Читать книгу: «Ты меня не видишь», страница 3

Когда постояльцев мало, я часто сижу тут и представляю, что это мой дом. Не в том смысле, что я здесь живу, а в том, что я принадлежу этому месту. Часто кажется, что меня в любой момент разоблачат, потому что наверняка всем ясно, что моим домом не может быть подобная обстановка. Ведь я выросла в многоквартирной многоэтажке, носила поношенную одежду, питалась полуфабрикатами.

Но эта гостиница так влияет на меня, что я редко ощущаю себя самой собой. Когда работаю, я как будто играю определенную роль, становлюсь кем-то другим. К сожалению, работа у меня временная, и скоро придется уехать к себе. Отъезда я жду со страхом.

Я кладу камешек на место, встаю и подхожу к окну. По шоссе быстро едут машины, и я гадаю, какие из них свернут к гостинице. Шоссе так далеко, что людей в машинах не разглядеть, но все же я порой сижу здесь и смотрю на них. И думаю, что это за люди, зачем они сюда приехали, как вообще живут.

Вот на шоссе показался большой джип. Я подвигаюсь поближе к стеклу. Чувствую: это новые постояльцы. Улыбаюсь, когда оказывается, что я права: машина замедляет ход, а потом сворачивает на дорогу, ведущую к гостинице.

Джип припарковывается на стоянке внизу. Он черный и блестящий. Дорогой. Передние дверцы почти одновременно открываются, и с водительского сиденья поднимается мужчина. Я знаю его имя: Гест. Он брюнет, высокий, но при этом не крупный. Женщина, которая выходит из машины с другой стороны, кажется совсем миниатюрной – во всяком случае, отсюда.

Я тотчас узнаю Петру, и приходится прикусить нижнюю губу, чтоб не расплыться в чересчур широкой улыбке. При этом я все замечаю: одежду, волосы, обувь. И как она осматривается вокруг, выходя из машины, вертит головой во все стороны, разглядывая пейзаж. На ней светлые, с модными прорезями джинсы, подвернутые так, чтоб были заметны загорелые щиколотки. Кеды белоснежные, но какой фирмы, отсюда не видно. Большие черные солнечные очки не дают волосам упасть на лицо, и она кутается в кардиган, как будто ей холодно.

Из машины выходит девчонка и тоже осматривается по сторонам. В реальности Лея выглядит моложе, чем на фотографиях. Может, это из-за того, какая она вся миниатюрная. Ножки-спички в узких легинсах – а кофта с капюшоном ей велика, и кеды довольно громоздкие. С другой стороны машины я замечаю ее брата Ари: светлые волосы блестят на солнце, и даже с такого далекого расстояния видно, какой он красивый.

Лея указывает в воздух, и все они запрокидывают головы. Я смотрю за их взглядами и замечаю орла. Он парит прямо над нами: большой, величественный, но меня интересует в первую очередь не птица, а они.

Вскоре Гест открывает багажник и вынимает большой чемодан. Ари берет рюкзак и идет за отцом к гостинице, а затем оборачивается и что-то говорит матери. Петра смеется, тоже оборачивается и что-то кричит в сторону машины.

Лея морщится и, хотя отсюда плохо видно, явно закатывает глаза. Она прячет телефон в карман кофты. Но вскоре так же быстро вынимает обратно и пристально смотрит на экран. Кажется, на какой-то миг она просто застывает. Просто смотрит на телефон, затем быстро озирается, словно опасаясь, что за ней следят. Чего она боится?

Я вздрагиваю, когда она вдруг поднимает голову и замечает меня. Я так быстро отпрянула от окна, что едва не потеряла равновесие, наткнувшись на стол.

Внизу открывается дверь, и я слышу, как Эдда встречает гостей: радостный голос произносит: «Добро пожаловать!» Я поправляю одежду и спешу вниз – помогать ей.

Сейчас

Воскресенье, 5 ноября 2017

Сайвар, сотрудник отдела расследований полиции г. Акранеса

Приехавший из Рейкьявика судмедэксперт, человек средних лет, высокий, худощавый, сейчас стоял над телом. Сайвар и Хёрд наблюдали за ним с некоторого расстояния, пока он выполнял свою работу. Судмедэксперт нащелкал снимков и взял образцы тканей. Проделывая все это, он, казалось, был погружен в свой мир. Его сосредоточенность была полной, и Сайвар едва смел дышать, опасаясь потревожить. Затем тело унесли в машину: теперь его повезут в Рейкьявик на вскрытие… И лишь после этого судмедэксперт повернулся к Сайвару и Хёрду.

