Читать книгу: «Клетка», страница 2

Я осматриваюсь, пока прохожу за кулисы вместе с Катькой – в зале сидят наблюдатели, возможно, им просто скучно, и они решили посмотреть нашу репетицию.

У меня были сложности с ролью Джульетты – Константин Олегович долго искал интересную внешность, и я уже думала, что я в пролете, хотя очень даже подхожу по типажу.

Кроме того, роль Ромео молниеносно отдали моему парню – Гоше. Он идеально подходит – такой харизматичный и горячий, мы с ним отлично смотримся рядом, а в пьесе важна химия между персонажами. И я не могла допустить, чтобы его подобрали другую Джульетту.

– Любовь – это дым, поднимающийся от вздохов, – артистично произносит Катя, грациозно выходя на сцену. – Очищаясь, она становится огнем, сверкающим в глазах влюбленных. Раздражаясь, она становится морем, питаемым слезами влюбленных.

На сцене пахнет пылью кулис и старыми декорациями. Он этого постоянно свербит в носу.

Сердце бьется в бешеном ритме, заглушая слова Константина Олеговича, доносящиеся откуда-то из темноты зала.

Я – Джульетта, и сегодня я чувствую эту роль как никогда остро. Слова Шекспира, обычно заученные, теперь оживают во мне, наполняясь моей собственной страстью. Я стараюсь вжиться в эти события, чтобы сыграть хорошо и никого не подвести.

Я стою на балконе, мой силуэт, облаченный в легкое платье кремового цвета, очерчен мягкими лучами прожекторов.

Гоша, в роли Ромео, стоит внизу, его лицо, обрамленное темными кудрями, выражает пылкую страсть и искреннее восхищение – я даже не сомневаюсь, что он не играет, а действительно рад быть здесь со мной. Он красив и полон энтузиазма, как и подобает истинному Ромео.

Гоша начинает свой монолог, его голос, немного дрожащий от волнения, постепенно набирает силу и уверенность.

– Но что за свет мелькает в том окне? Там золотой восток, Джульетта – солнце! Завистницу-луну убей, о солнце. Она от зависти бледна, больна, что ты, ее служанка, стала краше.

Я улыбаюсь ему в ответ, мое лицо сильнее озаряется светом прожектора, словно и вправду становится солнцем.

– Гоша, не переигрывай, – вмешивается режиссер.

Он отходит к кулисам, давая нам возможность сосредоточиться. Я снова смотрю на Гошу, и вдруг… мой взгляд скользит дальше, в темный зал.

И я вижу его. Мирон.

Он сидит в тени, словно хищник. Его глаза горят темным недобрым огнем, и я чувствую, как по спине пробегает холодок. Он здесь, он наблюдает за мной, он чего-то ждет.

Я отворачиваюсь, стараясь не показывать своего волнения. Я не должна позволить ему разрушить этот момент, этот спектакль. Я должна быть Джульеттой, только Джульеттой. Глубоко вдохнув, я подхожу ближе к импровизированному краю балкона.

– Ромео. Почему Ромео ты? – отвечаю я чистым и звонким голосом в ответ, стараясь говорить ровно. – От имени и дома отрекись. А если не захочешь, поклянись в любви – и я не буду Капулетти.

– Послушать ли еще или ответить? – Гоша делает задумчивое выражение лица и шагает вперед, его голос становится более тихим и интимным.

– Не ты, а имя лишь твое – мне враг, – отвечаю ему, склонив голову. – Ты – это ты, хоть ты и не Монтекки. Что значит Монтекки? Ни рука, ни нога, ни плечо, ни лицо, иль что-нибудь еще, что человеку принадлежит? О, будь это другое имя! Что в имени? Роза пахнет розой, как ее ни назови. Свое совершенство сохранишь и безымянным ты. Сбрось, Ромео, имя. Отдай то, что не часть тебя – возьми меня ты всю.

Константин Олегович распахивает от восхищения глаза, боясь ступить ближе, лишь медленно поднимает и опускает руки, поддерживая нашу игру.

Каждой клеточкой я ощущаю на себе прожигающий взгляд Мирона. Я мельком смотрю на дальние ряды и готова отдать все, лишь бы он встал и ушел прямо сейчас.

