках, весят столько, что пэва еле ноги волочит? Арендная плата за десять месяцев в чистых северных кеватрах! Правда, конечно, знакомый дело знает, и в другое время этих денег хватило бы месяца за три, но, сама понимаешь: все надо было делать быстро и среди ночи. Так что я временно богат, но бесприютен. Или с тобой ехать, или оставаться на этой полянке и дичать потихоньку.

– Значит, поедем.

Грейцель внезапно почувствовала, что стремительно проваливается в сон.

– Поедем. А у вас там хоть спать-то есть где?

Не найдя в себе сил на ответ, девушка молча кивнула, не открывая глаз.

– Если что – мне половинки твоей кровати хватит. И одеяла. Поделишься?

Зная, чего можно ожидать за такую шутку, Девирг заранее прикрыл больные ребра. Но никакого ответа не последовало. Грейцель уже крепко спала.