Она великодушно не стала размазывать его по стенке: судно разгонялось очень медленно, на сотых долях g. Вольмир мог передвигаться по звездолёту без особых затруднений. Наверное, это плановая корректировка орбиты. Конечно, тяга могла увеличиться, но сильное ускорение – вплоть до десятка g – можно переждать в любой капсуле соматостаза. Вольмир как раз шёл к медотсеку. Оттуда вирус быстро найдёт нужный путь: оборудование непосредственно связано с ганглиями «Сизифа». Кроме того, Вольмиру потребуется оперативное лечение, ведь кто знает, во что моты превратили его внутренности.

Сильная боль пронзала Вольмира изнутри с каждым шагом и продолжала нарастать. Он сдерживал рвоту из последних сил. Какая ирония, сдохнуть от собственного творения, Изма просто помрёт от смеха.

Может, она нарочно ускоряет «Сизиф», вынуждая его залезть в капсулу, чтобы корабль усыпил его на долгие годы. Ну, зато она ничего не знает о вирусе.

Он готов был уверовать в богов, когда наконец-то увидел диафрагму медстанции. Та гостеприимно раскрылась, Вольмир вошёл внутрь и сразу рухнул на пол.

Новый спазм вывихнул ему челюсть. Содержимое инкубатора фонтаном выплеснулось изо рта, забрызгав всё вокруг грязно-серой жидкостью. Его долго и мучительно рвало, внутренности в судорогах пытались очиститься от инородной дряни. Вместе с мотами выходило много крови, но он почувствовал себя значительно лучше, как только желудок исторг основную массу вируса. Даже смог подняться на ноги.

Шатаясь от боли и головокружения, он добрался до капсулы. Нужно настроить её… скажем, на шесть часов. Этого будет вполне достаточно. К его пробуждению «Сизиф» перестанет подчиняться Изме.

Как только прозрачная крышка закрылась, во рту возник металлический привкус – в лёгкие проник ксенон. Через несколько минут он заснёт, и тогда «Сизиф» заполнит его тело лечебной мотической жидкостью. Крошечные врачи и хирурги проникнут в органы, запустят регенерацию повреждённых тканей, исправят сбои в метаболизме, истребят дефектные клетки. Когда он очнётся, Изма будет вне себя от злости, но сделать она уже ничего не сможет. Вольмир почувствовал эйфорию – то ли от предвкушения скорой победы, то ли от подействовавшего наркоза.

В помещении медстанции вдруг пошёл снег. Искрящиеся снежинки материализовывались прямо из воздуха и, кружась в невидимых турбулентных потоках, опускались на пол. Сначала он подумал, что у него галлюцинации, потом сообразил: «Сизиф», как и ожидалось, среагировал на вирус. Защитные моты кучами облепляли вторженцев, превращаясь в хлопья. Только почему-то на медстанции начался настоящий снежный шторм. Вообще-то это странно, такого быть не должно… Но зато красиво, он ведь никогда не видел снега: будто «Сизиф» несётся сквозь звёздное скопление. Когда Вольмир очнётся и уничтожит Бегемота, он отправится в глубокий космос, к необитаемым туманностям и таким вот скоплениям.

В круговерти снега вдруг возникло улыбающееся лицо Измы Дез.

– Ого, оказывается, вы полны сюрпризов. – Вольмир успел услышать её приглушённые слова, прежде чем провалиться в полное забытьё.

Дезориентация после соматостаза – нормальное явление. Мозг не сразу восстанавливает картину событий до отключения сознания и не спешит возвращаться в прежнее русло. Вольмир выкашлял из лёгких остатки раствора, после чего с трудом выкарабкался из раскрывшейся капсулы. Тело ещё плохо слушалось, и он чуть было не грохнулся на пол.

Он добрался до ближайшего информационного терминала. Отсюда можно получить доступ ко всем тайнам «Сизифа» – если, конечно, вирус сработал правильно. Вестибулярный аппарат подсказывал: сработал, потому что разгон прекратился. Возможно, смена командующего отменила приказы Измы, и корабль вернулся в режим ожидания. Или он летел по инерции с черепашьей по космическим меркам скоростью.