Гоша направляется к балкону, ловко перебираясь по декорациям, его глаза горят любовью и решимостью. Мирон впивается взглядом в сцену и наклоняется ближе, отчего-то я тоже смотрю на него.

Гоша, приближаясь ко мне, берет мои руки в свои и с любовью смотрит.

– Как ты вошел сюда и для чего?

– Любовь на крыльях пронесла меня. Ведь для любви и камень не преграда, – Гоша продолжает смотреть на меня таким проницательным влюбленным взглядом, что я не могу не поверить ему. Все происходящее будто обретает другое значение – настоящее.

Я чувствую волнение – щеки горят, но Константин Олегович с восхищением наблюдает, прекращать нельзя, надо закончить эту сцену.

– Ночная маска на моем лице, иначе б видел ты, как я краснею, что ты сейчас слова мои подслушал.

Гоша нежно обнимает меня за талию, притягивая к себе.

– Благословенной я луной клянусь, что серебром деревья обливает… – он замирает, давая мне подготовиться, опуская ладонь еще ниже по моей талии.

– О, не клянись изменчивой луною, что каждый месяц свой меняет лик.

– Но чем же клясться? – едва улыбаясь, произносит он.

– Не клянись совсем: иль, если хочешь, прелестью своею. Самим собою, божеством моим – и я поверю.

– Если сердце страсть… – Гоша выжидающе облизывает губы.

Я всматриваюсь в его лицо и становлюсь ближе, голова будто кружится от количества наблюдающих глаз – они пронизывают нас насквозь, требуя больше.

– Покойной ночи. Пусть в тебя войдет покой, что в сердце у меня живет, – я отстраняюсь, но Гоша требовательно хватает меня за руку.

– Не одарив меня, прогонишь прочь? – таким серьезным тоном спрашивает Гоша и, снова привлекая к себе, бережно обнимая мое лицо ладонями.

– Какой же дар ты хочешь в эту ночь? – возбужденно шепчу я.

– В обмен на клятву – клятву я хочу.

– До просьбы поклялась тебе в любви я, теперь бы заново хотела клясться.

– Зачем ту клятву хочешь ты отнять?

– Чтоб щедрой быть и снова подарить.

Гоша медленно проводит пальцем по моим губам, не отрывая пристальный взгляд, и нежно целует. Поцелуй длится долго, мы искренне этим наслаждаемся. Гоша прижимает меня еще крепче, и я ощущаю чистый кайф от его нежных рук и горячих губ.

Все замирают, очарованные этой сценой.

Я знаю, что Мирону это не нравится, возможно, он даже ревнует. Надеюсь, мне удалось расставить все точки над i в вопросе моих предпочтений.

Наблюдатели в зале хлопают, краем взгляда я вижу, как улыбается Катька, явно довольная, что сегодня я хорошо сыграла свою роль.

Полностью измотанная я приближаюсь к дому и замечаю на обочине знакомый «Мерседес». Если память не изменяет – он принадлежит отцу Мирона – Андрею Романову. Он владеет частью доли в нашем семейном бизнесе. Занимается оформлением договоров и отвечает за организационные моменты.

Странно, неужели они уже вернулись… Это невозможно.

Медленно я подхожу к входной двери и прохожу в коридор. С кухни раздаются всхлипывания и слышится мужской голос. Что говорят – непонятно. Я, предчувствуя недоброе, иду на звук.

– Ликуся, – плачет бабушка, – дочка.

Я подбегаю и падаю перед ней на колени, обнимая ее руки. С немым вопросом в глазах я смотрю на Андрея Игоревича.

– Анжелика… – начинает он и глубоко вздыхает.

– Что случилось, Андрей Игоревич? – не выдерживаю я.

– Горюшко мое, – бабушка гладит меня по щекам, – папа разбился, доченька.

Я не сразу поняла, мой взгляд метался между ней и Андреем Игоревичем.

– Анжелика, – снова пытается объяснить он, – пилот допустил ошибку при посадке и Витя… никто не выжил.

В ужасе я зажимаю рот рукой и зажмуриваюсь, осознавая, что произошло. Я плачу так сильно, навзрыд, как никогда.

Бабушка садится со мной на пол и крепко меня обнимает, что-то бесконечно причитая. Я ничего не слышу, мои собственные мысли перебивают другие слова, а всхлипывания будто разносятся по всему телу, сжимая сердце стальной хваткой.

