Читать книгу: «Кирпич», страница 10

Кирпич семнадцатый

Трудности перевода

«Старый алматинский двор. Многоквартирный дом. Из окна четвертого этажа показывается женщина. Ищет глазами малолетнего сына. Тот сидит в песочнице с машинкой. Мать зовет: Абылай! Быстро домой! Тамак ішеміз!

Мальчишка кричит в ответ:

Щаз не могууу! Мен пескадамын!»

«Пальтолар, курткалар, пуховиктер»

(вывеска в магазине).

«Участкелік полиция пункты»

(табличка на углу улиц АльФараби Маркова).

(Из пособий по ведению банковского дела)

«Excelде курсорды бір клеткадан баска клеткага жылжытып отыру ншін курсорды баскару клавишалары колданылады».

(Из программ по обучению работе на компьютере)

Я ребенок. Я еще маленький. В нашем ауле много солнца, а в садах растет апорт. Под крышей дома ласточки свили гнездо, и оттуда высовываются крохотные клювики на тоненьких стебельках вместо шей.

Возле центральной усадьбы, напротив двухэтажной конторы, висит огромный портрет добродушного человека в мятой фуражке. Человек хитро улыбается, а может, просто щурится от солнца. Под портретом красным выведено почему то имя соседского мальчишки Слава. Рядышком еще четыре буквы. Покрупнее КПСС.

На день рождения мне подарили жеребенка, и счастья в моей жизни стало больше. Я знал, что он когда-нибудь вырастет и станет настоящим тулпаром. Я оседлаю его и полечу в открытую степь навстречу знойному ветру. И когда случится байга, я обязательно приду первым. И отец будет гордиться мной. Такой была моя мечта…

Но однажды где-то далеко далеко просвистел невидимый поезд, и воздух пропитался гарью. Следом в нашем доме появились гости. У нас всегда было полно гостей. но эти были особенные. Я не видел их раньше. они пришли к нам улыбчивые, загорелые, забавные, с запахом дорогих одеколонов, шуршанием невесомых платьев и блеском шелковых носков. они говорили на чужом языке, смешно ели и громко смеялись. они сразу нам понравились, такие простодушные и любопытные. они посидели за нашими низенькими дастарханами, потыкали вилками бешбармак, послушали наши песни, сфотографировались с моим жеребенком и пообещали прийти еще.

И они не обманули. они вернулись. но уже с подарками. мы распахнули перед ними скрипучие ворота своих скромных дворов, и они въехали в нашу жизнь на «поршах» и «тойотах», ворвались в наше босоногое детство с зажатым куском рафинада в ладони и предложили взамен анчоусы с омарами. они вломились в наш неказистый уют семейными снимками на фоне своих роскошных особняков, отчего нам вдруг стало тесно в наших приземистых домах. мы легко отказались от рафинада и распробовали «сникерсы». мы переоделись во все теплое и удобное, выбросили сандалии, из которых в растопырку торчали грязные пальцы, и перестали донашивать за старших братьев штаны с оттянутыми коленками. мы стали слушать их песни, постепенно забывая свои, стали учить их языки, слегка стесняясь за свой. нас очаровали их выговор, недоступная легкость небрежных манер, неизменная веселость ухоженных лиц и улыбки.

А потом.

Потом мы переехали в большие города и стали во всем стараться походить на них. И у нас со временем стало неплохо получаться. К счастью, наши гости оказались людьми снисходительными. И терпеливыми. они не тряслись и не заботились о нас. не давили советами, не запрещали нам заблуждаться и не разговаривали лозунгами. они смотрели на нас, как на заигравшихся детей, и опять улыбались. За их улыбками ощущалась великая сила. наверное, так выглядит взрослость. мы чувствовали это превосходство, а потому старались казаться лучше, чем есть. нас манил их мир, загадочный и щедрый, праздничный и беззаботный. в нем, казалось, нет тех проблем, которые всю жизнь тяготили наших многострадальных отцов. нам казалось, что они давным давно решили все эти проблемы и знают главный секрет этой жизни. И если у нас она состояла из маленьких радостей и больших огорчений, у них все выглядело наоборот.