Вольмир ввёл команды и затаил дыхание. Секунда, и его захлестнуло ликование: всё получилось! В его руках – доступ ко всей системе «Сизифа», ко всему судну, от носа до кормы. Даже не верилось. Он мог покинуть жилой сектор, пройти к инкубатору, к командному пункту, наладить связь с зондами, следящими за Бегемотом, создать свои зонды… создать всё что угодно. Даже людей, если станет совсем скучно. Неисчерпаемые возможности корабля захватили его воображение. Но сейчас главное – расправиться с чудовищем.

Вот только он никак не мог найти свой груз. Неужели Изма запрятала его? В архивах должны были сохраниться результаты сканирования. Можно проследить за всеми действиями Измы, всеми изменениями в системе. Тогда почему груза след простыл?

Его вдруг посетила страшная догадка. Изма могла просто-напросто уничтожить груз, скормить его «Сизифу». Верно, зачем ей его хранить? Об этом следовало подумать раньше. Но, с другой стороны, что он мог сделать? Теперь есть «Сизиф», а с ним намного проще создать новых «Пираний», чем с примитивным интеллектом газодобытчиков. Но ведь и времени в обрез.

Время. Его глаза скользнули к показателю местного времени. Только сейчас он заметил, что число было странным. Если ему верить, то он проспал не несколько часов, а… сто пятнадцать лет?! Это что, глюк?!

Он в ужасе бросился лихорадочно сверять даты. Нет, не может этого быть!

– Я вижу, ты, наконец, очнулся. Как спалось? Животик больше не болит? – услышал он ехидный голос Измы. Юникод до сих пор находился на его запястье.

– Что ты наделала?! – закричал он. – Что ты натворила?

– О, не благодари. Как и обещала, я хорошенько подумала, что с тобой делать. И, как ты успел заметить, «Сизиф» всецело стал твоим. Мне этот корабль уже не нужен. Меня вообще на нём нет, можешь проверить.

Информационный терминал подтвердил её слова. Вольмир был единственным живым существом на корабле. Чёрт, что происходит? Где она?

– Хочу кое-что прояснить, – продолжила Изма. – Поднимись в командный центр. Там всё станет ясно. Можешь воспользоваться челночным лифтом, будет быстрее.

– Объясняй сейчас! – закричал Вольмир. – Что ты сделала?! Что с Бегемотом?!

– О, Бегемот, да. В командном центре ты увидишь во всех красках. Жду тебя там. – Она отключилась.

Вольмир не мог поверить. Сто пятнадцать лет. Бегемот давно метастазировал. Сейчас незримые рои мчатся во все стороны. До Солнечной системы они доберутся через десятки тысяч лет, но их невозможно остановить. Проще переловить руками все пылинки на «Сизифе». Зная это, безжалостная Изма со спокойной душой вручила ему корабль.

Командный центр дремал в полумраке. Стоило Вольмиру сделать несколько шагов, как всё вокруг пробудилось, приветствуя нового командующего. Включились сотни индикаторов, замурчали приборы, загорелись интерактивные экраны. Ладно, подумал он, Галактика обречена, но на её превращение в Бегемота уйдут миллионы лет. За это время можно успеть сделать многое.

– Молодец. – Изма вернулась. – Думаю, ты быстро со всем разберёшься. Управление максимально интуитивно. Итак, на главную панель передаётся вся информация, которую получает «Сизиф» в реальном времени. Это данные с зондов, но и своих глаз у корабля хватает. И поверь мне, у астроинженерников самые лучшие глаза. Они проникают в самую суть вещей. Ох, если бы у тебя были мозговые импланты… Хотя, держу пари, ты ими обзаведёшься. Хватило же у тебя ума сделать себе искусственное нутро. Жаль только, что ты не сообразил – обхитрить «Сизиф» у простого смертного не выйдет.