– Что вы можете нам сказать? – поинтересовался Хёрд. – Вы знаете, когда это произошло?

– Ну, точное время смерти назвать довольно трудно. Можно исследовать содержимое желудка, посмотреть, на какой стадии в момент гибели находился процесс пищеварения. Но это я смогу сделать только завтра.

– А примерно?

– Этой ночью. По-моему, где-то часов двенадцать назад.

– Телесные повреждения присутствуют? – спросил Хёрд.

– Только те, которые возникли при падении. Разбитый череп, повреждения на спине. – Он замялся. – Из-за высоты трудно сказать, чем именно было вызвано падение, но положение тела довольно любопытно.

– Да?

– Да. Очевидно, жертва падала спиной вперед. Все повреждения главным образом на спине и затылке, но не на ногах и не на передней части туловища, как бывает, когда человек сам прыгает с высоты.

– Но как вы видите, расстояние до земли здесь немаленькое. – Сайвар запрокинул голову к вершине утеса, но вскоре поторопился перевести взгляд на что-нибудь другое. – Тело не могло перевернуться в воздухе?

Судмедэксперт поморщился:

– Конечно, если высота очень большая, то тело часто переворачивается головой вниз, ведь верхняя часть тяжелее, но как мне кажется, в данном случае все-таки недостаточно далеко до земли. К тому же повреждения на теле этому не соответствуют. Как я сказал, больше всего пострадали именно спина и затылок.

– Как будто его столкнули? – уточнил Хёрд.

– Вот именно, – ответил судмедэксперт. – Как будто жертву кто-то пихнул в грудь.

Сайвар представил себе, как рука ухватила толкнувшего за волосы в тот момент, когда тело рухнуло спиной вперед, за край обрыва, и в конце концов жестко приземлилось на камни внизу. Спина и затылок ударились о булыжник, и череп треснул.

Перед тем как они вновь сели в машину, Хёрд отошел позвонить, а Сайвар остался стоять вместе с Вальгерд – сотрудницей полиции города Снайфедльсбайр, которая одной из первых прибыла на место преступления.

– Вы сейчас в гостиницу? – поинтересовалась она и, когда Сайвар ответил утвердительно, продолжила: – Но вы поосторожнее: я слышала, что журналисты уже выехали.

– Да? – Сайвар не привык, чтоб случаи, которые он расследовал, привлекали внимание СМИ. С тех пор, как он начал работать в отделе расследований, лишь немногие дела становились достоянием общественности. Работа в отделе была совершенно не похожа на то, что показывали в кино и сериалах, по крайней мере в Исландии.

– Ты ведь, конечно, знаешь, кто это, да? – спросила Вальгерд, подняв брови. – По-моему, неудивительно, что журналисты сразу загрузились в машины и мчатся сюда, как только пронюхали про что-то, связанное с семейством Снайбергов.

– Да, очевидно, так и есть. – Сайвару показалось, что с его стороны было глупо не задуматься об этом раньше. Конечно, они не сразу поняли, что эта смерть имеет отношение к семье Снайбергов. Спасательный отряд был вызван среди ночи, когда одного постояльца гостиницы недосчитались во время непогоды, – а под утро поступило известие: найден труп.

– Место происшествия примечательное, – произнесла Вальгерд после небольшой паузы.

– А чем же оно примечательно? – спросил Сайвар, переводя взгляд на Хёрда. Тот был поглощен телефонным разговором и не думал вешать трубку.

– Значит, вы не слышали этих историй?

– Каких историй? – удивился Сайвар.

– Про пустошь Фродаурхейди и скалы Кнаррарклеттир. И про то, как многие заканчивали свою жизнь как раз в этом месте: срывались с обрыва, заблудившись на пустоши. – Вальгерд указала в сторону хутора Будир. – Вот здесь, на южной оконечности мыса, когда-то стоял торговый поселок, и люди ходили за покупками через пустошь Фродаурхейди. Погода порой выдавалась плохая, сбиться с пути легко. И лишь на краю скалы люди понимали, что забрели не туда, но было уже поздно.