Нас мучила зависть. они смотрелись умнее и красивее нас. у них были ответы на все наши глупые вопросы. мы грезили их фильмами и вырезали из журналов фотографии их любимых актеров. нам нравились их чемпионы: черные и мужественные. нам нравились их правители: простые и доступные. они могли позволить себе ходить в рубашках с расстегнутым воротом и петь в толпе их общие песни. они все казались нам такими не замороченными и в то же время такими недосягаемыми…

А где-то вдалеке стучал колесами поезд, и нам так хотелось хотя бы краешком глаза посмотреть на него.

А потом.

Потом.

Повзрослев, мы отрастили волосы до плеч, стали исподтишка потягивать травку и научились танцевать шейк. мы забросили поднадоевшую домбру и переключились на гитары. мы выкинули «Приму» и стали курить сигареты, на которых был нарисован их чабан, то есть ковбой. они стали хвалить нас и подбадривать. А нам всегда нравилось, когда нас хвалили. И мы старались. мы стали чаще улыбаться, потому что устали их подозревать. мы стали развязнее, поскольку так мы больше походили на них. Иногда, правда, нас настораживали их шутки насчет подуставших хмурых вождей в одинаковых серых костюмах на мавзолее. Даже их генсек любил травить анекдоты про нас с высоких трибун. они незлобиво острили на этот счет, употребляли какие то непонятные слова: тоталитаризм, коммунистический режим, идеологические шоры.

И однажды!

Однажды им удалось уговорить нас взглянуть на мир под другим углом. И нам открылась совершенно другая картина! оказалось, все это время нас вели не туда и строили мы не то. оказалось, что все эти могущественные пенсионеры в униформе воры и разбойники. Чужаки и временщики. настоящие правители так себя не ведут, они болеют за своих. И мы скинули плохих вождей с высоких трибун, выбрали хороших и отгородились от бывших соседей колючим забором.

Гостям так понравились эти перемены, что многие из них перебрались к нам. они открыли здесь свои офисы и напросились к нам на постой.

К тому времени мы закончили институты, переженились, и у нас родились дети. вместе с детьми появились на свет новые слова: кооперация, приватизация, акционирование…

Неожиданно наши деньги превратились в пыль. нам становилось все труднее и труднее сводить концы с концами. но наши преданные гости не переставали улыбаться и по дружески хлопали по плечу. они говорили, что все это временно, что все это они уже проходили много раз и надо потерпеть и что инфляция (тоже новое слово) имеет свойство появляться и исчезать. как грипп или понос. И мы верили. Потому что нам тоже хотелось научиться принимать удары судьбы невозмутимой ухмылкой и на все тяжелые вопросы отвечать несгибаемым: «окей!»

Вскоре они объяснили нам, что бизнес не порок и что деловые люди это не жулики, как говорили раньше, а предприниматели.

Мы ринулись представительствовать. Это оказалось делом непростым и даже опасным. в подъездах резали людей, а наиболее удачливых предпринимателей стреляли прямо на улицах как бешеных собак. но они сказали, чтобы мы не паниковали и что у них было то же самое. когда-то. И что весь этот кошмар закончится, как только все поделится.

Наконец, когда все поделилось и утряслось, мы вернулись в свои унылые конторы. со временем в них стало меньше стен и больше стекла, хотя от этого они не стали прозрачнее. Появились кондиционеры: изящные и бесшумные. старые мы выкорчевали из прогнивших рам и установили новые: на стены и потолки. вслед за кондиционерами мы очень скоро набили наши отремонтированные офисы и всем прочим ихним: бойлерами и микроволновками, факсами и ксероксами, электрочайниками и кофеварками. Заставили все столы компьютерами, в которые загрузили их программы. Быстро пересели с опостылевших «москвичей» в их «мерседесы» и «лексусы». к тому времени у нас прижились их деньги, которые мы прозвали на свой манер баксами. С этих баксов на нас строго смотрели их великие отцы. на этих деньгах была написана знаменательная фраза: «мы верим в Бога». мы мало слышали об их Боге. мы больше верили им. мы думали, что боги это они.

Через пару лет они научили нас новым словам: демократия, парламент, плюрализм… Нам было тяжело усваивать всю эту науку, но мы уже разглядели тот самый поезд. он прогрохотал совсем рядом, параллельным курсом, сверкая никелем и манящими бликами феерических огней.

Нам захотелось прокатиться. ну хотя бы разочек! ну хотя бы в одном из последних вагонов! ну хотя бы до ближайшей станции!..