– Ты всё знала, – мрачно сказал Вольмир.

– А вот и нет! Слушай, эти астроинженерники – непостижимые тупицы. Они ворочают астрономическим объёмом данных, но доводят до твоего сведения лишь то, что лежит на поверхности. Я поняла, что ты задумал, лишь тогда, когда увидела тебя в капсуле. Признаю, меня бы ты обвёл вокруг пальца, я и подумать не могла, что ты совсем спятил. Моты в чемодане, инкубатор в животе. Но иммунная система «Сизифа» давно проникла в твой организм, пронюхала об инкубаторе и выработала антитела к твоему… вирусу, верно? Твой план был умён, но обречён на поражение с того самого времени, как ты появился на борту. Впрочем, какая разница, ведь «Сизиф» всё равно стал твоим…

– Так что ты мне хотела показать? Метастазирующего Бегемота? – перебил её Вольмир.

Изма усмехнулась.

– Врубай главную панель.

Он неловко провёл рукой по тому, что посчитал главной панелью. Внутри громадного прозрачного шара, в котором он узнал мотический голограф, проявилось трёхмерное изображение чего-то невероятно сложного. Судя по показателям, структура эта была гигантских размеров – величиной с крупную планету, но с безумно малой плотностью. Она находилась в том месте, где должен был находиться Бегемот.

– Итак, ты видишь моё новое творение, над которым я трудилась без малого четыре сотни лет, – прокомментировала Изма. – Первое в истории человечества астроинженерное сооружение класса «мозг-Юпитер», официально известное как Бегемот. Хотя «моё творение» – не совсем верное определение. «Сизиф» рассчитал весь ход строительства, начиная с создания контролируемо растущей… опухоли и заканчивая процессами, названия которым ещё не придумали. Жаль, что ты проспал последний этап, это было что-то…

От словосочетания «мозг-Юпитер» он чуть было не вывихнул челюсть второй раз. Комитет, да и многие астроинженеры решительно считали создание компьютеров размером с планету невозможным. Невероятные свойства такой штуковины превосходили все вычислительные ресурсы человечества на порядки. Трудно представить, на что она способна. «Сизиф» по сравнению с «мозгом-Юпитером» – муха. Только как же Изма решила проблему рассеивания тепла? «Мозг» должен был буквально зажариться.

Голограф позволял увидеть строение Бегемота, нарезать его изображение ломтиками, проследить за переносом тепла и энергии в его недрах, но Вольмир даже в общих чертах не разобрался, как он работает, – всё было слишком сложно. Наверное, лишь «Сизиф» мог такое придумать. Что там Изма сказала насчёт мозговых имплантов?

– Так что скажешь? – спросила его она.

– Изма Дез, я приношу свои извинения. Вы – величайший астроинженер в истории, хотя вы – та ещё стерва, – признал Вольмир. – Я представляю, как это всё изменит.

– С «Сизифом» ты ещё составишь мне конкуренцию, газовик с Урана. – Она шмыгнула носом, будто унюхала что-то дурно пахнущее. – Кстати, если ты гадаешь, как же я проживу без своего любимого звездолёта, то приглядись к Бегемоту. Я вырастила не только суперкомпьютер.

Рядом с «мозгом-Юпитером» висела крошечная, почти незаметная точка. Мотический голограф приблизил её. Это был другой корабль. Он напоминал «Сизиф», но был гораздо моложе – примерно на тысячу лет. У Вольмира возникло ощущение, что ему сбагрили проржавевшую рухлядь.

– Почему вы не признались сразу? – сказал он. – Почему пытались внушить всем мысль, что Бегемот – угроза?

– Три слова. Это мой проект, – ответила Изма. – Личный. Своеобразная месть Комитету. Ну и какое-то время Бегемот действительно был угрозой, которую нужно было сдерживать. Это рискованная часть строительства. Сейчас Бегемот не опасен, хотя всё ещё продолжает себя строить. Хочу взглянуть, как это происходит изнутри. Извини, что не прошу тебя составить мне компанию. И предупреждаю, лучше тебе не вмешиваться. «Сизифу» не совладать с «Ариадной». Прости.