– Но в этот-то раз вряд ли было именно так, – заметил Сайвар.

– Очевидно, нет, – кивнула Вальгерд. – Но как это вышло – вот вопрос. Что могло понадобиться здесь среди ночи?

– Да, вопрос интересный, – согласился Сайвар.

– Кое-кто утверждает, что на Фродаурхейди ходят призраки, – рассказывала Вальгерд. – И что призраки заводят заблудившихся людей к скалам Кнаррарклеттир. Не знаю, как там на самом деле, но во всяком случае, с этого обрыва уже сорвалось и разбилось насмерть без малого два десятка мужчин и женщин.

– Ничего себе, – протянул Сайвар.

– Да, – сказала Вальгерд. – Так что место происшествия тут непростое, правда ведь?

Сайвар собрался дать остроумный ответ: он часто пытался так делать. Ведь он был такой человек, который всегда старается разрядить обстановку – правда, не всегда это воспринимали благосклонно. Но сейчас он ничего не смог придумать.

Взгляд постоянно притягивала гора – против его воли. Он не мог оторвать взгляд от бровки обрыва – и стал думать о том, каково это – стоять там на краю, когда внизу простирается вся эта пустота…

– Эй, все нормально? – встревожилась Вальгерд.

– Да, все отлично.

– Мне на секунду показалось, что ты вот-вот упадешь.

– Ни в коем случае, – успокоил ее Сайвар. – Просто голова немножко закружилась.

Вальгерд наморщила лоб, а Сайвар выдавил улыбку. Буквально в последний миг перед тем, как удалось оторвать взгляд от скальной стены, ему показалось, что он различает на краю движение: темную тень, которая исчезла так же быстро, как появилась. Он решил не упоминать об этом.

Двумя днями ранее

Пятница, 3 ноября 2017

Петра Снайберг

Вестибюль в гостинице выглядит стильно и безыскусно. Там высокий потолок и такие же грубые цементные стены, что и снаружи. Пол наливной, серый. Здесь нет ничего, что обычно бывает в вестибюлях гостиниц: ни ковриков на полу, ни картин на стенах, ни других украшений. Разумеется, это нарочно так задумано. Ничто не должно отвлекать от настоящей красоты, видной из больших – до пола – окон: лавового поля, мхов, ледника. Создается впечатление, что ты почти сливаешься с природой.

Единственное, что немного диссонирует с обстановкой – черные люстры от Джино Сарфатти, свисающие с потолка. Мне такой дизайн никогда не нравился. У них такие тонкие и многочисленные рожки, что люстры становятся похожими на многоногих насекомых. Если люстру перевернуть, она будет напоминать паука, у которого слишком много лап.

Пауков я терпеть не могу; я бы выбрала что-нибудь другое. Например, «Амп» от «Норман Копенгаген» или люстру «Артек» от Альвара Аальто.

Женщина, встречающая нас при входе, сама соответствует обстановке: свитер у нее светло-коричневый, волосы серебристые. Ее вид по-своему гармонирует с обстановкой – так же, как и все в гостинице.

– Меня зовут Эдда, – представляется она. – Надеюсь, вам понравится у нас в эти выходные. – Она улыбается, и я уверена, что это приветствие она хорошо отрепетировала. – Мне только нужны ваши имена, чтоб вас зарегистрировать.

Гест сообщает ей имена, и Эдда заносит их в компьютер.

– Кто-нибудь еще приехал? – спрашиваю я.

– Нет, вы первые, – отвечает Эдда, не поднимая на меня глаз.

Я немного удивлена, ведь мои родители выехали раньше. Никто из них не пытался мне звонить. В голове появляется картинка: машины всмятку, дым… кровь… Я имею склонность всегда ожидать худшего.

– Я позвоню маме, – говорю я Гесту и отхожу в сторону. Ожидая ответа, я смотрю на лавовое поле, на котором местами виднеются пятна снега. Вдруг через одно такое белое пятно как будто метнулась черная тень – так быстро, что я даже не успела понять, не почудилось ли. Пульс тотчас участился – хотя я догадалась, что это, наверно, птица или мышь. Но мне все же показалось, что та тень была больше, скажем, величиной с лисицу. Могло такое быть?