Они улыбнулись в очередной раз своими ослепительными улыбками и взяли нас с собой. И у нас сразу захватило дух от скорости. нам стало дурно с непривычки. некоторые совсем потеряли голову и стали вести себя неприлично. стали пропадать ложки в вагоне-ресторане. Потом исчезли разные блестящие штучки в купе и коридорах. кто-то даже попытался открутить на ходу колесо. Пришлось остановиться, чтобы высадить воришек и придать всему первоначальный вид. многие пребывали в замешательстве. но они в очередной раз проявили благородство, улыбнулись подбадривающими улыбками и произнесли другое волшебное слово: «Индэпендент!»

И все слегка опьянели от дразнящего вкуса этого сладкого слова. Так они снова вдохнули в нас силы, и мы вновь включились в волнительный азарт погони за далеким недостижимым безоблачным счастьем.

И нас не пришлось уговаривать. мы сами подбросили в топку угля и понеслись на всех парах. мы не успевали думать и считали, что со всем остальным разберемся по дороге, поскольку были заняты новым важным делом. мы строили город. новую столицу. в самом центре степи. как когда-то они свой. ведь они тоже в свое время построили город посреди пустыни, который со временем превратился в столицу мирового игорного бизнеса. мы возводили второпях дома и здания. Такие же, как у них. мы старательно повторили черты всех их узнаваемых символов, и скоро в нашей столице появились маленькие копии всех их главных городов.

Гостей становилось все больше. они радовались нашему рвению и предложили посмотреть, что прячет в своих недрах наша земля. вдруг там есть что интересное? они предполагали, что у нас там пропадает много разного добра. И мы стали копать. вместе. И нашли мнооого чего!

Они обрадовались еще больше: «Вот видите, воскликнули они, сколько тут у вас всего! Теперь вы богатые люди! мы научим вас торговать!»

И они научили нас продавать наше все, правда, под их присмотром и на их условиях. И мы не стали возражать, потому что нашего всего должно было хватить всем. И на много поколений вперед…

Это у нас в крови. мы всегда рады гостям. Так принято: гость в доме понятие святое. с гостем приходит в дом благодать божья.

Кстати, о Боге.

Недавно в нас с новой силой проснулась Вера. мы бросились повсюду возводить мечети. наши мальчики стали отращивать бороды, как мы когда-то волосы. Юные девы закутались в длиннополые платья и покрыли головы платками. Так наши девы с боем надевали когда-то первые мини-юбки. мы ездим в наших дорогих машинах по пятницам в мечети и раздаем садака. мы надеемся, что Бог все это видит и не забудет отметить наши взносы в своей амбарной книге о земных налогах и как-нибудь за это воздаст. Потом. Так Бог стал у нас модой.

Мы отказались от прежних своих идолов и приняли новые. Потому что нам сказали, что все это время мы поклонялись не тем.

Мы слепили новые обелиски и переименовали улицы наших городов. Они сказали, что это в нас проснулось «историческое самосознание», и снова одобрили. Оно, наверное, действительно проснулось, потому как нам вдруг захотелось воскресить свой язык и вспомнить свои песни. мы честно попытались все это вспомнить, но.

Но у нас почему то не получилось с первого раза. мы попытались еще раз. Потом еще и еще. И вновь ничего не вышло.

Тогда мы стали трясти наших стариков, наших несчастных запуганных глухонемых атеистов, побитых нуждой и пресмыкательством. мы надеялись, что они все вспомнят и передадут нам. как это и принято было всегда в степи. но.

Но, оказалось, наши старики уже не те. Они сами все позабыли и порастеряли, пока возились с гостями. Они сами накинулись на нас за то, что мы не помним родства, забыли обычаи, не помним своих традиций и песен. мы стали ссориться и злиться. А потом один из наших самых уважаемых стариков взял да и поцеловал руку верховному жрецу. И все на секунду замерли.

А я?

А что я?

Я удивился. И мне стало горько.

Мне показалось, что я все это видел в их фильмах про сицилийских предпринимателей. И мне стало не по себе. Потому что все это уже было. не так давно. Правда, тогда мы целовали руки чужим правителям.

Неужели ничего не изменилось, подумал я. Или все повторяется заново? По кругу. наверное, нам поменяли чип, отвечающий за достоинство. А может, нас завирусовали? нам сменили память? нас абгрейдили, пересчитали и незаметно вставили другие программы? мы подверглись атаке клонов? Что нынче со мной? на кого я похож?