Теперь мы с ней остались вдвоем.

Андрей Игоревич стоит отстраненно, наблюдая за нашей болью.

– Я все сделаю, как полагается. Помогу вам организовать похороны и решу все, что связано с юридическими вопросами. Я должен уехать. Позвони мне завтра, Лика.

Он направляется к выходу, а я переживаю, лишь бы с бабушкой ничего не случилось. Я надеюсь, что она сможет пережить эту утрату. Если она переживет, значит и я смогу.

Глава 3. Слишком много тебя.

«Мой мир больше не будет прежним» – размышляю я, сидя в отцовском кресле и разглядывая наше семейное фото на столе.

Сегодня я поеду на опознание. Тело моего отца доставили частным рейсом в Москву – все благодаря Андрею Игоревичу.

Мои размышления прерывает стук в дверь. Нарушителем спокойствия оказалась Мария – помощница Андрея.

– Лика, пойдем.

Я неохотно спускаюсь за ней на первый этаж. Ее оранжевый «Миникупер» выглядит совсем нелепо на фоне обыденной серости. Тучи сгущаются не только над городом, но и, кажется, над моей жизнью.

По пути в морг, я обращаю внимание на миллион сообщений от друзей. Все уже знают, что произошло. Только мне все равно. Какое-то равнодушие овладело душой.

– Лик, зрелище будет не из самых приятных, ты же понимаешь. Если вдруг передумаешь… всякое может быть, то откажись. Не надо смотреть.

– Я хочу увидеть, – раздраженно произношу я.

– Как знаешь. Только это будет преследовать тебя всю жизнь, ты же осознаешь?

– Я все равно хочу, не надо меня переубеждать, – резко обрываю Машу я.

Она оставляет автомобиль возле какого-то невысокого здания, похожего на больницу, и мы направляемся к проходным.

Вход в морг представляет собой тяжелую металлическую дверь, окрашенную в темно-зеленый цвет. Ржавчина, словно зловещая плесень, покрывает ее поверхность, а облупившаяся краска обнажает металлическое нутро. От одного взгляда на эту дверь становится не по себе, словно она ведет не просто в здание, а в преисподнюю.

Мрачный, безликий морг. Стены, выкрашенные в грязно-серый цвет, кажется, впитали в себя всю скорбь и отчаяние, витающие в воздухе. Облупившаяся краска, потрескавшаяся штукатурка – какой-то фильм ужасов, напоминание о неумолимом течении времени и неизбежном конце всего живого.

Окна, узкие и высокие, пропускают в помещение скудный, рассеянный утренний свет. За некоторыми стеклами просматриваются силуэты металлических столов, холодных и безжалостных, как сама смерть.

Позади санитары везут очередного покойника, скрип колес каталки нарушает тишину и заставляет меня нервничать еще сильнее.

Запах здесь специфический и узнаваемый. Смесь формалина, хлорки и еще чего-то неуловимо медицинского, вызывает тошноту и головокружение. Он проникает в одежду, в волосы, в саму душу. Запах смерти, запах тлена, запах неизбежности.

Перед нами открывают дверь, ведущую в настоящую зимнюю стужу. Я одета в джинсы, футболку и летний кардиган. Совсем забыла, что в морге вовсе не будет так тепло, как за его пределами.

– Анжелика Курагина приехала для осуществления процедуры опознания отца – Виктора Сергеевича Курагина. – четко сообщает Мария.

К нам поворачивается равнодушный полный мужчина в медицинском халате и очках с толстыми стеклами.

Он медленно подходит к столу и берет какие-то бумаги.

– Заполните перед уходом.

Мария берет несколько листов, и мы подходим к одной из камер.

Санитар сверяется с журналом и уверенно направляется к одной из камер, после смотрит на меня и… резко тянет за ручку выезжающей камеры.

Я затаила дыхание и, когда увидела тело своего отца, то удивилась, что он выглядит… будто спит. Всего несколько ссадин на лице.

Не могу сдержать слезы и прижимаюсь к плечу Маши.

– Вы подтверждаете, что это Виктор Сергеевич Курагин? – спокойно спрашивает работник морга.

Я киваю.

– Да, это мой отец.

После оформления всех бумаг, Маша отвозит меня обратно домой.