Её новый корабль летел в сторону искусственной планеты. Сумасшедшая, подумал Вольмир.

Он выключил голограф. Моты внутри него потускнели, изображение «мозга» рассеялось.

Что ж, он придумает, чем удивить Изму. Вещества вокруг эпсилона-3 ещё достаточно.

Максим Тихомиров
Почти живые

Зонд-сеятель прибыл в систему Антареса спустя три тысячи лет после старта с верфей Трансплутона.

В самом начале пути, достигнув одной десятой скорости света под непрерывным давлением пучка когерентного излучения, направленного на него с одной из ледяных комет Облака Оорта, он свернул парус-отражатель и впал в кому свободного падения на многие столетия, пробуждаясь лишь на считаные минуты, чтобы определить своё положение относительно радиомаяков-квазаров и выполнить необходимые для коррекции курса манёвры. Время от времени, обнаружив себя в одной из точек, координаты которых были определены управляющей им программой как приоритетные, зонд оттормаживался и превращался в одно из небесных тел одной из звёздных систем, сквозь которые лежал его путь, – вот как сейчас.

Зонд лёг в дрейф, раскинув на сотни километров невесомые полотнища коллекторов солнечной энергии и усиленные магнитными полями воронки концентраторов вещества – тоже со стенками толщиной ровно в одну молекулу. Спустя полгода его масс-фильтры накопили достаточно рассеянных в пространстве системы Антареса атомов водорода, и крошка-принтер на борту зонда ожил. Одну за другой, без всякой спешки, он печатал миниатюрные детали, которые, будучи собраны воедино крошечными паукообразными роботами, образовали ещё один принтер – почти такой же, но с большей апертурой приёмной камеры.

Теперь дело пошло гораздо быстрее.

Скоро был готов ещё один принтер, побольше, потом ещё один и ещё, пока, наконец, очередной собранный из ничего принтер не оказался достаточного размера для того, чтобы напечатать детали корабля-собирателя. Один за другим крошечные по космическим меркам кораблики с простейшими электромагнитными двигателями покидали камеру готовой продукции в чреве принтера и устремлялись вглубь системы, на периферии которой дрейфовал теперь зонд. Обратно они возвращались с полными бункерами вещества, пригодного для эффективной дезинтеграции с последующим использованием полученных компонентов в синтезе и печати любых потребных для выполнения миссии зонда предметов, инструментов и материалов, из которых всё увеличивающаяся армия роботов строила некое сооружение, несопоставимое по масштабу с более чем скромными размерами самого зонда.

Это продолжалось долгие годы.

Потом среди рассеянного облака комет на краю системы красного гиганта проснулся от очень долгого сна человек.

⁂

Марк проснулся от холодного сна в привычно низкой и длинной, словно горизонтальный пенал, гибернационной камере. Он лежал на правом боку в позе эмбриона. Именно в этом положении он просыпался каждый раз по прибытии. Большой палец его правой руки, как и всегда, был у него во рту, а ладонь левой привычно прикрывала гениталии. Было холодно, и от его разгорячённого процедурой пробуждения тела явственно поднимался пар. Стены камеры покрывал иней сконденсированной морозом влаги от его дыхания и испарений с поверхности кожи.

Тело было неподатливым, затёкшим после долгих лет спячки. Суставы утратили гибкость и отзывались на попытки согнуть и разогнуть конечности тупой ноющей болью. Сердце с трудом прокачивало сквозь себя сгустившуюся за время холодного сна кровь. Лёгкие никак не могли расправиться, дыхание было поверхностным и не приносило чувства удовлетворения вздохом. Всё было как всегда. Марк привычно поморщился, когда в тело впились, спустившись с потолка камеры, гибкие хоботки инъекторов, которые впрыскивали в полости суставов синтетическую синовиальную жидкость, наполняли сосуды обогащённой дезагрегантами плазмой, обновляли плёнку сурфактанта в слипшихся за годы сна альвеолах в лёгких.