От стекла веет холодом, и я отхожу.

– Петра?

– Мама? – Я откашливаюсь: совсем забыла про телефонный разговор! – Ты где?

Вокруг мамы громкие голоса и смех, и я с облегчением вздыхаю, когда она сообщает, что остановилась по дороге перекусить. Она перечисляет имена людей, которых встретила, затем начинает разговаривать с кем-то рядом, хотя я все еще слушаю ее. В конце концов приходится окликать ее, чтоб попрощаться.

– Эту гостиницу, что ли, не достроили? – спрашивает Лея, когда я возвращаюсь.

– Конечно, достроили, – отвечаю я и пересказываю, что прочитала о ней на сайте. – Это дизайн такой: оставить все неотделанным. Идея состоит в том, чтоб ничто не отвлекало от окружения.

– Окружения?

– Да, – говорю я. – Посмотри-ка в окно, Лея. Правда, красиво?

Лея выглядывает ненадолго в окно, но, судя по ее лицу, вид не производит на нее особого впечатления.

К счастью, Эдда, кажется, не слышит нас и по-прежнему улыбается, когда подходит к нам:

– У нас смарт-гостиница. Надеюсь, вы получали имейл с инструкцией насчет мобильного приложения. Вы его установили?

– Конечно, – киваю я.

– Отлично. – Эдда протягивает две карточки и брошюру. – В вашем распоряжении два номера, а это коды, которые надо ввести, когда вы будете регистрироваться в приложении. В брошюрах инструкции, но я убедилась на опыте, что здесь все более-менее понятно интуитивно. Когда вы зайдете в приложение, то можете управлять освещением в комнатах, душем, температурой воздуха и телевизором на стене. Там, например, можно выбрать фильмы и сериалы. Если хотите, Ирма покажет вам гостиницу до того, как вы займете свои номера.

Я оборачиваюсь и вижу: Ирма стоит и смотрит на нас. Она одета в черное: хлопчатобумажную футболку, юбку и колготки, а на груди небольшой бейджик с именем. Она открывает рот, чтоб что-то сказать, но Гест опережает ее:

– Это было бы чудесно.

– Хорошо, – кивает Эдда. – Я велю отнести ваш багаж в номера.

И как по заказу, из комнаты за стойкой ресепшена выходят двое. Один берет багаж, а другой держит поднос с четырьмя стаканами.

– Чай со людом, – поясняет Эдда. – Делается из тимьяна, для вкуса в него добавляется черничный сироп. Все ингредиенты местные, как и почти все блюда, которые мы вам предложим. Прошу вас, угощайтесь.

– О, спасибо, – благодарю я и беру стакан. Чай вкусный: сладкий, свежий, черника и тимьян идеально гармонируют друг с другом. Даже Ари с Леей выдувают все до капли и оставляют на ресепшене пустые стаканы.

Тем временем Ирма представляется нам, и я замечаю, что она нервничает: все время как будто то ли хочет захихикать, то ли не знает, куда смотреть.

– Давайте начнем с банкетного зала, – предлагает она, но осекается. – Нет, лучше с бара.

– Как вам угодно, – улыбается Гест.

«Он тоже это заметил», – думаю я про себя. Следовало бы уже привыкнуть, что люди нас узнают, а я все никак… Мне всегда не по себе, когда кто-нибудь на нас пялится или конфузится. К счастью, большинство стараются это скрыть, но мне известно, что многие нас узнают. По крайней мере меня. Меня вот узнают, а Геста нет. Мое лицо часто мелькает в рекламе, и когда про нас передают новости в СМИ, мое имя называют раньше имени Геста – в том случае, когда Геста вообще упоминают по имени.

Сейчас это уже не смущает его, как когда-то. И все же мне кажется, что он специально подчеркивает, когда мы куда-то отправляемся, что лидирует он. В ресторанах, на встречах с клиентами или когда мы сталкивается со знакомыми в городе. Обычно Гест пытается управлять разговором, быть тем, на кого обращены все взгляды.

Я не против, но все же у меня складывается ощущение, что он пытается что-то компенсировать, как будто ему необходимо дать всем понять, что он тоже важная величина.

– Ну, вот, бар у нас здесь, – показывает Ирма, проводив нас в двери справа от входа. – Он открыт с полудня до полуночи по будням, а по выходным – до часу ночи. Но иногда и дольше, как, например, сегодня и завтра.