Теперь – находиться здесь сплошная пытка. Бабуля осталась у себя дома, у нее поднялось давление.

Я провела весь день, разглядывая наши совместные фотографии на компьютере. Плакала, пока к вечеру не уснула.

Завтра – день похорон.

На кладбище присутствует много неизвестных мне людей – партнеров моего отца по бизнесу. Всех их знает Андрей Игоревич, потому что, выразив свои соболезнования мне, они сразу направляются к нему.

Я стою рядом с бабушкой и поддерживаю ее. Больше всего на свете я теперь переживаю за ее здоровье, иногда украдкой поглядывая на ее бледное измученное лицо.

Церемония затягивается, в храме сильно пахнет свечами, благовониями и от этого даже моя голова начинает кружиться, что уж говорить о бабуле.

– Пойдем на свежий воздух, надо подышать, пойдем, – настаиваю я, но бабуля упрямится.

– Иди, солнышко, я еще побуду.

Я не решаюсь оставить ее одну и дожидаюсь окончания церемонии.

Гроб выносят на улицу, и мы медленно направляемся вслед за процессией.

Я стараюсь не плакать, но, как выясняется, эмоциональная часть меня совсем не поддается какому-либо контролю.

День длится бесконечно долго, хочется куда-то забиться и не видеть никого. Пережить свое горе так, как хотелось бы мне, а не как принято в обществе.

– Ты бы меня послушал! – громко кричу, снова сидя в его кресле. – Как мне теперь жить без вас с мамой?

Пустота.

Ладно, завтра надо идти в универ, а то я так крышей поеду от переживаний.

Внезапно играет рингтон на телефоне – Ленка.

– Лик, привет, тебя подвезти завтра в универ? Ты пойдешь вообще? – неуверенно спрашивает она.

– Пойду.

– Слушай, мне так тебя жалко, – хлюпает она носом в трубку.

– Прекрати, я больше не хочу рыдать и слышать, что всем меня жалко. Я сегодня на всю жизнь вперед наслушалась соболезнований.

– Не буду. Прости. До завтра.

– Пока, – я завершаю звонок и отправляюсь в кровать.

В универе все разглядывают меня, как будто я здесь новенькая. Просто бесят. Ненавижу, когда люди ведут себя так: любопытные взгляды, перешептывания и прочее.

Я едва сдерживаюсь, чтобы бесконечно не лить слезы, буквально в одном шаге от срыва, а они смеют меня провоцировать своими назойливыми взглядами.

Первая пара – английский. Слава всевышнему, сегодня тест и все студенты сосредоточены и заняты своими делами, а не пялятся на меня, как на привидение.

Внезапно ко мне подсаживается Гоша и кладет руку на плечо, прижимая к себе. Он ничего не говорит и даже не смотрит на меня, просто находится рядом.

Почему-то от этого мне становится даже сложнее себя контролировать: ком подкатывает к горлу, хотя я изо всех сил пытаюсь проглотить его. Но… не в этот раз. Я тихо лью слезы, копаясь рукой в рюкзаке в поисках салфеток.

– Тшш, – он поправляет очки и касается губами моей соленой щеки.

Я поворачиваюсь к нему и целую.

– Анжелика, можешь выйти и привести себя в порядок, – Анастасия Константиновна, наш преподаватель, замечает мои тщетные попытки исправить непоправимое салфеткой.

Я медленно направляюсь к женскому туалету по почти безлюдным коридорам.

И, по иронии судьбы, ловлю на себе холодный взгляд Мирона. Он идет со стороны столовой с Кирой и своими друзьями. Все взгляды сразу приковываются к моему заплаканному лицу, хотя я и стараюсь не придавать этому значения, мне все же неприятно.

Я быстро скрываюсь в женском туалете и включаю воду, чтобы умыться. Холодная вода чудес не делает, но помогает прийти в себя.

– Я не знал, что у тебя кто-то есть.

Вдруг раздается голос Мирона за моей спиной.

– Романов, ты не в себе? Это женский туалет! Значки на дверях не различаешь? – гневно реагирую я, вытирая мокрое лицо руками.

Он игнорирует и разворачивает свой телефон дисплеем ко мне. Кто-то отправил ему видео с Гошей. Вот он меня обнимает, и я его целую. Такое наглое вмешательство в личную жизнь обескураживает.