В горло скользнули щупальца зондов, спрыснули стенки желудка физиологическим раствором в смеси с протеиновым бульоном, расправляя складки слизистой, растягивая сморщенный временем орган, и Марк почувствовал голод, когда железы слизистой желудка наконец заработали, выбросив в просвет органа первую, «аппетитную», порцию желудочного сока. Проникшие с противоположного конца пищеварительного тракта микроирригаторы тем временем орошали внутренность его кишечника культурами бактерий-сапрофитов взамен тех, что не сумели пережить межзвёздный перелёт. Теперь ему не грозила смерть от обезвоживания, вызванного профузным поносом, – по крайней мере, до следующего скачка «Богуслава» сквозь пространство.

Мелодичный сигнал заставил его вздрогнуть; зонды и иглы покинули его тело. Марк прислушался к себе. То, что он услышал, – а вернее, то, что он слышать перестал, – вполне его удовлетворило. Он перестал чувствовать биение собственного сердца; из груди ушла удушливая тяжесть, и каждый вдох перестал приносить боль. Тело возвращалось в рабочий режим, вновь становясь незаметным для хозяина, как удобная разношенная домашняя одежда или обувь.

Воспоминание о доме заставило Марка нахмуриться. Их с Мартой жилище в перенаселённом муравейнике давно покинутой, задыхающейся в собственных миазмах отравленной человечеством Земли не вызывало у него никакой ностальгии. Напротив, он был страшно рад вырваться из плена вынужденных ритуалов, порождённых необходимостью уживаться с тысячью соседей по кластеру гигаполиса. Разнородные обычаи, культурные традиции, всё то, что составляло наследие слившихся в единый народ наций, – всё было принесено в жертву унификации, стёршей разницу между индивидуумами и превратившей всех их в граждан, у которых осталось одно на всех право, в котором они были равны. Право подчиняться закону.

Происхождение, расовая принадлежность, цвет кожи, возраст и пол – ничто из этого больше не имело смысла. Все были равны перед законом. У всех были равные возможности – то есть никаких возможностей сверх того минимума, которое гарантировало Глобальное Государство. Минимум удобств, достаточный для того, чтобы обеспечивать потребности в гигиене, развлечениях и сне. Минимальный пакет услуг здравоохранения, которого хватало на поддержание организма в пригодном для нужд Государства состоянии. Минимальный суточный паек, удовлетворяющий нижней границе нормы для одного отдельно взятого организма – а уж поправку на пол, возраст и физические возможности каждого из граждан система, ведающая социальными благами, делала автоматически.

Одинаковость и единообразие стали добродетелью, гарантировавшей стабильность в обществе. Культивирование инакости, подчёркивание различий не то что не поощрялись – нет, они были признаны противозаконными и преступными, ибо могли привести к внутренней вражде между гражданами Государства, которые конституционно были равны. Всего два поколения запретов сделали их равными во всех остальных отношениях. Марк, как и его партнёр Марта, не помнил своих корней. Государство начинало заботиться о своих гражданах сызмальства, не позволяя биологическим родителям посадить опасные зёрна инакомыслия в их жадно впитывающий информацию мозг.

Уживаться, чтобы выжить, – таков был лозунг, под которым прошли последние их годы на материнской планете. Это были изматывающе-однообразные годы – череда дней и ночей, ни один из которых ничем принципиально не отличался от остальных. Они несказанно рады были бежать из удушливых объятий родной планеты, когда рулетка дифференциальной машины выбрала их пару кандидатами на роль капитана корабля-ковчега колонизационного флота Земли и его помощника. Они успешно прошли отбор, и вот теперь, спустя тысячелетия после отправления с Земли, прибыли к очередному пункту своего назначения.