Кто я теперь?

Я подошел к зеркалу и увидел себя, одетого в их одежду, обутого в их обувь, пропахшего их парфюмом… И я впервые испугался…

Я присмотрелся к своим детям.

Они уже подросли. они обычные пассажиры того самого поезда. они покачиваются в своих удобных купешках и не особо замечают сумасшедшей скорости. они давно играют в их компьютерные игры и на свои дни рождения просят приставки с их айпадами. они посмеиваются над нашими «тойотами» с дачами и мечтают о «мазерати» в Багамах. они могут на слух отличить бейонс от ледигага, но они на спор не отличат курман газы от Даулеткерея. не все из них вообще помнят, кто такой Даулетке рей. И вообще, я заметил, что они стали слегка стесняться наших прежних привычек, доставшихся нам в наследство от наших потускневших отцов. Никто из них теперь не понимает, что такое асык и что такое айтыс. они танцуют их танцы и поют их песни. многие из них понастоящему плакали, когда умер майкл Джексон.

Они могут на слух отличить бейонс от ледигага, но они на спор не отличат Курмангазы от Даулеткерея. Не все из них вообще помнят, кто такой Даулеткерей.

И вообще, я заметил, что они стали слегка стесняться наших прежних привычек, доставшихся нам в наследство от наших по тускневших отцов. Никто из них теперь не понимает, что такое а – аасык и что такое айтыс. —

Наши детки восклицают «вау!», когда радуются и говорят «щет!», когда огорчаются. они давно научились улыбаться трудностям и на все наши переживания отвечают непобедимым: «окей». наиболее прозорливые из нас

Планируют отправить их уже в гости к ним. Пусть, мол, учатся. может, и зацепятся. Там. У них. Приживутся. останутся. И станут для них такими же своими, как и все остальные в этом переменчивом мире. Тем более мозги наших деток работают уже совсем по другому, и в их жизненных приоритетах на первом месте стоит забойное слово «успешность». как она будет достигаться и за счет чего, нам уже неважно. важно, чтобы им было хорошо.

А им уже хорошо. в них нет тех комплексов, которые всю жизнь тяготили нас. они не суетятся и не расшаркиваются перед гостями. они говорят с ними на одном языке и на одном понятийном сленге. наши детки уже почти не отличаются от их детей. Наверное, мы добивались именно этого…

Ну и ладно, чего теперь грузиться то? ведь мы стали жить лучше. в наших мусорных бачках нет огрызков плавленого сырка «Янтарь» и стоптанных ботинок, пошитых на фабрике «Большевик». мы забыли про очереди за чешскими сапогами и польской мебелью. мы больше не записываемся на десять лет вперед, чтобы купить какой-нибудь несчастный «жигуль» или даже «волгу». мы больше не ездим купаться на капшагай, потому что Анталья стала одной из окраин нашего большого аула и там можно жить, пить и есть целую неделю! Бесплатно! о чем мы всю жизнь и мечтали! Разве не это обещал нам когда-то тот самый лукавый человек в мятой фуражке, портрет которого висел в моем селе напротив конторы? оказывается, он картавил правду! оказывается, он говорил о том, что построили в Турции! Только сами турки об этом пока не догадываются. И не дай Аллах, чтобы кто-нибудь открыл им на это глаза!

Словом, у нас все хорошо. У нас сложилась жизнь, и во многом благодаря нашим гостям. мы привыкли и улыбаемся друг другу все понимающими улыбками. Нам хорошо вместе. они нашли ответ на наш главный вопрос: «Почему мы всегда стартуем, когда все финишируют?» мы теперь почти наравне со всеми. о нас слышали, о нас знают, и мы все едем в одном поезде. Правда, в разных вагонах: они где-то там, в голове эшелона, где не так трясет. мы ближе к хвосту. У туалета. Но это нас не смущает. мы ведь все-таки едем в одном поезде, а значит, в одном направлении. куда точно, пока неизвестно, но говорят, дальше будет еще интереснее.

И все же.

Все же что-то не так. что-то саднит и беспокоит по ночам. И я просыпаюсь. И не могу заснуть. Почему?

Мой друг славка уехал куда-то далеко далеко. в селе не осталось садов, их вырубили, и нет больше апорта. Ласточки улетели и не вьют больше гнезд под крышей нашего дома. Да и дома то больше нет… руины.