С потолка свисают бокалы на штангах из черной стали, а стена за стойкой бара подсвечена зеленовато-желтым и уставлена несчетным количеством бутылок крепкого алкоголя. Чуть поодаль в бетонную стену вделана полка с винными бутылками.

В одном углу камин, а перед ним канапе и глубокие кресла, обтянутые кожей коньячного цвета. Линии чисты, все безыскусно, и каждая вещь служит своей цели. Все выглядит неотделанным, но продуманным. Очень по-скандинавски. Единственное украшение – маленькие рамки, но картин в них нет, вместо них растет мох.

– Это настоящий мох, – объясняет Ирма, заметив, куда направлен мой взгляд. – Я когда впервые его увидела, то сразу: «Ой, а как же его поливать?» Но это просто.

– Да?

– Опрыскивать – и все. – Ирма улыбается, и у меня почему-то возникает ощущение, что она простовата. Как ребенок.

– Здорово придумано, – говорит Гест. – Вообще, у вашей гостиницы весь дизайн интересный.

Мы переходим в банкетный зал, и все время Гест с Ирмой разговаривают. Я слышу, что он рассказывает ей про отель, дизайн которого разрабатывает в Рейкьявике, а потом продолжает говорить о концепциях разных дизайнов. Можно подумать – это он консультант по интерьерам, а не я. Ирме некогда вставить слово, но, кажется, для нее это не важно. Каждый раз, когда наши взгляды встречаются, она улыбается, а губы у нее всегда сжаты, словно она боится показать зубы.

– Мама. – Ари подходит вплотную ко мне. – А нельзя нам просто уйти в свой номер?

– Мы уже заканчиваем, – шепчу я в ответ.

Несмотря на все мои старания, подростки не заинтересовались ни архитектурой, ни дизайном.

– Как тебе? – спрашиваю я Ари.

Он пожимает плечами:

– Ну, круто…

– Правда? – удивленно поднимает брови Лея, услышав наш разговор. – По-моему, пустовато тут как-то. Так…

– Холодно? – заканчивает за нее Ари.

– Это точно.

– Я уверена, что сегодня вечером никакого холода не будет, – обещаю я. – Вот стемнеет – и здесь камин разожгут.

Ни Ари, ни Лея не отвечают, и мы поднимаемся наверх; Ирма показывает нам гостиную и рассказывает, как по вечерам можно сидеть там и любоваться северным сиянием:

– Вечером это самое востребованное место. – В прошлые выходные тут народу было – не протолкнуться, потому что уж больно красивые были сияния. Кажется, на сегодняшний вечер прогноз точно такой же.

– Отлично, – воодушевляется Гест. – Мы здесь сядем и будем любоваться.

– Да. – Ирма улыбается, опускает глаза, и я замечаю, что она краснеет, хотя и не понимаю, отчего.

Мы какое-то время стоим и смотрим в окно. Солнце высоко стоит в небе, его лучи сверкают на волнах моря вдали. Если б я не знала, как на улице холодно, я бы соблазнилась и вышла наружу.

– Ну, вот, вроде бы и все. – Ирма натянуто улыбается и добавляет: – Ну, если только вы не желаете чего-нибудь особенного. Мы можем принести в номера все из бара или кухни. В приложении есть меню, через которое можно заказывать еду.

– Пожалуй, нам достаточно, – решает Гест.

– Спасибо за экскурсию, – благодарю я. – Мы узнали много полезного.

Ирма кивает и стоит в гостиной как вкопанная. Я чувствую, как она провожает нас взглядом, пока мы идем в номер.

– Приятная девушка, – бросает Гест, когда мы отходим на такое расстояние, с которого она нас не услышит.

– Ты так считаешь? – спрашиваю я и резко оглядываюсь назад. Она все еще стоит там, стиснув руки и улыбаясь. – Тебе не показалось… ну, не знаю… что она странноватая какая-то?

– Нет. – Гест поднимает брови. – А тебе показалось?

Я медлю с ответом: не хочу, чтоб вышло так, будто у меня завышенная самооценка, – но во взгляде этой девушки есть что-то, от чего мне не по себе. Она такая настойчивая – как будто не может оторвать от нас взгляда.