Марк выбрался из криокамеры и, пошатываясь, зашлёпал босыми ногами по прохладным плитам пола сагиттального коридора, который связывал воедино систему из двигательных установок ковчега, его трюмов и кают команды с центром управления корабля, или, говоря проще, ходовым мостиком. Сейчас, после выхода «Богуслава» из автоматического режима полёта, присутствие капитана на мостике делалось обязательным. Корабль, разбудив капитана и его помощника, заполнил атмосферой ту часть корабля, которая необходима была команде для нормального функционирования. Обогреватели работали на полную мощность, но пока не смогли полностью изгнать из коридоров, кают и рубки остаточного эха стылого холода абсолютного нуля, который царил на борту «Богуслава», открытого для вакуума, долгие годы полёта.

На мостике его ждали.

Марта, голышом, как и он сам, сидела в уютной чашке пилот-ложемента, откинувшись на упругую спинку и закинув стройные ноги на пульт, что было недопустимо по инструкции. Блаженно щурясь, она с наслаждением вдыхала аромат свежесваренного кофе, чашку которого держала в ладонях.

– Вот чего мне больше всего не хватало во сне! – воскликнула она вместо приветствия, когда мембрана люка разошлась, впуская на мостик Марка вместе с порцией прохладного воздуха из не нагревшихся ещё коридоров корабля. Её васильковые глаза сияли, и вся она просто лучилась энергией и счастьем.

Марк отнял у неё чашку и сделал глоток. Кофе был великолепен – синтезаторы «Богуслава» работали на отлично. Осушив чашку в ещё один глоток, Марк задумчиво осмотрел её дно, по которому лениво перемещалась почти настоящая кофейная гуща.

– И что же говорит нам судьба? – спросила Марта; глаза её смеялись.

– Ничего нового, – пожал плечами Марк. – Кроме того, что всё у нас будет хорошо. Но и в этом нет никаких откровений.

– Всё, как всегда, – с притворным сожалением вздохнула Марта. – За тем исключением, что от этого постоянства не устаёшь.

Марк обнял её, зарывшись лицом в копну пахнущих полевыми цветами рыжих волос; она в ответ обвила его тонкими гибкими руками и поцеловала, как он любил – долго и глубоко.

– Где мы сейчас? – спросил Марк много позже.

– Не знаю наверняка, но, похоже, это Антарес, – откликнулась Марта, заказывая синтезатору новую порцию кофе и стандартный комплект униформы. – Он должен быть следующим пунктом нашего вояжа.

Её беззаботность всегда удивляла и возмущала Марка. Впрочем, сам он, предпочтя положенной по регламенту штатной проверке курса и систем корабля столь желанные объятия подруги, тоже был хорош, и уже далеко не в первый раз. Впрочем, философски рассуждал он, коли со столь вопиющим нарушением протокола их проносило раньше, пронесёт и теперь. Повода думать иначе у него не было. Автоматика «Богуслава» не подводила их ещё ни разу – в противном случае они давно превратились бы в облачко молекулярной пыли, рассеянной по миллионам кубических миль пространства где-то среди звёзд.

Это и впрямь был Антарес.

Обзорные экраны показывали гигантскую красную звезду, вокруг которой неспешно вращался второй член дуэта – голубой карлик. Корона гиганта достигала бы орбиты местного Юпитера, буде таковой здесь оказался. Огромная звезда, расширяясь по мере выгорания водорода, давно поглотила внутренние планеты своей системы и теперь опасно подбиралась щупальцами протуберанцев к ожерелью газовых гигантов, которые вели хоровод вокруг неё по квазисатурнианской орбите. Разогретые атмосферы гигантов активно выделяли составляющие их газы в окружающее пространство, создав разреженное газовое кольцо, простирающееся по их совместной орбите.

Согласно предположениям учёных далёкой Земли, подтверждённых расчётами мощных вычислительных машин, газовый состав этого гигантского бублика позволял предположить, что условия на согретой огромным солнцем поверхности некоторых из спутников медленно испаряющихся гигантов близки к тем, что потребны для выживания человеку – пусть и в крайних, экстремальных их проявлениях. Поэтому древний Антарес, прошедший долгий путь по главной последовательности диаграммы Герцшпрунга – Рассела, стал одной из запланированных остановок на долгом межзвёздном пути «Богуслава». И вот теперь корабль одну за другой оживлял дремавшие во время перелёта системы, и совсем уже скоро для принятия некоторых решений ему могло потребоваться присутствие людей.