– Это все-таки твой парень? – с интересом смотрит Мирон. – Я думал вы всего лишь играете в ваших скучных пьесах, как плохие актеры.

– Какое тебе дело? Уходи!

Но Мирон не собирается меня слушать.

Он лишь кривит губы в самодовольной ухмылке, словно я сказала какую-то глупость. Я с презрением смотрю на него и подбираю варианты самых непристойных ругательств.

– Значит, есть дел, – продолжает он, не дожидаясь моего ответа. – Гоша, кажется? Забавный парень. Но, Анжи, можно я спрошу тебя… Он тебя действительно заводит?

От его прямого вопроса я краснею, как рак. Это было слишком интимно, слишком дерзко, даже для него.

По моим большим глазам он явно понимает, что я не ожидала услышать ничего подобного.

– Это не твое дело, – повторяю я, стараясь говорить, как можно более спокойно, но получается сквозь зубы. – И не смей лезть в мою жизнь.

Мирон делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами. Я отступаю, упираясь спиной в холодную плитку стены.

– Но ведь ты сама позволила мне это. Своими взглядами, даже своим раздражением.

От его слов по спине пробегает дружный отряд мурашек. Он умеет говорить так, что внутри все переворачивается. И я знаю, что он прав. Я сама дала ему повод так думать. Когда требовалось всего лишь отвесить ему пощечину – я стерпела и ушла. Я замахиваюсь и… он перехватывает мою руку в сантиметре от своей щеки. Его хватка неожиданно сильная, пальцы сжимают мое запястье так, что я ощущаю легкую боль.

– Не стоит, Анжелика, – понижает тембр он, а взгляд такой темный и пугающий. – Это только вынудит меня ответить. А тебе ведь этого совсем не хочется, правда?

Я пытаюсь вырвать руку, но он держит крепко, не давая мне ни единого шанса. Близость между нами становится почти невыносимой. Я чувствую его дыхание на своей щеке, вижу так близко радужку его глаз, замечаю, как подрагивают его губы. Что-то выдает в нем опасность и мне уже не по себе, хочется скорее сбежать и больше никогда с ним не пересекаться.

– Отпусти меня! – огрызаюсь я, безрезультатно пытаясь освободиться.

– Только если ты пообещаешь, что больше не будешь замахиваться на меня, – отвечает Мирон, все еще удерживая мою руку.

– Я сделаю все, что угодно, чтобы ты оставил меня в покое!

Его глаза недобро блестят.

– Значит, ты готова на все?

– Не играй со мной, Мирон, – отвечаю я, сдерживая гнев, – ты знаешь, что я не имею в виду.

– А что, если я захочу, чтобы ты просто поцеловала меня? – продолжает он, склонив голову. – Что тогда? Как давнего друга… лучшего друга или как Ромео. Можешь сама выбрать. Попробуем подружиться?

Мое сердце бешено колотится в груди. Поцеловать его… Признать, что он победил, что он контролирует меня, как и всех остальных. Он не в себе. Или я не в себе, что даже смею задуматься над этим.

Мирон сильнее сжимает мое запястье, но я не подаю вида, что мне уже ощутимо больно… До слез.

– Никогда! – возмущенно отвечаю я, стараясь говорить, уверенно. – Я тебе не по зубам.

– Посмотрим, – Мирон переводит взгляд с моих губ в глаза. – Посмотрим…

– Тебе ничего не светит. Я вполне довольна своим парнем, – уверенно отвечаю я, также глядя ему прямо в глаза. – Я не очередной трофей!

Он искренне смеется и отпускает мое запястье. Его смех словно хлыст, которым меня больно бьют.

– Трофей? – повторяет он. – Анжи, я не охочусь за трофеями. Я охочусь за удовольствием. А ты, детка, – самое большое удовольствие, которое я видел за последнее время.

Он небрежно проскальзывает пальцем по моей щеке, и я невольно вздрагиваю. Его прикосновение кажется обжигающим и неприятным и.… знакомым.

– И потом, – спокойно продолжает он, – разве ты не хочешь немного удовольствия? Разве не хочешь немного безумия?

Он в чем-то прав. Мне действительно было скучно в последнее время. Хотелось чего-то нового, чего-то захватывающего. И Мирон предлагает мне все это, упакованное в обертку из опасности и запретных желаний.