– Смотри-ка: это работает, – говорю я и придерживаю дверь для Геста, когда мы входим в номер.

Наши чемоданы уже стоят у дверей наготове. Запах, который встречает нас – некая смесь аромата для дома и крепкого мыла.

Номер отличается от остальных частей гостиницы тем, что в нем есть занавески. Кровать кажется продолжением стены: бетонное основание с матрасом. На половине кровати лежат белое постельное белье и серое покрывало. На них – пластиковая папка и плитка шоколада. От последней я отламываю кусочек, пока разглядываю обложку брошюры.

На ней прабабушка и прадедушка перед своим домом здесь, на Снайфетльснесе. По-моему, на этом снимке они молодые. Я не умею определять возраст людей на старых фотографиях. Ни одежда, ни прически ничего не подсказывают. Лицо дедушки, в последние годы жизни изрезанное морщинами, здесь гладкое, и поэтому трудно узнать черты старика, которого я так хорошо помню. Которого я боялась и старалась не попадаться на глаза. А на этой фотографии нет той суровости, которая потом стала его отличительной чертой.

Я открываю папку и читаю: «Добро пожаловать на семейную встречу…» Вот сведения о бабушке и дедушке: где они жили и когда уехали. Перечислены все их потомки с датами рождения и профессиями. Под моим именем подписано «Архитектор», и я чувствую, что краснею. Сколько раз я твердила маме: не архитектор я! Архитекторы заканчивают университет, учатся много лет. А я, конечно, работаю с ними, но сама всего лишь закончила курсы дизайна интерьеров и вряд ли имею право аттестовать себя как-нибудь иначе, чем «консультант».

– Как тебе? – Гест откидывается на кровать и смотрит на меня.

– Шикарно. – Я пододвигаюсь ближе к краю кровати. Даже шикарнее, чем на фотографиях.

– На подземный гараж похоже, – замечает Гест. – Концепция та же.

– Подземный гараж? – смеюсь я. – Да, я поняла, о чем ты, и все-таки мне нравится.

Я включаю телефон и выбираю в приложении картинку со светильником. Вылезают различные вкладки для верхнего света, стенных светильников, настольной лампы. Я пытаюсь настроить верхний светильник на красный цвет, и в комнате становится чуть светлее. Но эффект меньше, чем я ожидала: за окном еще светло.

– Надо вечером снова попробовать, – предлагаю я. Гест улыбается уголком рта и протягивает ко мне руку. – Я в туалет, – Я притворяюсь, что не замечаю его руки, но чувствую, что он не сводит с меня глаз, когда я встаю.

Когда я возвращаюсь, Гест сидит на кровати.

– Насчет вчерашнего… – начинает он.

– Да нормально все, – улыбаюсь я. – Это я виновата. – Не знаю, правда ли это. Вчерашняя ссора была не похожа на прежние. Вначале мы ссорились из-за того, что Гест поздно пришел домой, потом из-за того, что крыша прохудилась, а под конец скандалили о чем-то совсем другом. В основном обо мне и том, что я делаю или не делаю.

Гест улыбается и снова ложится.

– Иди ко мне, – приглашает он. – Полежим немного.

Я ложусь на кровать рядом с ним, но не настолько близко, чтоб соприкасаться.

Гест закрывает глаза, и вот его грудь начинает вздыматься все медленнее и медленнее. Он всегда умел засыпать быстро, как младенец. И даже во время наших разговоров засыпал посреди фразы.

Солнце светит в окно на белую постель и Геста. На его прямой нос, раздвоенный подбородок и темные волосы, в которых еще нет седины, хотя он на десять лет старше меня.

Сейчас наша разница в возрасте не кажется такой уж большой, но когда мы только начали жить вместе, мне было восемнадцать, а ему двадцать семь. Сейчас, когда я вспоминаю те времена, то удивляюсь, что мои родители ничего не сказали. А что бы я сама сказала, если б у Леи вдруг завелся возлюбленный, которому скоро стукнет тридцать?

Гест из Рейкьявика, и в первые недели наших отношений он ездил в Акранес встречаться со мной. Наши первые поцелуи происходили по вечерам в машине на стоянке близ горы Акрафьятль. Нас окружала кромешная темнота, порывы ветра, время от времени толкавшие машину, и мелкие капли дождя на стекле.