Некоторое время Марк и Марта, уютно устроившись в превращённом в любовное гнёздышко ложементе, любовались огромной мохнатой от протуберанцев красной звездой. Попутно Марк вполглаза знакомился с информацией о системе Антареса, которую «Богуслав» собрал к их пробуждению на основании данных от пространственных сканеров, масс-спектрометров и химических анализаторов, обработанных могучими машинами корабля.

Всё это, впрочем, было весьма поверхностной и приблизительной оценкой в плане пригодности системы для засева земной жизнью. Поэтому Марк, пользуясь капитанским приоритетом, отдал «Богуславу» приказ к началу проведения исследований. Для этого ему пришлось распечатать ангары, а вместе с ними – целый флот, вызвав из цифрового небытия настоящую армаду скаутов и мобильных лабораторий, бомбовых зондов и атмосферных разведчиков, которые в считаные недели, оставшиеся до запланированного пробуждения колонистов, смогут собрать всю необходимую для успешного освоения звёздной системы информацию о ней.

Могучие принтеры «Богуслава» справились с этой задачей за пару часов, которые Марк и Марта, любуясь через интерком-систему корабля всё удлиняющимися стройными рядами свежераспечатанных корабликов под сводами столь же свежих ангаров, провели на мостике. Марк снова и снова удивлялся, сколь мало зависит в работе этой чётко отлаженной системы от присутствия человека. Ему каждый раз казалось, что «Богуслав» прекрасно справился бы с подобной задачей самостоятельно. Роль, отведённая теми, кто тысячелетия назад отправил «Богуслав» вместе с десятками подобных ему кораблей в странствие среди звёзд капитану и команде, оставалась для Марка не вполне ясной. Впрочем, когда Марта обняла его покрепче, прильнув к нему, все мысли мгновенно выветрились из головы капитана.

Потом они вместе пошли будить команду.

⁂

– Как ты думаешь, они о чём-нибудь догадываются? – спросила Марта, когда Марк в ручном режиме, как того требовала инструкция, настраивал процедуру «побудки».

– Они никогда не догадаются, если мы сами им не скажем, – ответил Марк и запустил программу печати. – А мы не скажем им никогда.

Загудели, разогреваясь, механизмы биопринтеров, и в их печатных камерах, внутренность каждой из которых в точности повторяла вид камер гибернационных, в них просыпались снова и снова Марк и его подруга, форсунки-распылители выдали первые струи самоорганизующегося протеина, и смотровые окна заволокло мелкодисперсной туманной взвесью. Спустя несколько минут интенсивность распыления уменьшилась, и неясные массы, которые едва угадывались в наполнившем камеры тумане, начали обретать вполне определённые антропоморфные очертания.

Горячий пар, наполнивший камеры, вытеснили, частично осадив на стенках и потолке, потоки холодного воздуха; атмосфера в камерах прояснилась, и стали видны лежащие в позе эмбрионов свежеотпечатанные тела членов команды «Богуслава». Неподвижные, словно статуи, изваянные из почти настоящей плоти, с почти настоящей кровью в почти настоящих сосудах.

Почти живые.

Для того, чтобы они ожили по-настоящему, оставалось сделать совсем немного.

Марк удостоверился, что процесс печати был успешно закончен во всех пятиста случаях. Потом отдал команду на имплантацию сознаний, и петабайты информации, из которых слагались личности членов команды, хлынули из корабельных хранилищ в подготовленные для их приёма тела-носители. Несколько мгновений ничего не происходило. Потом лёгкие, едва различимые в свете флюоресцентных ламп облачка пара разом взлетели над бледными до прозрачности, словно высеченными из мрамора лицами.

Ещё раз.

Ещё.