– Не говори глупости, – отвечаю я, отворачиваясь от него. – Мне пора идти.

Я пытаюсь протиснуться мимо него, но этот черноглазый демон снова преграждает мне путь, уперев руку в стену.

– Постой, я же знаю тебя. Ты боишься, Анжи. Боишься признаться себе, что я тебе нравлюсь.

– От тебя всего лишь требовалось высказать соболезнования и свалить, – едва получается сказать срывающимся, выдающим обиду, голосом.

Внезапно в туалет заходят несколько девчонок с параллельного потока и резко останавливаются, с любопытством разглядывая нас.

Мирон отстраняется, но не отводит от меня колючий взгляд. Он медленно выходит из туалета, оставляя меня в полном замешательстве, с дрожащими коленями и сильно бьющимся сердцем. Я не знаю, что делать. Надо прекращать наше с ним общение. Мирона внезапно стало слишком много в моей жизни.

Глава 4. Потасовка

Неделя тянется медленно. Вечерами становится просто невыносимо находиться одной в доме. Пустота подстерегает не только в сердце, но и в жизни.

Сегодня я абсолютно не подготовилась ни к одной паре. Это была не лень, а какое-то внутреннее опустошение. Как только я оказываюсь дома одна – меня душат безмолвие и пустота комнат. Стараюсь вообще меньше находиться там.

Вчера весь вечер разговаривала с бабулей по телефону, пыталась поддержать ее. Но, я – так себе собеседник. Буду надеяться, что ей просто было приятно слышать мой голос. Загляну к ней после пар, привезу ее любимый слоеный торт. Дожить бы до большой перемены.

– Лик, это, конечно, просто абсурд. Теперь я понимаю, что Мирон – мерзкий тип. Какая я была дура! Еще так напилась с горя. – причитает Лена, доедая бутерброд. – Думала, последние органы выблюю в туалет.

– Да, вместе с мозгами, – улыбаюсь я, допивая чай. – Меня напрягает лишь то, что теперь эти слухи про меня и этого маньяка гуляют по универу.

– Вот Романов уже переключился. – Катька смотрит на Ленку хитрющими глазами.

Ленка не понимает, о чем речь и крутит пальцем у виска, глядя на Катюху.

– Хватит, ей требуется время, чтобы отпустить, – улыбаюсь я, поддерживая Катю.

– Лик, признайся, он к тебе подкатывает? – не унимается Ленка.

– Я бы это так не назвала. Он меня раздражает.

В обеденный перерыв столовая забита до отказа. Каждый пытается пристроиться за свободным столиком, количество которых стремительно сокращается.

– Это даже правильно, Мирон похож на неуправляемого психа. Я бы тоже не повелась, а вот Ленка… – Катя громко смеется, теперь долго будет ей припоминать этот неудачный роман.

– Что Ленка?! – возмущается подруга. – Он мне нравился и, возможно, еще нравится. Ты достала уже. Однако, в группе не меня с ним обсуждают.

Ленка сказала это даже с какой-то обидой, переводя взгляд на меня.

– Мне неприятны эти беспочвенные слухи. Этот человек не видит границ. Многих ты знаешь, кто так просто заходит в женский туалет и не испытывает при этом ни малейшего зазрения совести?

– Может, писсуары ему надоели? – продолжает смеяться Катя.

– Слухами мир полнится. А как ты думала? Универ – это маленькая экосистема, где мы живем, обнимаемся, целуемся, ревнуем и… деремся, – внезапно произносит отстраненная Ленка, сосредоточенно наблюдая за кем-то за моей спиной.

Я слежу за ее взглядом и широко распахиваю в удивлении глаза, замечая, как на всех парах к столу Мирона и компании уверенной и быстрой походкой целенаправленно идет… Гоша.

Я вскакиваю с места и направляюсь туда, пытаясь протиснуться среди людей с подносами.

Мирон, вальяжно развалившись на стуле, как всегда излучает самодовольную уверенность. Гоша, напротив, напряжен, как натянутая струна, взгляд прикован к Мирону. Их короткий диалог, обрывки фраз доносятся до меня сквозь гул столовой, наполненной студентами, занятыми своими обедами и разговорами. Но я чувствую – что-то должно произойти. Эта атмосфера наэлектризованности, как перед грозой, нависает в воздухе, заставляя меня нервно сжимать ладони.