К горлу подкатывает комок, и я закрываю глаза.

И вновь широко распахиваю их, когда дыхание становится более поверхностным, смотрю на потолок и начинаю пересчитывать трещины на потолке, а потом рожки люстры. Пытаюсь думать о другом – о чем угодно.

Комната холодная и неприветливая, почти как тюремная камера. Здешние дизайнеры слишком перегнули палку с этой неотделанностью, и хотя пол здесь с подогревом, а на улице светит солнце, мне зябко.

Отдохнуть не получается. Так что я встаю, снова обуваюсь и выхожу в коридор. Я не делаю попыток разбудить Геста.

Внизу в зале дети уже взяли себе по стакану газировки, и не успеваю я подсесть к ним, как официант приносит и ставит перед ними гамбургер и сэндвич.

– Вы действительно проголодались? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает Лея. – Уже час.

Лея права: время перевалило за полдень. Пока мы были в номере, наверно, кто-то уже приехал.

– Картошки фри хочешь? – Ари пододвигает ко мне тарелку.

– Спасибо. – благодарю я. – Я себе, наверно, попить возьму. За стойкой бара та девушка, которая водила нас по гостинице. Увидев меня, она вздрагивает, чуть не роняет стакан, который держит. Спешит поставить его и подходит ко мне. – Водку с клюквенным соком, – вполголоса заказываю я. – Но безо льда.

Получив стакан, я тотчас отпиваю большой глоток, а потом снова подсаживаюсь к детям.

– Что это? – интересуется Лея.

– Клюквенный сок, – отвечаю я.

Открывается входная дверь. Я слышу неразборчивый шум голосов и смех и сразу чувствую, как вся напрягаюсь. А потом входит мама.

– Здрасте, дорогие, а вы все здесь сидите?

Ее звонкий голос заполняет помещение, высокие каблуки стучат по полу, когда она спешит к нам. Она обнимает каждого, и в нос ударяет запах: розы и цитрусовые. По пятам за ней входит папа и обнимает нас еще крепче.

– Ох, давно же я вас не видела, вы так редко в Акранес заглядываете! – говорит мама, и в ее голосе, как всегда, слышатся нотки обвинения.

– Там же недалеко…

– Ой, Петра! – восклицает мама. – А что у тебя с руками?

– Ничего, порезалась, – отвечаю я.

Мама недоверчиво глядит на меня:

– Небось опять грызть начала?

– Опять? – морщит нос Лея. Она всю жизнь терпеть не может, когда я грызу заусенцы. Говорит, что от этого зрелища ее тошнит.

– Когда твоя мама была в твоем возрасте, я боялась, что она себе пальцы сгрызет, – поясняет мама.

Лея глядит на мои пальцы в пластырях, так что я прячу их под столом. Но, к счастью, я могу не отвечать: пришли мамины сестра и брат – Оддни и Ингвар, со своими супругами. Они все требуют поцелуев и объятий, шумны и назойливы.

– Вы где-то останавливались? – спрашиваю я. – Вы же вроде раньше нас выехали?

– Так и было, – отвечает папа. Выражение у него насмешливое, и я сразу замечаю, что и у сестры, и у брата глаза слегка покраснели, а лица лоснятся.

Я смотрю на папу, спрашиваю взглядом «Правда?», и тот кивает. Затем мы оба провожаем взглядом Оддни, направившуюся к бару.

В последние разы, когда я виделась с мамой, она только и говорила, что о проблемах с алкоголем у Оддни и этом ее новом муже, который ничуть не лучше.

– Значит, вот какие у нас будут выходные, – шепчу я папе.

Он тихонько посмеивается и мотает головой:

– Нет-нет. За твою маму я не переживаю, но ведь ты знаешь, каковы… некоторые.

Я киваю в ответ. Затем я слышу, как знакомый голос окликает меня по имени, и оборачиваюсь. И чувствую, как начинает биться сердце: я вижу Стефанию.

– Стеффи? – удивляюсь я. Ее имя так привычно ложится на язык, хотя я уже много лет не произносила его вслух.

– Давно же мы не виделись! – Она быстро обнимает меня, затем отходит на шаг, разглядывает. – А ты не изменилась.