Марк услышал вздох облегчения, вырвавшийся из груди подруги, и понял, что и сам давно задерживает дыхание. Втянул сквозь плотно сжатые зубы стерильный воздух корабля, невольно приспосабливая собственное дыхание к единому ритму, в котором дышали теперь уже не просто слепленные из технического белка тела, нет – дышали члены его, Марка, команды. Теперь они были настоящими. Он смотрел на всех них глазами десятков телекамер, установленных над изголовьями их лож. Лица их были безмятежны, но безмятежность эта больше не была безмятежностью статуй. Мышцы рук и ног непроизвольно подёргивались; грудные клетки размеренно поднимались и опускались в такт дыханию; глазные яблоки двигались под веками всё быстрее.

Команда спала и видела сны.

– Лея… Конрад… Анатоль… Майя… Алекс… Жаннет…

Марта, скользя рукой по мембранам пока закрытых дверей, двигалась вдоль ряда камер, вглядываясь в лица спящих и называя одно за другим их имена. Она помнила всех.

Ритуал повторялся без изменений снова и снова – в который уже раз? Марк потерял счёт звёздам, у которых делал остановку их корабль за время своего кажущегося теперь бесконечным путешествия. Он мог бы вспомнить название каждой из них, но не видел в этом смысла – так же, как всё чаще переставал находить смысл в своей работе, ведь она превратилась в бесконечное повторение одних и тех же действий при одних и тех же обстоятельствах. Возможно, впрочем, что она всегда именно таковой и была – просто прежде он не обращал на это внимания, гордый от осознания собственной значимости, пока однажды не понял, наконец, что должность его формальна, всемогущество только видимость, а обязанности, налагаемые статусом, совсем немногим отличаются по значимости своей от обязанностей свадебного генерала.

Продолжая делать свою работу, он всё реже мог ответить себе на вопрос, кому и для чего она нужна. Сейчас он не был уверен, что такой ответ у него вообще имеется. Поэтому он сделал то, что привык делать за десятки пробуждений со времени отправки в путь – открыл двери «криокамер» и одного за другим разбудил пятьсот человек, которые не были настоящими людьми, но даже не догадывались об этом.

Потом они все вместе обедали в обширном покое кают-компании, шутили, смеялись, любовались видами звёздной системы Антареса, которые передавали на борт «Богуслава» камеры снующих от планеты к планете скаутов, и строили планы на ближайшее время, которое всем им предстояло провести вместе, пока здешний газовый тор не будет заселён выходцами с Земли – а для этого всем им предстояло как следует поработать. В первую очередь – с колонистами.

При всей своей значительности «Богуслав» был кораблём весьма скромных по космическим меркам размеров. Его трюмы и технические помещения при всём желании неспособны были вместить ни самих колонистов в необходимом для освоения целой звёздной системы количестве, ни тем более оборудования для обеспечения их сохранности в столь долгом пути.

Но чего на борту «Богуслава» было в изобилии – так это принтеров всех типов и размеров.

Из распечатанных фальшпанелей вокруг огромных, с промышленного масштаба апертурами приёмных камер, принтеров для отвода чересчур любопытных глаз были собраны огромные внешние «трюмы», в которых, согласно легенде, дожидались отправки на миры обетованные миллионы пребывающих в состоянии холодного сна колонистов. На оптическую иллюзию и компьютерное моделирование, призванное «улучшить» передаваемое внешними камерами изображение, не надеялись, предпочитая перестраховаться.

Космос полон случайностей, и команда «Богуслава» не могла допустить, чтобы из-за какой-то досадной оплошности, вроде пролёта одного из вспомогательных кораблей сквозь ненадёжную громаду ненастоящих отсеков ковчега, среди колонистов, обнаруживших обман, началась массовая истерия – или, того хуже, мятеж. Мятеж, главный кошмар Глобального Государства, стал бы здесь, вдали от прародины человечества, гибельным для всех вовлечённых в него сторон. За десятки прошлых пробуждений команда ковчега достигла в искусстве обмана настоящего совершенства.