И еще: я не могу вспомнить, куда делся мой жеребенок. вырос он или нет? Я не помню. И потом: где уздечка? Где подковки? Где седло? И еще: я не помню, выиграл я ту байгу или нет. И вообще была ли байга? И почему, когда я слушаю нынче свой язык, я слышу в нем много новых слов, торчащих нелепо и забавно, как когда-то наши пальцы из стоптанных сандалий. И, что самое неудобное, оказывается, все эти новые слова не переводятся. Значит ли это, что перевелись все мы?

И почему, когда я слушаю нынче свой язык, я слышу в нем много новых слов, торчащих нелепо и забавно, как когда-то наши пальцы из стоптанных сандалий. И, что самое неудобное, оказывается, все эти новые слова не переводятся. Значит ли это, что перевелись все мы?

Кирпич восемнадцатый

Наши там

«Лишь в изгнании осознаешь, в какой степени этот мир всегда был миром изгнанников и ссыльных».

Элиас Канетти

Тема знаменательная. мне она особенно близка, поскольку самому доводилось подолгу жить Там. Теперь, как отмечает отечественная статистика, за бугром проживает свыше четырех миллионов наших. Это треть нации. многовато, пожалуй.

впрочем, если собрать всех казахов вместе, то их вполне можно будет разместить в одном из микрорайонов Шанхая. Правда, ныне происходит обратное, но это, скорее, другая тема.

Пока читал про эти цифры, думал о партии «Алашорда». особенно вспоминался мустафа Шокай. Лет пять назад я писал о нем. Проехал весь его путь от небольшой станции под Кызылордой, где он родился, до мусульманского кладбища «Щехитлик» в Берлине, где он похоронен.

Так вот, пока я мотался по всем этим памятным местам, невольно задавался вопросом, почему многие из наших настоящих нашли себе последнее пристанище на чужбине.

Удивительно.

Мы часто любим хвастать огромностью нашей территории. Что у нас могут разом поместиться пять Франций, три Турции и восемнадцать «Бангладешев». Это все так. но получается, для лучших ее сынов тут не нашлось и пары метров родной земли. Так оно сложилось исторически.

Если говорить о сегодняшних реалиях, то тенденция жива и поныне.

Я не знаю, о чем размышляет Мухтар Магауин, уехавший в Прагу. не знаю, что чувствуют, думая о земле своих пра-отцов, Бахыт кенже ев, Жанат Байдаралин, марат Бисенгалиев, Джамиля стехликова, Алан Бурибаев, рашид нугманов, Батырхан Шукенов, Алмаз серкебаев или его брат Байгали… Я могу говорить лишь за себя. Земля, Она ведь всегда с тобой, где бы ты ни находился. она с тобой, куда бы ты ни бежал. И важно научиться ощущать и любить Ее в себе, а не себя в ней. Тогда многое становится проще.

Но. как всегда, найдется противное «но».

Много разных мыслей приходят в голову, когда вспоминаешь эти имена. не только альФараби с Бейбарсом, не только Мустафу. Были и другие великие люди, кто нашел успокоение вдали от родины. Я не всех сейчас вспомню, ну хотя бы навскидку.

Мы часто любим хвастать огромностью нашей территории. Что у нас могут разом поместиться пять Франций, три Турции и восемнадцать «бангладешев». Это все так.

Но получается, для лучших ее сынов тут не нашлось и пары метров родной земли. Так оно сложилось исторически.

– Мырза Мухаммед Хайдар Дулати (14991551 гг.). Автор летописей на персидском языке, где описывается жизнь государств на территории Центральной Азии, в том числе казахского ханства и первых его правителей керей, Жанибек, Бурындык, касым ханов. Именно благодаря его данным мы исчисляем историю образования казахского ханства с 1465 года. Именно Хайдар Дулати первым объяснил причины образования нового ханства и социальный смысл появления политнонима, а затем этнонима «казак» (казах). Похоронен в Кашмире, Индия.

– Толе би. один из главных авторов свода законов казахского ханства «Жеты жаргы». верховный би казахов старшего жуза. учитель Абылай хана. После смерти Жолбарыс хана в 17431749 годах правил городом Ташкентом, где и находится его усыпальница. местные жители называют место его погребения мавзолеем Карлыгаш би (Калдыргоч би).