Но не успеваю я перевести дух, как Гоша что-то резко предъявляет Мирону, его голос, обычно мягкий и дружелюбный, звучит сейчас жестко и требовательно. Мирон, в ответ, лишь самодовольно ухмыляется, словно его ничуть не смущает ярость в глазах Гоши, а даже вполне удовлетворяет. Гоша хватает со стола напиток и содержимое стакана расплескивает на всех, присутствующих за столом студентов.

Мирон явно недооценивает противника, не подозревая, что за плечами у Гоши годы тренировок и звание КМС по рукопашному бою. Эта надменная самоуверенность Мирона меня раздражает, и в то же время я испытываю какое-то болезненное предчувствие. Знаю ведь, что ничего хорошего от этого противостояния ожидать не стоит.

Мгновение спустя Мирон едва успевает среагировать и увернуться от резкого удара Гоши. Молниеносный выпад, кулак, просвистевший в сантиметре от щеки, и выражение полной растерянности на лице Мирона. Кажется, он до последнего момента не верил, что Гоша действительно посмеет поднять на него руку. Все случилось настолько быстро, что большинство студентов даже не успели понять, что это было.

Мирон вскакивает со стула, отшвырнув его в сторону, словно стул сделан из картона. Это был инстинктивный жест самозащиты, попытка выиграть время. Стул, описав дугу в воздухе, с грохотом врезается в стол, за которым сидит пара первокурсниц, заставляя их вскрикнуть от испуга. Но Гоша даже не вздрагивает. Он лишь усмехается, словно это действие Мирона его только раззадорило.

Гоша разбегается и, упершись крепким плечом в грудную клетку Мирона, с силой прижимает его к стене. Раздается глухой удар, Мирон стонет от боли – его спина ощутила всю твердость кафельной плитки.

Столовая, словно проснувшись от оцепенения, взрывается криками и возгласами. Студенты в панике вскакивают со своих мест, пытаясь отбежать подальше от эпицентра назревающего конфликта. Кто-то пытается утихомирить дерущихся, но их голоса тонут в общем гвалте.

Гоша, как разъяренный бык, продолжает напирать на Мирона, прижимая его все сильнее к стене. Я вижу, как искажается от боли лицо Мирона, как он пытается вырваться из хватки Гоши, но все его попытки тщетны. Гоша быстрее и явно настроен решительно.

Мирон поднимает локоть настолько высоко, насколько получается, и начинает бить Гошу – тот отпускает его, но сразу же наскакивает повторно, сбивая Мирона с ног. Начинается борьба, она перерастает в жестокое противостояние, все попытки разнять их – проваливаются. Они валяются на полу, как в самых сумасшедших боевиках, никто не собирается отступать. В конце концов, тяжело дыша, Гоша отходит на несколько метров.

– Ты пожалеешь об этом! – кричит Мирон, его голос срывается от напряжения.

– Это тебе стоит пожалеть! – рычит Гоша в ответ, его лицо искажается от гнева. – За то, что трогаешь тех, кто тебе не принадлежит.

Он говорит это, глядя в глаза Мирону, словно пытаясь прожечь его взглядом. Я чувствую, как внутри меня все сжимается от ужаса. Гоша не похож сам на себя. В нем проснулась какая-то первобытная ярость, которая пугает меня даже больше, чем драка.

– Это было предупреждение, – говорит Гоша, продолжая сверлить Мирона взглядом. – Еще раз увижу тебя рядом с Анжеликой, и тебе так легко не отделаться!

– Григорий, ты переходишь черту, указывая мне, что делать. – блестит хитрыми глазами Мирон.

– Григорий – это Гриша, а я – Георгий. Запомнил? – с этими словами Гоша разворачивается и направляется к выходу из столовой, оставляя Мирона стоять в полном оцепенении, с растрепанными волосами и разбитой губой. В столовой воцарилась тишина. Все взгляды прикованы к Мирону в ожидании его реакции.

Но Мирон молчит. Он стоит, словно окаменевший, его лицо отчетливо выражает злобу. А потом, внезапно, он смеется. Этот смех какой-то безумный, зловещий, от него меня передергивает.