Я изображаю деланую улыбку. Это звучит как похвала, но на самом деле нет. В подростковом возрасте я была застенчивой, робкой. Одевалась так, чтоб меня не замечали, была полновата, а моя кожа расцветала подростковыми прыщиками. Большинство тех, кто смотрит на фотографии, где мне шестнадцать лет, не верят, что на них я.

– Я не была уверена, приедешь ли ты, – говорю я.

– И я тоже, – усмехается Стеффи. – Но я просто не могла не приехать. Как часто мы вообще вот так собираемся все-все?

– Вот именно. – Я ощущаю, как же я все-таки скучала по ней, несмотря ни на что. Скучала по ее веселому характеру.

– В смысле, по сравнению с тем, как это когда-то было… – вздыхает Стеффи. – А еще я услышала, что Виктор здесь тоже будет, и решила: значит, надо ехать! Нам надо втроем пропустить стаканчик.

– Я…

Стеффи отводит от меня взгляд прежде, чем я успеваю что-то сказать, и окликает маму по имени. Она смеется и наталкивается на меня, проходя мимо.

Кровь приливает к лицу, когда я соображаю, каким же бессодержательным разговором меня «осчастливила» Стеффи. Я смотрю, как она обнимается с моими родителями, улыбаясь и хохоча. Если кто-то и не изменился, так это как раз она. Она в точности такая, как когда мы были моложе.

– Мама? – Ари испытующим взглядом смотрит на меня.

– Я… – Голоса почти нет, и я прочищаю горло, а потом говорю: – Я скоро приду.

Я быстро направляюсь в туалет и закрываюсь там.

Смотрюсь в зеркало и вижу, что, несмотря на макияж, лицо покраснело и блестит. «Не надо так, – говорю я себе. – Не допускай, чтоб она опять так на тебя влияла».

Но я не могу иначе. Со Стефанией связаны все мои воспоминания о юности. Мы каждый день проводили вместе. И хотя в это трудно поверить, по-моему, мы чаще спали на одной кровати, чем отдельно. У нас был общий платяной шкаф, обеды, мы вместе ходили на гимнастику, ездили на каникулы. И даже Рождество справляли вместе. Когда я думаю о ней, ощущаю вкус фруктового льда, запах хлорки в бассейне и песок под пятками во время наших игр на пляже Лаунгасанд.

Когда снова открываю глаза, все черно. Я несколько раз моргаю и чувствую, как паника запускает в меня свои когти. Хватаюсь за раковину. Не сразу соображаю, что ничего страшного не случилось. Я не ослепла. Просто в туалете выключилась лампочка, а поскольку окон там нет, то и дневной свет туда не проникает, и темнота совсем кромешная.

Ощупью добираюсь до двери и открываю. Когда выхожу на свет, облегчение столь велико, что я испускаю радостный вздох. Сердце вновь начинает биться ровно, и после того, как я проделываю небольшую дыхательную гимнастику, перестает кружиться голова.

Свой страх темноты и тесноты я никогда не могла объяснить. К счастью, я научилась по большей части контролировать его. Мой дом состоит из широких открытых помещений. И в этой гостинице помещения в основном также большие и открытые. Поэтому я не могу понять, отчего я чувствую себя здесь как будто взаперти. Как будто в этой обстановке мне от чего-то тесно.

Лея Снайберг

– Моя кровать, – говорит Ари, когда мы возвращаемся в номер, и ложится на кровать у окна.

– Отлично. – Я радуюсь, что мне не придется спать у окна.

Что бы там ни думали мама с папой, никакая эта гостиница не шикарная. Ну, может, тут шикарно фотографироваться и все такое. Ари меня только что сфотографировал, и этот бетон на заднем плане выглядит отлично. Но я все-таки ожидала, что в номерах будет поуютнее. Что там будут пледы в тон, мягкие кресла. А номера такие же, как и все остальное, сплошной бетон – только все черно-белое, стерильное.

Когда я думаю о том, что куплю собственную квартиру, я скорее представляю себе стены, покрашенные в темный цвет, зеркала в позолоченных рамах и диван, обитый бархатом. Чтоб было как во дворце – правда, конечно, не настолько нелепо. Не понимаю, почему все обязательно должно быть такое светлое, открытое, омытое лучами солнца, как будто человек целый день должен торчать на свету. Разве это не утомительно?