– ОразМухаммед. Хан Касимовского царства. Казахский султан оразмухаммед является внуком казахского хана Шыгая. Борис Годунов лично пожаловал ему Касимовское царство. ОразМухаммед участвовал в русскошведской войне. в 1860 году тюрколог Хусаин Фазуханов обнаружил его надгробный камень, разбитый на две части. на камне были выбиты следующие строки:

«В 1019 году, месяца рамазана, в 16й день, скончался сын Он дансултана Урах Мухаммедхан. Господь всевышний да помилует его».

(Зират в Рязанской области, Россия.)

– Торткара Сейткул. Известный в свое время мусульманский богослов в Присырдарьинском регионе.

– Айтеке би один из трех главных биев Казахского ханства периода правления Тауке хана. Один из авторов свода законов «Жеты жаргы». Происходит из рода торткара племени алимулы, племенного объединения алшын Младшего жуза казахов.

Торткара сейткул и Айтеке би похоронены на территории мавзолея в городе нурата в навоийской области Узбекистана.

– Жалантос батыр (15761656 гг.). наряду с Улугбеком считается одним из выдающихся эмиров самарканда. При его содействии было построено медресе «Шердор» на площади Регистан. Узбеки называют его Ялантуш бахадыр. считается, что он сын сейткула, дед Айтеке би.

Похоронен на кладбище в местности Дагбите в 12 километрах от самарканда, рядом со своим духовным наставником.

– Курмангазы (18181896 гг.) выдающийся композитор, патриарх казахской музыки. Родился на территории нынешней ЗападноКазахстанской области, из рода кызылгурт, племени байулы, племенного объединения алшын Младшего жуза. (Зират в Астраханской области, Россия.)

– Лидер АлашОрды Алихан Букейханов (18661937 гг.) и советский партийный функционер ныгмет нурмаков (18951937 гг.). Оба являются жертвами политических репрессий.

Алихан Букейханулы прямой потомок Чингисхана и основателя Казахского ханства Жанибек хана. Является первым премьерминистром в истории Казахстана, возглавлял правительство Алашской автономии с 1917 по 1920 год. Происходит из аристократического рода казахских чингизидов торе.

Ныгмет Нурмаков председатель Совета народных комиссаров Киргизской (казакской) Асср (19241929 гг.). непосредственно участвовал в принятии решения о переносе столицы казахской Асср из Оренбурга в кызылорду, затем в АлмаАту. Был председателем комиссии по разработке проекта первой конституции Казахстана и комиссии по созданию казахского алфавита. Под его руководством в короткий срок был осуществлен перевод делопроизводства в судебно следственных органах на казахский язык. выступал против голощекинской идеи «малой октябрьской революции» в Казахстане. Происходит из рода каракесек племени аргын.

Оба похоронены на Донском кладбище в москве.

– Жусипбек Аймауытов (18891930 гг.) писатель, основоположник жанра драмы на казахском языке, ученый, просветитель, педагог. Происходит из подрода к, улболды рода суйиндык племени аргын. Расстрелян. Похоронен на ваганьковском кладбище в москве в братской могиле вместе с другими репрессированными.

– Оспан батыр Исламулы.

«Не настать бы дням, когда твой сын раб, а твоя дочь рабыня. Не настать бы дням, когда птица счастья покинет нас».

(Из песни «Последние слова Оспан батыра»)

Зират оспан батыру (18991951 гг.) установил его сын в ауле курти в коктагае Иликазахского района. Это в синьцзяне. спустя 53 года после его гибели. установил он его недавно, в 2004 году. До этого не разрешали, поскольку оспан батыр считается врагом китайской народной республики. Правоохранительным органам Китая он заявил: «Я не видел отца и не знал его. однако похоронить по обычаям останки отца долг сына. не имею никакого отношения к политике, но выполнить свой долг обязан».

– Сабыр рахимов (19021945 гг.) Герой советского союза, генералмайор. Сталин называл рахимова «железный генерал». родился в нынешнем казыгуртском районе ЮжноКазахстанской области. Происходит из рода суан подразделения багыс.

Был смертельно ранен в боях при взятии Данцига (Гданьск). Похоронен в Ташкенте.

Список, как вы сами понимаете, далеко неполный. но у меня нет желания его дополнять. Я о другом. О том самом кусочке земли, который так и не достался многим из наших и, похоже, не достанется иным и теперь.