Мирон вытирает кровь с разбитой губы и направляется в другую сторону, прочь от этого места. Я стою и наблюдаю за тем, как расходятся в разные стороны эти два разъяренных зверя, оставив после себя хаос и предчувствие грядущей бури. В этот момент я понимаю – все только начинается. И я волей случая оказалась в самом эпицентре этого конфликта.

– Гоша ахуенный, – раздается над моим ухом восторженный голос Ленки.

– Ну, да, ничего так дерется, – соглашается Катя.

– Единственное, что он сделал ахуенно – это огреб проблем, – пребывая абсолютно в этом уверенной, произношу я.

Остаток дня я пытаюсь найти Гошу, он не отвечает на звонки и сообщения.

Наконец, я замечаю его в коридоре.

– Гоша! – я подбегаю к нему и прижимаюсь, выдыхая, будто год не видела его.

Ощущая крепкий поцелуй в макушку, я позволяю себе искренне улыбнуться.

– Я телефон потерял, Лик. Ты меня искала?

– Да. Я волновалась, ты так быстро скрылся.

– Не мог больше себя сдерживать, чтобы не убить его. Почему ты не рассказала мне, Лик? Почему я должен был узнавать это через третьих, десятых лиц? – он растерянно смотрит мне в глаза.

– Я думала, что сама решу эту проблему. Я знаю Мирона, мы раньше дружили… в детстве.

– Я помню, но вы уже не дети. Он перегибает, не позволяй, Лика. Если еще хоть раз он приблизится – скажи мне. Обещаешь? – не унимается Гоша.

– Обещаю, – я снова обнимаю его и закрываю от удовольствия глаза.

После пар я зашла в кондитерский магазин и купила любимый бабушкин торт. Несмотря на пустоту в сердце, сегодня мне все же удалось выдавить из себя новые эмоции. Пусть они были и не самыми приятными, но все же.

– Анжелика, почему без берета? – вместо объятий начинает критиковать бабуля.

– На улице тепло. Почти четырнадцать градусов и даже солнце, – отбиваюсь я, снимая обувь.

– Тепло, тепло – с носа потекло, – ворчит она, включая электрический чайник.

– Бабуля, ты как? Надо что в аптеке заказать? Я знаю, отец покупал тебе лекарства.

– Все есть, деточка, все есть. Как понадобится – я сразу тебе скажу.

– Не забывай.

– Такое не забудешь. Здоровье, его беречь надо. Что по учебе у тебя?

– Да, как обычно.

– Уроки делаешь? – серьезно смотрит она.

– Все хорошо. Не переживай. Делаю уроки.

Она обнимает меня и плачет.

– Бабуль, не плачь, я ведь тоже не сдержусь, – я закрываю глаза и стараюсь сдержать слезы, успокоиться.

Вернувшись домой, я занялась домашними заданиями. Ленка постоянно отвлекает меня своими сообщениями – отправляет скрины из университетских групп с обсуждениями и фотками сегодняшней потасовки.

Мне было плевать. Но за Гошу я серьезно беспокоюсь. Мирон действительно больше не тот мальчишка из моих воспоминаний. И в этом я убедилась.

Сыграв несколько каток в доту почти до двенадцати ночи, я решила, что лучше бы пойти спать.

Я начинаю проваливаться в сон, но меня тревожит телефонный звонок. Я, не глядя, сбрасываю, но кто-то настойчиво звонит. Неизвестный номер. Мгновение поразмыслив, я решаю ответить.

– Кому не спится? – недовольно спрашиваю я.

– Ночь – время молодых, – раздается голос Мирона. – Поговорить надо.

– Конкретно. У тебя десять секунд и абонент отключится. Десять, девять… – начинаю отсчет я, не размыкая веки.

– Про твоего парня.

Я подскакиваю с кровати, заподозрив неладное.

Повисла пауза, я напряженно вслушиваюсь.

– Так-то лучше. Спускайся вниз, я в соседнем дворе.

– Проклятье. Иду, – я завершаю звонок.

Я быстро одеваюсь и перехожу через дорогу в сторону ближайшей девятиэтажки. Найти Мирона не было сложно – его припаркованный темно-синий «Бентли» приковывает взгляд.

Вот черт. Надо было послать его, а не идти на его условия. Глупая.

Мирон вальяжно выходит и, приглаживая непослушные волосы, направляется ко мне.

В глубине души я радуюсь, когда вижу его разбитую губу, – у дьявола есть кровь.